Одиннадцать огней Азеры

Столь частое во всех странах сравнение теней с ткущими паутину пауками теперь показалось Ардали более точным, чем раньше. Оказывается, и она была лишь одной из нитей, сотканных тенями.

– Я не буду утомлять тебя перечислением поколений, – сдалась Теара. – Скажу только: дети дочери Мернары не получили болезни матери, а старшая из них даже открыла в Мили школу. Тени оставались их сутью, но каждый Мернар пошел по своему пути. Многие оставили след на земле Мили, но еще больше – в иных местах. Мало-помалу дом их опустел. Когда я встретила твою мать, дом семьи Мернар стал забытым местом.

– Вы знали мою маму?

– Я помню ночь, когда встретила ее. Я тогда не была Старшей и даже не думала, что стану ей. В тайне от родителей я позволила твоей матери переночевать у нас дома. Она была беспокойна, и я всячески пыталась успокоить ее. Мы много говорили: она спрашивала о Мили, я – о том, что лежит за ее пределами. Между прочим, твоя мать рассказала, что из Таллара ей пришлось бежать.

– Что вы сказали?

– Если ты хочешь спросить, что с ней произошло, я не знаю, – ответила Теара раньше, чем Ардали задала вопрос. – Мы не пили чай вместе. Она сказала, что убежала.

– А потом?

– На следующий день я попросила за нее Старшую, и та позволила твоей матери занять свободный дом. Мы больше не общались, и я долго даже не знала о том, что она из семьи Мернар. Ты появилась у нее через несколько триер здесь, в Мили.

– Кто был мой отец?

– Хотя путь твоей матери ничем не отличался от пути других милийцев, она ни с кем не сошлась. Твой отец не был милийцем. Полагаю также, нечто, связанное с ним, и могло заставить твою мать сбежать.

Сказанное не понравилось Ардали. Значит, ее отец мог быть где-то в Талларе? Он мог знать о ней? Аделье Лейер никогда не упоминал об этом.

Неужели ее мама присутствовала в Талларе настолько тайно, что о ней не сохранилось никаких сведений?

– Не могу понять…

– Многое непонятно и мне. Это еще не все.

– Есть что-то еще?

– Да.

– Когда тебе было девять, ты ушла из Мили.

– Что? Я ушла? Почему?

– Не знаю. В тот день милийцы видели, как ты отправилась в сторону Пограничья. Вскоре после этого твоя мать ушла в Хаос. Ты вернулась лишь теперь.

– Но почему мама меня отослала?

– Мне кажется, у твоей матери была та же болезнь, что у тебя. Возможно, она была у каждого из потомков Мернары, проявляясь то меньше, то больше. Думаю, твоя мать надеялась замедлить ее течение, отослав тебя дальше от Азеры.

– Не очень-то это помогло.

И почему тогда мама осталась здесь сама?

– Ты судишь поспешно, – отрезала Теара. – Лимнати проявляется из прорех, а прорехи не могут существовать долго, потому что от этого сон Хаоса может перестать быть гармоничным. Тени способны находить прорехи и вплетать в них свою нить.

– Это значит, что Лимнати быстрее проявляется рядом с тенями?

– В Мили их источник, – кивнула Теара. – Я думаю, Лимнати может проявиться у всех, кто близок к теням. Однако милийцы особенно близки к ним, поэтому едва ли хоть один из нас не тронут тенью. Здесь о Лимнати знают не понаслышке.

– Вот почему Делара сказала, что Лимнати свойственна милийцам. Не только Мернар, а словно всем милийцам, – поняла Ардали. – Но ведь милийцы не теряют воспоминания, как я.

– Это утверждение? – спросила Теара, чуть улыбаясь, словно указывающий на просчет ученика учитель.

– Делара, Лита, Арава… они не страдают Лимнати.

– Лимнати может проявиться и нет. Она бывает слабой и сильной. Она проявилась в тебе, не тронув Делару и Литу, но это не значит, что какая-нибудь их праправнучка не будет страдать тем же, что ты. Это не значит, что твои дети будут больны, но они также не защищены от Лимнати. Что касается Аравы… с ней не все так просто. Лимнати забрала ее родителей. Мы не знаем, передалась ли Араве их болезнь.

– Лимнати забрала родителей Аравы?

Теара замолчала, словно осознав, что сказала лишнее. Мгновение она раздумывала над словами, прежде чем заговорить вновь.

– Ты знаешь, что значит «лимнати» в переводе с древнего языка Хаоса?

– Нет.

