Право на надежду

И тут послышались шаги.

Тяжёлые. Быстрые.

Он бежал к нам, как разъяренный бык. Рубашка нараспашку, глаза налиты кровью. Увидел нас. Замер.

– Стоять, суки! – рявкнул он, и это было уже не голос, а раскат ярости.

Мы обе подорвались, как по команде. Сначала в разные стороны, потом снова почему-то оказались вместе. Две тени по снегу.

Кроссовки ужасно скользили по оледеневшему снегу. Каждую секунду я рисковала упасть и либо разбить себя голову, либо оказаться пойманной. Позади слышались проклятия, угрозы, потом грохот – он споткнулся, но с удивительной для человека его габаритов проворностью поднялся на ноги и снова побежал за нами.

Я не знала, куда бегу.

Дома казались одинаковыми, улицы – бесконечными. Маша вдруг резко свернула в арку, я метнулась за ней, едва не врезавшись в стену. Узкий проход вывел нас во двор, заставленный машинами, по периметру – глухой металлический забор и одна калитка. Закрытая.

– Куда?! – выдохнула я, оглядываясь. – Мы в тупике!

– За мной, – бросила Маша.

Она двигалась быстро, с какой-то внутренней картой в голове. Я поскользнулась на льду, врезалась в припаркованную «девятку», но продолжила движение, глотая холодный воздух, который рвал горло.

– Вон туда, – прошипела Маша и ткнула пальцем в узкий проход между домами.

Я больше не спорила. Просто бежала за ней.

Мы свернули за дом и замерли в тени подъезда, пытаясь отдышаться. Я стояла, опираясь о стену, ладонью прикрывая грудь – сердце колотилось где-то в горле, дыхание сбивалось. Снег налип на волосы, на плечи, медленно таял и тек за воротник.

Прошло несколько минут в томительном ожидании возобновления погони. Только потом я разрешила себе выдохнуть. Похоже, мы оторвались.

Я присела на ступеньку, обхватила колени, положила на них лоб. Голова кружилась. Казалось, что если я сейчас закрою глаза, то просто отключусь.

Маша прислонилась к стене, дышала хрипло, будто выкашливая легкие.

А потом – резко:

– Половину.

– Что?

– Половину бабок мне гони! За мое молчание! Без меня ты бы не вышла. Так что давай, не тупи.

Я вскинулась:

– Ты офигела? Там и так немного совсем!

– Плевать. Делим – и дальше каждый крутится как может.

– Да пошла ты…

– Ты что думала, я побег устроила ради твоего счастья? – огрызнулась Маша. – Каждый спасает свою шкуру.

Я вздохнула. Мне хотелось вцепиться ей в волосы. Хотелось ругаться, спорить, обвинять, но всё это требовало сил, которых у меня больше не было. Я достала из-за пояса конверт, вытащила примерно половину – может, немного меньше – и молча протянула ей. Она забрала, не пересчитывая. Мы обе понимали, что этих денег в любом случае не хватит надолго.

– Вот и славно, – кивнула. – Теперь мы квиты.

Я поднялась.

– Куда ты? – она перегородила мне путь. – Куда теперь пойдешь?

Я пожала плечами.

– Куда-нибудь подальше отсюда…

– Я с тобой.

– С чего вдруг?

– А мне всё равно больше некуда.

Я смотрела на неё несколько секунд. А потом просто кивнула.

Глава 2

Мы приехали на вокзал, взяли билеты на ближайший поезд и к ночи уже были в Москве.

За всю дорогу ни сказали друг другу ни слова: то дремали, то просто молчали, уставившись в разные окна. По началу Маша еще пыталась завести со мной светскую беседу, но потом до нее дошло, что я, мягко говоря, не в восторге от нашего соседства. Я даже не пыталась делать вид, что рада ей.

Потому что именно в поезде я поняла, что потеряла свой телефон. Последний подарок Ника, та самая тоненькая ниточка, которая хоть как-то связывала меня с ним. Скорее всего, он выпал у меня из кармана куртки, пока мы с Машей дрались, катаясь на снегу.

Чтобы восстановить сим-карту, нужен паспорт, а мой остался вместе с другими вещами в комнате на втором этаже ночного клуба «Зажигалка». Когда мы с Ником бежали оттуда, я была не в том состоянии, чтобы думать о документах. Кроме того, для сим-карты нужен хотя бы какой-то телефон, а у меня нет денег даже на кнопочный.

