Одиннадцать огней Азеры

В нежеланном окружении милийский квас терял свой вкус, и это не нравилось аморийцу. Лигелий надеялся избавиться от проводника сразу, как они отойдут от дома, но тот продолжал следовать за ним. Принимая интерес Ардали остаться здесь, амориец сдерживался, чтобы не поставить пса Старшей на место, но у его терпения была грань.

Успокаивающая мысль пришла сама собой. Да, возможно, это было вернее всего – принимать милийца за пса, ждущего, пока жертва не издохнет. Такому достанет зубов только, чтобы справиться с трупом, а трупом амориец не спешил становиться.

Позволив себе в мыслях опрокинуть чашу, выливая на землю квас, Лигелий осмотрелся. В свете факелов милийцы таскали дрова для двух костров, точно обозначая между ними проход, по которому вскоре пройдут жених и невеста. Милийские музыканты настраивали инструменты, и настройка их, к приязни Лигелия, уже выдавала умелую руку. Он промурлыкал несколько нот в такт, узнавая знакомые мелодии.

Многие мелодии милийцев распространились по Амории. Их неповторимое исполнение – глубокие, словно слышимые со дна озера или из глубин леса звуки, перемежающиеся то с гортанным пением, то с шепотом теней и прогоняющим их барабаном, подходило мгле пещерного города Фьери, а их быстрый ритм – танцевальному характеру Рави. Милийские музыканты являлись любимцами на праздновании окончания полевых работ.

– Нали, нали! – закричал милиец, забавно переиначивая гьямское «наи», но было уже поздно. Точно выстроенная башенка из дров разрушилась. Лигелий потянулся. – Гак тебя возьми! Теперь начинать все заново!

Амориец передал в руки проводника-милийца деревянную чашу с недопитым квасом, решительно направляясь к ругавшимся работникам. Подхватывая на пути у зазевавшегося милийца часть едва не упавших дров, Лигелий подошел к начавшим заново собирать костер.

– Дай, я помогу, – уверенно сказал он, не давая милийцам ни мгновения, чтобы усомниться, и крест-накрест сложил шесть дров, выводя основание башни. Милиец-проводник был вынужден оставаться на месте, и ради этого Лигелий готов был поработать.

В час Ловчих, едва подготовительные работы были закончены, жених и невеста появились на площади Мили. Они следовали за Старшей, оба одетые в черное поверх белого.

Они ступали без шума и церемоний, но этого казалось достаточно, чтобы милийцы обращали на них внимание, собираясь позади толпой. То, из чего аморийцы сделали бы представление, ощущалось в Мили покоем искусства. Замолчали музыканты, замолчали милийцы.

Ардали появилась позади жениха и невесты, держа в руке венок. Кажется, в деревнях Амории их называли «цветцами». Белое аморийское платье девушки сияло во тьме Мили ярким пятном.

Свадебное шествие остановилось между двумя дровяными башнями костров. Их пламя еще не было зажжено, но рядом с кострами уже стояли милийцы, держа наготове факелы.

Скрытая темной вуалью, Теара вышла вперед. Следовавшие за ней до этого милийцы остановились. Старшая поклонилась налево – туда, где было озеро дряков, а затем направо – в сторону Амории. Милийцы отошли в стороны, образуя собой тоннель. Теара обернулась к брачующимся. Те поклонились прямо, принимая власть Старшей, и по сторонам милийцы вторили им. В молчании Мили чувствовалась тишина Хаоса.

Из-за пояса Теара вытащила серп с длинной деревянной ручкой, изрезанной символами. Жених и невеста сделали еще шаг. Поддерживая двумя руками, Теара подняла серп и замерла на миг, чтобы в следующее мгновение начать что-то чертить на земле. Несколько непрерывных выверенных движений, и Ардали со стоявшей рядом девушкой оказались заключенными с брачующимися в один круг.

Теара воткнула в центр круга серп. Ардали поймала взгляд аморийца в поисках поддержки. Делара подтолкнула Ардали за Литу, встав сама позади мужчины. Старшая поднялась.

Заключенная в круг Ардали ощутила, словно оказалась на виду у самого Хаоса. Милийцы сгруппировались, не смея коснуться края круга, и в этом множестве лиц девушка потеряла Лигелия.

Старшая осмотрела присутствующих, обозначая начало церемонии. Те поклонились, когда Теара начала говорить.

