Полная версия
Злейшие пороки
Хлоя Гонг
Злейшие пороки
Посвящается d. a.c.u. —
Кристине Ли, Ракель Мари, Таши Буиянь, Зоуи Хана Микута.
Вы знаете почему.
Шекспир. Антоний и Клеопатра[1]
Chloe Gong
Vilest Things
Copyright © 2023 by Chloe Gong Публикуется с разрешения автора и ее литературных агентов, Triada US Literary Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).
Перевод с английского Ульяны Сапциной
Литературная редактура Анастасии Губань
© Сапцина У., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО “Издательство “Эксмо”, 2025
Глава 1
До
Власти присущ определенный вкус. Жаркий, богатый и пряный, проскальзывающий в горло и оставляющий за собой дымный оттенок подрумяненного мяса или выдержанного спиртного. Тот, что утоляет тело и услаждает сердце. Верное решение на случай любого голода, вызывающая привыкание роскошь, почти не требующая гарнира, целительный бальзам, созданный с единственной целью, заполнять все доступное ему пространство.
Власти также присуща способность возвращать определенный вкус. И Антон Макуса не сказал бы, что находит его весьма приятным.
Он испускает прерывистый вздох, с трудом удерживая под контролем собственный желудок. Стража в тронном зале вглядывается сквозь расшитые золотом шторы, выражая беспокойство, но Антон вытирает губы и взмахом руки отсылает стражников прочь. Перед глазами у него все мигает и двоится. Кожа, словно содранная, молит о пощаде, его ци и слишком велика для этого тела, и вместе с тем слишком плохо приспособлена для такого вместилища. Последняя минута существования пытается ускользнуть от рассудка. Невероятными усилиями он держится за сознание, цепляется за жизнь. Воспоминания, его собственные и чужие, вспыхивают перед мысленным взором. Он смотрит на свои руки, и изображение подрагивает. Он смывает кровь. Она словно въелась в кожу.
А потом боль разом утихает. Тошнота еще сохраняется, но тело остается невредимым. Все вокруг снова становится четким. Одна из стражников выходит на балкон, чтобы спросить, не нужна ли ему помощь, чтобы войти в зал, и Антон бросает взгляд через перила, не веря своим глазам.
Он не совсем понимает, как именно, но ему это удалось. Стражница снова обращается к нему, стрельнув глазами в слизистую лужицу на полу балкона, где Антона вывернуло наизнанку, но Антон вскидывает руку, останавливая ее и с трудом сдерживая новый спазм. Может, у него просто приступ брезгливости при виде мерзкого зрелища там, внизу. Принцесса Калла Толэйми – игрок номер Пятьдесят Семь – только что расправилась со своим последним противником и провозглашена победительницей ежегодных королевских игр. Динамик продолжает изрыгать результаты: решающая битва… Цзюэдоу подходит к завершению… последний претендент мертв… и отогнать эти видения Антон не может, даже закрыв глаза. Его последние мгновения на арене пытаются слиться с недавними воспоминаниями Августа: Калла, подманивающая его ближе; Совет, собравшийся поздно ночью в командном пункте; Калла, уткнувшаяся лбом в его плечо; голубь, оттиснутый на сургучной печати, скрепляющей конверт, перед тем, как бумагу разорвали; Калла, Калла, Калла…
– Я в полном порядке, – говорит Антон. Голос чужой. Голос хорошо знакомый. Глаза открываются, мир перед ними перестает расплываться. Его прежнее тело лежит ничком на арене. Все еще истекает кровью, хотя игрок Восемьдесят Шесть уже мертв. – Прошу прощения. Довольно отвратительное зрелище.
Извинения достаточно, чтобы сконфузить стражницу и вынудить ее безропотно отступить обратно в тронный зал. Антон не покидает балкона – пока еще нет. Он окидывает взглядом арену, отмечает многотысячные толпы, плотно прижатые к веревочным заграждениям. Его пальцы обхватывают перила, костяшки становятся гладкими, как мрамор, серебряные кольца вдавливаются в длинные фаланги.
На каменных стенах балкона висит геральдический щит. Само присутствие здесь его сознания доказывает, что побег прошел успешно, причем никто из бесчисленных свидетелей ничего не заметил. Несмотря на понимание сделанного, он все же столбенеет, подойдя ближе и увидев в металле отражение светлых волос, тщательно расчесанных и убранных под корону. Это лицо Августа Шэньчжи. Тело Августа Шэньчжи. Единственное отличие – черные глаза, на свету отливающие не синим, а пурпурным. Глаза Антона.
Бредовое состояние возникает внезапно. Смех вырывается наружу, и Антон осознает, что смеется именно он, лишь когда видит конвульсии своего отражения – это ты издаешь эти звуки. На балконе тронного зала больше никого нет. Это ты разодет в шелка, наряжен в самого принца.