Теперь Ник точно никогда мне не позвонит. Даже если он жив. Даже если захочет вернуться.

Эта мысль убивала, лишала мое дальнейшее существование хоть какого-то смысла. Всю дорогу я отчаянно боролась с желанием придушить ту, которая стала причиной моей потери.

Значит, мне и правда придётся забыть о нем. Выбора больше не было.

Москва была другой. Огромной. Резкой. С равнодушными глазами.

Прямо там, на вокзале, мы начали искать себе пристанище. Листали на разбитом Машином телефоне объявления о съеме квартир. Большинство из них были нам не по карману. Те, которые кое-как вписывались в бюджет, вызывали отвращение – они выглядели даже хуже петербургского притона. Мне, большому счету, было всё равно. Главное – крыша над головой и отсутствие сутенеров, желающих меня завалить. И хотя бы пара дней тишины.

Наконец нашлось что-то подходящее – в спальном районе, на последней станции серой ветки метро. Квартира была ожидаемо ниже среднего: скрипящий липкий линолеум, облупленные стены, диван с провалившейся серединой. Газ едва тянет, горячей воды нет, окна промёрзли изнутри. Но зато почти две комнаты – владелица гордо назвала это «евродвушкой». По крайней мере мы с Машей могли не делить кровать, а разойтись по своим углам. Я точно оценила эту приватность.

Хозяйка внимательно осмотрела нас – очевидно, что мы не внушали ей доверия, и это можно было понять. Мы обе выглядели паршиво, а на мне зимой даже куртки не было. Но в конце концов обмен все-таки состоялся – мы ей деньги, она нам – ключи.

– Всё, добрались до цивилизации, – хмыкнула Маша, падая на кровать. – Почти люкс.

Те деньги, что остались у нас после побега, растаяли как серый февральский снег – быстро и без следа. Большую часть сожрала аренда и залог, остальное – продукты и проезд. Мы изо всех сил старались не тратить, но в Москве это бесполезно.

Каждое утро начиналось одинаково: с пустого холодильника и тупого вопроса «что делать дальше». Самое очевидное, но далеко не самое простое – нужно найти работу.

Мы ходили по собеседованиям. Я пыталась зацепиться за любую более-менее приличную работу, лишь бы не возвращаться на сцену. Но каждое "приличное"место на поверку оказывалось не очень-то приличным, каждый разговор с руководством заканчивался одинаково – заигрыванием или грязными намеками. Или зарплата – как подачка, или условия – как в тюрьме.

Пару раз удавалось взять смену в кафе – убираться после закрытия. Несколько раз я вышла официанткой в забегаловке, но после первых прикосновений клиентов – чужие, липкие пальцы ниже талии – ушла. Я слишком хорошо помнила, что последним, кто меня касался был Ник, поэтому любые прикосновения воспринимала чересчур болезненно. Да, потом меня пытался лапать Павел Петрович-сутенер и после этого, приехав в Москву, я оттиралась жесткой мочалкой под кипятком, но прикосновения Ника невозможно было этим стереть. Они отпечатались в сердце. Каждую минуту я все еще чувствовала его.

Маша по ночам подрабатывала «на телефоне» – болтала с мужчинами за деньги. Я слышала, как она щебечет в трубку, а потом отбрасывает телефон и долго лежит, уставившись в стену пустыми глазами.

Я жила на автомате. День начинается и заканчивается одинаково. Сон – отрывками, еда – на бегу. Город больше не казался страшным. Он стал равнодушным.

Но это все было нормально, даже хорошо. Потому что заботы, беготня по собеседованиям и мысли о том, где бы достать денег на еду и сигареты отвлекали от неизвестности.

Где сейчас Ник? Жив ли он?

Днем мне удавалось не думать об этом, но ночью, когда за стенкой храпели соседи, а ветер завывал за окном, мысли все равно приходили, как бы я их не гнала.

Я прокручивала в голове наш последний разговор и мучила себя вопросом – неужели он и правда был последним? Он же обещал мне, что вернется, практически поклялся мне.

Так прошёл месяц.

Иногда я ловила себя на том, что вглядываюсь в прохожих. Слышу знакомый голос и вздрагиваю. Чувствую в метро, среди тысячи прохожих, его парфюм. Иногда – ищу его взгляд в толпе.

Головой понимаю, что он не может быть здесь, но страдающее сердце ловило каждый глупый, безнадежный шанс.

