Полная версия
– Всё в порядке, Сергей Александрович, – мягко сказала Вера Николаевна. – Здесь только свои.
– Свои?! – Сергей Александрович вдруг вскочил на ноги, опрокинув стул. Его лицо исказилось гневом, глаза расширились от ужаса. – Вы не видите! Они повсюду! Вражеские лазутчики! Они проникли в наши ряды!
Он резко повернулся к Александре Николаевне, его палец обвиняюще указывал на неё.
– Вы! Вы в сговоре с ними! Предательство! Измена!
Прежде чем кто-либо успел отреагировать, Сергей Александрович схватил свою тарелку и с силой швырнул её на пол. Осколки фарфора разлетелись по паркету, суп растёкся тёмной лужей. Схватив стакан, он разбил и его, продолжая кричать о врагах и предателях.
Мария застыла в шоке, не в силах пошевелиться. Она инстинктивно вжалась в спинку стула, пытаясь стать как можно меньше и незаметнее.
Ольга Петровна побледнела, её тонкие пальцы сжали салфетку так, что костяшки побелели. Валентина Дмитриевна начала тихо бормотать что-то себе под нос, раскачиваясь взад-вперёд. Лидия Михайловна сохраняла внешнее спокойствие, хотя её губы сжались в тонкую линию.
Вера Николаевна, не проронив ни слова, открыла небольшой шкафчик в углу столовой и достала оттуда медицинский чемоданчик. С невозмутимым выражением лица она извлекла шприц и ампулу, быстро и профессионально наполнила шприц прозрачной жидкостью.
Мария наблюдала за происходящим с растущим ужасом. Скорость, с которой персонал отреагировал на вспышку Сергея Александровича, ясно указывала на то, что такие сцены были не редкостью.
– Сергей Александрович, – голос Веры Николаевны звучал удивительно спокойно, – ваши лекарства.
Она подошла к нему сзади, пока Алексей Петрович, седовласый мужчина с пятнами краски на руках, и Иван Васильевич, худой пожилой человек с пронзительным взглядом, осторожно удерживали разбушевавшегося старика за руки.
– Пустите! Предатели! Все вы связаны с ним! – он продолжал кричать, но уже без прежней силы.
Вера Николаевна профессиональным движением сделала укол. Через несколько секунд Сергей Александрович обмяк в руках державших его мужчин, его взгляд стал расфокусированным.
– Уведите его в комнату, – спокойно распорядилась Александра Николаевна из своего инвалидного кресла. Её голубые глаза оставались холодными и внимательными, как будто она наблюдала не за человеческой трагедией, а за интересным экспериментом.
Алексей Петрович и Иван Васильевич повели Сергея Александровича к выходу. Он не сопротивлялся, шагая словно в полусне, время от времени бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
Когда они вышли, в столовой воцарилась гнетущая тишина. Вера Николаевна молча принялась собирать осколки с пола, словно ничего необычного не произошло.
Мария сидела, глубоко потрясённая, не в силах прикоснуться к еде. Она чувствовала, как холодный пот струится по спине.
Александра Николаевна вдруг повернулась к ней, её тонкие губы изогнулись в подобии улыбки.
– Не волнуйтесь так, милая Мария, – сказала она спокойно. – Это всего лишь воспоминания. Иногда они становятся слишком реальными для некоторых из нас.
Эти слова, произнесённые с таким будничным спокойствием, вызвали у Марии ещё больший ужас, чем сама сцена с Сергеем Александровичем.
Александра Николаевна продолжала, как ни в чём не бывало:
– Бывает. У Сергея Александровича богатая биография, знаете ли. А теперь продолжим обед. Вера Николаевна, будьте добры, подайте десерт.
Вера Николаевна кивнула и направилась к буфету, в то время как другие постояльцы, казалось, уже забыли о произошедшем и вернулись к своим тарелкам. Только Валентина Дмитриевна продолжала бормотать что-то себе под нос, периодически бросая тревожные взгляды на дверь, за которой исчез Сергей Александрович.
День выдался на удивление теплым. Александра Николаевна распорядилась устроить дневную прогулку для постояльцев, и теперь обитатели пансионата неторопливо прохаживались по дорожкам старого сада.
