Солнцелуние

Сара Фейрвуд

Солнцелуние

Глава 1

Не каждая реальность становится легендой, но те, кто обладает силой, могут изменить всё – и оставить свой след в вечности.

Пролог

Я проснулась задолго до рассвета, когда первые тени еще ложились на землю, а небо было окрашено в тусклый, холодный серый цвет. Солнце – ни яркое, ни теплое – висело над головой, словно безжизненное украшение этого мертвого мира, который мы вынуждены называть домом. Внутри меня будто застывала тревога, и я знала: этот день будет тяжелым.

Пробудившись, я быстро натянула на себя старую, поношенную рубашку и принялась за работу. Мои руки – грубые, мозолистые – схватили лопату, и я начала копать землю. Каждое движение – как борьба с невидимым врагом, словно земля сопротивляется моим усилиям, а воздух наполняется тяжелым запахом пота и пыли. Время растянулось, и я чувствовала, как капли пота стекают по лбу, оставляя мокрые дорожки по щеке. Я вытерла их рукавом, стараясь не отвлекаться, и продолжила.

На фоне моего труда – спокойный, беззвучный отдых Джинни, которая, как обычно, лежала в гамаке, свернувшись калачиком, словно ей было все равно, что происходит вокруг. Ее лицо было безмятежным, а взгляд – рассеянным, будто она полностью погружена в свои мысли или мечты. А я – в постоянной спешке, в постоянной борьбе, чтобы хоть как-то удержать этот бесконечный поток работы.

Наш «дом» – это, если можно так назвать, небольшая крепость из обломков и старых досок, окруженная зарослями, которые в летнюю жару превращаются в преграду и ловушку. В этом доме живут всего трое хозяйских детей: Джинни, самая младшая, ей всего тринадцать; Томас, пятнадцатилетний мальчик, который, кажется, уже давно понял, что жизнь – это сказка; и Амели, которая недавно съехала, оставив нас. Остальные пять – приемные дети, включая меня. Я – самая младшая из них, и, похоже, это значит, что мне достается больше работы, больше ответственности. Логика? Нет, ее здесь не существует.

Из открытого окна доносится голос мистера Фэйрхолла – грубый, резкий, словно он постоянно борется с чем-то внутри себя:

– Талисса, поживей! Паршивая ты девка!

Я вздохнула, ощущая, как под кожей закипает раздражение, и снова взялась за лопату. В этот момент солнце уже достигло вершины, его жаркий взгляд пал прямо на меня, будто поджаривая каждую мою клеточку. Я не могла позволить себе остановиться. Сегодня огород должен быть вспахан – иначе, как я буду выживать завтра?

Пока я продолжала работу, мои мысли превращались в шепот, который я не могла контролировать: «Когда это все закончится? Когда я смогу просто уйти отсюда, оставить этот ад?» Но я знала – уйти невозможно. Не сейчас. Не в этой жизни.

Время тянулось медленно, но я не позволяла себе остановиться. В конце дня, когда усталость сжала мои мышцы, я огляделась – земля уже была подготовлена, и я смогла наконец-то сделать глубокий вдох. Тени стали длиннее, солнце начало опускаться, в воздухе появился запах приближающейся ночи.

Я почувствовала, как сердце сжалось от тяжести – не только физической, но и эмоциональной. В этом аду я – никто и ничто, и всё, что я делаю, – лишь попытка выжить. В глубине души я знала: завтра все начнется заново. И снова я буду бороться за свою свободу, за свою жизнь, за хоть немного света в этом мрачном мире.

Я закончила работу поздно вечером, когда последние лучи заката исчезли за горизонтом, оставляя после себя лишь холодную тень. Я прошла через коридор, тихо, будто боясь разбудить кого-то, кто, возможно, уже спит. В комнату, где спали другие приемные девочки, я вошла последней. Тусклый свет ночника, едва освещавший пространство, мягко ласкал их лица, придавая им безмятежность, которую я давно уже потеряла.

Я остановилась у зеркала. В отражении – мое лицо, бледное, словно кость, с тонкими, почти прозрачными чертами. Кожа у меня была мертвой, неподатливой под солнечным светом – он не мог согреть меня, не мог изменить этот холод внутри. Волосы – темные, безжизненные, слегка растрепанные, как будто я только что проснулась после долгого сна, но в светло-голубых глазах – усталость и тревога, которые я старалась скрыть. Взгляд – острый, чуть настороженный, словно я всегда ожидаю нападения, даже здесь, в этом мертвом убежище.