Иногда я говорила себе: "он умер", думая, что лучше смирение, чем беспросветная неизвестность. Надеялась, что так мне станет хоть немного легче, но легче никак не становилось.

Каждую ночь я дожидалась, когда Маша уснет, и брала ее телефон.

Это стало моей зависимостью, чем-то, без чего я не могла заснуть.

Новости. Паблики. Форумы. Криминальные сводки. Всё, что связано с моим городом, который я, вроде бы, оставила далеко позади. Я смотрела, как течет та жизнь, в которой меня больше не было.

Что я искала? Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. Любую деталь, самую маленькую зацепку, крошечный намек, который бы помог мне понять, что случилось с Ником.

Но находила я в основном жалобы на снег, который не убирают, жалобы на пробки на выезде, на нового мэра, на стройку в парке, на неудачный детский утренник. Фотографии многочисленных ДТП, на которых я искала машины, похожие на те, что были у Ника. Потом уже листала, не вникая, просто водила пальцем. Именно поэтому едва не пролистала заголовок, который ничем особенно не выделялся на первый взгляд.

«Пожар со смертельным исходом»

Я замерла. Текст плыл перед глазами, пока я читала.

«В ночь с пятницы на субботу в одной из квартир на улице Мира произошёл пожар. Следствие отрабатывает версию предумышленного убийства и последующего поджога. Подозревается, что пожар возник уже после гибели – вероятно, чтобы скрыть следы преступления. Имя погибшего не разглашается, однако источники утверждают, что речь идёт о сотруднике органов внутренних дел, известном в регионе».

Телефон выскользнул. В голове – пусто, будто вырубили звук.

Я вспомнила, как Ник сказал мне тогда: "у меня есть неоконченное дело". Как в его голосе звучало что-то такое, чего я раньше в нём никогда не слышала. Какая-то убийственная, жестокая решимость.

К горлу подкатила тошнота. Эта новость не принесла ясности. Появилось только еще больше вопросов.

Действительно ли это он погиб, мой мучитель? Мог ли это сделать Ник? Если это был Ник – значит ли это, что он жив? Что с ним теперь? Где он? В тюрьме? Или в бегах? А может, он залег на дно, и мне действительно не стоит пытаться его искать?

Я перечитала статью еще несколько раз, испытывая странное, тяжёлое ощущение. Глухое осознание, что этот человек больше не существует. Всё, что он делал, больше никогда не повторится – ни со мной, ни с кем-нибудь еще. Он никогда меня не найдет. Его длинные руки не дотянутся ко мне из ада.

Я не чувствовала победы или облегчения. Только невыносимую, обжигающую горечь от того, что все это вообще случилось со мной. Это уже произошло, и никак не стереть, хоть он трижды сдохнет.

Когда я перечитала строчку: «Квартира на улице Мира» в пятый раз, я наконец осознала, что там же, на одном этаже, находится квартира, в которой живет мой отчим. И мой брат…

Если пожар был сильным…

Я снова схватила телефон, начала лихорадочно искать подробности. Что угодно – фотографии, комментарии, репосты очевидцев. Листала, прыгала по ссылкам, заходила в комментарии. Никто ничего не писал о других пострадавших, но и прямо – о том, что никто больше не пострадал – тоже ничего не было.

С каждым новым сообщением внутри нарастал ужас.

Я поняла – мне нужно самой поехать туда, чтобы понять, что на самом деле случилось. Увидеть собственными глазами его обожжённую квартиру. Убедиться, что с братом все хорошо. Попробовать разыскать Ника.

Но на поездку туда мне нужны деньги, которых у меня так и не прибавилось с момента переезда.

Приняв внутри себя решение заработать их любой ценой, я открыла поисковик и вбила: "стриптизклуб работа москва".

Долго смотрела на экран, читала отзывы, изучала фото. В основном танцовщиц набирали клубы, похожие на «Зажигалку». Туда идти я опасалась – мне не нужны дешевые стрипушники, в которых танец это лишь прикрытие для проституции.

Я выбрала самый дорогой, надеясь, что, по крайней мере, в элитных клубах все иначе. Вот только возьмут ли меня? Я явно не дотягивала до элитной.

И все-таки позвонила. Сразу, едва настало утро, даже не ложась спать. Спокойный голос администратора попросил скинуть фотки, а потом в сообщении пригласил на просмотр в ближайший выходной.