– Сведенные путями Хаоса, – мужчина опустился на колено первым, помогая Лите опуститься на оба колена рядом с ним, – под взором Азеры я налагаю на вас одежды согласия, – Теара взглянула на Ардали, и та вместе с Деларой надели на головы жениха и невесты по цветцу. Теара положила руки на головы Литы и жениха. Девушки отошли. – Чтобы желания ваши стали одним и, во имя Хаоса, едины.

– Да прибудет с вами огонь Азеры! – воскликнули милийцы, стоявшие у костров, и поднесли факелы к дровам. Сухая листва и ветки загорелись первыми, перекидываясь на дровяные башни. Темное небо Азеры охватил яркий свет пламени. Мужчина помог Лите подняться.

– Будь из нас первой, – предложил он, указывая на все еще воткнутый в землю серп. Лита наклонилась, ухватившись за длинную рукоять двумя руками, и потянула наверх.

Ардали была уверена, что Лита вытащит нож, но милийка ослабила руку, едва лезвие поддалось, приподнявшись из-под земли. Стоявшему за спиной Литы мужчине было не разглядеть, но Ардали видела ясно, как милийка позволила рукояти выскользнуть, а серпу – остаться в земле. Лита выпрямилась, мягко смотря на мужа, и тогда тот вытащил серп.

– Быть мужу главным, – сказала Теара, забирая серп из рук мужчины. – Будь достойной силы его, Лита.

Теара положила руку мужа поверх руки Литы и, пройдя первой, разомкнула круг серпом, что-то шепча. Лита с мужем медленно прошли вперед, на мгновение скрываясь в дыме разгоравшихся костров. Милийцы стали бросать зерна пшеницы, выкрикивая поздравления и пожелания. Музыканты заиграли. Лита и ее муж вышли из стены дыма, засыпанные пшеницей, но даже не попытались смахнуть зерна с одежд.

– Куда они теперь? – шепнула Деларе Ардали, выходя из круга.

– Кровать из сена и пшеницы уже готова. Теперь мы увидим их утром.

– Кровать… из сена и пшеницы? Зачем? Разве это не неудобно?

Делара откинула назад прядь волос, удивленно смотря на Ардали.

– Почему это должно быть неудобно? Пшеница в Мили бесценна, как древесина в Аморе. И она многочисленна. Это лучшее пожелание счастья.

Ардали замялась, пряча за смехом смущение. Девушка все еще плохо знала традиции Мили, но уже начинала понимать, что ни одно из действий милийцев не было бессмысленным.

– А что теперь?

– Теперь мы будем праздновать так громко, чтобы ни одна тень не коснулась Литы в эту ночь! – Делара закружилась, стирая круг.

– Подожди, а Теара… – девушка попыталась найти взглядом Теару, но та уже скрылась в толпе милийцев, перешедших в действие.

Делара сунула в руки Ардали чашу кваса, стянув ее у проходящего мимо милийца, и, стукнувшись чашами, сделала глоток. Капли напитка попали девушке на подол.

– Вы были вместе, прежде чем я принесла цветцы. Лита познакомила тебя с Теарой, верно? – спросила Делара, вытирая губы рукавом платья. – Значит, Теара позовет тебя, когда придет миг.

Делара не дала ответить, отдавая Ардли свою чашу и увлекая мимо проходившего милийца в танец. К девушке, шурша травой, подошел амориец.

Музыка сменилась ритмичной длиной, раскрываясь как смотанная лента. Мимо проходящая милийка увлекла Ардали в хоровод, а та, бросая чашу на землю, – Лигелия. Музыка стала нарастать, словно заполняющий светло-серое небо дым.

– Хэ-эй… хэй-я… а-а-я… – принялись напевать милийцы, втягивая в свой хоровод все больше существ. – Хэй-а-я-эя…

Тягучая мелодия увлекала Ардали, не оставляя возможности сопротивляться. Девушка ступала в такт бурлящей мелодии, поднимаясь и опускаясь на носочки. Милийцы тянулись в хороводе вокруг костров отбрасывающей тени огромной змеей, смешиваясь с дымом и пламенем, словно были их частью.

– Хэ-эй… йа-а-э-йа… – стучали в барабаны музыканты.

– А-а-э, йа-а-э-я… – напевала, продолжая их мелодию Ардали.

Улыбка появилась на ее губах. Глаза закрылись сами. Скручиваясь над водой, дым приоткрывал темно-коричневые деревья с сухими ветвями и изогнутыми многочисленными стволами, кружа в кронах, затмевающих небо. Огни Азеры поднимались от озера, разлетаясь ночницами.