Я медленно подошла к зеркалу, вздохнула и подняла руки, чтобы поправить волосы, хотя зналa, что это не поможет. Каждое движение казалось мне механическим, словно я – тень собственной жизни. Внутри меня кипела тихая буря – страх, отчаяние, желание бежать. Но я оставалась неподвижной, словно застывшая статуя, ведь здесь, в этом месте, я – лишь часть системы, которая не оставляет мне шанса.

Время от времени я оглядывалась через плечо, проверяя, не услышала ли я кого-то в коридоре. Но тишина была полной, только доносился тихий шум спящих и редкие звуки ночи за стенами. Я знала, что скоро наступит рассвет, и с ним – новый день борьбы. В моих руках – кулон с месяцем, который я всегда держала при себе, словно амулет, защищающий от невидимых угроз. Сколько себя помню, он всегда был со мной, и я была благодарна судьбе за то, что у меня его никто не отобрал. Я взяла кулон, аккуратно прижала его к груди и взглянула в зеркало еще раз. В этот момент я почувствовала, как внутри меня зашевелилась неясная тень – предчувствие, что что-то изменится. Что-то, что может разрушить всё это мертвое спокойствие, которое я так отчаянно пытаюсь сохранить. И я знала: даже в этой темноте, даже среди теней, я должна быть сильной. Потому что иначе – не выживу.

Глава 1

Я проснулась в очередное серое утро, которое, казалось, будто растворяется в воздухе, настолько оно было однообразным и безжизненным. Сквозь тонкую щель в заляпанной грязью занавеске пробивался тусклый свет, словно призрак прошлого, напоминая о бесконечной рутине. Пыль, осевшая на подоконнике слоем в палец толщиной, рисовала причудливые узоры, совсем не похожие на те, которыми могла похвастаться комната настоящей леди. Не то что я.

Внезапно раздались крики из гостиной – резкие, пронзительные, будто кто-то пытался разбудить не только дом, но и саму Смерть. От неожиданности кожа покрылась мурашками, а сердце сжалось в ледяной комок. Я резко соскочила с жесткого, набитого соломой матраса, потерла глаза, пытаясь отогнать остатки сна. Комната была пуста. Девочек – сирот, с которыми я делила эту каморку – тоже не было. Неужели я проспала час молитвы? Мысль об этом обожгла хуже раскаленного железа. Мистер Фэйрхолл не терпел опозданий.

Мгновенно охватило ощущение ледяной тревоги. Я накинула на себя холщовый костюм грубого покроя, давно ставший моим единственным укрытием от этого мира. Ткань пахла сыростью и плесенью, как и все в этом унылом пристанище. Быстро собрала волосы в тугой, небрежный пучок, чтобы не мешали.

Сглотнув ком в горле, я толкнула шаткую дверь и вышла в гостиную.

Когда я вошла, взгляд сразу остановился на сцене, которая будто вышла из кошмара. Миссис Фэйрхолл, обычно такая чопорная и надменная, стояла на коленях, ее лицо было искажено гримасой отчаяния. Слезы ручьями текли по ее щекам, размазывая дорогую пудру. Она что-то бормотала, словно молилась о чем-то. Рядом с ней, белый как полотно, стоял мистер Джон Фэйрхолл. Его обычно румяное лицо, расплывшееся от обжорства, сейчас казалось мертвенно-бледным. В его маленьких, глубоко посаженных глазках плескался животный страх.

В центре комнаты, словно стайка испуганных воробьев, съежились дети – и свои, и приемные. Их лица выражали не простое удивление или страх, а какой-то первобытный ужас, словно они увидели саму Смерть. Я не понимала, что происходит, почему они все здесь, как кролики, загнанные в угол.

И тут мой взгляд привлек вход. Двери, массивные, обитые железом, всегда казались мне границей между относительной безопасностью и чем-то гораздо более темным. Сейчас, эта граница была нарушена. В дверях стояли гвардейцы. Двое. В черных, идеально выглаженных мундирах, высоких, начищенных до блеска сапогах и шлемах, увенчанных ярко-желтыми перьями. Их грозные фигуры, словно вырезанные из камня, внушали страх, даже в это серое, беспросветное утро.