Сад «Зимней вишни» был подобен заколдованному лесу из сказки. Живая изгородь превратилась в настоящие зеленые стены, где сплетались ветви деревьев и кустарников. Старые яблони и вишни тянули к небу узловатые руки-ветви, словно пытаясь дотянуться до солнца. Между ними пробивались одичавшие розы, чьи колючие плети оплетали всё вокруг, готовясь к весеннему пробуждению.
Мария шла по каменной дорожке, наблюдая за постояльцами. Ольга Петровна, бывшая балерина, стояла у фонтана с обломанной статуей нимфы, изящно вытянув руку в полузабытом балетном жесте. Даже в своем преклонном возрасте она сохраняла поразительную грацию, и ее худое птичье лицо с тонкими чертами казалось лицом ожившей статуэтки из дорогого фарфора.
Чуть поодаль Лидия Михайловна и Валентина Дмитриевна расположились на скамейке под старым дубом. Первая читала книгу, вторая нервно теребила кончик шарфа, постоянно оглядываясь по сторонам.
Мария заметила движение у старой беседки, увитой диким виноградом. Иван Васильевич, самый молчаливый из постояльцев, едва заметным жестом подозвал ее к себе. Он сидел на каменной скамье, наполовину скрытой разросшимся кустарником, и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву, рисовали на его лице причудливую сеть световых пятен.
Мария подошла к нему, испытывая легкое смущение. За все дни пребывания в пансионате она едва ли слышала от Ивана Васильевича больше десятка слов. Его худая фигура с сутулыми плечами и дрожащими руками обычно маячила где-то на периферии, словно тень, избегающая яркого света.
– Присаживайтесь, – тихо произнес он, указывая на место рядом с собой. Его голос был удивительно мягким и глубоким для столь изможденного человека.
Мария опустилась на скамью, заметив, что руки старика дрожат сильнее обычного. Его пальцы – длинные, с выступающими венами – сжимали листок бумаги.
– Смотрите, – сказал он после длительной паузы и протянул ей рисунок.
Мария взяла листок и замерла в изумлении. На бумаге был изображен женский портрет, выполненный простым карандашом, но с поразительным мастерством. Девушка с объемной прической 1950-х годов смотрела прямо перед собой с легкой полуулыбкой. И в этом лице Мария с ужасом узнала… саму себя. Те же большие глаза, тот же разлет бровей, те же очертания губ. Сходство было настолько разительным, что по спине пробежал холодок.
– Кто это? – спросила она, не в силах оторвать взгляд от рисунка.
Иван Васильевич долго смотрел куда-то поверх ее головы, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине времен.
– Не знаю, – наконец произнес он. – Она приходит ко мне во сне. Каждую ночь.
Его пронзительные глаза внезапно сфокусировались на лице Марии, изучая каждую черточку.
– Вы так похожи, – прошептал он. – Когда вы приехали, я подумал… подумал, что она вернулась.
– Вернулась? – Мария почувствовала, как по телу пробежала дрожь, хотя день был теплым. – Вы знали эту девушку?
Иван Васильевич нахмурился, словно пытаясь пробиться сквозь туман в своей памяти.
– Я… не помню, – его руки задрожали еще сильнее. – Странно… Помню только, как впервые увидел её здесь. В этом саду…
Он замолчал, глядя на свои дрожащие руки с выражением бесконечного удивления, словно они принадлежали кому-то другому.
– Кого – её? – тихо спросила Мария.
Иван Васильевич открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент за спиной Марии раздался четкий голос Веры Николаевны:
– Мария, будьте добры, полейте цветы в восточной части сада. Агафья не успевает сегодня.
Мария обернулась. Вера Николаевна стояла в нескольких шагах от них, прямая как струна, в своем неизменном темно-синем платье. Её серые, почти прозрачные глаза смотрели холодно и оценивающе.
– Иван Васильевич, – продолжила она, – пора принимать лекарства. Пойдемте в дом.
Старик послушно встал, как будто внезапно забыв о Марии и их разговоре. Рисунок он забрал с собой, бережно складывая его и пряча во внутренний карман пиджака.
Мария проводила его взглядом, чувствуя растущее беспокойство. Она уже не могла игнорировать странную атмосферу пансионата, где каждый разговор, касающийся прошлого, внезапно обрывался, где воспоминания как будто растворялись в воздухе подобно утреннему туману. Между тем солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежные розовые тона. У ворот усадьбы остановился потрепанный фургон с выцветшей надписью «Продукты». Мария как раз возвращалась из сада, когда услышала характерный скрип тормозов и хлопок дверцы.