Подул сильный ветер, наклоняя в стороны пламенный дым костра и развевая платье Ардали. Аромат дров и привкус угля пронизывал свежий запах прохлады. Девушка опасно отклонилась назад, удерживаемая лишь силой хоровода.

Достигнув тяжелой точки, мелодия прервалась как удар барабана. Хоровод остановился столь же внезапно, как начался. Ардали оступилась, удержавшись в последний миг. В едином стремлении, словно все стали одним, милийцы зааплодировали музыкантам.

Ардали взглянула на Лигелия, невольно ища в нем подтверждение собственным ощущениям и мыслям. Амориец благодарил музыкантов так же горячо, как все. Взгляд его блестел. Лицо раскраснелось.

– Это потрясающе, – шепнула Ардали, присоединяясь к аплодисментам, перешедшим в одобряющий крик. Лигелий повернулся.

– У этого танца интересное происхождение, – понял он ее слова по-своему.

– Да?

– Все двигались в одном, но каждый по-разному, – вместо ответа подсказал амориец. Ардали поняла с полуслова.

– Словно в Хаосе.

– Точно, – Лигелий кивнул, начиная размеренный шаг. Ардали подалась за ним. – Мили сохранила в себе многое из аэр до укрощения Хаоса. Этот танец придумали странные. Он помогал им облегчать боль от изменений, связанных с Хаосом, давая на миг ощутить себя такими же, как все. И он же стал тем, что дало аморийцам способ выявлять странных.

– Как танец может облегчить боль?

– А вы ничего не ощутили? – спросил вместо ответа амориец. Девушка задумалась. Ощутила. Но прежде вопроса она не придала этому значение. Лигелий развел руками. – Уверен, какие-то отголоски вы почувствовали. А странные это ощущали гораздо ярче и сильнее, чем мы.

– Трудно представить это теперь, спустя столько аэр. Откуда вы знаете, что они ощущали?

– Вы слышали когда-нибудь о темной стороне истории Айнеры?

– Нет, – девушка искренне покачала головой.

– Говорят, после окончания Великой эпидемии и образования Таллара Айнера начала исследования странных. В основном, магов и баротней, конечно. Сейчас мало кто об этом помнит, но сначала Айнера была обычной аморийкой. Ее становление странной – единственный случай «намеренного» превращения, который вызвал не Хаос, но существо Хаоса. Никто так и не знает, как это удалось.

– И темная история…

– Она единственная рассказывает о причинах превращения Айнеры, не ограничиваясь «так велел Хаос».

– Я об этом не слышала.

– Уверен, вы не слышали также и о том, что Айнера искала лекарство для странных. И что именно она основала Собор Хаоса, но не как место для поклонения, а как «место для сбора Хаоса». На высоте скал она собирала кровь странных, чтобы исследовать ее, и создавала на ее основе лекарство, что могло бы сделать странных обычными вновь.

– Ей это удалось? – замирая, спросила Ардали.

– Хасилы скрыли записи Айнеры после ее ухода в Хаос, и за стены Собора проникла лишь крупица знаний. «Темная история Айнеры». Написанный неизвестным рассказ о том, как Айнера стала баротнем.

– Вы читали ее?

– Да, – глаза Лигелия заблестели навязчивой мыслью. – Эпоха Великой эпидемии описана там очень подробно. Эта история впервые навела меня на мысль, что хасилы закрылись недаром. Подумайте сами: становление магом по-прежнему является таким же непредсказуемым превращением в странного, как и до укрощения Хаоса. Но хасилы знают, где появится маг. Они занимаются их обучением. Они же способны забрать у них магию. Вам не кажется это закономерностью?

– Не совсем понимаю, о чем вы.

– Я был уверен, вы меня поймете, – сказал Лигелий, качая головой. – Не берите в голову, дели Ардали. Я лишь хотел сказать, что полагаю, будто Айнере удалось что-то найти.

– И что это?

– Это я и хочу узнать, – уверенно сказал амориец, и во взгляде его на миг проявилась задумчивая мгла.

– А вот другая история, – голос светловолосой милийки заставил девушку вздрогнуть, отвлекаясь от Лигелия. – О розе и хлебе. Был у нас мальчик красивый, что солнце. Недалеко отсюда был. Каждый день ходил помогать на мельницу, и сам мельник прочил ему свое место. Гордилась мать сыном – не описать, как. Всем только о нем и рассказывала.

