Право на надежду

Я начала новую жизнь.

Сначала казалось – у меня получилось. Есть неплохая работа, начали накапливаться какие-то деньги. Я сама себе хозяйка. Ни перед кем не надо отчитываться. Хочешь – молчи, хочешь – пропадай до утра. Никто не спросит: где была, с кем, зачем.

Но очень скоро эта свобода начала менять очертания.

Она больше не казалась наградой. Скорее – очередной клеткой. Без решёток, без замков. Просто тишина, из которой нет выхода.

У меня так и не получилось подружиться с кем-то из девочек в клубе. Мы были вежливы – здоровались, перекидывались парой фраз перед сменой. Но всё. Ни душевных разговоров, ни сплетен, ни откровений в курилке.

Да я и сама не рвалась к близкому общению. Понимала, что это рано или поздно приведет к откровенным разговорам, а я не хотела никому рассказывать про себя.

Отношения с клиентами клуба были запрещены, но было очевидно, что многие нарушали этот запрет. Кто-то, говорят, так даже вышел замуж. Мне тоже несколько раз тайно передавали визитки, но я ни разу не позвонила ни по одной. Бизнесмены, тусовщики, любители экзотики – все отправлялись в мусорное ведро. Без шансов.

Я не знала, это действительно мой выбор – или все-таки моё проклятье. Быть всегда одной. Ни с кем не сближаться. Никого не подпускать к себе. Было ощущение, что внутри меня – выжженое поле.

Иногда я смотрела, как девочки после смены болтают в курилке, обсуждают мужчин, флиртуют, строят планы – и ловила себя на мысли: а смогу ли я когда-нибудь снова полюбить? По-настоящему – впустить в свое сердце, полностью открыться. Поверить, что он не причинит мне боль.

Каким должен быть мужчина, чтобы я позволила себе не притворяться перед ним? Кому я смогу рассказать, через что прошла – и остаться после этого любимой?

Наверное, такого мужчины просто не существовало.

И я приняла это – что я человек, который обречен всегда быть один.

Тогда я еще даже не догадывалась о том, насколько же сильно я ошибалась.

Глава 4

Я пришла в клуб, как обычно, задолго до своей смены. Все-таки лучше лишний час побыть среди людей, чем в одиночестве в пустой квартире. И даже не обязательно разговаривать с кем-то – можно просто слушать чью-то пустую болтовню, которая всегда хорошо отвлекает от собственных грустных мыслей.

Девочки уже вовсю орудовали кисточками, нанося макияж. Натягивали чулки, перебирали корсеты. Кто-то уже крутился у зеркала, примеряя новый костюм.

Гримёрка была наполнена обычным вечерним гомоном – щёлканье помадных колпачков, хруст упаковок с ресницами, ворох голосов, переплетающихся между собой. Кто-то ругался на график, кто-то на клиентов, кто-то просто обсуждал новый фильм. Обычный вечер в гримерке столичного стриптиз-клуба.

Я стояла у зеркала, вырисовывая стрелки, когда где-то за моей спиной, в дальнем углу, раздался шёпот:

– …говорят, у него серьезные проблемы.

– У кого?

– Да у босса нашего. Ты не слышала? Его же давно не было. А сегодня приехал.

– Реально? Он здесь?

– Ну да. Я видела, как охрана заходила снаружи…

Пауза. Чей-то смех. Кто-то выругался. Кто-то захлопнул футляр с тенями.

– Да нет, у него давно уже всё не так гладко, – продолжали за спиной. – Говорят, что в городе появились какие-то новые, совершенно лютые типы… Питерские. Жестят по полной. Хотят организовать передел рынка, и наш первым попал под раздачу.

– Питерские? Ха, ну тогда удачи ему…

Я не стала включаться в разговор, хотя при упоминании Питера что-то внутри неприятно кольнуло.

