Право на надежду

Злата Зорич

Право на надежду

Глава 1

Глава 1. Холодная точка отсчёта

Я не помнила, в какой момент все-таки пересилила истерику и села за руль. Как выехала из моего проклятого города. Мне казалось, что ноги сами жали на педаль, руки сами держались за руль, а я была просто телом, пустой оболочкой, внутри которой не осталось ни одного живого места.

Метель усиливалась. Снежные хлопья били по стеклу так яростно, будто небо хотело стереть меня с земли. Машина виляла, буксовала. Дворники выли в унисон с голосом, звучащим у меня в голове – голосом страха, отчаяния, злости.

Каждый километр отвоевывался с боем. Каждую минуту я ждала, что двигатель заглохнет, что дорогу окончательно заметет, что я просто засну от усталости.

Я не помнила, сколько часов провела за рулём. До Петербурга, вроде бы, не больше часа, но точно не сегодня. Не в этом ледяном аду.

В салоне было холодно, но я даже не чувствовала этого. Только сдавленную боль в груди и какую-то тупую тяжесть под рёбрами.

Я старалась не думать. Не проваливаться в себя. Потому что если я позволю себе хоть на секунду подумать о том, что Ник остался там… Если позволю себе почувствовать хотя бы часть страха, боли, вины, хоть каплю того, что накопилось за последние сутки… Меня просто не станет.

Бездна была совсем рядом. Я ощущала её дыхание, холодное, как снег за стеклом. Мне хотелось просто выйти из машины, лечь на снег – и уснуть. Было бы так просто – стать снегом. Раствориться. Исчезнуть. Это бы решило разом все мои проблемы.

И если я позволю себе слабость хотя бы на секунду – эта бездна поднимется внутри и поглотит.

Но я ехала дальше.

Вспышки фар от пролетающих мимо грузовиков слепили меня на секунду и с ревом исчезали.

Иногда – в самые тёмные минуты – я ловила себя на мыслях: «А что, если один из них вдруг вылетит на мою полосу?»

Что траектория собьётся – чуть-чуть, на полметра – и для меня всё закончится. Быстро. И, хотелось бы верить, что безболезненно.

Где-то глубоко внутри теплилась запретная, стыдная надежда, что кто-то другой, случайный, прекратит мои мучения. Оборвёт всё.

Но грузовики проносились мимо.

Судьба, словно издеваясь, продолжала вести меня вперёд – туда, где неизвестность была не менее пугающей, чем всё, что осталось позади.

Когда вдалеке появились первые жёлтые огоньки большого города – как будто Петербург протянул мне руку сквозь снежный шторм – я даже не почувствовала облегчения.

Питер встретил меня холодом, пустотой и тишиной. Ни людей, ни машин на улицах. Только редкие фонари, словно маяки в этой снежной пустыне.

Я даже не помню, как все-таки вырулила в нужный мне двор. Мы с Ником были здесь летом, а я приехала в разгар зимы. Все вокруг было завалено снегом, который делал дворы неузнаваемыми. Но интуиция привела меня прямо под окна с мягким розоватым светом.

Кое-как припарковавшись, я откинулась в кресле, и только сейчас поняла, что всё тело мелко дрожит. Меня трясло. Не просто от холода – от всего, что было. От всего, что осталось позади. От крови на моих руках. От Ника, который исчез в ночи. От собственного страха. От осознания, что теперь я совершенно одна.

Какое-то время я просто сидела, тупо уставившись во мрак за лобовым стеклом. Руки по-прежнему держали руль, но хватка постепенно ослабевала. Я оттаивала. Мне долго казалось, что, если я отпущу руль – мою точку опоры – больше никогда не смогу собраться.

Я выбралась из машины и тут же пошатнулась. Ноги не держали. Пришлось опереться на капот, вдыхая воздух, такой ледяной, что лёгкие сводило судорогой. Ветер ударил в лицо с такой силой, что дыхание сбилось, и я закашлялась. Снежная крупа впивалась в кожу, забивалась в воротник.

Я пошла вперёд – на автопилоте, как будто кто-то другой передвигал мои ноги.