Но для меня? Нет. Для меня, шестнадцатилетней девчонки, пережившей столько, что хватило бы на несколько жизней, самый большой страх в жизни был связан с жестокостью, которую я испытывала на своей шкуре с завидной регулярностью. Воспоминания об этих моментах, болезненные и унизительные – двадцать раз кнутом от мистера Фэйрхолла за разбитую чашку, неделя без еды за неосторожно пролитый суп – вспыхнули в голове, обжигая сознание. Сейчас же я чувствовала лишь какое-то странное оцепенение, смирение с неизбежным. Словно приняла свою судьбу.

Гвардейцы окинули всех присутствующих проницательным, холодным взглядом. Их глаза, скрытые под тенью шлемов, казались черными дырами, в которых не было ни капли сочувствия. Один из гвардейцев, мужчина высокого роста с широкими плечами, задержал взгляд на мне. Он смотрел долго, пристально, словно пытался прочитать мои мысли. Я забыла, как дышать. В животе скрутился тугой узел. В этот момент у меня возникло ощущение, что меня измеряют, взвешивают, оценивают. Будто я – скот на рынке, выставленный на продажу. Раньше это чувство вызывало во мне панический ужас. Сейчас – лишь слабое раздражение. Я словно стала частью этой сцены, сторонним наблюдателем, которому все равно, что будет дальше.

Наконец, гвардеец оторвал от меня взгляд и указал пальцем на меня и Томаса, сына Фэйрхоллов. Его палец дрожал, и я заметила это с каким-то странным удовлетворением.

– Ты и ты – на выход.

Голос его был спокойным, ровным, но в нем отчетливо чувствовалась власть, с которой невозможно было спорить. Мой взгляд встретился с взглядом Томаса. В его глазах плескалось непонимание и страх. Он был слишком молод для этой жизни.

В эту секунду в комнате оглушительно закричала миссис Фэйрхолл.

– Сжальтесь над моим сыночком! Возьмите девку, но его оставьте! – и она бросилась к ногам гвардейца, цепляясь за его сапог, взывая к милосердию.

От ее крика у меня в ушах зазвенело. Мерзкая, лицемерная баба. Все эти годы она смотрела на меня, как на пустое место, как на грязь под ногами, а теперь готова предложить меня вместо своего сыночка? Не удивительно.

Гвардеец не ответил. Он просто оттолкнул ее ногой. Жестко, безжалостно. Миссис Фэйрхолл отлетела назад, ударившись спиной о стену. Из ее груди вырвался болезненный крик. Ее лицо исказилось от боли и отчаяния. Мистер Фэйрхолл, казалось, очнулся от ступора. Он сделал шаг вперед, словно собираясь защитить себя или, возможно, свою жену. Но гвардейцы выставили перед ним обнаженные сабли. Сталь сверкнула в тусклом свете, и он, побледнев еще больше, попятился назад, словно боясь за свою жизнь.

В этот момент я почувствовала, как внутри меня что-то ломается, как будто вся моя тщательно выстраиваемая стена безразличия дала трещину. Но что-то внутри, какой-то маленький, упрямый уголек, все еще горел. И он отказывался гаснуть.

Томас, кажется, тоже понял – лучше бежать, чем оставаться здесь. И я тоже. Меня уговаривать долго не пришлось. Я лишь усмехнулась, широко улыбнулась, словно получая удовольствие от этого безумия, и с низким поклоном семейке Томаса – своему прошлому, своей тюрьме – повернулась к выходу. Миссис Фэйрхолл кричала что-то непечатное вслед, но я уже не слушала. Всё, что я хотела, – вырваться отсюда. Не важно куда. Пусть даже в нищету, в грязь, в таверну, где придется мыть полы за кусок хлеба – лишь бы уйти отсюда, оставить этот кошмар позади.

Я шла быстрым шагом, не оглядываясь, и ощущала как сердце колотится в груди – не от страха, а от ощущения свободы. И даже в этой темной, опасной тени я чувствовала, что наконец-то вырвалась из цепких лап прошлого. Мои шаги звучали эхом в пустых коридорах, а впереди – неизвестность, которая манила и пугала одновременно. Но я знала – сейчас я свободна. И это было самое ценное в этом мире.