– Это значит «тайна тени». То, что скрывает тень. Когда Лимнати особенно сильна, ее носитель погружается в видения. Видения Лимнати могут быть очень заманчивыми, но им нельзя дать поглотить себя. Родители Аравы слишком всматривались в бездну, очертания которой пыталась проявить Лимнати. То, что не принадлежит Хаосу, не может существовать в нем. Они узнали это на собственном примере.

Теара не оговорилась: историей родителей Аравы она предупредила Ардали. Девушка судорожно втянула воздух.

Она хотела спросить, что именно случилось с родителями Аравы, но поняла, что не может. Она не хотела знать, как забрала их Лимнати, потому что боялась услышать ответ. Сейчас она была к нему не готова.

– Я могу побывать в доме семьи Мернар?

Теара вытащила из кармана платья ключ и передала его девушке, словно ожидала такой просьбы. Та приняла ключ.

– Это дом твоей семьи, – пояснила Теара. – Я не могу запрещать тебе посетить его. Но будь осторожна, Ардали. Не касайся двери, если не готова ее открыть.

Глава шестая «Шторм Лимнати»

– А мои родители сказывали мне иную историю, – Арава не дожидалась, пока дойдет ее очередь, выступая сама. – О той, что вышла из вод Азеры. Было это так давно, что теперь никто и не помнит, кроме Старших, но однажды в Мили появилась женщина, что напоминала ночницу. Темные волосы, светло-синие глаза, отливающие в ночном свете серебром, платье, как у Литы. Одно ее портило – часть ее лица была светлой, а часть темной. Кто-то боялся ее лица, а кто-то красоты. Кто-то видел в ней воплощение тени, желая поклоняться ей точно Хаосу, а кто-то хотел уничтожить, чтобы не дать теням власть над милийцами. Темные тогда были милийцы, знали после сражения Варавия и Айнеры с Аморией лишь, как грабить и убивать. Многие уговаривали ночницу – уходи из Мили! Но она оставалась непреклонна. Продолжала рассказывать милийцам о том, как устроен мир. Учила, как выращивать пшеницу и делать хлеб, как находить воду для полей и не тревожить тени. И все было, пока один милиец не начал взращивать в иных мысль, что намеренно эта ночница помогает им, придавая эмоциям вкусы. Это ведь и тогда знали, что дряки становятся сильнее от эмоций существ и очень их поедать любят. Горяч был в своих словах милиец, умы многих смутил. И поймали ночницу, привели к озеру и сказали, что вот-де, если желает она добра, то пусть докажет: тех, кого они бросят в озеро, спасет. И разорвали, и бросили в озеро на глазах ночницы тех, кто сильнее всего был ей предан, а ее саму связанной оставили на берегу. И кричала она несколько дней так, даже ночью не переставая, что милийцы не могли спать, не отдыхая ни ночью, ни днем, и наяву начали видеть кошмары. Решили они освободить ночницу и пришли, и обнаружили, что та лежит без движения. Развязали. И поднялась ночница, полная сил, нырнула в озеро, доставая с глубин части преданных ей. Сложила она их вместе и каждое собранное тело на другой берег перенесла, смочив озерной водой. И все, кого перенесла она, поднялись, словно не уходили в Хаос, став выглядеть даже лучше, чем прежде. Дала она последние наставления и с криком превратилась в птицу-ночницу, развеявшись тенью над озером. Вернулись домой те, кого спасла, и прогнали из Мили всех, кто ночнице вредил, а иных принесли в жертву дрякам, и по заветам той, что пришла из воды, стали идти и других вести. Так Старшие и появились. Всегда они в одиночестве пребывают, а как приходит срок, передают знания и заканчивают свой путь в водах Азеры. А ночницы с тех пор только птицами по Мили летают, наблюдают, не дают забыть об ушедшем.

Арава бросила в огонь ткань со сложенными внутрь цветами. Огонь принял дар, окрасившись в серый. Цветочный аромат распространился от костра волной сладости и сменился запахом гари. Ардали остановилась, сжимая в руке ключ. Вся Азера в одно мгновение показалась ей этим ароматом – сладостью хлеба, соединенной с горечью угля.

Лигелий поднялся. Девушка залюбовалась его фигурой, оттеняемой высоким пламенем костра.