Облезлый подъезд пах пивом и плесенью. Я поднялась на нужный этаж. Нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Ещё раз. Пусто.

Я уже развернулась, чтобы уйти – и тут дверь открылась.

Он был именно таким, каким я его помнила: невысокий, лысеющий мужчина с влажными глазами и омерзительно масляной улыбкой. Взгляд, скользящий по мне слишком долго… Он снова внимательно осмотрел меня с головы до ног.

Но мне было плевать. Мне нужно было где-то упасть и закрыть глаза. Если не пустит в квартиру, то прямо в подъезде.

– Алиса? – голос у него был сиплым, прокуренным, и от него сильно пахло крепким алкоголем. – А где Ник?

– Он не придет, – тихо произнесла я, едва шевеля губами. – Вернее, он будет позже…

– Значит… Ты совсем одна, да? – пробормотал он. – Ну ладно. Ник мне все объяснил. Можешь пожить здесь пока. Пошли.

Я кивнула и прошла за ним в погруженную в полумрак квартиру.

Несколько девушек сидели на кухне на старом кожаном диване. Тусклая лампочка под потолком выхватывала из темноты их смазанные очертания.

Их было трое, может, четверо – я разглядела. Полураздетые, с потухшими лицами. Когда я вошла, они смолкли, перевели на меня взгляды – в них читалось любопытство, насмешка, подозрение.

Я двинулась дальше по коридору.

Павел Петрович, как он сам назвал себя, открыл дверь в комнату в самом конце коридора.

– Пока побудешь здесь, – бросил он. – Успокоишься – поговорим.

Я зашла в крошечную комнату с высоким потолком. Она была такая узкая, что напоминала пенал.

Дверь за моей спиной захлопнулась с глухим щелчком.

И ощущение, что я не спаслась, а просто добралась до другой ловушки, опустилась на меня липким облаком.

Я медленно опустилась на кровать, свернулась калачиком и уставилась в стену.

Где ты, Ник?

Ты должен был быть сейчас со мной. Взять меня за руку и сказать: «Теперь всё кончено. Я всегда буду рядом»

Да, может ты бросил меня, потому что захотел отомстить. Не смог сдержать ярости, когда услышал о том, что со мной делали, но…

Но это всё неважно. Важно лишь то, что сейчас я одна. Одна в чужом городе, в чужом доме, в этой страшной квартире.

Я не хотела мести. Я хотела защиты. Тепла.

Я бы прижалась к тебе. Легла бы на твои колени, а ты звал бы меня «мышка» и гладил по волосам. Ты бы закрыл меня своим телом от всего этого мира, и мне не нужно было бы думать ни о прошлом, ни о будущем. Я была бы почти счастлива.

Но ты выбрал другое.

Я хотела, чтобы Ник остался. Просто остался… живым. Потому что мой мучитель – он чудовище. С чего Ник вообще взял, что он сможет его победить? Он и так уже ранен. Едва держался на ногах, когда выводил меня из клуба.

Что он собирался сделать? Ради чего вернулся и бросил меня одну?

Сразиться с чудовищем, которое мучило меня годами? С человеком, который живёт в системе, у которого всё схвачено, а руки испачканы чужой кровью задолго до моей?

Ник не бессмертный. Да, он жестокий, упрямый, сильный – но куда ему тягаться с настоящим монстром?

И теперь он… Да, нужно смотреть правде в глаза – возможно, он уже мёртв.

И если он действительно погиб – то ради чего? Разве не важнее было бы остаться рядом?

Я не просила его мстить. Я умоляла его не бросать.

Даже если мой мучитель сгорит в аду на моих глазах, мне не станет легче. Потому что я уже искалечена. Переломана изнутри так, что никто и никогда не починит. И то, что мой мучитель заплатит – не исцелит меня.

Не заберёт ни одну из тех ночей, когда я задыхалась от боли. Не спасёт от того, что я чувствую сейчас – этой ледяной пустоты под кожей, этого звона в висках, этой постоянной, отравляющей мысли.