Они стояли у костра, где милийцы устроились полукругом, держа в руках заранее приготовленные куски ткани и ленты. Лигелий и Ардали переглянулись. Лигелий сел на землю, подогнув колени под себя, первым воплощая выбор, к которому они оба пришли в молчании.

– Что происходит? – шепотом спросила у одного из слушателей Ардали, присоединяясь к костру.

– Мы благодарим тени за все, чему они научили нас, – ответил милиец.

– И вот однажды воротается этот мальчик домой, а в руках у него – прекрасная роза, точно из Гарте, и хлеб теплый, точно из печи, – милийка продолжала рассказ. – Откуда? Спрашивает мать. А мальчик и говорит: видел он на мельнице мальчика, что был прекраснее солнца, он-то и подарил ему эти вещи на память, да сказал, что снова придет, коли завянет роза и станет холодным хлеб. Не поверила сыну мать: не бывало в Мили ребенка прекраснее, чем ее мальчик! Так и продолжила все, как было. Пять дней стояла роза – как была свежа, так и осталась, точно только срезали; пять дней не переставал хлеб теплым быть, а на шестой день завяла роза и хлеб холодным стал. А когда начала резать его мать, хлеб возьми, да и начал кровоточить. Испугалась мать, вспомнила рассказ сына, бросилась к тому, а тот без движения лежит – ушел в Хаос. С тех пор раз в ремер у нас печальница наступает – в этот день никто хлеба не ест, кваса не пьет, чтобы тени не тревожить.

Милийка бросила в огонь свою ленту, показывая, что закончила. Пламя на миг окрасилось в белый – в цвет ленты, и успокоилось вновь. Милийцы замолчали, оглядывая друг друга и предлагая продолжить тем, у кого есть дары теням.

– А вот еще история, – выступил добровольцем другой милиец. Ардали прислушалась. – В сезон цветения однажды мне довелось направиться на прогулку по своей излюбленной тропе…

– Дели Ардали? – неожиданный голос не дал девушке сосредоточиться на рассказе и заставил обернуться. Миловидная милийка со сплетенными в косу волосами, украшенными бусинами, стояла за ней. – Старшая Теара просила привести вас.

– Да? – не сразу вспомнила, кем является Старшая, Ардали.

– Старшая готова ответить на ваш вопрос, – терпеливо добавила милийка. Слова, которые Ардали до этого так ждала, вдруг ощутились тревожно. Она неохотно поднялась. Лигелий шепнул что-то одними губами, ловя ее взгляд. На миг показалось, словно он сказал: «Все будет хорошо».

– В ушах зазвенело, когда раздался вопль, – продолжал историю милиец. – Я не сразу понял, что это был мой собственный крик.

Мрачные слова милийца были последним, что услышала девушка прежде, чем проводница отвела ее от огня. Они направились в сторону, противоположную празднику. Ардали покачала головой, ощущая страх. Ничего не случится, если она поговорит с Теарой. Чего она боится? Но история Лигелия взволновала ее. Слова милийца казались неслучайны.

Дом Старшей находился в отдалении от костра и шума, располагаясь независимо от других домов. Прежде праздник затихал позади, как будто не желая того. Теперь же его вовсе не было слышно, и тени, длинные и худые, сидели на выступающих углах домов как птицы на насесте. Они казались гостями, желавшими, но не имевшими возможности попасть к остальным.

Небольшой дом стоял на трех невысоких сваях, напоминавших пни от срубленных деревьев. Крышу дома Старшей – в отличие от мансардных крыш Мили эта была двускатной – покрывал мох. Вокруг крыши вилась гирлянда из засушенных цветов, напоминавших те, что украшали цветец Литы. В двух узких окнах дома, смотревших на дорогу, мерцал свет.

Проводница постучалась, и дверь открылась – сама, как показалось Ардали, хотя, конечно, это было невозможно. Милийка поднялась по трем ступеням первой, раскрыла дверь шире, взглядом поторапливая девушку, и Ардали вошла в дом.

Три решетчатых узких окна пропускали слабый ночной свет. Большую часть внутреннего пространства дома занимала печь. На печи располагалась скромно обозначенная льняным покрывалом и травяными валиками – такие же были у Делары – кровать. Справа от печи, в углу стояли стол, скамьи и висели несколько заполненных посудой полок.

На еще не снятом со станка полотне была начата вышивка. Клубки разноцветных нитей были сложены в корзину под низкой лавкой, приставленной к станку. Теара, снявшая вуаль, стояла у подоконника, разрыхляя землю в деревянном длинном горшке.