Владельца клуба действительно уже давно не было видно. Месяца два, наверное, а может и больше. Поначалу я ловила себя на том, что по привычке ищу его в переполненном зале, но потом перестала. Или перестала замечать, что продолжаю искать.

– А ты вообще в курсе, кто он такой? – сказала вдруг девушка, которая подошла к первым двум.

– Кто?

– Ну Алекс. Наш босс.

– Ну, типа владелец?

– Он не просто владелец клуба, девочки. Он по уши в этом во всём. Клуб – это просто фасад, отмывочная для грязных бабок. За ним, короче, такое стоит, вы просто не представляете.

– Ты откуда знаешь?

– А у меня уши есть. И свои люди.

– Ну и?

– Говорят, разборки у него будут. Типа кто-то ему дорогу перешёл.

– Ой, девочки, у меня от него мороз по коже, если честно, – к переговорам присоединилась четвертая. – Он какой-то жуткий. И глаза такие, будто… Если надо, он может одним взглядом человека убить.

– Слушай, ты сейчас реально стращать начинаешь… И мне тоже уже не по себе.

Я всё это слушала краем уха, продолжая краситься. Мозг автоматически цеплялся за звуки, чтобы не слышать себя внутри. Подобные разговоры частенько случались в гримерной. Кого еще обсуждать девушкам, если не владельца?

Про Алекса ходили слухи – разные, противоречивые, порой совсем дикие. Кто-то говорил, что он не так давно приехал в Москву из Европы, кто-то – что он сидел. Кто-то рассказывал, что у него была жена, которая умерла при странных обстоятельствах.

Пока танцовщицы продолжали делиться слухами и догадками, я накладывала на веки бронзовую тень и вспоминала. Владелец клуба, в котором я работала с Ником, тоже был втянут в какие-то разборки. И потом был убит.

История повторяется?

Или просто всё возвращается на круги своя, потому что я никогда по-настоящему не выбиралась из этой трясины? С этого дна жизни, где девушки зарабатывают телом, а мужчины убивают друг друга, пытаясь поделить лакомые куски?

Раньше такие воспоминания бросали меня в дрожь. Достаточно было, чтобы в разговоре мелькнуло что-то, что косвенно напоминало о прошлом – и меня начинало трясти. Я вспоминала Ника. Его глаза. Его голос. Его прикосновения.

Я ждала, что сейчас внутри меня снова что-то дрогнет, но ничего не было. Ни злости, ни тоски. Словно тело отказалось проживать хоть какие-то эмоции. Защитилось, укрылось бронёй, и под этой броней я разучилась чувствовать.

Но ничего не чувствовать это точно гораздо лучше, чем страдать.

Не потому, что боль ушла. А потому что однажды я позволила ей остаться. Дала ей место внутри себя. И она уснула. Как зверь, которого не выгнали, а впустили и накормили.

Я посмотрела на себя в зеркало. Макияж был почти готов. Уже скоро мне пора выходить на сцену.

Зазвучала моя музыка, и я вышла к зрителям из тьмы. С как всегда прямой спиной, пустым взглядом, и лицом, не выражающим ничего. Может быть, именно поэтому я так и не стала любимицей публики. Не была ни "кошечкой", ни "богиней огня", как другие девочки. Не играла ни одну из этих ролей. Просто делала то, что умею – механически отточенный танец.

Сладкий кальянный дым заполнял зал. Толстосумы в первых рядах шелестели купюрами, плотоядно облизываясь. Зеркала на стенах множили меня – в три, в пять, в двадцать отражений.

Я начала танцевать, но тут же шест выскользнул из ладони. Я едва не оступилась. Потому что в одном из зеркал, как вспышка, мелькнул взгляд.

Тот самый.

Сердце заколотилось в груди, на лице мелькнул испуг. Кто-то, может, и заметил, но я тут же продолжила, как будто ничего не произошло.

Потому что подобное случалось со мной не впервые.