Я пыталась уснуть. Закрывала глаза. Считала вдохи. Но сознание выкидывало картинки – руки, которые тянутся ко мне и душат. Пол клуба, усыпанный разбитым стеклом. Бледное лицо Ника. Его кровь на моей груди. Метель, в которой исчезла моя последняя надежда.

Стены в квартире здесь были картонными, почти прозрачными. Всё, что происходило по ту сторону, я слышала так ясно, будто находилась с ними в одном помещении. Смех, вскрики, глухие звуки падения, стоны – всё смешалось в вязкое звуковое полотно.

Когда за стеной смолкал смех, до меня доносились звуки «работы» – стоны, вскрики, шлепки. Эти звуки были со мной всё время, даже когда я проваливалась в короткий, беспокойный сон. Они стали омерзительным аккомпанементом к моим воспоминаниям.

Я вспоминала ту ночь, когда мы с Ником оказались здесь вместе впервые. Теперь то время казалось мне наивными картинками из старого альбома. Мы верили, что всё зависит лишь от нас. Не знали, насколько всё глубже, страшнее. Люди вокруг, воспоминания, ошибки – всё это всё равно потянет вниз, сколько бы ты ни боролась.

Не всё зависит лишь от желания всё изменить. Иногда всё, что ты можешь сделать, – смириться с тем, что всё равно будешь платить по старым счетам.

Глаза слиплись, тело потяжелело…Когда воспоминания смежились с явью, я закрыла глаза. Рисунок прошлого лег на серый фон настоящего, смягчил резкость воспоминания, заглушил звуки с улицы.

Не борясь с собой, я провалилась в сон.

На следующее утро проснулась с резкой головной болью. И сразу же поняла – что‑то не так. Перевернулась на другой бок, приоткрыла глаза и увидела на своей кровати девушку. Худая, даже тощая, с коротко остриженными волосами и смуглым лицом.

– Ты девушка Ника? – произнесла она, с любопытством меня разглядывая.

Я с трудом села и потёрла глаза.

– Как ты сюда попала? Я… я же вроде закрыла комнату…

– Ты правда думаешь, что здесь есть двери, которые запираются? – усмехнулась она и неожиданно добавила: – А я помню тебя. Ты же приходила тогда с Ником, да? Меня кстати Мия зовут. Можно просто Маша.

– Очень приятно, – бросила я дежурное.

Девушка слегка улыбнулась, но в ее улыбке не было тепла.

– Значит, ты та самая, которая разбила ему сердце? – произнесла она с легкой насмешкой. – Ник тогда приперся сюда пьяный в хлам. Ругался, что всё пошло к чертовой матери из-за одной… – она смолкла на полуслове.

– Это точно не про меня.

– Ну да, конечно, – улыбка девушки стала резче, злее. – Ты, кстати, вовсе не такая, какой я представляла эту роковую героиню. Ничего особенного. Самая обычная.

Девушка потянулась, легла на бок, подперла голову рукой.

– Знаешь… а я ведь его тогда утешила. Когда он явился сюда… Такой растерянный. Ник – и растерянный! Ты представляешь? – произнесла она с явно ощутимой издевкой. – Но, когда я легла с ним, ему сразу полегчало.

Не выдав смятения, я с трудом выдавила:

– Рада за вас. А теперь можешь, пожалуйста, уйти?

Девушка прикрыла глаза на минуту, смакуя свою сомнительную победу. Когда она снова взглянула на меня, ее голос звучал издевательски:

– Ты просто не знаешь, что потеряла. А может, оно и к лучшему.

– Выйди, пожалуйста, – произнесла я снова.

Девушка поднялась с постели, потянулась, легонько потёрла глаза. Когда дошла до двери, я всё‑таки не сдержалась:

– Подожди… А… А одежда какая‑нибудь у вас есть?

Она коротко, с издевкой хмыкнула и ничего не ответила. Вышла, легонько притворив за собой дверь.

Я села на кровати, подтянула колени к лицу и закрыла глаза. В животе урчало всё сильнее, всё отчётливее напоминая, что я ничего не ела уже два дня.