На гравийной дорожке показался невысокий плотный мужчина с копной рыжих волос. Его лицо, усеянное веснушками, казалось слишком молодым для небрежно подстриженной бороды. Он деловито открыл заднюю дверь фургона и принялся выгружать картонные коробки.
– Мария! – окликнула её Вера Николаевна, появившаяся на крыльце. – Помогите с разгрузкой. Это наши еженедельные поставки.
Девушка поспешила к фургону. Рыжеволосый мужчина бросил на неё быстрый взгляд, кивнул и тут же отвернулся, сосредоточившись на своей работе. Мария заметила, что он старательно избегает смотреть в сторону дома.
– Вы новенькая? – спросил он вполголоса, когда они оба оказались у задней двери фургона. – Медсестра?
– Нет, я… – Мария замялась, не зная, как объяснить свое положение. – Я гостья Александры Николаевны.
Мужчина хмыкнул и протянул ей коробку.
– Держите крепче, тяжелая.
Следующие двадцать минут они перетаскивали коробки из фургона в кладовую, расположенную в подвальном помещении усадьбы. Вера Николаевна руководила процессом, педантично отмечая что-то в блокноте. Мария не могла не заметить некоторые странности в доставке.
Прежде всего, полное отсутствие свежих фруктов и овощей. Только консервы, крупы, мука, сахар, чай и кофе. А ведь весна уже вступила в свои права, и на рынках должны были появиться первые сезонные продукты.
– Это все на неделю? – спросила она, расставляя банки с консервированными персиками на полке.
– Рассчитано на две, – отрезала Вера Николаевна, не поднимая глаз от своего блокнота. – В нашем положении нужно быть готовыми к… разным обстоятельствам.
Помимо продуктов, значительную часть поставки составляли картонные коробки с медицинскими логотипами. Мария случайно уронила одну из них, и содержимое рассыпалось по полу. Она поспешила собрать разноцветные блистеры с таблетками и пузырьки с жидкостями, но успела заметить странное несоответствие: на упаковке значилось одно название препарата, а на блистерах – совершенно другое.
– Оставьте, – холодно произнесла Вера Николаевна, заметив ее замешательство. – Я сама разберу медикаменты.
– У вас столько лекарств, – заметила Мария, поднимаясь с колен. – Врачи часто навещают пансионат?
Вера Николаевна помедлила с ответом, её тонкие губы сжались в прямую линию.
– Доктор приезжает по необходимости, – наконец сказала она. – Александра Николаевна сама имеет медицинское образование. Она лично следит за состоянием наших подопечных.
В её голосе прозвучала неприкрытая гордость, когда она упомянула хозяйку пансионата.
Закончив с разгрузкой, Мария вышла на крыльцо. Рыжеволосый мужчина закрывал двери фургона, не поднимая головы. Она заметила, что он ни разу не вошел в дом дальше прихожей и старательно избегал смотреть на окна верхних этажей.
– Спасибо за помощь, – сказал он, садясь за руль. – Увидимся на следующей неделе.
Фургон тронулся с места, оставляя за собой облачко пыли. Мария проводила его взглядом, размышляя о своих наблюдениях. Поведение водителя, странная поставка медикаментов, отсутствие свежих продуктов – все это складывалось в какую-то тревожную картину, смысл которой пока ускользал от неё.
Когда она повернулась, чтобы войти в дом, ей показалось, что в одном из окон второго этажа мелькнуло бледное лицо Валентины Дмитриевны. Женщина смотрела вслед уезжающему фургону с выражением такой тоски и отчаяния, словно с ним уходила её последняя надежда.
Из глубины дома донеслись звуки фортепиано. Кто-то играл старинный вальс, мелодия которого казалась смутно знакомой. Мария вздрогнула, внезапно осознав, что за все время пребывания в пансионате она ни разу не слышала, чтобы кто-то играл на музыкальном инструменте.
Закатное солнце проникало сквозь кружевные занавески, раскрашивая комнату Валентины Дмитриевны в густые оттенки меди и янтаря. Мария стояла позади старушки, бережно проводя щеткой по её седым, тонким волосам. В старинном трюмо отражались две фигуры: хрупкий силуэт пожилой женщины в кресле и стоящая за ней молодая девушка с осунувшимся от усталости лицом.