– Я не милиец, но у меня есть история об Азере, – сказал он. Голос его прозвучал негромко, но сразу привлек всеобщее внимание. Освещаемый огнем амориец отбрасывал тени, словно те в самом деле собрались за ним заинтересованной толпой. – Древние свитки гласят, что после окончания Великой эпидемии вся Азера принадлежала власти теней. Было это место гораздо темнее, чем теперь, и многие терялись в нем, так и не находя выход. Торговля между Аморией и Пограничьем только налаживалась, поэтому императрица издала приказ: построить в Азере башню, а на ее высоте устроить огонь, который не гас бы ни днем, ни ночью. Башню построили скоро, но долго никто не желал оставаться в ней дольше, чем на ночь. Сказано: лишь один неизвестный нашел в ней приют. Никто не знал, был ли он талларцем или аморийцем, а только провел он в башне больше, чем ночь, и повелела императрица назначить его смотрителем, а также выплачивать квадры, как тому полагалось.

Милийцы несли в себе приверженность Варавии ушедшему и устремленность аморийцев в грядущее. Былое завораживало их, но, в отличие от варавийцев, милийцы мелодично воплощали его в происходящем, не замирая на пути. Они были как этот смотритель: находили тропу там, где иные не видели.

Ардали невольно сделала шаг, не желая пропустить ни одной детали. Она не знала этой истории, но и милийцы, казалось, слышали ее впервые. Их интерес походил на любопытство ребенка. Они стремились познать себя через истории, придуманные между собой, так же, как через рассказанные другими.

– Изящные ступени башни, ровные стены, сложенные из светлого мрамора, круглая комната на первом этаже и открытая площадка с огнем наверху захватили сердце смотрителя. Он дал название башне – Эттали, вложив в него всю нежность и любовь. Тридцать ремеров служил он, зажигая огонь Эттали, позволявший без страха пересекать Азеру, а потом случилось вот что.

Ардали улыбнулась, услышав знакомое имя. Эттали. Значит, отсюда Мартина Ансельм взяла свой свет. Ее брат был причиной.

– На тридцать первый ремер, когда в очередной раз смотритель зажег огонь и начал песню любимой Эттали, она отозвалась эхом. Смотритель пел о тепле и свете, и та вторила о том же ему. Он пел о любви, и эхо отвечало ему. Привыкший к тайнам Азеры, смотритель не удивился – знал он, что тени питаются эмоциями. Знал он: чем больше эмоций и чувств, тем сильнее тени. Десять ночей он пел свою песню, и каждый раз эхо отзывалось на нее; привык к нему смотритель, полюбил. Не имевший никого прежде, теперь радовался он, что не один и что обрела голос его Эттали.

«Его Эттали». Девушка мысленно повторила слова Лигелия, чувствуя смутное желание, словно подслушанное сквозь дым костров.

– А на одиннадцатую ночь разыгрался шторм, да такой сильный, что огонь на башне постоянно гас. Все отдал, чтобы поддержать его, смотритель – и деревянные стулья, и стол, и кровать, и свитки, и даже одежду, но сберег только маленький огонь, грозивший вот-вот погаснуть. Затянул тогда смотритель свою песню громко и сильно, вкладывая в нее желание, чтобы никогда не гас в Азере огонь, чтобы всегда отзывалась Эттали. Воплотилась Эттали в этот раз: ответила эхом, приняла форму тени и нырнула на самой высокой ноте песни в огонь, подняв пламя высоко, как никогда прежде.

Тени за спиной Лигелия дрогнули. Огонь являлся концом для тени. Они не боялись оружия, но огонь был способен нарушить саму их суть.

– Ярче, чем в другие ночи, сияла в эту Эттали. На утро закончился шторм, и императрица отправила к башне на подмогу смотрителю гонцов, но те обнаружили только, что разрушена и сгорела башня, а среди руин лежит смотритель: не тронуто его тело, а на губах улыбка замерла. Похоронили смотрителя там же, у обломков, по аморийскому обычаю, смешав пепел с семенами растения. И в грядущую ночь увидели путники, проходя через Азеру, как сияет во тьме неизвестно откуда взявшееся озеро, а рядом с ним – большое дерево. Тихая песня провела их через опасный путь. И повторилось это на вторую ночь и на третью, и на шестую. И видели одно и то же разные путники до тех пор, пока на самом деле не выросло из семян смотрителя дерево, а руины башни не скрылись под водой, забрав песню с собой. С тех пор, хотя и видят Азеру все по-разному, а дерево и озеро не исчезают никогда, словно составляют ее суть. Говорят, если долго вслушиваться, и теперь можно услышать, как Азера поет. Да только нехорошее предзнаменование это – значит, вскоре призовет Хаос или тени явятся.

