Злейшие пороки

Но Лэйда Милю все это время оставалась в дворцовой темнице, значит, источником бед стал кто-то другой.

– Сообщества Полумесяца, – говорит Калла вслух.

– Что? – отзывается Матиюй.

– Надо проверить Соо…

– Его королевское величество!

Все крыло дворца вдруг оглашает барабанный бой, низкий и раскатистый. Хотя Калла едва сдержалась, чтобы не выругаться, она не была удивлена. Распространение известия о том, что она проскользнула в город раньше остальной делегации, было всего лишь вопросом времени. О своем прибытии во дворец королю она не доложила. Скверный из нее вышел советник.

Антон входит в комнату без обычного сопровождения королевской стражи, и Калла с трудом удерживает руки опущенными. Темные корни его светлых волос, вьющихся вокруг короны, заметно отросли. Он не красит их так же регулярно, как Август. Перемена в нем шокирует, кажется, будто эти двое начали сливаться воедино. Калле хочется сцарапать с него лицо Августа. А еще – погладить его по щеке, умоляя понять ее поступок на арене. Но она не двигается с места, потому что ее желания несущественны. Антон Макуса зол на нее.

– Ваше величество, – произносит Калла.

– Ваше высочество, – отзывается он. – Какая неожиданность.

– Не может быть, чтобы вы верили, будто я отправляюсь в изгнание надолго.

В центре наблюдения воцаряется не просто тишина, а растущее напряжение, явно отличающееся от обычного. Краем глаза Калла видит, как Матиюй морщится, и пробует выправить ситуацию, сверкнув улыбкой. Техника сбоку от нее перемигивается зелеными и красными огоньками. Стены словно смыкаются, рвутся из плена переливчатых голубых обоев, разрастаются, чтобы тоже послушать.

«Тебе надо было отказаться от участия в играх. Надо было сбежать. Сбежать со мной».

– Видимо, шуток, принятых между родственниками, здесь никто не понимает. – Калла переплетает пальцы рук, заложенных за спину. Вцепляется в край куртки, скрывая дрожь, пока она не стала слишком заметной. – Я так успешно проводила инспекцию провинций, что вернулась, опередив всю делегацию. Неужели вы не рады, ваше величество?

Антон буквально падает на стул рядом с кабинками служащих, словно он уже выбился из сил. Их взгляды встречаются, его глаза непроглядно черны. Калла делает шаг к нему, он прищуривается, и в глазах, все еще черных, как ночь, появляется пурпурный оттенок. Всем, кто достаточно близко знает Августа Шэньчжи, известно, что его глаза отливают глубокой синевой. Но список этих приближенных крайне мал, и, поскольку Галипэя Вэйсаньна рядом не видно, вероятно, Антону ловко удается держать всех этих людей на расстоянии.

– Согласно протоколу, все, кто входит в делегацию, должны путешествовать вместе.

– Пфф! – Калла дергает одним плечом. – Когда это я следовала протоколам?

На миг он мрачнеет, пурпур исчезает из глаз, словно смытый внезапным ночным паводком. Разумеется, эта поездка в Жиньцунь была скрытой угрозой. Антон Макуса – единственный, кому известно, кто она такая на самом деле, а она – единственная, кто знает про его нынешний обман, так что должна держать рот на замке, если ждет от него того же самого. Ее недавний любовник смотрит на нее с раздражением противника в бою: она предпочла себя ему, предпочла им обоим, пожертвовала им на арене ради собственной великой цели. Поменяйся они местами, она вцепилась бы в горло Антона в тот же миг, как увидела его после битвы.

Впрочем, если бы ситуация изменилась, они вообще не очутились бы на этой арене, но Антон не послушался ее и не стал снимать браслет. Он тоже выбрал соблазн победы. Виновата не одна Калла, и, если уж начистоту, ее все сильнее раздражает его направленная на нее ярость, если вспомнить, какую роль сыграл в случившемся он сам.

– Я ждал, что вы первым делом отчитаетесь передо мной, принцесса Калла. Как и полагается.

По крайней мере, Антон жив. В пылу отмщения она его не потеряла. Короля Каса она убила, а Антон Макуса по-прежнему топчет землю. Уже что-то. Хотя это «что-то» похоже на бомбу, способную взорваться перед ее лицом в любой момент.

– Я уже здесь.

– После того как мне пришлось разыскивать вас самому. И ради этого покинуть важное совещание насчет стены.