– Благодарю, – кивнула она. – Ты можешь идти, – добавила она тихо. Милийка с поклоном вышла из дома, закрыв дверь. Теара ссыпала зерна, отряхивая руки. – Лита сказала, у тебя есть вопросы. Я слушаю.

– Я хочу узнать о семье Мернар из Мили.

– Нет.

– Но вы сказали…

– Я сказала, что слушаю, но это не твой истинный вопрос.

– Вы знаете, что я хочу знать на самом деле? – усмехнулась Ардали.

– Я – да. А вот знаешь ли ты сама?

Ардали замолчала, взглянув в лицо Теары в поисках подсказок, но взгляд Старшей был непроницаем. Разве Ардали не сказала, что хочет знать о семье и о том, кто она такая? Какой еще может быть вопрос?

На следующей мысли девушка осеклась. В самом деле, так ли важно для нее было узнать о семье Мернар или о том, кто она такая? Казалось, одно продолжало другое, но лишь на первый взгляд. Она отказалась от предложения Лиссаны, давно приняв, что хочет быть тем, кто сейчас, а не той, кем была раньше. Действительно ли она хотела знать, кто такая? Или знать о том, кто ее семья? Она все равно оставалась одна.

– Расскажите мне о Лимнати.

Множество кусочков стекла образовали мозаику. Вот оно. Прежде девушка не называла свои «выпадения» болезнью, но после слов Делары мысль о Лимнати овладела ей. Если это была болезнь, ее можно было вылечить. Если это была не болезнь, то что?

– Теперь ты задаешь правильные вопросы, – сказала Теара. Она улыбнулась, указывая рукой на узкую скамью напротив. – Садись. – Ардали села, не заметив, как легко подчинилась приказу. – Ты обучалась где-нибудь?

– Не знаю, – ответила Ардали честно. – Точнее, не помню. Возможно.

– Не помнишь, – Теара оглядела девушку. – Плохо. Я буду говорить так, как знаю сама. Ты можешь не понимать, но понять должна попытаться.

Не слишком воодушевляюще для начала.

– Хорошо, – пообещала Ардали.

– Ты знаешь, что принято считать, будто существа Хаоса не видят снов?

– Конечно, – фыркнула девушка. – Это всем известно. Если кто-то видит сон, значит с ним говорит Хаос.

К чему спрашивать о том, что и так все знают?

– Каждому известно, что Хаос, из которого все появилось, спит. Его сон – это то, что позволяет существовать нашему миру. Все мы лишь нити этого сна, оттого-то мы приходим из Хаоса и в Хаос уходим. Мы не видим сны потому, что сами являемся лишь снами. Однако Хаос спит так давно, что мгновение от мгновения покидает глубокий сон, переходя в дрему. Знаешь, как это бывает? Когда ощущение становится слишком сильным, ты просыпаешься. К счастью для нас, мы лишь слегка пробуждаем Хаос, как шум. Он может ворочаться, но не проснуться.

– И какое отношение это имеет к Лимнати?

– Ты должна набраться терпения, если хочешь узнать ответ на свой вопрос.

Теара была права. Но унять нетерпение девушка не могла.

– Что происходит, когда Хаос прерывается на дрему? – переменила Ардали вопрос. Она не стала спрашивать, что случится, если Хаос проснется. Об этом говорили трактовки Бездны. Никто не знал точно, что.

– В дреме Хаоса создается нечто на границе бодрствования и сна. Трудно сказать, что это такое. Возможно, что-то среднее между мыслью и сном, возможно, воплощение того, что разбудило Хаос. Мы называем их тенями. Тени не созданы напрямую сном, а являются частью воплощения Хаоса, запертой в его сне так же, как и мы. Их происхождение является их слабостью и силой. Они могут действовать так, как желают, в отличие от связанных «путями» сна нас. Не имея изначальной формы, могут принять любую, но из-за отрезанности от общей ткани им труднее войти в нее. Для этого им нужны нити. Мы.

– Вы говорите об Азере? Мили?

– Не только. Тени избрали Азеру своим местом, да, но они наполняют все страны. Чаще они ощущаются как легкое искривление того, что знакомо. Мимолетное «показалось». Однако некоторым из них удается заменить достаточно нитей, чтобы стать осязаемыми.

– Что значит «заменить»?

– Что, по-твоему, легче: сплести другое полотно или заменить несколько нитей в старой ткани?

Девушка бросила невольный взгляд на незаконченную вышивку на станке.

– Сплести другое надежнее, но дольше, – она повернулась к Теаре. – Заменить несколько нитей труднее, но, если полотно не закончено, это лучше, чем начинать все заново.