Когда я почти смирилась с тем, что мне придется умереть здесь от голодной смерти, дверь слегка приоткрылась. В комнату заглянула та же девушка – на этот раз на руках у неё был свёрток с одеждой и тарелка с заветренными бутербродами.

Не произнеся ни звука, она всё это поставила на полу у двери, как для собаки, и выскользнула обратно в коридор.

Я с трудом поднялась и взяла тарелку. Еда показалась резиновой, почти безвкусной, но я всё равно съела всё до крошки – нужно было как-то выживать. Вещи, что принесла девушка, были старыми и уродливыми, но всё равно лучше, чем то, что было на мне. По крайней мере, на них не было засохших пятен крови.

Прошло несколько дней. Наступил Новый год. Я сидела у окна и слушала, как где-то внизу гремит музыка, кто-то кричит «ура», хлопают салюты.

Ник не звонил.

Новогоднее затишье закончилось, город вернулся к привычной жизни, а с ним потоком потянулись и клиенты. Работа в борделе закипела с новой силой – смех, ругань, звуки закрывающихся дверей, топот ног по коридору. Девочки работали, не покладая рук и остальных частей тела. Потоком лиц и тел смазывало всё человеческое, что ещё сохранилось в них.

Где‑то на задворках этой движухи затаилась я. Действительно надеясь, что про меня забудут.

Хозяин каждый день заглядывал ко мне, с одним и тем же вопросом – не звонил ли мне Ник.

– И чего ты тут сидишь? Такая здоровая, молодая… – сказал он однажды, пронизав меня взглядом. – Ты знаешь, сколько я теряю в день из‑за простоя этой комнаты?

Когда я смолчала, лишь стиснув чашку покрепче, он с угрозой добавил:

– Мои терпение не резиновое.

Через пару дней дверь с грохотом распахнулась, ударившись ручкой о стену. Я вздрогнула, села на постели, подтянула колени к подбородку. В комнату ввалился владелец – пьяный, лицо красное, глаза мутные, полные злобы и похоти одновременно.

– Водить умеешь? – произнёс он, с трудом выговаривая звуки.

Я потеряла способность говорить, застыла от страха

– Водить, сука! Руль держать можешь? – повысил он голос, перешёл на крик.

Не смея говорить, я лишь коротко кивнула.

Он выудил из кармана связку с ключами и с размаху кинул на кровать.

– Отвези девочек на вызов. Я… – он покачнулся, схватившись за дверной косяк. – …не могу сегодня. Мне что-то нехорошо. Подменишь меня, поняла? Хоть какая-то будет от тебя польза.

Не дождавшись ответа, владелец с трудом выпрямился и, шаркая ногами, покинул комнату.

Я взяла ключи, спешно оделась и вышла на улицу. Вести мне предстояло старенькую легковушку – куда делась машина Ника, я спрашивать боялась.

Девушки высыпали из подъезда следом – короткие куртки плохо защищали их от пронизывающего, ледяного ветра, они ёжились, топтались на месте, смеялись нервно. Я завела мотор, чтобы прогреть машину. Руки у меня дрожали – я очень плохо знала город, едва умела водить, да и водительских прав у меня не было. Но спорить с хозяином борделя было страшно. Он мог просто выгнать меня на улицу в морозную ночь.

Каким-то чудом мы без приключений добрались до нужного места – оказалось, что это совсем недалеко. Я притормозила у нужной парадной, и девушки выскользнули. Они позвонили в домофон, что-то наигранно весело прощебетали туда, и им открыли. Дверь подъезда захлопнулась за ними с глухим звуком – всё, доставка выполнена.

Но не успела я с облегчением выдохнуть, как дверь снова открылась, и девушки высыпали на улицу, с раздраженными, растерянными лицами. За ними вышло несколько полицейских. Один из них подошел ко мне, постучал по стеклу, скомандовал мне «на выход».