Приходится признать, что он удачно подражает Августу. Все его движения небрежны и грациозны, конечности расслаблены, хотя он явно настороже. Но она знает, на что обращать внимание, и его мелкие промахи безмолвно бросаются в глаза, возвещая истину. Чуть более быстрый наклон головы. Слегка затянутый взмах руки. Август ни за что не сложил бы руки, опираясь на мебель так, как Антон. Это слишком развязно. Август поставил бы ступни на пол ровно, а не опирался на носки. Так себя ведут те, кто привык вскакивать и убегать. Тело Августа не то чтобы не впору Антону – оно не то, как зеркало, отражение в котором меняется с задержкой в полсекунды.

– Мы можем поговорить прямо сейчас? – спрашивает Калла. – Наедине.

– Нет.

Кто-то в углу ахает. Тихонько, ничем не привлекая дальнейшего внимания. И этот звук просто выдает то, о чем думают все присутствующие здесь. Свергая короля Каса, Калла Толэйми и Август Шэньчжи явно были союзниками. Дворцовая прислуга шепотом называла ее «Убийцей короля», и, если бы не Август, Совет немедленно казнил бы Каллу за все ее преступления.

– Матиюй, очисти комнату, – велит Калла.

– Что? – выпаливает Матиюй и переводит взгляд с Каллы на нового короля. – Это разрешается?

– Вы рискуете переступить черту, ваше высочество, – беспечно бросает Антон.

– Конфиденциальный дворцовый вопрос, – не моргнув глазом объясняет Калла.

Нет ничего из ряда вон выходящего в том, чтобы просить разрешения отчитаться при первом же удобном случае, тем более если речь о Калле Толэйми, известной всему дворцу своей непредсказуемостью. Будь у Антона Макуса хоть какое-нибудь чувство самосохранения, он согласился бы не споря. Как ему следовало поступить еще в тот раз, на арене. Но вместо этого он ведет собственную дурацкую игру, и Калле хочется схватить его за плечи и встряхнуть, вынуждая подчиниться.

Помещение начинает пустеть. Служащие встают настолько нехотя, чтобы с чистой совестью отрицать и возмущаться, если потом король распорядится бросить за решетку тех, кто покинул рабочее место; от своих кабинок они не отворачиваются вплоть до последней секунды. Матиюй выходит последним, шаркая ногами и состроив неловкую гримасу Калле, потом задвигает дверь. Та захлопывается со щелчком.

– Тебе надо выйти.

Антон устремляет на нее кинжально-острый взгляд. Надменно фыркает, но никакого притворного пренебрежения не хватит, чтобы скрыть его бешенство.

– Зачем? – спрашивает он. – Чтобы ты безнаказанно убила меня во второй раз?

Они не оставались наедине так, как сейчас, с самой арены. С тех пор, как Калла ударила его клинком в спину и пронзила сердце. Если она не меняла гардероб с тех пор, как принимала участие в играх, то он одет в отутюженный синий китель, брюки по фигуре и выглядит так, словно провел королевский батальон через весь Талинь и после долгого дня расположился отдохнуть на троне. Так не ведут себя те, кто способен поднять лишь временную бурю. Он в теле Августа надолго.

– Антон, прошу тебя… – Калла понижает голос до шепота. – Там, на арене… ты же знаешь, я не хотела…

– Хотела ты или нет, это ничего не меняет, так? – перебивает Антон, поднимаясь со стула.

– Это меняет все. – Калла изо всех сил старается, чтобы в голосе не проскользнула злость. – Я не… я все еще…

На самом деле она не знает, что пытается сказать. И подходящее ли теперь время для выяснений, почему она поступила так, как поступила. Для нее не существует способов сказать: «Прости, что я убила тебя» так, чтобы не подразумевалось «но, если вдуматься, ты сам меня вынудил».

– Антон, – умоляет Калла, делая шаг вперед. Может, ей почудилось, но она могла бы поклясться, что видела, как он вздрогнул, хоть их и разделяет несколько шагов. – Ты создаешь проблемы там, где это ни к чему. Разве дворец не сохранил твое родное тело? Ты можешь забрать его, перепрыгнуть и…

– Я не уйду.