Расстояние между тем местом на арене, где он стоял, и балконом, откуда на него смотрел Август, невероятно велико. Однако он сумел перескочить, даже не вглянув на Августа, даже не выдав себя недвусмысленной вспышкой. Не осталось никаких улик, свидетельствующих о том, что он сделал, – если не считать лужи крови посреди арены, отравленной ци, которую он, умирая, вычерпал из предыдущего тела, чтобы сделать топливом для перескока. Последствие дилетантского эксперимента.
Антон сцепляет руки за спиной. От этого движения рукава Августа, светло-голубые и безупречно чистые, тихо шелестят. Никто из находящихся внизу людей не приглядывается к нему, особенно когда стража уводит Каллу прямиком во Дворец Единства. Он провожает ее холодным взглядом, ждет раскаяния, хоть какого-нибудь знака, что его убийство не прошло для нее бесследно, но она скрывается из виду – поступь ровная, ни единой попытки оглянуться.
Он осмелился поверить в иной конец, в этом была его ошибка. Его могут схватить в ближайшие минуты, а могут и не схватить никогда. Вероятность одного исхода ничуть не выше вероятности другого, ведь произошло небывалое вселение, и, как только Калла нанесет удар, этот трон будет принадлежать ему. Казалось бы, это невозможно. И все же.
Все же.
– Ты слаб, – говорит Антон вслух. Поднимает руку, чтобы помахать на прощание зрителям, и чуть ли не половина толпы сразу машет в ответ, моментально привлеченная его жестом.
Он не думал, что кто-нибудь обратит внимание, но они, конечно, заметили. Сильная судорога проходит по спине, отчего он почти решает проверить, не ранен ли он. Постепенно до него доходит весь скрытый смысл достигнутого. Королевские и дворянские роды на протяжении веков были убеждены, что все они пользуются благосклонностью стародавних богов. Август Шэньчжи родился Августом Авиа. И как бы он ни пытался отделаться от своего происхождения, изменить его он не мог.
– Умоляю, воздержитесь от аплодисментов, – шепчет себе под нос Антон, поворачиваясь на пятках.
Эти слова напоминают ему об иной жизни, которую он вел давным-давно. На этот раз его уход и правда сопровождается аплодисментами: бесчисленные глаза ловят каждый его жест, прекрасно понимая, что каждое его слово, произнесенное с этого балкона, будет объявлено законом. Он расправляет плечи, поправляет одежду. Стража вздрагивает при его стремительном появлении в тронном зале, шторы вздуваются по обе стороны двери. К нему торопливо подбегают, но Антон ничего не говорит – пока еще нет. У него было мало причин появляться в тронном зале, когда этот дворец еще назывался Дворцом Земли, а сам он жил в другом крыле. Стены мерцают бархатисто-красным. Золотые колонны поддерживают высокий потолок, они покрыты резными изображениями древних богов Талиня. Он идет, медленно впитывая непривычное ему окружение, его обувь погружается в высокий зеленый ворс ковров, густой и мягкий. Человек поумнее распорядился бы открыть для него казну, собрал бы, сколько смог, и удрал бы, пока есть возможность.
– В командный пункт, – вместо этого требует он. – Идем.
Должно быть, его приказ удивил королевскую стражу. Один из стражников выступает вперед – с оранжевыми глазами, а не один из Вэйсаньна – и напоминает:
– Ваше высочество, вас ждут на банкете. Он скоро начнется.
– Знаю.
Во дворце что-то изменилось. Прошли годы с тех пор, как он побывал здесь в последний раз, но память не подводит его, расположение остальных покоев он знает хорошо. В изгнании одиноко. Большой мир суров. Тихими ночами ему было нечем заняться, и он восстанавливал в памяти эти комнаты, притворяясь, будто в его распоряжении целые груды бесценных вещей и утром, когда он проснется, его ждет вовсе не очередной скудный завтрак из единственного поджаренного яйца.
– Ваше высочество?..
Антон уже идет вперед, не обращая внимания на стражника, делает несколько торопливых шагов и старается не споткнуться, когда пол под ногами оказывается неровным. Проходит мимо знати у двери, проталкивается сквозь вспыхнувшую суматоху, не обращая внимания ни на удивленные приветствия, ни на оценивающие взгляды. Уже поздно. Должно быть, у дверей поджидали те, кто решил сопровождать его на банкет в надежде заслужить благосклонность. Теперь они растерянно моргают, глядя, как он широким шагом удаляется в противоположную сторону, а королевская стража, рассеявшись по всему дворцу, уверяет придворных: «Его высочество вскоре изволит появиться, будьте любезны пройти вот сюда…»
Антон не останавливается.