Я уже видела его глаза – у прохожих, в окнах метро, в толпе, в спешащих мимо мужчинах. Узнавала. Замирала. Хотела броситься к нему. А потом накрывало горькое осознание – снова не он. Просто кто-то с похожим разрезом глаз, линией подбородка, изгибом бровей. Мозг дорисовывал недостающее сам, потому что мне очень хотелось когда-нибудь вот так случайно его встретить.

Я привыкла. Раньше каждый такой взгляд одним ударом вышибал из моих легких воздух. А теперь – ничего. Только лёгкий укол под рёбрами. И то – не факт, что это не просто от стягивающего белья.

Усилием воли я заставила себя перестать реагировать на этот подлый зрительный обман, выбивающий из-под моих ног землю.

Я крутилась у шеста, скользила по нему спиной, цеплялась ногами. Зал был погружен в полумрак, и видно было только первые два ряда. Всё остальное терялось в дымке.

Закончив вертеться, я опустилась на пол, раздвинула ноги, выгнулась, вытянулась на полу и подняла глаза – туда, в темноту зала.

И вдруг…

Снова поймала на себе этот чертов взгляд.

Но теперь – уже не в зеркале.

Он смотрел прямо на меня.

Сквозь дым, сквозь тьму, сквозь года.

Будто не было нашего обреченного прощания, этих бесконечных одиноких месяцев, этого московского холода. Не было всего того, что разделило мою жизнь на "до"и "после", что сделало само мое существование бессмысленным.

Я застыла на сцене, не в силах пошевелиться. Парализованная мыслью, что если это снова окажется обманом, то очень скоро мне будет невыносимо больно.

Сцена подо мной как будто дёрнулась. Чуть сместилась. Пошла трещинами под каблуками. Я даже не сразу осознала, что дышу ртом. Что грудь вздымается слишком резко, будто меня выдернули из воды.

Я не могла отвести взгляда.

Он был все тот же, но одновременно с этим совершенно другой.

Более резкое, словно высеченное из камня лицо, четко очерченные скулы, синяки под глазами и… шрам. Широкий шрам на скуле. Волосы короче. Лицо – будто обожжённое жизнью, но всё равно… родное.

Ник.

Мой Ник.

Он стоял среди посетителей клуба и смотрел на меня точно так же, как я на него – будто весь мир вокруг нас исчез.

Всё внутри меня сжалось до одной-единственной спасительной мысли: это сон. Это игра подсознания. Очередная галлюцинация, только слишком яркая. Слишком настоящая.

Но он шевельнулся. Губы дрогнули. Живой.

Я сорвалась со сцены, даже не думая о том, что нужно закончить номер. Да пропади он пропадом этот номер и эта сцена! Кто-то крикнул мне что-то вслед, но я уже не слышала. Мне было всё равно. Пусть оштрафуют. Пусть выгонят. Пусть сегодня же выкинут на улицу – мне было плевать.

Сердце билось где-то в горле. Ноги не слушались. Я кинулась ему на шею. Прижалась всем телом – к груди, к шее, к знакомому запаху его кожи, от которого у меня сразу закружилась голова. Мои пальцы судорожно сжались на его куртке. Я прижалась лбом к его щеке, губами к его шее, не зная, смеюсь я или плачу, потому что всё это нахлынуло одновременно.

Мир только что сделал невозможное – вернул мне его.

Я не осознавала, что вокруг – десятки глаз. Что продолжает играть моя музыка. Я даже не чувствовала своего тела – только сердце, которое било с такой силой, будто сейчас взорвётся, и тепло, которое расползалось от его рук, от его дыхания, от одного того факта, что он – здесь.

Я не могла остановиться. Не могла оторваться. Как будто все эти месяцы, все эти дни, ночи, недели, в которых я пыталась выжить – всё это нужно было только ради этого мгновения.

– Ник… – сорвалось с моих губ.

Я прижималась к нему и повторяла про себя. Мой. Мой. Мой!