Остаток фразы застревает у нее в горле, распространяя кислый вкус. Она не понимает, какова цель его пребывания здесь. Власть? Деньги? Если бы он хотел сохранить за собой только титул, ему следовало избавиться от Каллы в тот же миг, как она возложила корону ему на голову. И ни в коем случае не стоило открывать ей правду. Отправить ее на плаху прежде, чем кто-нибудь успел возразить против его решения, набрать несколько очков одобрения у членов Совета, которые отчитывались перед Каса, а теперь отчитываются перед ним. И тогда он мог бы играть роль Августа вечно.

– Не надо снова вынуждать меня, – напряженно выговаривает Калла. – Уходи, Антон. Пусть королевство снова станет таким, каким и должно быть.

– И каким же оно должно быть? Видимо, терпеть еще столетие правления никчемного короля.

– У Августа большие планы.

– Август хочет власти прежде всего для себя, – возражает Антон. – И если ты считаешь иначе, ты дура.

Калле приходится отвернуться, посмотреть куда-нибудь еще, и ее взгляд упирается в мониторы, показывающие то, что происходит за пределами дворца. Базарная площадь почти опустела, если не считать бродяг, сбившихся в кучки там и сям.

– Может, я и дура.

Это правда. Это ее пульсирующее сердце, с кровью вырванное из груди и очищенное от нитей обмана, которые она вплела в него сама.

– Как только Август взошел на трон, моя задача была выполнена. И это означало, что все старания были не напрасны, какую бы высокую цену ни пришлось заплатить.

Тебя, шепчет комната. Заполняя пробелы там, где их оставила Калла, нетерпеливо шепчет с мониторов, тихо гудящих вокруг. Если возведение Августа на престол ничего не значило, то ничего не значила и потеря тебя.

– К сожалению… – теперь ближе подступает Антон.

Металлические пуговицы у него на кителе ловят каждое разноцветное мерцание экранов, и Калла, обернувшись, замечает, что сосредоточилась на этой детали, лишь бы удержать эмоции под контролем. Она размышляет, неужели Август подобрал эти пуговицы под цвет глаз Галипэя, решил, что они будут настолько серебристыми, чтобы всегда казаться прохладными на ощупь, и блестящими, чтобы отражать все, что находится поблизости.

– Я никуда не собираюсь. У меня есть незаконченное дело.

Калла остается неподвижной. Не может быть, чтобы он имел в виду их битву на арене. Закончить это дело проще простого: схватить любой подвернувшийся под руку тяжелый предмет и быстрым движением оглушить ее. Он вполне может сделать это, пока комната пуста, и никто не накажет его за опрометчивость.

Она даже может допустить, чтобы это произошло.

Антон тянется к пряди ее волос. Этот жест выглядит ласковым вначале, пока он навивает прядь на палец. Потом он с силой дергает за нее, и Калле приходится податься вперед, чтобы он не вырвал ей волосы. Вскинув руку, она хватает его за запястье. И не смеет посмотреть прямо ему в глаза. Только сжимает его руку, не усиливая и не ослабляя захвата, и дыхание застревает у нее в горле. Абсурдом кажутся даже воспоминания о том, насколько иными были обстоятельства, когда они в последний раз стояли так близко. Может, и Антон думает о том же: о ее прикосновениях, ночной темноте, бушующей снаружи грозе, белых вспышках, видных в щели жалюзи. О беспорядке на полу. Спутанных простынях.

– Что это? – напряженным шепотом спрашивает Калла. – Твое незаконченное дело.

Мысленно перебрав варианты ответа, она находит лишь несколько возможных. Помимо нее самой, если что-то и способно удержать на одном месте опасного человека, привыкшего спасаться бегством и прятаться, то оно точно связано с Августом и с тем, о чем Антон узнал, вселившись в его тело.

Антон отпускает ее. Как это ни ужасно, Калле недостает его прикосновений, даже причиняющих боль. Она хочет еще, жаждет продлить момент контакта, убедиться, что Антон настоящий и, несмотря на то что она разорвала его в клочья, он сумел вновь слепить себя так, как не смог бы никто.

Дверь в центр наблюдения содрогается, пресекая все, что Антон мог бы сказать в ответ. У Каллы остается всего секунда, чтобы взять себя в руки и придать лицу бесстрастное выражение, прежде чем в комнату входит Галипэй Вэйсаньна и рывком закрывает за собой дверь.

– Август, я прождал тебя возле твоих покоев весь вечер, – резко выпаливает он. – Твое присутствие необходимо в королевском лазарете.