Мы вышли на улицу, меня ослепил яркий солнечный свет. После полумрака приюта казалось, будто я попала в другой мир. Небо было высоким и бездонным, с редкими кучевыми облаками, которые плыли по нему, словно белые корабли. Ветер трепал мои волосы и шептал что-то на ухо. Я глубоко вдохнула свежий воздух, смешанный с запахом навоза и цветущих яблонь. Этот запах был для меня запахом надежды.

Томас шел рядом со мной, опустив голову. Он выглядел растерянным и испуганным. Я видела, как дрожат его плечи. Он был одет в богатую одежду, которая резко контрастировала с моей грубой холщовой рубахой. Он всегда был избалованным и капризным мальчиком, привыкшим к роскоши и всеобщему вниманию. Я не понимала, что он сделал такого, что его тоже решили забрать.

У ворот нас ждала карета. Большая, черная, с гербом на дверце. Она выглядела зловеще, словно катафалк. Кучер, облаченный в черную ливрею, сидел неподвижно, как статуя. Он даже не повернул головы в нашу сторону.

Гвардейцы подтолкнули нас к карете. Один из них открыл дверцу. Внутри было темно и душно. Я чувствовала запах старой кожи и нафталина. Меня охватило неприятное предчувствие.

Томас не хотел садиться в карету. Он уперся, как упрямый осел. Захныкал, заплакал, закричал, что хочет домой. Но гвардейцы не обратили на его жалкие мольбы ни малейшего внимания. Словно неодушевленные куклы, они просто подхватили его под руки и запихнули внутрь. Я последовала за ним, не имея выбора.

Дверца захлопнулась с оглушительным щелчком, который эхом разнесся в моей голове. Сердце рухнуло в пятки. Мы оказались в ловушке.

Карета тронулась. Рывок бросил меня в сторону, едва удержалась на ногах. Томас разразился истерикой, ревел в голос, словно ему отрывали конечности. Я вжалась в угол, стараясь держаться подальше от него. Карета подпрыгивала на ухабах, и каждый толчок отдавался острой болью в копчике.

Сквозь мутное стекло мелькали серые заборы и унылые пейзажи, сливающиеся в бесконечную, тоскливую полосу. Я не знала, куда нас везут. Но нутром чувствовала, что едем мы в никуда, в самое пекло.

Выглянула в окно и увидела ее. Миссис Фэйрхолл… Она бежала за каретой, словно безумная, волосы растрепались, слезы ручьями текли по лицу. Она рыдала навзрыд, спотыкалась, падала на колени и молила остановиться, звала Томаса… Зрелище было жалким и отвратительным. Кто ее послушает? Кто обратит внимание на вопли обезумевшей женщины, потерявшей сына? Она всего лишь ничтожество, содержательница приюта, а мы… кто мы?

Тихий смешок сорвался с моих губ. Наблюдать за ее горем было… забавно. Пусть поплачет. Она сама виновата во всем.

– Куда мы едем, ты не знаешь? – спросила я у Томаса, который продолжал реветь, размазывая сопли по лицу. Он молчал, игнорируя меня. Я повторила свой вопрос, повысив голос.

– Да заткнись ты! – проорал он, злобно посмотрев на меня красными, опухшими от слез глазами. Я фыркнула. Наблюдать за тем, как ноет пятнадцатилетний сопляк, было противно. Ну, ты же пацан, что ноешь?

Дребезжание кареты пробирало до костей, а кроме него – только всхлипы Томаса, которые к моему раздражению не стихали. С каждым ухабом кости ныли, а предчувствие беды нагнеталось, словно грозовая туча. Я отвернулась от плачущего мальчика и прильнула к окну, вглядываясь в мелькающий за ним пейзаж.

Чем дальше мы отъезжали от приюта, тем мрачнее становилась местность. Зеленые луга и цветущие сады сменились угрюмыми лесами, сквозь которые едва пробивался солнечный свет. Деревья тянули к карете корявые, словно скрюченные в вечном проклятии ветви. Жуткое местечко.

После нескольких часов пути, когда солнце уже начало клониться к закату, впереди показался он. Черный замок.

Он возвышался над окружающей местностью, словно зловещий памятник чьего-то преступления. Массивные каменные стены, почерневшие от времени и непогоды, казались неприступными. Башни, устремленные в небо, напоминали когти хищной птицы, готовой вот-вот схватить свою добычу. Узкие окна зияли черными провалами, словно пустые глазницы. Замок излучал холод и безнадежность.