Он тоже притянул меня к себе. Его рука сдавила мое плечо, словно он хотел вжать меня в себя, спрятать, скрыть. Это было мгновение. Плотное, рваное, полное пульсации крови в ушах и жара его тела, по которому я так тосковала. Потом он наклонился, притянул меня за шею к себе так близко, что его губы коснулись моего уха. И тихо произнес:

– Вали отсюда. Сейчас же. Скоро здесь начнётся стрельба.

Я не сразу поняла. Слова долетели до моего сознания с сильной задержкой. Секунда – и всё тело пронзило холодом. Он резко отпустил меня, и я, чтобы удержаться на ногах, шагнула назад.

И только тогда смогла рассмотреть его по-настоящему.

Широкий шрам пересекал бровь и спускался вниз, к виску – свежий, ещё красноватый. Второй – бледнее, на щеке, будто кто-то резал ножом с намерением оставить метку на память. И его глаза, его чудесные, прекрасные глаза… Они были не просто другими – в них будто не осталось ничего человеческого. Точнее, в них не осталось того мальчика, которого я когда-то любила.

Там был зверь.

Усталый, голодный, раненый. Такой, чей взгляд обжигает кожу.

И губы… Этот хищный изгиб, будто он вот-вот усмехнётся – и кому-то глотку перегрызёт.

Он схватил меня. Я снова оказалась в его объятиях – крепких, чужих, с прежней памятью и новой, пугающей силой. Как будто я – не человек, а что-то, что можно утащить, спрятать, уберечь.

– Иди, – повторил он жёстче. Не громко, но таким тоном, чтобы я не посмела ослушаться. – Закройся в гримёрке. Я за тобой вернусь, слышишь? – добавил он уже чуть мягче. – Я за тобой приду!

– Нет… – прошептала я. – Нет, я никуда не пойду!

Я вцепилась в него мертвой хваткой. Он хотел оттолкнуть – но я держалась.

– Я не уйду, – повторила, громче, срываясь. – Я не могу снова тебя потерять!

Он смотрел на меня в упор. Потом стиснул мои запястья – так чтобы по‑настоящему причинить мне боль. Его пальцы впились в кожу. Я вздрогнула, пришла в себя. Будто очнулась.

Ник отстранился – резко, с рывком, будто сам себе не доверял. Как будто ещё секунда – и он не сможет меня отпустить.

Я попыталась что‑то выговорить, но язык заплетался. Сердце колотилось так, что перекрывало все звуки.

– Не уходи, – прошептала я. – Прошу…

Он видел, что я всё ещё колеблюсь, но уже не стал ничего добавлять. Просто разжал руки, шагнул назад – и исчез. Слился с толпой. Растворился в полумраке, как будто и не было его никогда.

Сначала я застыла – все во мне кричало о том, что я хочу пойти за ним. Потом внимание переключилось на запястья, которые нестерпимо горели. Они как будто напоминали мне о том, что я должна его послушаться. Сделать так, как он сказал.

Силой воли я заставила себя начать двигаться – и пошла через зал, как в тумане. Сквозь шум, свет, гул голосов, музыку, стробоскопы. Зал растекался перед глазами, как кадры чужого сна.

Кто-то окликнул меня – то ли из девочек, то ли из охраны. Я не разобрала. Просто шла вперёд, не отвечая, не замедляя шаг.

– Алиса? – кто-то вцепился мне в руку. – Что случилось? С тобой всё…

– Не трогайте меня, – выдохнула я и вырвала руку.

Я зашла в гримерку, заперла дверь и, прислонившись спиной к холодной стенке, сползла вниз на пол. Снаружи грохотала музыка, наконец, включили следующий трек, но здесь она звучала приглушённо, как будто под водой.

Прошло минут десять, не больше, но мне казалось, будто прошел час. Ничего не происходило. Тогда я, опомнившись, встала и начала переодеваться. Ведь когда Ник придет, мне нужно быть готовой.

И вдруг – началось.