Антон не глядит на своего телохранителя, зато Калла внимательно изучает его. Измятый воротник загнулся. Взгляд серебристых глаз кажется диким, каким не должен быть у послушной тени Августа Шэньчжи, посвятившей ему всю жизнь.

– Не сейчас, – отзывается Антон.

– Что случилось в лазарете? – спрашивает Калла.

Антон, метнув в нее негодующий взгляд, начинает:

– Какое из слов «не сейчас» тебе не?..

– Отта Авиа, – перебивает Галипэй.

В тот же миг Антон потрясенно вскидывает голову и круто оборачивается.

– Что ты сказал?!

– Я сказал, что это из-за Отты, – повторяет Галипэй. – Она здесь.

Глава 6

Во Дворце Единства часы бьют полночь. На одном этаже за другим электрические лампы вспыхивают, уловив движение по спящим коридорам, разгоняют мутно-лиловый туман для Антона, который широким шагом движется по северному крылу и слышит, как стук сердца отдается у него в ушах.

«Это из-за Отты. Она здесь».

Едва получив доступ к королевской сокровищнице, Антон позаботился о том, чтобы счета за лечение Отты были оплачены, а также чтобы в больнице никому в голову не пришло выставить ее вон, освободив койку, даже в том случае, если они не сумеют с ним связаться. Сам он ее не навещал: был немного занят, но ему и в голову не приходило, что она очнется. Болезнь яису неизлечима. Мнение врачей на этот счет неизменно. Ее состояние не улучшалось, но и не менялось к худшему. Пожизненная кома не была утешением, но ее хватало, чтобы у Антона изо дня в день было за что цепляться. По крайней мере, Отта у него еще есть. По крайней мере, она еще не совсем покинула его.

– Август, минутку.

Галипэй окликает его. Только что в помещении центра наблюдения Антон быстро опомнился и рванулся в коридор, чтобы поспешить в лазарет и все увидеть своими глазами. Калла или выбрала другой путь, или решила заняться своими делами, потому что по пятам Антона следует только дворцовая стража. И Галипэй. Галипэй, которому постоянно требуется поговорить с ним, несмотря на все старания Антона отсидеться у себя в покоях и целыми вечерами никого не принимать. Вообще-то, Галипэю следовало передать сообщение через караульного стражника, вместо того чтобы отстаивать собственную значимость, болтаться в коридорах ради личной беседы и задерживать его, потому что Антону приходилось покидать свои покои другим путем, лишь бы избежать встречи. Вспомнить только, как быстро вести о прибытии Каллы во дворец достигли его ушей, едва дежурные стражники начали вполголоса обмениваться сплетнями.

– С этим наверняка можно подождать, – отзывается Антон.

Когда Галипэй наконец догоняет его, во всей его фигуре чувствуется напряжение, плечи сутулятся. Антон понимает причины его беспокойства, видит, что он в явном замешательстве. Однако Галипэй Вэйсаньна до сих пор не заподозрил, что в его подопечного вселились. Антону нужно, чтобы так было и дальше.

– Нельзя. – Галипэй понижает голос так, что его слышит только Антон. – Прошу прощения, Август. Хотя Каса уже нет. Даже если она кому-нибудь расскажет…

Антону следовало быть осторожнее и скрыть реакцию. К сожалению, он не успевает одернуть себя, бросает на Галипэя растерянный взгляд, и тот осекается на полуслове. По единственному движению Галипэй непременно понял: что-то не так. Еще не успев заметить оттенок глаз Антона, не уловив никаких странностей его поведения в теле Августа, Галипэй обратил внимание на всего одну неувязку и сразу умолк.

– Это ты доставил ее сюда? – спрашивает Антон, пытаясь загладить ошибку. «Ты был как-то связан с этим делом? – хочется спросить ему. – А Август?»

– Не я, – коротко отвечает Галипэй.

Антон одергивает свободные рукава. Вся эта ткань, собираясь в складки на локтях, сковывает движения. Его практически душат эти шелка и золото, эти многослойные одеяния.

Два стражника распахивают двери лазарета. За ними больничная палата вдвое просторнее любой дворцовой спальни, и Антон даже не сразу понимает, куда смотреть. Он входит. Лампы теплого оттенка на стенах освещают комнату, распространяя свет небольшими кругами, словно свечи. В углу кучей навалены почерневшие полотенца. Кровь. Антон чувствует ее даже сквозь хлорку, которой несет от мраморного пола.

