Солнцелуние

– Доброе утро, – пробормотала Сабрина, садясь на кровати и потирая глаза. Она выглядела совершенно обычной, словно вчерашнего разговора о сжигаемых детях и моей полной магической пустоте не существовало. Эта ее способность так легко переключаться пугала меня не меньше, чем сама правда об академии.

Я заставила себя тоже сесть. Тело ныло, голова была тяжелой.

– Доброе, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Встречаться с ней взглядом было тяжело. Я видела в ней не просто соседку по комнате, а кого-то, кто уже принял правила этой жуткой игры, кто с будничной легкостью говорит о смертных приговорах.

– Нам нужно поторопиться, – деловито сказала Сабрина, вставая. – Сегодня первое занятие. Профессор Эванс очень строг к опозданиям, говорят, он может превратить в жабу… —Она осеклась, заметив мое лицо. – Ну, это шутка, конечно, – поспешно добавила она, но ее глаза снова стали настороженными.

Шутка? В этом месте, где за отсутствие магии сжигают? Я молча встала. На стуле лежал комплект одежды – форменная юбка, блузка, жакет. Черный, плотный материал. Обычная одежда для обычной школы, но здесь она казалась костюмом, который нужно надеть, чтобы вписаться, чтобы не выделяться, чтобы не стать следующей.

Мы умывались в небольшой ванной комнате, примыкающей к нашей спальне. Зеркало над раковиной было старым, с потемневшими краями. Я увидела в нем свое отражение – бледное лицо с широко раскрытыми, испуганными глазами. Попыталась пригладить растрепанные волосы, но руки слегка дрожали. Я чувствую себя обнаженной, уязвимой. Любой магически одаренный человек может увидеть мою пустоту, мою бесполезность для этого места.

Пока я возилась с пуговицами на блузке, Сабрина уже была готова. Она быстро собрала какие-то книги и свитки со стола.

– Мы идем на Введение в Энергетику Стихий, – бросила она, закидывая сумку на плечо. Свитки? Энергетика? Для меня это звучало как бессмысленный набор слов. Как я буду учиться тому, что я даже не чувствую?

Выйдя из комнаты, мы оказались в длинном коридоре. Он был наполнен другими учениками – мальчиками и девочками примерно моего возраста, одетыми в такую же форму. Они разговаривали, смеялись, но в их глазах я тоже видела напряжение, смесь страха и предвкушения. Это не обычная школа и они это знали. Они тоже прошли через этот портал, зная или не зная о его ужасной цене.

Завтрак проходил в огромном зале, напоминающем столовую средневекового замка. Длинные деревянные столы ломились от еды – горячий хлеб, каши, фрукты, сыры. Было шумно, гудело множество голосов, но это был не радостный шум, а скорее нервное возбуждение. Я смотрела на студентов, пытаясь угадать, у кого из них уже проявилась магия. Некоторые держались уверенно, другие выглядели потерянными как я. Будут ли здесь те, кто уже провалил тест? Кого не стало? Эта мысль заставила кусок хлеба застрять в горле.

Я чувствовала себя чужой. Каждый взгляд казался оценивающим. Может, они чувствуют мое отсутствие магии? Или это просто паранойя? Страх делал меня слишком восприимчивой ко всему.

После завтрака поток студентов понес нас дальше по коридорам. Академия казалась лабиринтом из камня и древнего дерева. Лестницы вились вверх, своды были украшены символами, значения которых я не знала. Некоторые портреты на стенах, казалось, следили за нами глазами, живыми и любопытными. Я постоянно оглядывалась, искала источник того ощущения взгляда, которое не покидало меня с ночи. Никого подозрительного. Только студенты, спешащие на занятия.

Наконец мы добрались до класса. Это была большая аудитория с рядами скамеек и высокой кафедрой. У входа стоял мужчина в темной мантии. Наверняка это профессор Эванс. У него было строгое, непроницаемое лицо и острый серый взгляд, который, казалось, проникал прямо в душу. Когда я проходила мимо, его взгляд задержался на мне на долю секунды дольше, чем на других. Мне стало не по себе. Он что-то почувствовал? Или просто оценивал новеньких?

Я села рядом с Сабриной на одной из задних скамеек. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Профессор начал говорить, его голос был низким и резонировал в зале. Он говорил об основах магии, о потоках энергии, которые пронизывают мир, о необходимости их чувствовать и направлять. Студенты вокруг меня слушали внимательно, некоторые кивали, казалось, понимая каждое слово.