Кто-то закричал. Женский визг, резкий, надломленный. Затем ещё один. Грохот – будто что-то опрокинули или разбили. Я замерла. Шаги, топот. В клубе явно что-то происходило.

И вдруг меня осенило.

Всё это – уже было.

Так было тогда, в другой жизни, в другом клубе, в другом городе. Когда я закрылась в гримерке, а Ник появился из ниоткуда, чтобы вырвать меня из лап монстра.

Сейчас всё было иначе – и я уже не та, и Ник необратимо изменился. Но всё равно – эта параллель болью отозвалась в груди.

Судьба дала нам ещё один шанс.

Сколько раз я прокручивала в голове сцену нашей встречи. Что я скажу. Что он скажет. Сколько раз я фантазировала: он возвращается, мы целуем друг друга и уезжаем куда-то далеко, туда, где нас никто не найдёт.

Но в реальности все оказалось иначе. Он увидел меня, когда я полуголая танцевала с шестом. Не было никаких слов. Никаких признаний. Только: «вали. я за тобой вернусь». И я послушалась.

Я не знаю, кем он стал. Этот взгляд… Этот жуткий шрам на щеке, на брови. Ничего от прежнего Ника – снаружи. Но внутри… Внутри я всё равно почувствовала: он мой. Он всегда был моим. И всё, что между нами – это не история, которую можно забыть, стереть, переписать. Это яд, который один раз попал в кровь – и остался там навсегда.

Он стал другим, но и я уже не та Алиса. И если судьба дала нам этот шанс – я его не упущу.

В какой-то момент всё стихло.

Всё ушло, как будто клуб выдохся после грозы и замер в ожидании следующего разряда.

Я сидела на полу. Время тянулось липкой лентой. Я то вслушивалась, пытаясь понять, что происходит снаружи, то замирала от собственного дыхания, будто даже оно могло перебить важный звук – его шаги, его голос, его стук в дверь.

Вдруг в коридоре действительно раздались шаги – быстрые, неуверенные, как будто кто-то еле шел, спотыкаясь. Потом вдруг – резкий, лязгающий звук, будто кто-то начал дёргать дверные ручки одну за другой. Паника. Или обыск.

Я резко привстала, вцепившись в край дверцы. Пульс ударил в горло, сердце затрепыхалось. Он? Это он?

Кто-то дёрнул за ручку моей двери. С силой, будто хотел выломать.

– Ник?.. – я сорвалась на шёпот и почти машинально, не думая, приоткрыла дверь.

Я не успела даже вдохнуть, как его лицо… – стоп, нет, не его! – появилось в проёме.

Алекс.

Бледный и злой, взгляд настороженный, тяжелый. Полный какого-то нечеловеческого напряжения. Губы сжаты в одну тонкую линию.

Я отшатнулась, не веря своим глазам. Как будто вся надежда, которую я уже держала в своих руках, просто выпала и разбилась.

И тут я увидела на его белой рубашке под пиджаком – кровь. Размытые пятна, впитавшиеся в ткань.

Я застыла в проёме, и в следующее мгновение он резко шагнул вперёд.

– Отойди! – рявкнул на меня.

Я даже не успела понять, как именно – то ли он меня оттолкнул, то ли сам ввалился внутрь, – но меня отшвырнуло к зеркалу. Больно ударилась плечом о край гримерного стола. В этот момент его рука – тяжёлая, липкая от крови – скользнула по моему плечу.

– Что… что происходит… – прошептала я, не узнавая собственный голос.

Он захлопнул дверь с такой силой, что задребезжало стекло в витрине с косметикой. Закрылся изнутри, задвинул щеколду.

– Замолчи, – процедил он глухо.

Алекс тяжело дышал, опираясь рукой о стену. Кровь продолжала сочиться сквозь разорванную ткань на боку, образуя всё более широкое пятно, растекающееся по белой рубашке. Он не стонал, не кричал – только хрипел, будто каждый вдох изнутри царапал ему горло.