Под простыней она почти незаметна. На самой дальней кровати у окна с задернутыми красными шторами виднеется силуэт Отты Авиа, только черные волосы выделяются на белой ткани. Знакомое зрелище: неподвижная Отта, опутанная проводами и трубками, связанная ими с остатком жизни, которая в ней еще теплится.

Только здесь на ней нет никаких проводов и трубок.

Здесь, когда он подходит ближе и останавливается у ее кровати, она вдруг открывает глаза.

– Отта… – говорит он, приходя в восторг. И сам не замечает, как падает на колени, отмечая лишь слабый отголосок боли.

Отта нерешительно садится. Их взгляды встречаются, и в неярком свете он замечает, что радужки у нее не как прежде, а желтые. Ему вспоминается Калла, находящаяся где-то во дворце. Отта моргает, и ее глаза снова становятся черными, какими были всегда. Возможно, мелькает у Антона туманная мысль, это вселенец. Гораздо проще поверить, что кто-то совершил преступление и доставил во дворец фальшивку. Что кто-то манипулировал энергией ци, чтобы вторгнуться в тело умирающей Отты. Это намного правдоподобнее, чем внезапное пробуждение и выздоровление Отты Авиа.

Потом Отта прерывисто вздыхает, ее глаза мгновенно наполняются слезами, и Антону уже не нужен яркий свет, чтобы рассеять все его сомнения. Даже спустя семь лет, только что очнувшись после комы, она по-прежнему способна мгновенно вызывать у себя слезы по желанию. Перед глазами у него все искажается и мутится, он пытается примирить то, что видит сейчас, с воспоминаниями, которые вызывает в памяти снова и снова: о тех временах, когда они влипали в неприятности, застигнутые в чужих дворцовых покоях, когда их заставали там, где им не полагалось быть, и благодаря Отте, а точнее, ее рыданиям и истерикам эти проступки всегда сходили им с рук.

– Ну-ну, с тобой все хорошо, – уговаривает он. – Ты в безопасности, Отта.

Он подносит ладонь к ее щеке. И опасается, что стоит ему чуть надавить, как она исчезнет, словно рисунок на песке, но Отта плотная на ощупь. Ее всхлипы утихают, от вспышки замешательства морщинка между бровями становится глубже.

– Я слышал, что ты пришла в себя в морге, – говорит Галипэй из-за плеча Антона. – Наверное, перепугалась.

Отта всхлипывает.

– Было так ужасно, – шепчет она. – Я видела одну только темноту. И чувствовала огонь.

– Огонь? – повторяет Антон. – Это ты о чем?

– Не знаю. – Она дергается, потом отталкивает руку Антона. – Не проси объяснить, я не знаю!

В лазарете холодно. Антон не понимает, почему заметил это лишь сейчас. Холод покалывает кожу, распространяясь вверх и вниз по рукам. Антон бросает взгляд через плечо, безмолвно приказывая Галипэю больше ничего не говорить. И не думая раскаиваться, Галипэй складывает руки на груди.

– Нам придется заняться расследованием, – все равно говорит он. – Выход из комы, вызванной яису, – это же самое настоящее медицинское чудо. Северо-восточная больница захочет провести обследование и выяснить, в чем дело.

– Что? – Глаза Отты снова наполняются слезами. – Вы снова отправите меня туда?

– Никуда мы тебя не отправим, – уверяет Антон. Почти инстинктивно он пытается взять ее за руку, и она напрягается, отдергивает ее. На миг он теряется. Потом Галипэй говорит: «Август, у нас на подходе компания», и Антон вспоминает: он же Август Шэньчжи, недавно коронованный монарх Талиня. И перед ним не его первая любовь. А его сводная сестра, и ему следует вести себя соответственно.

Краем глаза он улавливает какое-то движение. Безмолвно, как призрак, в лазарет входит Калла Толэйми и несет в руках сумку.

Какого хрена.

– Да уж, вот это неожиданность, – сухо замечает она и взмахивает рукой.

Сумка падает на постель Отты рядом с ним. Приближение Каллы он не услышал – в отличие от Галипэя. Опять он утратил бдительность. Неудивительно, что в тот раз на арене он проиграл.

– Там одежда для тебя, – поясняет Калла. – Наверняка она понравится тебе больше этой жуткой больничной рубашки.