А я… я не чувствовала ничего. Его слова были просто словами. Поток энергии? Это что-то материальное? Или невидимое? Он предложил простое упражнение: закрыть глаза и попытаться почувствовать энергию воздуха вокруг себя. Почувствовать его вес, его движение, его сущность.

Студенты вокруг меня глубоко дышали, их лица стали сосредоточенными. Я видела, как у некоторых на кончиках пальцев появилось слабое свечение, как по воздуху пошли лёгкие волны, еле заметные глазу. Я чувствовала только движение воздуха, когда дышала. Больше ничего. Пустота. Глухая, давящая пустота внутри.

Я открыла глаза. Профессор Эванс медленно обводил взглядом аудиторию. Его взгляд скользил по лицам, отмечая успехи и неудачи. И он остановился на мне. Его глаза буравили меня, и мне показалось, что в них мелькнуло нечто большее, чем простое профессиональное наблюдение. Вопрос? Любопытство? Или… оценка пригодности?

В этот момент я поняла, что этот первый учебный день – не начало новой, волшебной жизни, а скорее первое испытание. И тот, кто наблюдает за мной, возможно, уже ждет, когда моя бесполезность станет очевидной для всех. В этой огромной аудитории, наполненной потенциальными магами, я чувствовала себя самой одинокой и самой уязвимой. Ночь закончилась, но кошмар только начинался. И мое полное отсутствие магии было не меньшей тайной, чем те, что скрывала эта академия в своих древних стенах. Или, может быть, именно это отсутствие и было ключом ко всему?

Я снова попыталась сосредоточиться, закрыла глаза, втянула воздух, стараясь почувствовать хоть что-то, хоть малейший отклик. Но там была только пустота. Ни вибрации, ни тепла, ни движения энергии, о которой говорил профессор. Словно я была не сосудом, а черной дырой, поглощающей все эти потоки без следа.

Я открыла глаза. Сабрина рядом со мной сосредоточенно морщила лоб, тонкая струйка света медленно вилась вокруг ее руки. Она чувствовала. Она могла. И эта резкая разница между нами, людьми, прошедшими через один и тот же портал, одним и тем же путем попавшими сюда, ощущалась сейчас острее всего. Словно мы приземлились на разных планетах.

Остаток лекции пролетел мимо меня как в тумане. Слова профессора Эванса о контроле, о дисциплине, о цене, которую может потребовать магия, лишь усиливали чувство тревоги. Цена… Я снова вспомнила о той ужасной цене, о которой упоминали шепотом, о тех, кто не справился. Не справился как? Не проснулась магия или не прошел тест? И что действительно происходит с теми, кто не прошел? Эта мысль была холодной иглой, что колола меня изнутри.

Когда прозвенел колокол, возвещая об окончании занятия, по аудитории прокатился вздох облегчения, тут же сменившийся гулом голосов и скрежетом скамеек. Студенты вскочили, торопясь выйти. Я чувствовала себя оцепеневшей, прикованной к месту невидимыми цепями страха.

– Пошли, – Сабрина легко коснулась моего плеча, уже собирая свои свитки. Ее голос звучал буднично, без следа того напряжения, что грызло меня. Видимо, когда есть магия, все кажется проще.

Мы выбрались в коридор, снова окунувшись в бурлящий поток студентов. Ощущение взгляда вернулось, стало навязчивым, почти физическим. Я ловила себя на том, что то и дело сканирую толпу, выискивая те самые глаза, что меня преследуют. Никого. Только мелькающие лица, одетые в одинаковую форму, спешащие куда-то. Но чувство оставалось. Словно наблюдатель был не в толпе, а над ней, или за ней, или… внутри самих стен.

Направляясь к следующей аудитории – кажется, у нас должно быть Введение в Руны – я пыталась прислушаться к разговорам вокруг. Обрывки фраз о первых успехах, о сложностях, о профессорах. Никто не говорил о тех, кого нет. Никто не упоминал провал. Это было либо строжайшее табу, либо… те, кто провалил, просто не существовали больше в этом мире. Морозец пробежал по коже.

Академия, действительно, была лабиринтом. Мы переходили из одного крыла в другое, поднимались по лестницам, которые, казалось, вели в никуда, минули двери, украшенные странными, светящимися символами. Чем глубже мы погружались в ее недра, тем сильнее становилось ощущение древности и какой-то скрытой, спящей силы. Камень стен казался пропитанным веками, поглощая звуки и скрывая свои тайны. Воздух здесь был плотный, с привкусом пыли и чего-то еще – чего-то древнего и настораживающего. Иногда из переходов или из-за закрытых дверей доносились приглушенные звуки – то ли шаги, то ли шорох, то ли чей-то далекий вздох, который тут же обрывался.