Клуб оказался не просто "дорогим"– он был словно из другого мира. Мраморные полы, вместо стен везде зеркала, мягкая мебель, театральная тишина в гримерке, охрана в строгих костюмах. Девушки, пришедшие на кастинг, выглядели как богини, сошедшие с глянцевых обложек.

Пока я ждала своей очереди на просмотр, возле меня стояли две подруги. Обе при полном параде: макияж с блёстками, юбки, больше похожие на пояса, туфли на высоком каблуке. На мне же – тёмные джинсы и куртка с чужого плеча. Я чувствовала себя неуместно в этом царстве страз и гламурного блеска.

Подруги переглянулись между собой, усмехнулись – не зло, а скорее скучающе.

– Новенькая? – спросила одна, с голосом прокуренной барби. – Первый раз здесь на кастинге?

Я кивнула.

– Ты в курсе, что сюда очень сложно попасть? Мы вот уже третий раз приходим и пока пролет…

Ее слова вселили в меня еще большую неуверенность. Если даже такие роскошных девушек не берут, то куда уж мне? Наверное, не стоит даже пытаться.

Одна из них – высокая, с тату на ключице – наклонилась ко мне и прошептала:

– Если действительно хочешь, чтобы тебя взяли, поговори с концертным директором.

– Ты же понимаешь, как это работает, – подхватила ее подруга. – Намекни на то, что ты его отблагодаришь.

– Намекнуть?

– Ну да. Не в лоб же такие вещи предлагать, – хихикнула первая. – Типа: "я хочу здесь работать, готова быть лояльной"… Он поймёт.

В этот момент меня вызвали, и я вышла через пыльные, тяжелые кулисы на сцену. Вокруг везде были зеркала, и я отражалась в них, множа свой образ. Пустой зал был погружен в полумрак. Только один мужчина сидел в первом ряду – высокий, в чёрной водолазке, с планшетом в руках. Просматривал анкеты. Он даже не поднял голову, когда я вошла. Я догадалась, что это и есть концертный директор.

– Алиса? – спросил он, листая. Эхо разнесло по залу его голос.

– Да.

– У вас есть опыт?

– Танцевальный?

– Ну да, вы ведь не на бариста устраиваетесь.

Я сглотнула.

– Да. Я занималась с девяти лет. В танцевальном коллективе. У нас даже гастроли были… по городам. Маленьким.

Он наконец поднял на меня взгляд.

– Гастроли – это хорошо. А в каком стиле танцы? Народные?

– Эстрадно-спортивные. С элементами акробатики.

– Ну и отлично. Разминайтесь пару минут, потом я включу трек, а вы сымпровизируете.

В этот момент свет над сценой полностью погас, зато вспыхнул один большой яркий круг. И я оказалась в центре этого круга. Танцевать было страшно. Я давно не выступала и сейчас не чувствовала сцены.

Но тело вспомнило. Через три минуты я двигалась так же легко, как почти год назад, на одном из последних выступлений с коллективом. Когда у меня еще были настоящие танцы, а не дешевый стриптиз.

Когда я закончила, он ничего не сказал. Просто кивнул и вернулся к планшету.

– Я просто хотела сказать… – начала я, испугавшись, что сделала что-то не так и упустила свой шанс, – что мне действительно очень важно здесь работать. Я готова быть… гибкой. Ну… Лояльной. Если потребуется.

Он поднял на меня глаза. Взгляд был не злым, а скорее холодным.

– Гибкой… – повторил он.

Я почувствовала, как лицо начинает гореть.

– Тебе кто-то посоветовал это сказать?

– Простите… – прошептала я. – Я просто подумала…

Он закрыл планшет.

– Я сам всю жизнь отдал танцам, так что могу судить… Ты хорошо двигаешься, отлично владеешь телом. Тебе не нужно намекать на какую-то особенную гибкость, кроме той, что нужна для работы у шеста. Здесь таких, как ты, совсем немного. Если бы решение было только за мной, я бы тебя взял. Но я могу только отсеять неподходящих. Окончательное решение всегда за владельцем клуба. Он лично проводит отбор.

Я молчала. Щёки жгло. При мысли о том, какой именно личный отбор может устроить этот самый владелец, стало не по себе еще больше.

– Возвращайся в гримерную и жди, – бросил директор. – Тебя вызовут вместе с остальными, кто прошел во второй тур.