Лигелий закончил. Светлое начало сменилось тьмой – наверное, все истории Хаоса заканчивались только так. Пламя костра взметнулось ввысь, требуя жертвы, и амориец вытащил из кармана ленту. Все ленты казались одинаковы для Ардали, но эта вызывала чувство, словно прежде девушка видела ее.

Ардали сделала шаг, порываясь остановить аморийца, но усилием воли заставила себя остаться на месте. Какое ей дело, что за ленту носит в кармане амориец и почему сжигает ее? Взгляд девушки не отрывался от пламени. Она не понимала, почему, но в ее памяти возник связанный лентой свиток письма, который она хотела и боялась раскрыть. Пламя поглотило ленту.

Девушка не удержалась от грустной улыбки. Она не знала, в чем был смысл дара теням, – причем здесь истории у костра и свадьба, но милийцы определенно придавали значение всему.

Может быть, это и являлось частью того, о чем Делара говорила: «Теперь мы будем праздновать так громко, чтобы ни одна из теней не коснулась Литы в эту ночь». Некое отвлечение теней?

– Дели Ардали.

– Аделье Ансельм! – вздрогнула девушка. – Хаос! Вы напугали меня.

– Я звал вас тише, но вы не ответили. О чем задумались?

Ардали посмотрела на милийцев у костра. Они продолжали вечер, кормя историями огонь, словно не заметив, что амориец ушел от них.

– О вашей истории, – девушка ответила Лигелию взглядом.

– Я польщен.

– Вы рассказывали ее сестре? Отсюда она взяла свою эттали?

– Понятие эталли больше этой истории.

– О чем вы?

– Возьмите хоть этот костер, – Лигелий указал на пламя. – Для историй костер является тенью, потому что в нем им суждено сгореть, но именно свет этого костра позволяет историям появиться. Милийцы могут разжечь и потушить огонь. Они стоят на границе тени и света. Но в конце концов они тоже станут историями, рассказанными при свете Хаоса, – амориец улыбнулся. – Не смотрите так, дели Ардали. Вы же просили объяснить.

Осмыслить сказанное было трудно, но она искренне попыталась понять.

– Так вы думаете, Мартина… – она медленно подбирала подходящие слова. Лигелий перебил ее.

– Я думаю, сестренка взяла эттали из моей истории.

– Да вы!

Ардали сделала несколько выразительных жестов. Амориец рассмеялся.

– Я не мог удержаться, дели Ардали. Вы так завороженно меня слушали! Как Эттали – смотрителя. Словно костер, при свете которого звучат истории.

– Хорошо! Если я костер, то кто вы? – усмехнулась Ардали, желая смутить аморийца.

– Может быть, я история, что создана вашим огнем? Тьма, что позволяет свету ощущаться ярче. Тэари.

Девушка отвела взгляд, смутившись сама. Амориец в очередной раз победил ее, и Ардали не знала, так ли это хорошо. Однако и плохим это назвать было трудно – ей нравилось слушать Лигелия.

Девушка покачала головой, желая разрешить неуверенность, но не позволяя размышлениям поглотить разум. Если она начнет думать, противоречия просто разорвут ее!

– Я хочу отдыхать, – ухватилась она за первую пришедшую мысль как за спасение.

– Здесь? Под открытым небом? – Лигелий обвел ночь рукой, понимающе усмехаясь.

– Здесь есть пустующий дом, – не вдаваясь в подробности, сказала Ардали, показав ключ. – Можно отдохнуть там.

– Ведите, – кивнул Лигелий. Он не стал спрашивать о ключе, словно знал, что девушка не ответит. А, может, ему просто надоело задавать вопросы.

Дом семьи Мернар находился в отдалении от костра и свадьбы, почти касаясь края Мили, и напоминал дом Старшей. Он тоже стоял на трех широких ножках-пнях, покрытый мхом на крыше, но казался крупнее; не был украшен цветами, имел больше окон и собственный колодец, что являлось редкостью в Мили. По колодцу и размерам земли Ардали поняла, что семья Мернар не была бедной. Дом по-прежнему оставался в хорошем состоянии.

– Дом не выглядит страшным, – удивленно сказала она.

– Вы ожидали разрушение и мрак?

– Здесь ведь давно никого не было, – пожала плечами девушка, невольно оправдываясь в этом жесте. – А кажется, будто хозяева только ушли.

– Может быть, тени приглядывали за ним? – с улыбкой сказал Лигелий, и она вздрогнула. Эта земля помнила следы теней. Все, что рассказывала Старшая Теара. – Вы встревожились. Все хорошо?

Лигелий оказался позади, готовый в любое мгновение поддержать девушку. Ардали отошла от аморийца.

– Я не собираюсь падать, – сказала она, отбрасывая мысли и слабость.

– А я и не думал вас ронять, – с улыбкой отозвался Лигелий. – Так мы любуемся окрестностями? Мы ради этого сюда пришли?

– Мне нужно… немного, – девушка зажмурилась и судорожно вдохнула. Когда Тэара рассказала свою историю… или это была история Ардали? Так или иначе, в тот миг девушка подумала, что сможет это принять. То, что в ее крови текли тени, не было для Мили чем-то необычайным… или… Может, и было, но милийцы легко относились к этому. Арава продолжала улыбаться и говорить про хохолки намтар даже после Лимнати родителей. Милийцы рассказывали истории про тени так, словно те были частью их пути. Делара прикрыла Ардали перед семьей и позволила переночевать в своем доме. Девушку приняла даже Лита. Ардали чувствовала, что Мили может стать для нее домом. Но у такой правды была и иная сторона. – Я не могу войти, – прошептала она. Пока.

– Если хотите, я проверю дом первым, – предложил амориец, по-своему поняв ее беспокойство. Он протянул руку, и, замешкавшись на мгновение, Ардали кивнула. Хотя бы раз она решила положиться на другого.

Лигелий высвободил ключ из рук девушки и подошел к дому. Бесстрашный! Ардали качнула головой. Но почему бы и да? Для аморийца этот дом был лишь домом.

Он вставил ключ в скважину висячего замка и повернул его в нем трижды. Дверь открылась. Амориец вошел. Тишина, проявившаяся после ухода Лигелия, показалась Ардали бесконечной и вызвала дрожь.

Фонарь под крышей крыльца дома не качался. Они стояли у слабо освещенного входа, оставив за спиной узкую садовую дорогу. Она знала, что им ничего не грозит, сама предлагая побояться вместе, но каждый раз не могла пересилить себя, предпочитая отсиживаться в безопасном месте, пока он действовал один. А потом она снова звала его, потому что надеялась суметь, и еще более потому, что не хотела, чтобы он уходил сюда не с ней.

Только раз они действовали по-настоящему вместе. Намерение не играть, призывая кошмары, позволило победить страх. Они смеялись и танцевали, крича: «Сюда!» – долго-долго, пока нечто, как назло, отсиживалось в глубине комнат.

Она запечатлела это мгновение в сердце. Одно из многих – сколько их было! Каждое из них – словно из истории о любви, отчего все они казались невозможны.

Одновременно желая насладиться происходящим и боясь приблизить конец, она задыхалась. И то и другое выходило одинаково плохо. Противоречие казалось неразрешимым.

– Дели Ардали?

Не сама ли она, едва начав, приблизила конец уверенностью в нем?

– Дели Ардали! – настойчиво продолжал звать голос. Девушка вернулась, чувствуя улыбку и осадок мыслей, причины которых не могла понять.

– Да? – она быстро проморгалась.

– С вами все хорошо?

Ардали пожала плечами. Хорошо? Она не была уверена. Сколько раз Лигелий уже задал этот вопрос? Такое беспокойство ей было не знакомо.

– Я задумалась, – ответила девушка, прогоняя улыбку и мысли. Задумалась или «выпала» снова? Вот вопрос!

С тех пор, как она покинула Таллар, «выпадения» стали более незаметны, но девушка была уверена – число их увеличилось.

– Я проверил дом, – сказал амориец, прекратив ожидать продолжения. –Там пусто. Я не нашел, чем разжечь огонь. Но в доме есть кровать и теплее, чем здесь. Неплохо для одной ночи.

– Хорошо.

– Вы не против?

– Вы же будете со мной, – отметила очевидное девушка.

– Да-а, – Лигелий растянул это слово и усмехнулся. – Поэтому я не могу понять вас, дели Ардали. То ли вы доверчивы, то ли слишком уверены в себе.

– Вы просто не знаете меня, аделье Ансельм.

– Как и вы, дели Ардали.

Лигелий не уступил, указывая на острые концы одной палки.

– Побудем здесь немного, – перевела внимание аморийца девушка на лавку у дома. Лигелий неохотно подчинился ей. Она села тоже. – Могу я задать вопрос?

– Я слушаю.

– Он может показаться вам глупым, аделье Ансельм. Но… Если бы я вдруг потеряла воспоминания, а вы могли их вернуть, – девушка облизнула губы. – Что бы вы рассказали мне? – Несколько мгновений амориец молчал, заставив Ардали смутиться. – Знаю, мы с вами не пили вместе чай, но…

– Это сложный, но не глупый вопрос, – перебил Лигелий. Он разделял каждое слово, будто ответ давался ему нелегко. – Я думал. Вероятно… Первым, что я рассказал бы вам… это то, как я вас встретил.

– Вы бы не воспользовались тем, что знаете меня, а я вас нет? – спросила девушка. Ардали ожидала, что амориец солжет.

– Я не уверен.

Он по-прежнему оставался удивительно честным.

– Это хорошо.

– Что заставило вас задать такой вопрос?

Ардали подняла голову к небу, облокотившись о стену дома. Сказать или нет? Начни она, и ей придется рассказать слишком много.

Мысли вернулись к словам Теары. Перестанет ли она когда-нибудь так навязчиво думать о них?

– Вы много знаете, аделье Ансельм, – сказала девушка. Она старалась говорить спокойно, словно интересуясь. Рассказанное Теарой и Лигелием медленно складывалось в одну картинку, обещая разрешить навязчивость мыслей, но Ардали не позволяла надежде опередить уверенность. – Вы говорили, Айнера исследовала странных и оставила знания хасилам. Как думаете, они, действительно, могли создать лекарство?

– Лекарство от чего?

– Чтобы не быть странным? – пошутила девушка.

– Не знаю, что они создали, дели Ардали, – ответил Лигелий, оставаясь серьезным. – Но уверен, знают они больше, чем мы можем предположить.

Девушка кивнула. Если Теара рассказала все, что знала, значит в Мили больше делать нечего. Ардали не приспособлена к полевым работам, и, хотя ей нравится Мили, остаться здесь будет нелегко. Она не может вернуться на прежний путь, где закрылись дороги, но и не способна начать другой с таким количеством навязчивых мыслей. Остается одно.

– Я должна попасть к ним.

– В Собор Хаоса? – Лигелий фыркнул. – Это непросто.

– И все-таки я сделаю это.

Девушка позволила уверенности вести и посмотрела на аморийца. Ардали хотела услышать, что тот поддерживает ее. Что он не сомневается в том, что все удастся. Она знала: он способен сказать так, что собеседник потеряет последние сомнения.

Ардали улыбнулась. В этом имелась своя ирония.

– Вы хотите уехать? – тихо спросил Лигелий.

– Так или иначе, да. Я должна.

– Когда?

– После. Утром, – махнула рукой она, не понимая причины расспросов и нетерпеливо ожидая желанных слов. Лигелий поднялся. – Куда вы?

– Устал, – коротко ответил он, заставляя Ардали почувствовать ошибку.

– Не уходите, прошу вас, – сказала она, пытаясь понять, чем расстроила аморийца. Тем, что поведала о намерениях? Однако он знал, что девушка приехала из-за письма. Он не предлагал ей остаться. Да и что тут делать? Амория была его страной, а Ардали не имела даже пяти-шести квадров, на которые могла снять комнату. – Побудьте еще со мной.

«Еще немного», – обещала она взглядом. Лигелий устало вздохнул. Мгновение он сомневался, а затем сел на лавку вновь.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали, – сказал он. Ардали смутилась. Амориец постоянно смущал ее прямотой, и вместе с тем она нравилась девушке. – Я сказал это, чтобы вы знали. Можете не отвечать.

– Но я…

– Я, действительно, устал, дели Ардали, – перебил он.

Лигелий наклонился, чтобы девушка могла облокотиться о его плечо при желании. Ардали не стала отказываться.

– Спасибо.

– Угу, – он прикрыл глаза.

Самое сложное, засыпая в таком состоянии, успокоиться. Девушка закрыла глаза, прислушиваясь к теплу аморийца. Ардали испытывала трудности с ночным сном, сколько себя помнила. Она легко засыпала днем, если предоставлялась такая возможность, но по ночам ее охватывал страх. Ее беспокоили пустота и тьма, и это была одна из причин, почему она предпочитала комнаты Лилии – приглушенный шум за их пределами затихал лишь к утру.

Найти достаточно удобное положение, чтобы надолго остаться в нем, не шевелясь. Равномерно дышать, сосредотачиваясь на этом действии. Отпустить мысли. Все эти шаги были продуманы и проверены девушкой много раз. После них наступала дремота. С одной стороны, Ардали слышала то, что происходило вокруг, с другой – уже не могла ответить.