У аудитории Введения в Руны царила более нервная атмосфера. Профессор, пожилая женщина с проницательными зелеными глазами и руками, испещренными замысловатыми татуировками, казалось, оценивала каждого студента с ледяным спокойствием. Руны… Еще одна вещь, которая, как я подозревала, требовала связи с магией. Как можно работать с символами силы, если сама не чувствуешь ни капли этой силы?

Я села на свое обычное место рядом с Сабриной. Ее уверенность немного успокаивала, но тут же напоминала о моей собственной несостоятельности. Я снова чувствовала себя фальшивкой, проникшей в мир, где мне не место.

Лекция началась. Профессор говорила о значении рун, о том, как они резонируют с магическими потоками, как могут быть использованы для их направления, усиления, или даже создания. Она показала несколько базовых символов на черной доске, и едва она их начертила, как руны вспыхнули бледным, внутренним светом. Волны энергии, видимые глазом, разошлись по аудитории. Я почувствовала их – как легкий ветерок на коже. Но это было внешнее ощущение, не внутреннее. Словно я была сторонним наблюдателем, а не частью этого мира.

Профессор предложила нам простое задание: нарисовать руну концентрации на ладони и попытаться активировать ее, направив в нее немного своей внутренней энергии. Она прошлась по рядам, наблюдая.

Я нарисовала символ. Он выглядел так же, как у всех. Я приложила усилие, пытаясь представить, что из меня истекает что-то невидимое, направляясь в руну. Я сосредоточилась, прислушалась к себе. Пустота. Абсолютная, звенящая пустота. Руна на моей руке оставалась просто рисунком, мертвым символом.

Сердце упало куда-то в желудок. Я краем глаза видела, как у Сабрины руна на руке тускло засветилась. У других студентов тоже. Я была единственной. Единственной, кто не смог.

Пожилая профессор остановилась рядом с нашим рядом. Ее взгляд медленно скользил по студентам, остановился на руке Сабрины, потом перешел ко мне. Она смотрела на мою ладонь. На мертвый символ руны. На ее лице не дрогнул ни один мускул, но в глазах мелькнуло что-то, что я не сразу расшифровала. Не осуждение. Не разочарование. Скорее… холодное, расчетливое любопытство. И едва уловимая, пугающая искорка понимания. Словно она увидела не отсутствие, а что-то другое, что-то, что было… неправильным. Или, возможно, слишком правильным, но в каком-то извращенном смысле.

Она тихо кашлянула и двинулась дальше, но ее взгляд еще долго ощущался на моей спине. День только начался, а воздух уже сгущался до состояния липкого, удушающего страха. Кошмар прошлой ночи не закончился. Он просто перешел в новую фазу, в фазу дневного ужаса, где солнце освещало мою беспомощность, а древние стены академии, казалось, готовились поглотить меня целиком.

– Эй, о чем ты все время думаешь? – спросила Сабрина, вырывая меня из потоков вечных дум.

На ее пальцах, лежащих на книге, мерцал едва уловимый ореол голубоватого света. Признак даже самой слабой, но присутствующей магии. Я не сразу ее услышала. Я не сразу поняла, что закончился урок, что студенты шумно собирают свитки и сумки, что мы стоим в шумном коридоре, куда уже хлынула толпа из соседних аудиторий, и что направляемся в столовую. Я была поглощена в себя, в свою внутреннюю пустоту, которая казалась куда более реальной, чем окружающий мир шума и света. И не сразу пришла в себя.

Мы двинулись к столовой, шум коридора снова окружил нас, но для меня он оставался далеким гулом. Я шла, словно сквозь туман, мои ноги механически отмеряли шаги, пока сознание билось в замкнутой клетке собственных страхов и вопросов. Сабрина говорила о чем-то обычном – о новом задании, о странном преподавателе, но ее слова едва достигали меня. Воздух вокруг казался плотным, тяжелым, пропитанным чужой, непонятной мне силой.

– Сабрина, – твердо позвала я, останавливаясь. Мой голос прозвучал громче, чем я ожидала, и на удивление резко.

– Что? – не понимающе уставилась она, ее голубоватый нимб вокруг пальцев на мгновение поблек.