Карета остановилась у огромных, окованных железом ворот. Кучер молча спрыгнул с козел и постучал в них несколько раз. Скрип ржавых петель разрезал тишину, и ворота медленно отворились, открывая вид на темный, заросший бурьяном двор.

Гвардейцы грубо вытолкнули нас из кареты. От резкого движения у меня закружилась голова и подкосились ноги. Я с трудом удержалась на ногах, вцепившись в край кареты. Томас, наконец-то прекративший реветь, озирался по сторонам с неподдельным ужасом в глазах.

– Идем, – грубо скомандовал один из гвардейцев, подталкивая меня в спину.

Мы неуверенно двинулись по направлению к замку. Под ногами хрустел гравий, а в воздухе витал запах сырости и тлена. Чем ближе мы подходили к замку, тем сильнее становилось мое чувство тревоги. Хотелось бежать, кричать, умолять о пощаде, но я знала, что это бесполезно.

Вход в замок представлял собой огромную арку, над которой красовался вырезанный из камня герб – изображение черного ворона, сжимающего в когтях окровавленное сердце. Символично. Пройдя под аркой, мы оказались в огромном холле, освещенном лишь несколькими тусклыми факелами, прикрепленными к стенам.

Холод пронизывал до костей. Казалось, будто здесь никогда не бывает солнца. Стены были увешаны старинными гобеленами, изображающими сцены охоты и сражений. Пыль густым слоем покрывала все вокруг.

В дальнем конце холла стояла высокая, худая женщина, облаченная в черное платье. Ее лицо было скрыто тенью, но я чувствовала на себе ее пристальный взгляд. В ней было что-то зловещее и отталкивающее.

– Добро пожаловать, – произнесла она тихим, скрипучим голосом. – Я – госпожа Элеонора. Отныне это ваш дом.

Ее слова прозвучали как приговор. Я похолодела. Дом? Этот мрачный, проклятый замок – мой дом?

Она подозвала к себе слугу. Костлявый старик с глубокими морщинами на лице и тусклым взглядом.

– Проводите их в свои комнаты, – приказала она. – И проследите, чтобы они никуда не выходили.

Слуга кивнул и молча указал нам следовать за ним. Он повел нас по длинным, темным коридорам, уходящим вглубь замка. Каждый шаг отдавался эхом, усиливая ощущение изоляции и безысходности.

Наконец, мы остановились перед двумя дверьми, расположенными друг напротив друга.

– Это ваши комнаты, – проскрипел слуга. – Запомните, выходить из них без разрешения запрещено.

Он открыл одну из дверей и толкнул меня внутрь. Комната оказалась маленькой и мрачной, с одним узким окном, забранным решеткой. В углу стояла узкая кровать, покрытая грязным одеялом. В противоположном углу – старый, покосившийся стол и стул.

Я огляделась. Это была моя тюрьма. Место, где мне предстояло провести неизвестно сколько времени. Ощущение безысходности захлестнуло меня с головой.

Слуга закрыл дверь и повернул ключ в замке. Я услышала, как он удаляется по коридору.

Я осталась одна. В черном замке.

В животе нарастало ледяное чувство страха. Что нас здесь ждет? Ради чего нас привезли в это проклятое место?

Я присела на кровать и уставилась в темноту. Я не знала, что делать.

Внезапно я услышала тихий шорох за стеной. Кто-то был в соседней комнате. Томас?

Я прислушалась. Шорох повторился. Потом послышался приглушенный шепот.

Я вскочила с кровати и прижалась ухом к стене. Я пыталась разобрать слова, но ничего не получалось.

Страх усилился. Казалось, что замок оживает. Что он полон тайн и опасностей, скрытых в его темных углах.

Я провела остаток ночи сидя на кровати, вслушиваясь в каждый звук. Я не сомкнула глаз. Каждую минуту я ждала, что кто-то или что-то ворвется в мою комнату.

Я не знала, выживу ли я в этом замке. Но я была готова бороться за свою жизнь. Я была готова ко всему.

Потому что я знала, что здесь, в черном замке, началась моя новая жизнь. Жизнь, полная страха, тайн и опасностей. Но жизнь, которую я собиралась прожить до конца.