Комната, как и вся усадьба Червинских, дышала стариной – массивная кровать с балдахином, потемневший от времени паркет, выцветшие обои с едва различимым растительным узором. С потолка свисала хрустальная люстра, покрытая тонким слоем пыли, которую, казалось, не смахивали десятилетиями. В углу комнаты стоял антикварный секретер, на котором в беспорядке лежали блокноты и листы бумаги, испещренные неровным почерком.
Валентина Дмитриевна вздрогнула от скрипа половицы в коридоре. Её беспокойные пальцы с выступающими венами и пожелтевшими ногтями вцепились в подлокотники кресла.
– Осторожнее, милая, – прошептала она, резко повернувшись и уставившись на дверь. Глаза старушки, окруженные сетью мелких морщин, расширились от страха. – Они подслушивают. Всегда подслушивают. Через стены.
Мария замерла с расческой в руке. Лицо Валентины Дмитриевны изменилось – тонкие губы сжались в напряженную линию, взгляд стал острым и настороженным. Беспокойство пробежало по спине Марии холодной волной.
– Кто подслушивает, Валентина Дмитриевна? – мягко спросила она, продолжая медленные, успокаивающие движения расческой.
Старушка повернулась к ней, лицо её исказилось гримасой подозрительности. Морщинистая рука схватила Марию за запястье с неожиданной силой.
– Все. – Валентина Дмитриевна перешла на едва слышный шепот. – И сам дом. Он всё слышит, всё запоминает.
Не выпуская руки Марии, она потянулась к прикроватной тумбочке, откуда достала потрепанный блокнот в тёмно-синей обложке. Дрожащими пальцами она открыла его, перелистывая страницы, испещренные неровным, местами размашистым, местами едва различимым почерком.
– Смотри, – прошептала она, тыча пальцем в записи. – Вот здесь. Я всё записываю. Все что вижу прежде чем забыть… Все наблюдения.
Мария наклонилась ближе. На пожелтевших страницах блокнота были странные схемы, столбцы цифр, обрывочные фразы: «Дверь на третий этаж пропала на три дня», «Восточное крыло расширилось на шесть шагов», «Портрет Елены следит иначе утром и вечером», «Шаги на чердаке – 3:13 каждую ночь».
– Я здесь уже… – Валентина Дмитриевна прищурилась, словно всматриваясь в туман собственной памяти. – Иногда кто-то исчезает по ночам, понимаешь? Он хранит тайны, этот дом. И они не хотят, чтобы мы их раскрыли.
Её глаза лихорадочно блестели, руки перебирали страницы блокнота все быстрее.
– Как давно вы здесь живете, Валентина Дмитриевна? – осторожно спросила Мария, опуская расческу на трюмо.
Старушка застыла, её взгляд затуманился. Она медленно опустила блокнот на колени, пальцы безвольно разжались. Лицо её стало растерянным, как у маленькой девочки, потерявшейся в толпе.
– Мне кажется… всегда? – пробормотала она, и голос её звучал потерянно. Она нахмурилась, на лбу залегла глубокая складка. – Нет, это не может быть правдой… Я помню… что-то должно было быть до этого…
Она замолчала, её взгляд блуждал по комнате, словно старушка пыталась отыскать зацепки своего прошлого в тенях, собирающихся по углам. Марии стало не по себе – на лице Валентины Дмитриевны отразилась мучительная борьба, будто она пыталась вырваться из невидимых пут, стягивающих её сознание.
Внезапно Валентина Дмитриевна очнулась. Её пальцы с неожиданной силой вцепились в запястье Марии. Глаза, секунду назад мутные и растерянные, вспыхнули ясностью и тревогой.
– Не пей чай перед сном, – прошептала она, подтягивая Марию ближе к себе, так что девушка почувствовала запах лаванды и старости, исходящий от её кожи. – Никогда не пей то, что она предлагает.
Мария почувствовала, как по коже пробежали мурашки. В глазах старушки читалась такая искренность, такой неподдельный страх, что сомневаться в её словах казалось невозможным.
– Кто… кто предлагает, Валентина Дмитриевна? – спросила Мария, чувствуя, как участился её пульс.
Но ответить старушка не успела. В дверь постучали – три отрывистых удара. Валентина Дмитриевна вздрогнула всем телом и выпустила руку Марии. Её лицо мгновенно изменилось – страх и тревога сменились выражением покорной безучастности.