– У меня ничего нет, – ответила я, глядя на мертвый, бледный знак на своей коже, написанный на уроке. – Я не чувствую силу, я не могу даже активировать эту странную руну на ладони, – я указала на свою ладонь, на которой был все еще этот символ, холодный и безжизненный, словно нарисованный пеплом. – У меня нет магии.

Слова сорвались с губ как-то слишком громко, выплеснувшись в шумный коридор. Эхо прокатилось по каменным сводам, и вдруг… все в коридоре сразу умолкли. Сотни глаз устремились на меня. Глаза студентов, в которых плескалась магия разных оттенков – от изумрудного до багрового. Их взгляды были смесью недоумения, любопытства и… чего-то еще. Чего-то резкого, отталкивающего. Словно я призналась в каком-то непристойном преступлении. Я стушевалась. В одну секунду плечи опустились, а горячая волна стыда и страха захлестнула меня. Я неловко опустила руку, пытаясь скрыть руну, которая теперь казалась обвинительным приговором. Подхватив Сабрину под руку, я ускорила темп, почти побежала, проталкиваясь сквозь толпу, которая все еще не полностью оправилась от моего заявления.

– Может тебе поговорить с директором академии? – спросила Сабрина шепотом, когда мы уже почти достигли дверей столовой. Ее голос был напряженным, она явно тоже почувствовала тяжесть взглядов.

– И что он сделает? – я попыталась вдохнуть, но воздух казался вязким. – Скажет «ой мы допустили ошибку, в тебе магии нет, надо сжечь на главной площади, чтобы очистить репутацию академии»? – передразнила с сарказмом я, хотя в моем голосе не было и тени веселья, лишь горькая, отчаянная ирония. И жуткое ощущение, что идея сожжения не так уж и нереальна в этом месте.

– Ну… не знаю, – Сабрина явно не знала, как реагировать на мой мрачный юмор, – тогда спроси у его сына, – сказала девушка, поправляя лямку сумки. – Он студент, но правая рука директора Моррисона. Говорят, он невероятно сильный, все знает о магии, о древних артефактах… И он может… помочь.

Ее слова прозвучали как последняя соломинка. Сын директора? Человек, который, скорее всего, купается в магии с рождения, поймет ли он того, у кого ее нет? Вряд ли. Но сама мысль о том, что есть кто-то, кто может знать, была какой-то крохотной искрой в моей внутренней темноте.

– Что за сын? – спросила я, пытаясь представить этого всезнающего магического принца.

Мы как раз вошли в столовую. Огромный зал, гудящий от голосов и запахов еды, залитый светом витражных окон. Студенты сидели за длинными столами, в воздухе витали искры шуточных заклинаний, звякала посуда. Хаос и жизнь. Жизнь, в которой я чувствовала себя чужой.

Сабрина указала пальцем на дальний угол, на возвышении. Там, за отдельным столом, который явно предназначался для избранных или особо важных персон, сидел, я так понимаю, сын директора. Он был окружен группой студентов, выделяющихся даже в этой кишащей силой толпе. Он с кем-то болтал, его жесты были легкими, уверенными. Но тут словно почувствовав, что смотрят на него, его взгляд метнулся по залу. Пробежался по столам, по лицам… и остановился. Прямо на нас. На мне.

Его глаза были темными, глубокими, в них не было ни капли того праздного любопытства или недоумения, которое я видела у большинства. В них было что-то острое, оценивающее. Хищное? На секунду мне показалось, что я не просто чувствую его взгляд, а физически ощущаю, как он проникает сквозь меня, исследуя мою внутреннюю пустоту.

Я перехватила руку Сабрины, которая все еще указывала, и опустила ее вниз. Резко, почти испуганно развернулась, спиной к возвышению, к этому взгляду, который, казалось, уже нашел свою мишень. Сердце заколотилось где-то в горле.

Он видел меня. И кажется, он понял. Или, что еще хуже, заметил.

Сердце бешено колотилось в ребрах. Не от страха в привычном понимании – страх был постоянным фоном моей жизни здесь, как тяжелое одеяло, которое никогда не снимаешь. Это был скорее адреналиновый всплеск, реакция хищной птицы на движение внизу, только хищником была не я. Я была добычей, которая только что попалась на глаза слишком внимательному существу.

– Что случилось? Почему так резко? – Голос Сабрины был удивленным, немного резким, но в нем не было паники.

Я перевела дыхание, пытаясь унять дрожь в руках.