– Это и значит «заменить». Вытянуть ненужные нити и заменить их на нужные. Тени постоянно ищут тех, чью нить могут заменить собственной.

– Но какова их цель?

– Они просто хотят быть.

– Не понимаю.

Теара улыбнулась, усаживаясь на лавку. Ардали облизнула губы.

– Как ты думаешь, что больше всего желают те, кто заперт?

– Свободы? – предположила девушка.

– Поначалу свободы, да. Но чем дольше ты заперт, тем более близка тебе собственная тюрьма. Допустим, тебя выпускают. Что ты будешь делать?

– Попытаюсь найти свое место.

– Хорошо, будь так. Вот только сон Хаоса не был создан для теней. Каждой тенью сначала движет лишь желание выйти из клетки сна, для которой они слишком свободны, пока они не начинают понимать, что могут перестать существовать и сами, если проснется Хаос. Тогда все меняется. – Теара замолчала на мгновение. – Пока одни разрушают все, другие сплетают нити Хаоса в сон, от которого меньше всего хочется просыпаться. Нити, что заменяют тени, называют кровью Хаоса. Вытягивая их из сна Хаоса, тени заменяют их сущность на свою собственную. В ходе таких изменений в ткани сна порой появляются прорехи. Лимнати – одна из них.

– Эта прореха, о которой вы говорите, – перебила Ардали. – Что это такое?

– Нечто, затемняющее сон и проявляющее то, что лежит за его пределами.

– И что же это?

– У тебя иногда возникают чувства и знания, которым ты не находишь объяснения? Как будто они…

– Подсмотрены мной? – быстро поняла Ардали.

– Видимое тобой в такие мгновения и есть то, что лежит за пределами сна Хаоса, – кивнула Теара.

– Оно, действительно, существует?

– В некотором роде, да.

– Лимнати можно вылечить?

– Нет.

– Но почему она проявилась у меня?

– Лимнати передала тебе мать.

– Мама?

– Первая Мернар была одним из воплощений теней. Да, не удивляйся. Я говорила, что тени способны воплощаться в той форме, в какой хотят. Не мне знать, сколько нитей для этого переменилось. Я знаю только, что тень взяла себе имя Мернары, когда пришла со стороны озера дряков. Она была невероятно красива, но только эта красота выдавала ее. В остальном она не отличалась от милийцев – работа и танцы сменяли ее путь так же, как сезоны. Она была на виду. Ее многие полюбили. Присматривавший тогда за Мили Старший даже взял Мернару в ученицы, но она отказалась, когда пришел черед передать ей власть.

– Почему?

– Она полюбила, – ответила Теара. – А Старшая не может иметь семьи.

– То есть, – неуверенно проговорила Ардали, осматривая молодую, полную чувств Теару, и не посмела окончить фразу. – Вот как?

Неужели из-за названия Старшей Теаре придется провести весь путь одной? Ардали не могла спросить это.

А потом пришла иная мысль: значит, тени способны к чувствам? Ардали попыталась представить себе влюбленную тень и поняла, что эта мысль вызывает в ней тревогу. Любовь тени казалась подобна девуре – такая тень будет стремиться поглотить того, кто вызвал в ней чувства.

Ардали едва не упустила то, что, выходит, и ее путь был соткан из крови Хаоса. В ней имелась часть тени. Она была… тенью?

– Старший был недоволен, но его приказом ей дали участок земли, – голос Теары звучал как будто издалека, так что девушке пришлось приложить усилия, чтобы вернуться. – Вскоре она построила дом и вышла замуж. Два ее сына ушли в Хаос, едва пришли из него, а из двух дочерей после болезни осталась одна. Она была полной противоположностью Мернаре: некрасивая, необщительная, неповоротливая, не способная к труду, да к тому же еще страдающая проблемами с памятью. Лишь одно ей удавалось хорошо: она любила рассказывать истории, которые никто еще не знал и не слышал. Они завораживали милийцев. Представь себе: дочь Мернары вышла замуж за самого преданного своего слушателя.

– Да, – Ардали кивнула, показывая, что слушает, но собственные мысли не отпускали ее. Как она могла быть тенью? Почему не могла ею быть?

Считалось, тени редко выходят за пределы Азеры. Однако истинная история рассказывала, что в каждом сколь-нибудь значимом событии, изменявшем пути стран, были задействованы тени. Несущие перемены, они, не прекращая, создавали и перекраивали ткань дней как пауки.