В комнату вошла Вера Николаевна. Её высокая фигура с идеально прямой спиной и тонкая шея с проступающими жилами напоминали высохшее дерево. Светло-серые, почти прозрачные глаза окинули комнату холодным, оценивающим взглядом.
– Пора на ужин, – произнесла она тем особенным тоном, который не предполагал возражений. – Александра Николаевна не любит, когда опаздывают.
Мария кивнула, бросив последний взгляд на Валентину Дмитриевну.
– Нам пора идти.
Старушка сидела неподвижно, сложив руки на коленях, а её взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно она находилась уже не здесь, а в каком-то своём, недоступном другим мире.
Глава 5. ТЕНИ ПРОШЛОГО
Ужин прошел в гнетущей тишине, нарушаемой лишь мерным позвякиванием серебряных приборов о старинный фарфор. Душный воздух столовой, несмотря на высокие потолки, давил на плечи. Мария едва притронулась к еде – слова Валентины Дмитриевны о чае не выходили из головы, а сама еда казалась безвкусной.
Она украдкой наблюдала за другими обитателями пансионата «Серебряный туман»: чопорная Лидия Михайловна с благородной сединой и прямой спиной медленно помешивала суп – движения её были механическими, словно заученными за годы пребывания здесь. Сергей Александрович, бывший военный, сегодня был необычно тих – его громкий голос и властные манеры словно приглушились чем-то невысказанным. Хрупкая Ольга Петровна сохраняла грацию в каждом движении, но в её глазах мелькала тревога, когда она поглядывала на пустое место Ивана Васильевича.
И конечно, сама хозяйка усадьбы – Александра Николаевна Варницкая, восседавшая во главе стола в своем инвалидном кресле. Её пронзительные голубые глаза, казалось, видели насквозь каждого, улавливая мысли и страхи. В тусклом свете масляных ламп её лицо казалось вырезанным из старой слоновой кости.
Мария машинально намотала прядь волос на палец. Воздух в комнате стал еще более душным, словно перед грозой, и она чувствовала, как холодок пробегает по коже под пристальными взглядами.
После ужина Вера Николаевна жестом подозвала Марию. Экономка появилась бесшумно, словно материализовавшись из теней коридора.
– Пора учиться делать вечерний обход, – сухо проронила она, протягивая деревянный поднос с аккуратно расставленными стаканчиками для таблеток и графином с водой. – Следите внимательно. Каждый получает своё лекарство. Никаких ошибок.
Мария кивнула, принимая поднос. Её пальцы дрожали едва заметно – тонкие фарфоровые стаканчики позвякивали при каждом движении, а разноцветные таблетки внутри них образовывали причудливые узоры. Она отметила про себя, что вечерние дозы выглядели значительно объемнее утренних, словно готовили постояльцев к чему-то большему, чем просто сон.
– Почему вечером столько таблеток? – осторожно спросила она, следуя за Верой Николаевной по тускло освещенному коридору.
Половицы под ногами поскрипывали, каждый звук эхом отдавался от высоких стен. Экономка обернулась, и в мерцающем свете настенных светильников её лицо с резкими чертами казалось маской, надетой на восковой манекен.
– Вечером все нуждаются в крепком сне, – отрезала она, в её голосе послышалась странная напряженность. – Особенно здесь. Особенно они.
В её словах Марии послышалось что-то большее, чем просто забота – скорее необходимость, словно сон постояльцев был не их правом, а обязанностью.
Они прошли несколько комнат, раздавая лекарства. Мария заметила, как каждый из обитателей пансионата по-своему реагировал на вечернюю процедуру, словно участвовал в древнем, отработанном годами ритуале. Лидия Михайловна с достоинством принимала свою дозу, но Мария уловила в её движениях покорность загнанного в угол зверя. Ольга Петровна заученным движением забрасывала таблетки в рот, запивая их крошечными глотками воды. Сергей Александрович порывисто выхватывал стаканчик, опустошал залпом и возвращал с такой силой, будто это была стопка водки после проигранного сражения.
Но больше всего Марию поразило то, как быстро действовали эти «лекарства». Уже через несколько минут после приема в глазах постояльцев появлялась отрешенность, а движения становились заторможенными.
Валентина Дмитриевна была последней перед комнатой Алексея Петровича. Когда Мария протянула ей стаканчик с таблетками, старушка посмотрела на неё с тем же испуганным выражением, что и днем. Её губы беззвучно шевельнулись, и Мария скорее прочитала, чем услышала:«Помни… не пей».
Вера Николаевна стояла рядом, наблюдая за каждым движением острым взглядом хищной птицы. В тишине комнаты было слышно лишь тиканье старинных часов на каминной полке. Валентина Дмитриевна покорно проглотила все таблетки, и через несколько секунд её взгляд начал затуманиваться, а руки безвольно опустились на колени.
– Пойдемте, – сказала экономка. – Остался только Алексей Петрович.
Они едва успели отойти на несколько шагов от комнаты Валентины Дмитриевны, когда тишину особняка разорвал оглушительный крик. Душераздирающий, полный первобытного ужаса вопль, от которого кровь стыла в жилах. За ним последовал грохот разбивающегося стекла и глухой стук падающей мебели.
В этот момент где-то в лесу, окружавшем усадьбу, внезапно замолкли птицы, и Мария ощутила странное давление в воздухе.
– Алексей Петрович, – выдохнула Вера Николаевна, её и без того бледное лицо стало совсем белым.
В голосе звучала не только тревога, но и страх – страх перед чем-то, что, похоже, могло услышать крики.
– Быстрее!
Они бросились к комнате бывшего художника. Дверь была не заперта, и открылась от одного толчка. Зрелище, представшее перед ними, заставило Марию застыть на пороге.
Комната выглядела как поле боя. Перевернутый мольберт, разбросанные кисти, разорванные холсты, осколки разбитых банок с красками, образующие на полу причудливые цветные пятна, словно кровь невидимой радуги. А посреди этого хаоса метался старик с безумными глазами. Алексей Петрович был одет лишь в нижнее белье и растянутую майку, покрытую разноцветными пятнами краски. Его руки, испещренные старческими пигментными пятнами и следами въевшейся краски, отчаянно хватали и разрывали свои же рисунки.
– Они там! – кричал он, указывая трясущимися пальцами на стену, где висел недавно написанный портрет Александры Николаевны. – Они все там! Черное сменяется красным, разве вы не видите?!
Его голос сорвался на визг, когда он схватил один из своих альбомов и начал вырывать из него страницы одну за другой, словно пытаясь уничтожить что-то страшное, запечатленное на бумаге.
– Портреты дышат! – рыдал старик, опускаясь на колени среди обрывков бумаги. – Они следят за мной! Ее глаза… они меняются! Я видел, как они меняются!
Мария осторожно шагнула вперед, всё ещё держа поднос с лекарствами. Воздух в комнате был густой, пропитанный запахом красок и чем-то еще – чем-то сладковатым и тревожным.
– Алексей Петрович, – мягко позвала она. – Всё хорошо. Это просто…
– Не подходи! – закричал старик, отшатываясь к стене. – И ты одна из них! Все вы! Она послала вас, чтобы забрать меня!
Его глаза, налитые кровью, с расширенными зрачками, лихорадочно метались по комнате. Тонкие губы покрылись пеной, а пальцы судорожно скребли по стене, оставляя кровавые следы под ногтями.
– Вам нужно успокоиться, – произнесла Мария, делая ещё один осторожный шаг. – Давайте я помогу вам…
– Не приближайся! – взвизгнул Алексей Петрович, хватая с пола разбитую банку с краской и замахиваясь.
– Я вижу тебя! Я вижу, что скрывается за твоим лицом!
Мария отступила, чувствуя, как колотится сердце. Холодный пот выступил на её лбу. Вера Николаевна оттеснила её к двери, и в её движениях была не только забота о безопасности, но и что-то похожее на защиту.
– Стойте здесь, – приказала экономка, и её голос звучал напряженно. – Я позову помощь.
Она быстро вышла, оставив Марию наедине с обезумевшим художником. Несколько бесконечно долгих минут Мария стояла, прижавшись спиной к двери, наблюдая, как Алексей Петрович метается по комнате, бормоча что-то о красках, которые движутся сами по себе, и о портретах, чьи глаза следят за каждым его движением.
Наконец, дверь за её спиной распахнулась. Вера Николаевна вернулась, а с ней двое крепких мужчин в белых халатах. Мария в изумлении уставилась на них – где они были все это время? Как могли так быстро появиться в усадьбе, которая казалась полностью отрезанной от мира?