– Это… это он, – выдохнула я, даже для себя не до конца понимая, что именно меня напугало. Его взгляд? То, как мгновенно он обернулся, будто ждал, что на него посмотрят с определенной стороны? Или просто то, что он был тем, кто был там, на возвышении, над всеми остальными, и его глаза нашли меня без труда в толпе?

– Это его сын? Ни за что! – прошептала я скорее себе, чем Сабрине. Мысль была настолько дикой, настолько нарушающей все негласные правила и установленный порядок этого места, что в нее не хотелось верить. Если он действительно был его сыном… это меняло все. И делало его в сто раз опаснее.

– А что не так? – спросила не понимающе Сабрина, переводя взгляд с меня на помост.

Я пожала плечами, пытаясь придать лицу безразличное выражение.

– Ты посмотри на него, – я рискнула коротко кивнуть в сторону помоста, не глядя туда сама. – Напыщенный аристократ. Холодный и странный, – слова вылетали чуть жестче, чем я планировала. – И вообще. Отвернись тоже. Нечего там глазеть.

Да, пока я стояла к нему спиной, Сабрина стояла к нему лицом и странно поглядывала то на меня, то туда, вперед. Девушка захихикала и повернулась ко мне, опираясь локтями о стол.

– А, по-моему, он ничего, – ответила она, в ее голосе появились легкие мечтательные нотки, свойственные юным ведьмам. – Статный. Брюнет с черными глазами. Опасный, – она вздохнула, будто это было достоинство. – Такие парни легко разбивают сердца.

– Знаешь, – фыркнула я, схватила ее за руку, чтобы наконец усадить за стол. – Мне бы лучше не вылететь отсюда из-за того, что кто-то заметит мою бесполезность, а про разбитые сердца я вообще думать не хочу. У меня нет на это ни времени, ни ресурса.

Мы наконец сели за стол. Сабрина села напротив меня, ее лицо было обращено к помосту. Ей открывался полный обзор на тот стол, за которым сидел Он. Я же предпочла сидеть к нему спиной. Так было спокойнее. Или, по крайней мере, создавалась иллюзия спокойствия. Я взяла салфетку, разглаживая ее, стараясь сосредоточиться на осязаемом, на реальном, а не на призрачной угрозе разоблачения.

– Кассиус Ривендор может и кажется таким холодным, но он на самом деле помогает студентам. Он знает… – начала Сабрина, ее тон стал серьезнее. Она собиралась рассказать мне о его благородстве или мудрости, о том, как он, несмотря на свой статус, доступен и полезен. Но я не могла слушать. Не сейчас.

– Он смотрел на меня, Сабрина, – перебила я, резко поднимая на нее глаза. Ее глаза, такие открытые и полные еще не сломленной веры в магию, встретились с моими, в которых, я знала, плескалась лишь муть тревоги. – Не просто скользнул взглядом. Я знала разницу. Я жила под постоянным взглядом чужих ожиданий и собственной лжи. Он смотрел. И не как на новенькую или на ту, кто отстает. Нет. Это было другое. Гораздо хуже. Как… как будто он уже знал. Знал о том, что у меня… ничего нет.

Я понизила голос, почти до шепота, словно произнесение этого вслух сделало бы правду еще более реальной, еще более невыносимой. Хотя понимала, что в этих стенах, где магия пронизывала все, вероятно, и шепот может разнестись куда угодно.

Тишина повисла между нами, прерываемая только далеким гулом столовой. Этот гул вдруг показался мне неестественно громким, как шум прибоя перед штормом. Сабрина смотрела на меня, ее лицо выражало смесь непонимания и растущей тревоги. Ее мечтательные нотки исчезли без следа, уступив место чему-то более серьезному. Она видела мой неподдельный страх, и это сбивало ее с толку.

– Мне кажется у тебя паранойя, – усмехнулась Сабрина. Ее смех был немного натянутым, попыткой разрядить обстановку, вернув все к норме. К норме, где магия есть у всех. – Если бы у тебя не было бы магии, ты бы здесь не была.

Я хотела ей возразить, сказать, что именно это и есть моя самая жуткая загадка, что я сама не понимаю, как оказалась тут, среди них. Но она добавила, в ее голосе уже не было ни смеха, ни легкомыслия. Только напряжение, которое почувствовала она сама, глядя мимо меня.

– Кассиус идет, – сказала она.