Я просидела в переполненной гримерке несколько часов. Казалось, очередь из бесчисленных девушек никогда не закончится. Потом нам сказали раздеться до белья и выйти на сцену, которая была полностью залита белым светом, как операционная. Холодный прожектор высвечивал каждую деталь: макияж, кожу, походку, даже тени под глазами.

Нас выстроили в линию – и оказалось, что нас всего семь человек. Меня трясло от напряжения, хотя снаружи я держалась спокойно.

– Спину ровно, плечи – назад, – прошипела директор, отходя в сторону.

Мы застыли на сцене, точно сборище манекенов, и в таком положении неподвижно простояли около двадцати минут.

Мне хотелось уже выйти отсюда и покончить с этим с этим издевательством, но в этот момент с грохотом распахнулась дверь и в зал вошёл он. Хозяин клуба в сопровождении четверых охранников. Я безошибочно определила, что именно он здесь главный, несмотря на то что он был явно моложе всех остальных.

Высокий, в чёрной рубашке, острые скулы – первое, что явно бросалось в глаза. Но это было не главное в его облике. Главным была абсолютная, сшибающая с ног уверенность, которую он распространял вокруг себя. Он шёл как человек, который владеет не только этим залом, но и всеми, кто в нём стоит. А может быть даже не только этим, но и всем миром тоже.

Он остановился перед нами и начал неторопливо осматривать одну за другой: взгляд – быстрый, цепкий, точный. У кого-то задерживался на лице, у кого-то – на ногах. Кого-то сразу отбрасывал взглядом, даже не возвращался.

Когда дошёл до меня – замер.

А я смогла разглядеть еще одну деталь, которая делала пугающим его облик. У него были чёрные глаза. Не просто тёмные – чёрные. И какие-то холодные, невозможно пустые, как и все его непроницаемое лицо.

От его взгляда по моему телу расползался холод.

Потом он прошёл дальше, сказал что-то директору и вышел. Все девушки почти одновременно выдохнули. В присутствии владельца почему-то всем стало не по себе, хотя он явно был хорош собой. Возможно, его даже можно было бы назвать красивым.

– Можете расходиться, – крикнули нам из темноты.

Я спустилась обратно в гримерку, оделась, собрала вещи, и, когда уже была готова уходить, зашел концертный директор.

– Тебя выбрали. Сегодня вечером – первая тренировка, будем ставить тебе номер. Потом выйдешь в график, начнешь выступать сначала в паре с кем-то, потом и одна.

– Я?.. – до меня не сразу дошло что это значит.

– Он сказал: «шестую – оставить». Ты – шестая. Поздравляю.

Он протянул мне руку и крепко ее пожал.

Через неделю ежедневных тренировок я вышла на сцену элитного клуба «Зазеркалье» в первый раз. Конечно, это был совсем другой уровень. Совсем не похож на типичный стрипклуб – скорее, на театр. Театр эротического танца.

Объявили моё имя – мое настоящее имя. После смерти мучителя, я уже не хотела его скрывать. И я вышла на сцену. В зале – полумрак, розоватый свет, дым от кальянов, шелест крупных купюр, которые должны к концу номера перекочевать в мои трусики. Музыка уже звучала, ритм бил в груди.

И тут я почувствовала его взгляд.

Не сразу – сначала возникло какое-то внутреннее напряжение, будто свет стал ярче, а дым удушливее.

Он сидел в глубине зала, в тени, за перегородкой, отделяющий основной зал от ВИП. Окружённый людьми, но будто один. И смотрел на меня. Хозяин клуба. Тот, кто выбрал меня из сотен прекрасных девушек, которые раз за разом штурмовали кастинг. Именно благодаря ему я сейчас здесь.

Я сбилась на долю секунды, потеряла ритм, но быстро взяла себя в руки. Я не имела права облажаться прямо у него на глазах.

Такой шанс в жизни дается один раз. Особенно таким, как я – без связей, без защиты, без поддержки. Один раз – и если срежешься, тебя просто выкинут.

Но его взгляда мне было не по себе.

Не потому, что он как-то неприлично пялился или что-то вроде того – нет. В его взгляде не было пошлости. Он просто… смотрел холодно, внимательно. Это был взгляд усталого хищника, не того, кто голоден – а того, кто слишком давно во главе стаи.

Этот странный взгляд так резко контрастировал с его молодостью, что мне впервые пришла в голову мысль, что за всем этим точно стоит какая-то трагичная история.

В ту ночь я благополучно выступила, и меня окончательно приняли в команду, поставили в график. Очень скоро я втянулась в эту работу.