Я молчала, глядя на него. Всё происходящее казалось нереальным, сном, странным, болезненным видением. Но запах крови был настоящий. И пистолет, который болтался на поясе у Алекса – тоже.

Он вдруг покачнулся и с глухим стоном осел прямо на пол. Лицо стало еще более бледным, губы поджались. Он приложил ладонь к ране, зашипел от боли и скривился. Пальцы, мокрые от крови, дрожали. Я видела, как его трясёт. Возможно, совсем скоро он потеряет сознание.

Но он не терял. Он выпрямился, как мог, потом встал. Медленно. С усилием. Словно каждое движение отдавалось в его теле нечеловеческой болью. Но все-таки он выпрямился и шагнул ко мне.

Я замерла.

Алекс достал пистолет и навёл его точно в цель – прямо мне в лицо, без малейшего колебания.

– Ты выведешь меня отсюда, – отрезал он.

В его голосе мне послышалась странная обреченность. До меня дошло – он загнан в угол. И почему-то посчитал, что я – его единственный способ спастись.

– Ты мне поможешь. Иначе…

Он не договорил. И не нужно было. Всё, что он может со мной сделать, уже читалось в его леденящем душу взгляде.

Глава 5

Этот взгляд пригвоздил меня к стене. Я стояла, не двигаясь, даже не понимая до конца, что вообще сейчас происходит. Всё менялось слишком быстро – минуту назад я ждала Ника, а теперь стояла, прижатая к стене дулом пистолета. Мерзкий, липкий страх разливался по телу. Мне казалось, что я даже не дышу.

– Я видел, как ты кинулась к нему, – сказал Алекс. Его горячее дыхание опалило мою щёку. – В моем клубе… моя стрипуха… кинулась на шею к моему врагу! – он ухмыльнулся. – Как я вообще мог допустить такой?

– Что значит твоя? Я никому не принадлежу, – процедила я сквозь зубы.

– Теперь принадлежишь. Иди сюда! Быстро!

Он рывком развернул меня, прижал к себе как щит – так крепко, что я даже не могла пошевелиться. Холод пистолета впился мне в ребра.

– А теперь веди, – прошептал он в ухо. – И спокойно. Ни слова. Ни жеста. Ни взгляда лишнего.

Мы вышли из гримёрки. Алекс навалился на меня – потому что сам еле держался на ногах.

Я шла по пустому коридору, прикрывая собой чужую боль, чужую кровь, чужой страх. Я чувствовала, как у него дрожат пальцы. Мне хотелось закричать, вырваться, ударить его. Но дуло пистолета всё ещё упиралось мне под ребро. И этого было достаточно, чтобы пресечь любые попытки к бегству. Мне хватило ума понять, что Алекс ни за что на свете не отпустит живым свой билет на свободу.

Мы петляли по служебным коридорам, заваленными ящиками и старыми декорациями. Я всё время спотыкалась, а Алекс подталкивал меня вперёд, рывками, коротко, жёстко. Пистолет ни на секунду не отрывался от моего тела.

– Подземный паркинг, – процедил он. – Туда. Там моя машина.

Мы миновали металлическую лестницу. Воздух становился тяжелее – спертый, сырой, с запахом бензина. Я шла как во сне, будто не я всё это проживаю, а смотрю на себя со стороны. Вся моя воля была сжата в кулак: только бы дожить до момента, когда этот ад закончится.

Наконец мы вышли на паркинг – тускло освещённый, с редкими, мигающими лампами. Пустота и бетон, звенящая тишина.

Мы едва сделали пару шагов, как в этот момент раздался шум слева. За одним из столбов кто-то промелькнул. Алекс сжал меня крепче, приставил пистолет к моему виску, так, чтобы это было хорошо видно.

– Не дергайся, – прошипел он мне в ухо.

Мне показалось, что вот сейчас всё закончится. Что эта бетонная пустота станет последним, что я увижу в своей недолгой, печальной жизни.