Девушек подвели к машине и начали неторопливо щелкать наручниками с таким победоносными лицами, будто они поймали страшных преступников. Мне показалось, что я нахожусь в каком-то дурном сне – я даже поморгала, пытаясь проснуться. Но, к сожалению, реальность никуда не делась, и мне пришлось выйти из машины, позволить себя арестовать. , лицом к стене, с заведомыми обвинениями и угрозами. Всё вокруг стало серым и вязким.

– Контрольная закупка, – произнес один из полицейских с явными нотами ликования.

Когда на мои руки легли холодные металлические браслеты, я даже не сопротивлялась. Лишь стиснула челюсти и закрыла глаза. Всё равно всё вокруг – лишь разные клетки. Какие из них хуже, я всё ещё не знала.

Девочки примолкли. Смех оборвался, легкость сменилась тревогой. Всё происходило буднично и просто – никто даже не вырывался, лишь покорно выстроились лицом к стене.

– Задокументирован факт оказания платных интимных услуг, – резюмировал полицейский издевательски.

Когда нас всех загрузили в старый синий «бобик» и повезли в отдел, я сидела вместе с другими на тесной лавке.

Я осталась наедине с главными для меня сейчас вопросами. Сейчас меня оформят, и можно считать, что я засветилась. Как мое местоположение станет ему известно? Когда его длинные руки дотянутся до меня?

Не имеет значения, что я сменила город. С его связями можно достать кого угодно. Когда ему донесут, что я здесь, он вернется за мной.

В горле подкатил ком. Руки вспотели, всё тело дрожало, хоть с виду я старалась сохранить спокойствие.

Дежурный сержант с явными следами похмелья записывал наши имена, оформлял протоколы.

– А на эту посмотри, как притихла, – сказал он напарнику с усмешкой, кивнув на одну из девушек. – Раньше голосила, права качала, а сейчас смирно сидит. Вкус правосудия почувствовала.

Они смеялись, перешучивались, потирая покрасневшие из-за мороза руки. Когда всех оформили, нас перевели в маленькую комнату с решеткой на окне. В ней сконцентрировалось всё то, что город старался смести с главных улиц: проститутки, бомжи, карманницы. Люди с лицами, покрытыми синяками, с потемневшими руками, с потухшими взглядами.

Я села на лавку, подтянула колени к подбородку и закрыла глаза. Вокруг звучала ругань, смех, плач – всё смешалось в раздражающий гул. Я старалась сконцентрироваться на главном: вырваться. Любыми силами уехать из Петербурга. Как можно дальше – туда, где никто не сможет меня найти.

Владелец борделя явился только утром, с большой пачкой денег, призванной нас всех выкупить. Он выдал полицейскому конверт – всё, что нужно, чтобы закрыть вопросы. Когда назвали по списку – «ты, ты и ты» – я покорно поднялась и пошла следом.

На обратной дороге он посадил меня на переднее сидение рядом с собой. Я постаралась сместится к самой дверце, как можно дальше от него, насколько позволяла теснота. Владелец ругался трехэтажным матом всю дорогу. Из-за того, что нас поймала полиция он потерпел ужасные убытки, но мы-то были в том не виноваты.

Потом он переключился конкретно на меня. Орал, что от меня одни убытки, что всё, с чем он возился, полностью себя не оправдало.

– Ник… он всё равно не приедет, – бросил он в бешенстве. – Если бы мог, уже давным-давно приехал бы… Я разузнал. Там всё плохо. Какая‑то заваруха. Он либо сядет, либо сдохнет. Он за тобой не придет.

Последняя фраза прозвучала как приговор. Как будто меня кто-то изо всех сил ударил.

– Ты будешь работать, как другие девочки, – в его голосе была эта липкая, затаённая похоть, которую не спутаешь ни с чем. – Пора отдавать долг за крышу над головой и еду. А я… я попробую тебя первым. Оценю, что ты можешь, чему тебя стоит поучить…

Весь мир концентрировался на одной точке – на его руке, легшей на мое бедро. Тяжёлой, потной. Тепло его ладони пронзило тело. Не смея вырваться, не смея подать голос, я стиснула зубы и закрыла глаза. В эту секунду я поняла, что путь на свободу станет куда труднее, чем я смела надеяться.