Отта медленно тянется к сумке. Переворачивает ее вверх дном, и оттуда вываливаются два больших вороха зеленого шелка. Лиф с пышными рукавами и еще несколько полотнищ ткани, составляющих юбки.

– Очень любезно с твоей стороны. – Отту выдает не тон, а нахмуренные брови. Слезинки, повисшие каплями росы у нее на нижних ресницах, переливаются, отражая поднесенный Оттой к лицу шелк. Антон узнает это платье. Оно и впрямь принадлежит Отте, его хранили у нее в покоях все эти годы.

– Право, не стоило утруждаться, ваше высочество, – говорит Антон. Не столько для себя, сколько для Отты. Калла явилась в лазарет через несколько минут после него. Если за это время она успела отправить кого-то из слуг в бывшие покои Отты и заполучить платье, значит, в этих раззолоченных залах Калла Толэйми – важнейшая персона, ради которой бросают любые дела. Интересно, слышала ли она, что о ней болтают. И подослала ли сюда своих шпионов, пока сама уезжала в Жиньцунь, чтобы ей докладывали, о чем перешептываются во дворце любопытные, желающие знать, куда девалась «Убийца короля». Больше Каса уже не сможет покарать их за это. Дворец Единства вправе громко заявить о своей любви к той, что уничтожила прежнего короля, даже если Совет жаждет от нее избавиться.

Отта смотрит на Каллу в упор.

– Я тебя знаю.

– Надеюсь на это, – отзывается Калла. – Мы встречались несколько раз. – Она подходит и присаживается на корточки возле Отты, слева от Антона. Что-то в этой сцене кажется ему надругательством над самой природой. Его чуть не выворачивает, почти так же, как вывернуло после перескока с арены. Такой, как Калла, вообще не место рядом с девушкой вроде Отты. Они же съедят друг друга живьем.

– Теперь я всего лишь королевский советник, так что о поклонах не беспокойся.

– Калла, спасибо, что принесла одежду, – вмешивается Антон, прежде чем Отта решает парировать завуалированную угрозу. – Но если тебе предстоит заняться делами дворца, советую хоть немного поспать. Утром Совет будет ждать отчета о поездке в Жиньцунь.

– А я повторяю, что мне надо поговорить с тобой, поскольку случившееся в Жиньцуне вполне может быть связано с тем, что сейчас находится перед нами, – откликается Калла. – Тебе следует иметь в виду, что в тело Отты Авиа могла вторгнуться враждебная сила.

– Этого не было. – Его не удивляет, что у Каллы мгновенно появились те же подозрения, что и у него: вселенец, которому до сих пор сходила с рук кража чужой личности, естественно, склонен подозревать в том же преступлении всех и каждого. Лишь после быстрой контратаки до него доходит смысл остальных слов Каллы, и он возвращается к ним. – «Случившееся в Жиньцуне»? Что ты имеешь в виду?

Калла поднимается, шурша кожаной одеждой.

– Мы обнаружили мертвым целый легион. Присланных из дворца солдат в их казармах. Ни оружия, ни ран. Как будто у них из тела просто выдернули ци.

Известие открывается с неудачной стороны, словно оказывается, что у свалившейся к их ногам птицы лапы растут из головы. Визит делегации, в которую входила Калла, предполагался как чистейшая формальность. Сама мысль о нападении на Жиньцунь, пока она находилась там, настолько нелепа, что Антон лишь моргает – как и Галипэй, перестав беспокойно переминаться на месте.

– В Жиньцунь прорвались враги? – спрашивает Антон, прекрасно понимая, что этого не может быть, иначе Калла уже объявила бы, в чем дело. И тем не менее, если Сыца решит перейти через приграничные земли и вторгнуться в Талинь, первой на ее пути окажется Жиньцунь.

– Пока неясно. Жиньцунь ведет расследование.

Антон не знает точно, что это означает. По-видимому, не знает и Калла, поскольку сообщила о случившемся так туманно.

– Похоже, неприятности преследуют вас повсюду, принцесса Калла?

Ее взгляд пронзает его. Ему самому неприятно признавать, но прилив удовольствия устремляется вниз по горлу при виде ее возмущения. От того, как ему нравится вот так провоцировать ее. Да, пожалуй, следовало бы избавиться от нее навсегда, под каким-нибудь предлогом натравить на нее дворцовую стражу, но… найденное им наказание гораздо лучше. Тысяча ударов плетью за ее роковой удар ножом в сердце. Пусть тоже прочувствует эту боль.