Из-за колонн вышли трое в черном, с оружием. Шли без слов. Уверенно, шаг в шаг. Алекс вцепился в мою руку. Я вскрикнула от боли.

– Назад! – заорал Алекс. – Или я ее грохну!

– Не стрелять!

Я даже не поняла сразу, кто это сказал. Звук будто пронзил воздух.

И тут я увидела его.

Ник.

Его лицо искажено – не яростью, нет. Страхом. Таким я его еще никогда не видела.

– Не стреляйте! – крикнул он троице, которая надвигалась на нас. – Опустите стволы!

Оцепенение. Люди с оружием переглянулись, не веря. На несколько мгновений воцарилась гробовая тишина.

– Но он… – начал говорить один из них, но Ник зарычал:

– Я сказал – опустите, мать вашу, пистолеты!

Стволы медленно опустились. Один за другим.

– Ты знаешь, кто я такой?! – взревел Алекс, – Ты хоть понимаешь, с кем связался?…

– Отпусти её! – перебил Ник. – Отпусти девушку, она здесь ни при чем…

– Ты убил моих людей! Ты… ты…

Ник не ответил. Сделал шаг к нам ближе.

– Назад! – выкрикнул Алекс. Я дернулась, и тут же его пальцы сжали мою шею. – Ни шагу, я сказал!

Ник послушался. Замер, всё ещё глядя только на меня.

Алекс хрипло рассмеялся.

– Любит тебя, да? – прошипел он. – Знаешь, что это значит?

Он чуть крепче прижал меня к себе. Щекой коснулся моей щеки.

– Это значит, что он в моей власти…

– Ты хочешь выйти отсюда? – крикнул Ник. – Иди! Только отпусти девушку.

Алекс мотнул головой. Улыбка – бледная, искажённая, появилась на его изможденном лице.

– Ну уж нет. Девушка пойдет со мной.

Ник вздрогнул. Его руки сжались в кулаки. В глазах нарастала паника.

– Волнуешься за нее, да? За девку с шеста с глазами побитой собаки? Херовый у тебя вкус, – Алекс хрипло усмехнулся, сплюнул кровь в сторону. – Если бы я знал это тогда, на яхте… живо выкинул бы её за борт. Прямо в ледяную воду. Жаль я этого не знал, да?

Ник не сказал ни слова, но лицо его стало другим. Пепельное. Каменное. Глаза горели – нет, не гневом. Болью. Такой, что, глядя на нее, хотелось кричать. Словно в одно мгновение его сломали, уничтожили, но при этом не убили – оставили живым в этом переломанном состоянии. Его взгляд был прикован к моему лицо, и я поняла, что это для него – страшная мука – видеть меня в заложниках.

А Алекс тем временем даже немного ослабил свою железную хватку, когда осознал, что Ник действительно не даст своим подельникам стрелять. Что я для него – слабое место. Что он сдастся, лишь бы не увидеть, как меня убивают.

А что оставалось делать мне? Я просто посмотрела на Ника и шепнула одними губами, без слов:

«Прости»

Он едва заметно кивнул. И снова посмотрел на Алекса. В его глазах теперь была ярость. Холодная, смертоносная. Он еле сдерживался.

– Отпусти её, – выговорил он. Голос был хриплый, с надломом.

– Не-а, – Алекс качнул головой, ухмыляясь. – Теперь я ни за что ее не отпущу. Уж больно ты дергаешься. Любишь её, да? Значит, будешь делать всё, что я скажу.

Он провёл стволом по моей щеке, медленно, как бы насмехаясь.

И в этот момент я рванулась из его рук изо всех сил, чтобы дать возможность Нику сделать хоть что-то. Пусть они стреляют. Пусть всё закончится. Пусть меня, чёрт возьми, заденет, но прекратится эта издевательская пытка для нас двоих.

Но Алекс, раненый, тяжело дышащий, всё ещё был чертовски силен. Его рука мгновение спустя снова сомкнулась на моей шее.