Никто меня не трогал. Никто не приставал. Даже охранник на входе обращался вежливо, на "вы".

Я ходила на все тренировки и бесконечно репетировала. Оставалась днем после ночных смен – потому что после них было трудно уснуть, приходилось изматывать себя до изнеможения. Свет слепил. Грим тек. Спина болела. Но в этом всём было… что-то правильное.

На сцене я снова чувствовала свое тело. Контроль над ним. Я не была вещью или куклой, в которую можно поиграть. Я была почти что актрисой, пускай и без реплик.

Маша сначала очень обрадовалась моему трудоустройству и сказала, что гордится мной. Что я молодец. Что сама бы тоже так хотела.

Но к тому моменту, когда я, немного закрепившись на новом месте, предложила ей тоже прийти на кастинг, она начала исчезать по ночам. А потом вообще привела в нашу квартиру мужчину, хотя мы с ней с самого начала договаривались никого не водить. Сказала, что это её "хороший друг"и что он всего один раз переночует.

Он действительно провел в квартире только одну ночь, зато на следующую появился новый «товарищ». На третью ночь еще один. На четвертую – двое за ночь.

Когда я вспылила, Маша начала оправдываться:

– Да это все временно! Пока зима. Потом брошу. Весной, так и быть, схожу к тебе на кастинг.

Но мне было ясно как день, что никакого кастинга весной не будет. Несмотря на все мечты о лучшей жизни, которыми она делилась со мной, я понимала, что прошлое засасывает ее обратно. И гораздо проще вернуться в проторенную колею, нежели начинать заново. Маше было проще вернуться туда, откуда она бежала.

Так в нашем доме поселился запах чужих мужчин.

Мы с ней никогда особо не говорили о прошлом. Только один раз в особенно паршивый день, когда выпили дешёвого вина. Она вывалила на меня все – тяжелое детство, пьющая мать, регулярно насилующий ее отчим, побег из дома. Я рассказала свою историю. Так мы вдруг обнаружили насколько похожи, насколько близки наши жизненные пути – две девчонки, которым слишком рано пришлось взрослеть. Мне искренне захотелось помочь ей, вытащить из трясины.

Но теперь я старалась держаться от нее подальше. С удвоенной энергией начала копить деньги – теперь нужно не только на поездку в родной город, но и на отдельное жилье. Домой приходила только спать. Иногда – не приходила вовсе. Оставалась ночевать прямо на диванчике в гримерной.

Регулярно просматривала варианты – убитые однушки или студии в доме общажного типа на окраине. Недорого, но всё равно больше, чем у меня есть. Я копила на поездку. Съёмная квартира пока никак не вписывалась в бюджет.

С Машей мы почти не разговаривали. Только по делу: молоко на верхней полке, батарея сдохла, ты не видела мой топ? Она демонстративно хлопала дверями, я – демонстративно молчала. После её возвращения «в ремесло» между нами выросла стена.

Но все-таки она почти перестала водить в дом мужиков, старалась чаще уходить сама. Я не спрашивала, где она была, она не спрашивала, зачем я сутками пропадаю на работе. Сожительство превратилось в сосуществование. И мне срочно нужно было выбираться.

Как-то раз она вернулась под утро. Пьяная, бледная, с пустыми глазами. Молча прошла мимо меня и упала прямо в одежде на кровать. Когда через несколько часов она очнулась и попросила принести ей воды, я заметила, что она вся избитая – синяки и ссадины прямо на лице.

Я выронила стакан из рук. Попыталась образумить ее, заставить испугаться того, что с ней делают, остановиться, оборвать все. Но в ответ на мои увещевание она вцепилась мне в волосы и начала орать:

– Думаешь, ты лучше?! Думаешь, что ты лучше меня, да, стерва?

Я попыталась её оттолкнуть. Она ударила. Я ударила в ответ. Началась драка – нелепая, уставшая, полупьяная. Я боялась только одного – что на моем лице останутся отметины, и как мне тогда выходить на сцену? Меня не выпустят. Каждый раз перед выходом нас тщательно осматривали. Я тратила львиную долю своего заработка на уход.

На работу в тот вечер я пришла намного раньше, чем нужно. Лучше уж торчать в стрипклубе, чем в квартире, которая плавно превращалась в притон. В гримерке привычно пахло тонким парфюмом и пудрой. Несколько девушек уже собирались. Одна из них бросила на меня взгляд: