Солнцелуние

Может быть, «не хочу» было бы логичным ответом. Ответом, который бы прекратил это безумие. Но предательская судорога внизу живота говорила о другом. О любопытстве. О желании узнать, что будет дальше. О надежде. О том, что именно этот холодный, расчетливый человек, который видел во мне лишь объект исследования, может стать тем самым триггером.

Я не могла говорить. Голос застрял в пересохшем горле. Могла только смотреть в его ледяные глаза, чувствовать его хватку и это странное, нарастающее тепло внутри.

Что я делаю? Зачем я здесь, в этом пыльном, забытом месте, с человеком, который относится ко мне как к уравнению?

Но ощущение, что я стою на пороге чего-то огромного, чего-то, что может изменить всю мою жизнь, было слишком сильным. И оно пересиливало страх. Почти.

Я медленно, с трудом сглотнула. Мои мысли метались, как пойманные бабочки. Не хотеть? Бежать? Кричать? Или… поддаться?

Тик. Так. Тик. Так. Часы где-то далеко в моем сознании отсчитывали секунды нашей изоляции. Я чувствовала, как его пальцы – длинные, тонкие, удивительно сильные, несмотря на кажущуюся хрупкость – сжимают мои запястья. Не больно, но достаточно крепко, чтобы я понимала: я здесь по его воле. По его расчету.

Его глаза. Они были как лед. Говорили о расчетах, анализе, бесконечной пустоте. Ни тени желания, ни проблеска нежности. Только холодное, немигающее наблюдение за моим лицом. Словно он изучал реакцию химиката на катализатор. А я была этим химикатом. И катализатором… должна была стать я сама, или то, что он в мне пробудит.

Его дыхание снова коснулось моей кожи у уха. Чуть глубже, чуть настойчивее. Тот же шепот, но теперь с едва уловимой, пугающей ноткой экспериментатора, предвкушающего результат.

– Твое сердце бьется быстрее, – констатировал он. Не вопрос, а наблюдение. – Кожа теплая. Зрачки расширены. Реакция есть. Но достаточно ли этого? Или нужен… другой уровень стимула?

Его свободная рука медленно поднялась. Я следила за ней, затаив дыхание. Она не потянулась к моему лицу. Вместо этого, его пальцы скользнули под край моей толстовки, по спине. Медленно-медленно вверх, оставляя за собой дорожку мурашек. Каждый миллиметр его продвижения был выверен, рассчитан. Он не ласкал. Он исследовал. И каждое его движение было провокацией. Безмолвной, но оглушающей.

Та странная судорога в животе усилилась, превращаясь в тягучую, горячую волну, расходящуюся по венам. Это было… страшно. Потому что это было приятно. И это не вязалось с холодом его глаз, с его отстраненностью. Будто мое тело предавало меня, реагируя на человека, который видел во мне лишь объект для изучения.

Он остановил руку у моей поясницы. И снова наклонился к шее, туда, где уже чувствовалось легкое покалывание от первого укуса. На этот раз зубы не просто скользнули. Они замерли. Я ощутила их легкое давление. Не угрожающее, но обещающее.

– Магия заперта глубоко, – его голос стал еще тише, почти неслышным. – Ей нужна… встряска. Что-то, что сломает барьер. Что-то, перед чем не устоит даже самая упорная блокировка. Ты сама предложила этот… метод. Ты веришь, что он сработает?

Его зубы слегка сжали мою кожу. Это было не больно. Это было… остро. Ощущение сосредоточилось на этой одной точке, отвлекая от всего остального. И в этот миг, совершенно неожиданно, я почувствовала нечто новое. Не только страх или смущение или нарастающее желание. Под кожей, там, где Кассиус держал меня, словно что-то проснулось. Едва заметное покалывание, не связанное с его укусом. Легкая вибрация. Знакомая… или нет?

Мои глаза распахнулись. Я посмотрела на него, пытаясь найти хоть что-то, кроме льда, в его взгляде. Но там по-прежнему была лишь холодная сосредоточенность. Он ждал. Ждал моей реакции. Ждал, сработает ли его стимул.

– Я… я не знаю, – мой голос был лишь шепотом. Хриплым, прерывистым. – Я почувствовала что-то…

Он не дал мне закончить. Его зубы двинулись. В этот раз чуть сильнее. Не укус, нет. Скорее, он замерцал на моей коже, ощутимо, почти осязаемо. И в этот момент покалывание под кожей усилилось. Оно поднималось вверх от шеи, распространяясь по телу. Как тысячи крошечных иголок, но не причиняющих боль. Наоборот. Это было… ощущение силы. Спящей, но просыпающейся.

Кассиус почувствовал это. Я увидела это по тому, как его глаза на мгновение сузились. Впервые за все время в них промелькнуло что-то, похожее на интерес. Чисто научный, не эмоциональный.

– Вот как, – прошептал он. Его дыхание обжигало. – Значит… все-таки сработало?

Он прижал меня чуть ближе, удерживая за запястья, и снова опустил голову к моей шее. На этот раз его губы нежно коснулись того места, где он только что «работал» зубами. Нежный поцелуй на месте эксперимента. Этот контраст между его холодной натурой, расчетливыми действиями и этой внезапной, пугающе нежной лаской был… невыносим. Это было слишком. Слишком много противоречивых сигналов, слишком много чувств, вырвавшихся одновременно.

И в этот миг, когда его губы задержались на моей коже, а покалывание под ней превратилось в нарастающий гул энергии, я поняла, что уже на грани. На грани чего? Падения? Активации? Потери контроля? Пока он ослабил бдительность, слишком увлеченный результатом, я резким рывком освободила свои руки и оттолкнула его. Сильнее, чем ожидала.

В его глазах, на мгновение, вспыхнул яростный хищный азарт. Разочарование? Нет. Скорее, азарт охотника, у которого добыча вырвалась в последний момент. Он не был зол. Он был… заинтересован.

– Думаю на сегодня хватит, – резко стал спокойным он. Голос снова абсолютно ровный, словно только что ничего не происходило. Кассиус поправил воротник своей рубашки, будто обсуждал со мной погоду.

Мое дыхание сбилось. Я стояла, шатаясь, чувствуя, как энергия под кожей замирает, не зная, куда ей двигаться дальше, оставшись без стимула.

– Серьезно? – выпалила я, не узнавая свой хриплый голос. Вот так просто? После всего этого? После того, как мое тело отреагировало, после этого странного покалывания, после его… его касаний, его укуса, его поцелуя? После того, как я почувствовала наконец что-то? Я стояла, тяжело дыша, чувствуя, как гулко колотится сердце где-то под горлом. Тело все еще горело там, где его пальцы скользили под тканью, где его губы касались шеи. Покалывание под кожей не исчезло полностью, оно лишь притихло, оставив после себя тонкую вибрацию, словно струна, которая только что звучала, еще дрожит последними отголосками мелодии.

Он смотрел на меня. Спокойно. Снова этот ледяной, оценивающий взгляд. Ни тени эмоций на его лице. Будто секунду назад он не прижимал меня к себе, не касался моей шеи, не вызывал в моем теле бурю, которой я прежде не знала. Будто я была просто лабораторным образцом, а он закончил первый этап исследования.

«Хватит?» – кричало внутри меня. Хватит чего? Этого мучительного, прекрасного, пугающего процесса? Моего тела, которое только начало отзываться так, как никогда раньше? Его внезапной, пусть и рассчитанной, близости?

Мне хотелось броситься на него. Вцепиться пальцами в его шею, притянуть к себе и… и что? Заставить его продолжить? Заставить его почувствовать хоть что-то, кроме научного интереса? Мое тело помнило его губы, легкое касание на месте укуса. Эта ласка, такая нелогичная, такая противоречащая всему в нем, оставила самый яркий след. Она была последней каплей, переполнившей чашу. И теперь эта чаша была полна, но не опустошена.

– К моему сожалению, это не тот триггер, – с наигранной разочарованностью произнес Кассиус. Голос был ровным, как всегда, но в нем звучала эта фальшивая нотка, которая делала его еще более отвратительным. Он не был разочарован. Он был… удовлетворен результатом эксперимента, пусть и отрицательным.

– Ты… ты просто хотел проверить? – спросила я, чувствуя, как злость начинает вытеснять другие эмоции. Злость на него, злость на себя, злость на эту дурацкую ситуацию и на собственное тело, которое так предательски ярко реагировало. – Ты… мучил меня, довел до… – Я запнулась, не в силах подобрать слово. До грани? Возбуждения? Пробуждения? – …и теперь просто уходишь?

Он пожал плечами. Легкое, почти незаметное движение.

– Данные получены. Есть о чем подумать. Поиск следующего триггера потребует… более тщательной подготовки.

Его взгляд снова скользнул по моей шее, туда, где еще горел след от его зубов и губ. Но это был взгляд исследователя, а не любовника. Оценка результатов эксперимента. И эта холодность, после всего, что только что произошло, была невыносима. Она убивала остатки того опасного желания, оставляя лишь горький осадок и ощущение невероятной уязвимости. Я была для него не девушкой, не партнером, даже не жертвой в традиционном смысле слова. Я была образцом. Объемом данных. И это было, пожалуй, самое жуткое открытие за сегодня.

Я стояла в одиночестве посреди сада, дрожащая и сбитая с толку, ощущая на коже холодный воздух, резко контрастирующий с остаточным теплом там, где его губы касались меня.

Глава 7

Я покинула сад, чувствуя себя ошеломленной и сбитой с толку. Мое сердце еще билось в груди, а мое тело взбешено от смеси противоречивых эмоций. Я чувствовала себя использованной, разочарованной и в то же время немного удивленной. Я пошла по коридорам и лестницам, пытаясь привести себя в порядок и разобраться в том, что только что произошло. Каменные стены академии были холодными и глухими, шаги отдавались эхом, усиливая ощущение одиночества. Портреты директоров на стенах – среди них наверняка был и отец Кассиуса – казались живыми глазами, следящими за каждым моим движением. Я чувствовала себя такой маленькой, такой ничтожной в этом огромном, древнем здании, полном тайн и сил, которые мне недоступны.

Когда я вошла в свою комнату, Сабрина сидела на кровати, взгляд полный любопытства и нетерпения. Она явно ждала меня. Ее лицо выдавало спектр эмоций: явное возбуждение или, скорее, беспокойство. Я поняла, что мне придется отвечать на множество вопросов, и я не была уверена, что готова делиться всеми подробностями. Особенно теми, что касались этих ощущений и этого способа «триггера».

– Ну, рассказывай, – с ноткой ревности потребовала она. Я и забыла, что она неравнодушна к Кассиусу. Ее глаза скользнули по моей форме, словно пытаясь найти следы.

– Не стоит переживать, Сабрина, – сказала я, стараясь звучать спокойно и отстраненно. Но голос все еще был немного хриплым. Я постаралась отвести взгляд. – Мы просто обсуждали некоторые теории о том, как активировать заблокированную магию.

– А? – спросила она, поднимая бровь и явно не веря ни единому слову. – И что вы придумали?

– Ничего, что могло бы помочь, – пожала я плечами, стараясь выглядеть спокойной и безразличной. Но его касания не оставляли меня просто так. Ощущение фантомной вибрации под кожей, след от укуса, горькое послевкусие его холодного анализа – все это было здесь, внутри меня, спрятанное под маской безразличия.

Сабрина прищурилась. Она чувствовала, что я что-то скрываю. Наверное, видела по моему виду, по тому, как я держусь. Не хочу говорить ей о том, чем мы на самом деле занимались. Не хочу, чтобы ее ревность смешалась с этим странным, унизительным опытом. Пусть думает, что это была скучная лекция. Она не должна знать, как близко я была к чему-то… и как быстро это «что-то» у меня отняли, оставив лишь горький пепел. Я пошла к своему шкафу, чувствуя себя так, будто только что вернулась с поля боя, о котором никому нельзя рассказывать.

Я открыла дверцу, вдохнув затхлый запах старого дерева и хранившихся там вещей – смесь лаванды от сухих трав, которой студенты отпугивали моль, и легкого запаха пыли веков, присущего всей академии. Этот знакомый, обыденный аромат должен был успокоить, вернуть меня в реальность. Но он лишь подчеркнул сюрреалистичность последних минут.

Но Сабрина не унималась. Она слезла с кровати, ее движения были резкими, почти агрессивными, словно она была готова напасть. Я не видела ее лица, но чувствовала, как ее взгляд сверлит мою спину с нетерпением и чем-то еще – чем-то более острым, чем просто любопытство. Или ревность.

– Ну? – потребовала она снова, но на этот раз ее голос был ниже, в нем прозвучала нотка нетерпения, которая заставила меня напрячься. Она подошла ближе, я услышала шорох ее одежды. Воздух в комнате, казалось, стал плотнее, наэлектризовался. Я чувствовала ее приближение так же остро, как еще минуту назад чувствовала прикосновения Кассиуса. Это сравнение было отвратительно, и я тут же отбросила его.

– Что ну? – Я старалась, чтобы мой голос звучал устало и равнодушно, роясь в шкафу в поисках чистой формы, хотя на самом деле просто тянула время.

– Ты выглядишь так, будто тебя… использовали, – вдруг резко сказала она, и я замерла, рука сжимала холодную ткань.

Использовали. Это слово ударило меня под дых. Оно было слишком точным. Не в том вульгарном смысле, который, возможно, имела в виду Сабрина, подпитываемая своей ревностью к Кассиусу. Но использованной как инструмент, как подопытного кролика, как объект для холодного, отстраненного изучения.

Я вздрогнула от воспоминания о его близости, о том, как он наклонялся, о его сосредоточенном, лишенном эмоций взгляде, когда он ждал чего-то. Ощущение фантомной вибрации под кожей, след, оставленный невидимыми губами или чем-то еще, что он использовал для «триггера» – оно все еще было там, покалывало где-то глубоко, напоминая о провале.

– Не говори глупостей, Сабрина, – выдавила я, наконец вытаскивая из шкафа чистую форму. – Я просто устала. Это был долгий день.

Она встала у меня за спиной, так близко, что я почти чувствовала ее дыхание.

– Устала от чего? От того, что Кассиус решил провести с тобой время наедине? – Ее тон был язвительным, но сквозь него прорывалась неприкрытая боль. Она, наверное, представляла себе нечто совершенно иное, нежели то холодное, почти клиническое «исследование», которое я пережила. И я не хотела разубеждать ее, не хотела делиться этим странным, унизительным опытом. Пусть думает о ревности, это понятнее и безопаснее, чем объяснить, как тебя могут «триггернуть» до грани прорыва магии, а потом бросить, как сломанный механизм.

Я повернулась к ней, стараясь держать лицо. Мои пальцы дрожали, пока я стягивала с себя толстовку.

– Мы работали над старинным заклинанием, – соврала я, выбирая что-то максимально скучное и правдоподобное для академии. – Оно требует много концентрации. Ничего интересного.

Сабрина прищурилась. Ее взгляд пробежался по моей шее, по линии челюсти. Я почувствовала, как напрягается каждый нерв в этом месте, ожидая, что она увидит то, чего не должно было быть видно. Или почувствует. Ведь магия, даже заблокированная, оставляла следы. И его прикосновения, его «триггер»… они могли оставить невидимые метки, которые могла бы распознать другая ведьма.

– Странное у тебя заклинание, – прошептала она, в ее голосе появилась новая нотка, холодная, пронизывающая. – Тебя трясет. И ты совсем бледная… – она запнулась, словно подбирая слова, а ее зрачки сузились, вглядываясь в мою кожу, – … и что это у тебя на шее?

Меня пронзило. Электрическим разрядом. Сердце рухнуло куда-то в живот. Я коснулась пальцами того места, где были его губы, где я чувствовала жжение еще несколько минут назад, где, как я боялась, остался след.

– Это засос? – прищурилась она, в ее глазах вспыхнуло что-то, что я сначала приняла за удивление, а потом поняла, что это… ревность? Нет, что-то более расчетливое и опасное.

Паника захлестнула меня. Я быстро сбросила толстовку, обнажая плечи и шею, и поспешно потянулась за чистой футболкой, которая лежала на стуле. Жест был резкий, неуклюжий.

Мне отчаянно хотелось стереть с себя ощущение его прикосновений, его присутствия, этого горького пепла неудачи. Мне нужно было принять душ, умыться, смыть с себя все, что произошло – не только видимое или магическое, но и чувство этого.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, Сабрина, – сказала я, голос звучал непривычно резко даже для меня. – А теперь, если ты не против, я хочу переодеться. У меня многовато впечатлений на сегодня.

Я не стала смотреть на нее, пока переодевалась, чувствуя ее пристальный взгляд. Я знала, что она не верит мне. И я чувствовала, как, между нами, в узком пространстве комнаты, растет и набухает эта необъяснимая, опасная тайна. Тайна Кассиуса, моей неудавшейся магии, и того, что произошло между нами в саду.

Я схватила полотенце и рванула к ванной комнате, не дожидаясь ответа. Чувствовала ее взгляд на спине до самой двери. Закрыла ее на защелку слишком громко.

Включила воду – горячую, почти обжигающую. Встала под струи, чувствуя, как они смывают пот и дрожь, но не ощущение. Не пепел. Не его прикосновения.

Я знала, что Сабрина все еще сидит там, за дверью. Она не уйдет. Она будет ждать. Я понимала, что принять душ недостаточно. Смыть с себя все, что произошло… так просто это не закончится. Особенно, когда Сабрина уже увидела. И поняла. С ее холодным, острым взглядом, который теперь наверняка знал.

Я склонила голову под воду, пытаясь заглушить шум собственных мыслей и стук сердца. Не было страшно. Просто очень, очень одиноко. И очень, очень тревожно. Потому что теперь секрет был не только моим. И это меняло все.

Теплая вода перестала литься, и я вышла из кабинки, чувствуя, как кожа реагирует на смену температуры – от обжигающего жара к прохладе ванной комнаты. Вытерлась быстро, насухо, словно пытаясь стереть не только влагу, но и сам факт последних минут. Открыла дверь ванной и шагнула в комнату.

Пусто.

Ее кровать была аккуратно заправлена, будто никто не сидел на ней всего десять минут назад, прожигая меня ревнивым взглядом. Стул, на который я бросила свою форму, стоял ровно там, где я его оставила. В воздухе не чувствовалось ее присутствия – той легкой, сладковатой нотки ее любимых благовоний, которая всегда витала вокруг нее. Тишина. Не та тишина, что приходит с усталостью ночи, а плотная, давящая тишина отсутствия.

Сабрины не было.

Это было хуже, чем если бы она сидела там, скрестив руки на груди, и ждала объяснений. Ее исчезновение означало, что она действовала. Но что? И где? Сердце, которое только что начало замедлять свой бег под душем, снова забилось быстрее, посылая толчки крови в виски. Она ушла к Кассиусу? Вряд ли, он бы просто выставил ее. К кому-то из наставников? Рассказать о моем странном поведении? О засосе на шее? Или… она пошла расследовать? Искать ответы?

Я быстро надела чистую форму – плотный темно-серый свитер академии, плиссированную юбку и чулки. Каждый слой одежды казался хрупкой броней против невидимой угрозы. Пальцы непроизвольно коснулись шеи под высоким воротником свитера. Ничего. Ни боли, ни припухлости. Только то фантомное покалывание, словно тысячи невидимых игл танцевали под кожей точно в том месте, где я чувствовала его губы. Губы, которые, как он сказал, были лишь «проводником». Проводником для чего? Для «триггера», который должен был высвободить заблокированную магию. А вместо этого оставил лишь это… ощущение. Это клеймо невидимой неудачи.

Я подошла к окну, раздвинула тяжелые бархатные шторы и посмотрела на кампус. Стояла у окна, вглядываясь в тени старого сада, где всего несколько часов назад все это произошло. Тени казались глубже, мрачнее, скрывая в себе нечто большее, чем просто деревья и кусты. Я отошла от окна, оставив тени сада наедине с их собственными секретами, и направилась к двери. Коридор, залитый мягким, неестественным светом магических сфер, казался длиннее обычного. Стены, выложенные старым, холодным камнем, хранили шепот столетий. Каждый шаг отдавался гулким эхом, словно академия сама прислушивалась к моим мыслям, к биению сердца, которое я отчаянно пыталась усмирить.

Эхо шагов преследовало меня до самого конца коридора, где начинался пролет лестницы вниз. Это был самый старый, винтовой участок, ступени которого стерлись от веков использования, а в воздухе висел запах пыли и чего-то еще – древнего, неразгаданного. Скрипнула одна из ступеней под моей ногой, и я замерла, вслушиваясь. Ничего, только далекий гул жизни академии.

Я начала спускаться, держась за холодные перила. Ступень за ступенью. Мысли все еще крутились вокруг Кассиуса, молчания Сабрины. Было слишком много неопределенности, слишком много вопросов без ответов. Возможно, в столовой мне удастся отвлечься. Найти кого-нибудь, кто не смотрит на меня с осуждением или странным любопытством.

Я спускалась, глядя себе под ноги, на щербинки и трещины ступеней, пока не вписалась в большую стену. Инстинктивно выставила ладони вперед, упираясь в теплую, плотную ткань, а под ней – в чью-то грудь. Запах – темный, пряный, с едва уловимой ноткой дикого граната, – мгновенно ударил в голову.

Подняла глаза. Кассиус. Ну, конечно же, он. Из пяти сотен студентов, толпящихся где-то внизу, в залах и библиотеках, именно в него мне нужно было врезаться на этой заброшенной лестнице, где почти никто не ходит. Время, кажется, остановилось. Наши лица оказались в опасной близости. Его глаза – цвета ночного грозового неба перед штормом, полные какой-то первобытной, необузданной силы, – замерли на моих. В них не было ни удивления, ни раздражения, только пристальное, изучающее внимание, от которого по телу пробежала дрожь, совершенно чуждая страху. Скорее, это было похоже на реакцию слабого магнита на сильный.

Грудь под ладонями была твердой, как… как древний камень из стен этой академии. Ни тепла, ни отклика. Только чистое препятствие. Мои пальцы чувствовали тонкую ткань его жакета, прохладную даже сквозь нее. Он стоял абсолютно неподвижно, словно статуя, внезапно выросшая посреди лестницы.

Я не отдернула рук. Ощущение его плотного, неподвижного тела под моими ладонями было странно ошеломляющим. Запах – не пыль и магическая затхлость древней лестницы, а его собственный: чистый, холодный, неуловимый, как запах первого снега на скалах.

Он первый нарушил молчание. Его голос был низким, ровным, без малейшей интонации, но каждая буква впивалась, как острый ледяной осколок.

– Аномалия.

Это его любимое обращение ко мне. Не по имени. Никогда по имени. Только «Аномалия». Я почувствовала легкое жжение в кончиках пальцев там, где они касались его груди. Или это было мое воображение?

Я усмехнулась, не отступая. Наоборот, слегка надавила ладонями, чувствуя, как напрягаются его мышцы под кожей.

– Вот так сразу? Ни «извини», ни «добрый вечер»? Спешишь куда-то, Ледышка? – Я использовала его же оружие – прозвище, которое должно было задеть.

Его глаза сузились на едва заметный миллиметр. Это была целая буря эмоций по его меркам.

– Для Аномалий правила этикета не писаны, – все тем же ровным тоном. – Или у тебя уже была возможность изучить их за пределами своей… особенности?

Это был удар. Намек на то, что я не вписываюсь, что моя натура чужда этому миру, его миру.

– Моя «особенность», как ты выражаешься, не мешает мне видеть, куда я иду, – я чуть склонила голову, не разрывая зрительного контакта. – А вот ты явно витал в своих холодных эмпиреях. Или просто решил полюбоваться лестницей?

Я медленно провела кончиками пальцев по его груди, чувствуя, как сильно бьется его сердце под моими ладонями. Быстрее, чем его невозмутимый вид мог бы предположить. Это было маленькое, тайное открытие. Он не совсем камень.

В его глазах что-то мелькнуло – что-то резкое, хищное. И тут он сделал то, чего я не ожидала. Он медленно поднял руку и легким, почти невесомым прикосновением провел тыльной стороной пальцев по моей шее, чуть ниже уха. Моментально я ощутила вибрацию, едва уловимое покалывание, которое быстро прошло. Но это не было просто прикосновение. Оно было изучающим, оценивающим, словно он искал что-то. Или… стирал?

– Твои руки… горячие, – прошептал он. Это был не вопрос, не констатация факта. Это прозвучало как… обвинение? Или как наблюдение, которое его по-настоящему заинтересовало, даже обеспокоило. Это был первый раз, когда он сказал что-то, что звучало не как оскорбление или ледяная шпилька, а как… что-то личное.

– Неужели я способна вызвать у тебя хоть какую-то температуру, Ледышка? – я подпустила в голос еще больше вызова, хотя внутри что-то странно сжалось от его прикосновения и этих слов. Я почувствовала себя пойманной.

Его взгляд задержался на моей шее, там, где секунду назад были его пальцы. А затем медленно опустился к моим губам. Воздух на лестнице вдруг стал густым, тяжелым, древний запах усилился. Я чувствовала его дыхание на своем лице – тоже холодное, как будто он вдыхал и выдыхал зимний воздух.

– Ты способна на большее, чем просто температура, Аномалия, – прошептал он, его голос сейчас был не ровным и холодным, а звучал почти… зачарованно? Или настороженно? Пальцы скользнули чуть ниже, к самой границе воротника, где потемнение на коже было особенно заметным. Там, где…

– Убери руки, – начала злиться я. Адреналин резко подскочил, вытесняя странное оцепенение. Его взгляд, его слова, эти прикосновения – все это было слишком. Слишком интимно, слишком опасно. – И не смей больше прикасаться ко мне.