Мое сердце пропустило удар, а потом забилось бешено, отдаваясь пульсацией в висках. Голос у Сабрины был низким, почти неразличимым в общем шуме, но для меня он прозвучал как набат.

– Сюда? – я опешила и вдавила указательный палец в стол, чуть не проткнув им накрахмаленную скатерть. Мои глаза расширились, цепляясь за ее лицо, пытаясь прочитать там ответ. Сабрина кивнула, не отрывая взгляда от точки где-то позади меня.

– Зачем? – прошептала я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Руки задрожали.

– Откуда мне знать, Талисса, – также прошептала она, но при этом все время глазела вперед меня.

Воздух вокруг меня стал холоднее, плотнее. Шум столовой вдруг стих до еле слышного фона. Каждая клеточка моего тела кричала об опасности, о том, что меня обнаружили. Я сидела неподвижно, спиной к нему, чувствуя, как его присутствие нависает надо мной, как тень охотника над пойманной дичью. Я не могла повернуться. Но я знала. Мое самое страшное предчувствие сбылось. Сын директора, Кассиус Ривендор, тот, кто, как я боялась, видел мою пустоту, стоял позади меня. И он пришел сюда. Зачем? Этот вопрос висел в воздухе, тяжелый, как неотвратимая судьба. Я сжала в руке стакан с соком, чувствуя, как крошечные капли росы холодом касаются моей ладони. Это было единственное реальное ощущение в мире, которое в следующую секунду могло рухнуть, обнажив мою тайну.

И вот он стоял. Я заставила себя медленно, словно преодолевая сопротивление вязкой смолы, развернуть голову. Шум столовой окончательно отошел на задний план, уступив место пульсирующему грохоту моей крови в ушах. Его фигура выросла надо мной, высокая, безупречно одетая даже для обеда – черная форменная одежда сидела на нем так, будто была отлита по незримым меркам его власти. Лицо Кассиуса Ривендора было идеальным: высокие скулы, прямой нос, тонкие губы, которые сейчас изогнулись в усмешке, что ощущалась скорее как гримаса хищника, чем как дружелюбное приветствие. Но самым страшным были его глаза. Цвет их было сложно определить – то ли черный, то ли темно-коричневый, они смотрели прямо на меня, и в этой секунде, которую я ощутила, как бесконечность, мне показалось, что они видят меня насквозь. Не просто видят Талиссу, первокурсницу без искры, а проникают в самую суть моей пустой оболочки, в ту черную дыру, где у всех остальных должна быть магия.

Он не приветствовал меня. Его взгляд задержался на мне на долю секунды дольше, чем следовало, прежде чем перейти к Сабрине. Она уже подняла на него свое сияющее от обожания лицо, забыв обо всем на свете. Вот у кого магия била через край – ее аура буквально искрилась вокруг Кассиуса, словно мотылек, летящий на свет.

– Сарли, – произнес он, и я едва заметно вздрогнула. Он исковеркал ее имя, произнеся его с едва уловимым пренебрежением, словно пробуя на вкус незнакомое слово. Сабрина, кажется, этого даже не заметила. Или не хотела замечать.

– Кассиус! – ее голос дрожал от волнения, словно струна, натянутая до предела.

– Подошел напомнить про дополнительную лекцию сегодня вечером. В библиотеке. В восемь, – его голос был ровным, бархатистым, но каждый звук в нем казался отточенным лезвием. Он обращался к Сабрине, но я чувствовала, что каждое его слово адресовано мне.

– Да-да, я помню! – она кивнула так энергично, что ее светлые локоны подскочили.

Он медленно перевел взгляд на меня, усмешка на его губах стала чуть шире. Эта улыбка не достигала глаз. Они оставались холодными и цепкими.

– И… твоя подружка тоже может подойти, если ей интересно, – произнес он, слово «подружка» прозвучало так… фальшиво. Так уничижительно. Будто я не личность, а просто довесок, чье присутствие допускается лишь из вежливости к Сабрине. Или потому, что он хочет меня видеть.

Его глаза снова впились в мои, и в этот раз взгляд был долгим, пронзительным. В нем не было ни любопытства, ни снисхождения. Только холодная, измерительная оценка. Или, хуже того, знание. Знание о моей тайне, о моей слабости. Это был взгляд хищника, который увидел не просто добычу, но добычу раненого, легкого. Мой живот сжался в ледяной комок. Я не могла отвести взгляд. Мне казалось, что, если сделаю это, он увидит мой страх, мой ужас, мою пустоту – все, что я так тщательно скрывала.