Двое стражников у двери в командный пункт при виде его поспешно расступаются. Он говорит им оставаться у порога вместе со стражей, следовавшей за ним из тронного зала, и закрывает за собой дверь, прежде чем кто-нибудь из них успевает опомниться. Даже сюда доносятся крики ликования. Толпы покидают арену, но стараются держаться поближе к дворцу, рассчитывая краем глаза увидеть банкет или заполучить оставшиеся от него объедки.
До боли стиснув зубы, Антон направляется прямо к каталожным шкафам вдоль дальней стены. Последние сто лет на границе Талиня все спокойно, королевство защищено от конфликтов, но командным пунктом по-прежнему пользуются как центром управления дворцовыми делами. Пальцы Антона скользят по украшенному резьбой столу слева от него, касаются неровной поверхности, задевают до сих пор не убранные чайные чашки. Открывает первый попавшийся на глаза каталожный ящик, выдергивает его на всю длину, пока лязг металла не предупреждает, что дальше его уже не выдвинуть. Пыль взметается из-под пальцев, пока он перебирает папки и быстро прочитывает этикетки. Воровство, нападение, нарушение прав собственности, применение оружия, охранные судебные предписания…
Он с грохотом задвигает первый ящик. Здесь только обвинения в мелких преступлениях, совершенных в Сань-Эре. А не то, что он ищет. Он обводит взглядом всю комнату, размышляя, где бы могла храниться нужная ему информация. Вместо экранов и машин в командном пункте преобладают стеллажи с толстыми книгами. Стены завешаны картами с закрутившимися краями, потемневшими от времени. Кто-то немного раздернул в стороны тяжелые шторы на одном из окон, щель между ними достаточно широка, чтобы комнату освещали электрические фонари снаружи.
Антон пробует поискать в следующем шкафу. Здесь на этикетках перечислены провинции Талиня, папки расставлены по степени близости каждой из них к столице. Эйги, Дакия, Кирея, Иньгу, Паше, Даол…
Этот ящик он тоже закрывает. Рывком выдвигает следующий. Списки дворцового персонала. Следующий. Покупки недвижимости по распоряжению Совета.
– Да где же оно? – бормочет Антон. Во рту до сих пор сохраняется кислый привкус.
Присев на корточки у низкого, не выше его колена, шкафа, между двумя разросшимися комнатными растениями, он наконец видит этикетки, помеченные фамилиями аристократических семейств. «Макуса» находится ближе к дальнему концу ящика, эта папка толще всех остальных.
Он смотрит на нее долгим взглядом. На глаза падает прядь волос – тонких, золотистых, как крученый шелк в лучах солнца. Он отводит ее со лба, с трудом подавив вспыхнувшее желание выдрать эту прядь вместе с кожей.
– Ваше высочество! – В дверь стучит кто-то из стражников. – Прикажете помочь вам?
– Нет, – коротко отзывается Антон. Вряд ли Август отозвался бы вежливее, проявил бы больше доброжелательности. Доказательства этому прямо перед ним, в папке у него в руках.
– Я помог бы, будь это в моих силах, – сказал Август, когда этот дворец еще назывался Дворцом Земли, а сам Антон почти не вылезал из тренажерных залов, поклявшись отомстить убийцам его родителей. – Если бы в этом дворце имелись хоть какие-нибудь средства, которыми я мог бы воспользоваться, я бы так и сделал. Но во дворце так мало знают. Те люди находятся совершенно вне сферы нашего влияния.
Антон листает страницы в папке. Бегло просматривает генеалогическое древо своей семьи, документы с указаниями, когда родились или умерли те или иные его родственники, схемы, демонстрирующие, как именно связаны кровными узами с Макуса другие знатные семейства.
На последней странице этой летописи своей семьи он наконец находит то, что искал.
«Антон Макуса – камера хранилища 345, северное крыло».
После того как Отту сразила болезнь и отвечать за последствия их преступления пришлось одному Антону, дворец в наказание отнял тело, доставшееся ему при рождении. Поистине изгнанник, он был вышвырнут в города-близнецы, лишившись какой бы то ни было связи с прежней жизнью. Он всегда знал, что его тело спрятано где-то во Дворце Единства, только понятия не имел, где именно. Местонахождение тела намеренно держали в тайне, чтобы помешать Антону снова завладеть им, и член Совета, огласивший роковой приговор, пообещал, что дворец позаботится о теле, чтобы когда-нибудь вернуть его владельцу, если тот отбудет срок изгнания, не совершив новых преступлений. Антон почти удивлен тем, что это обещание сдержали. Дворец создает видимость, будто ценит знать – по законам, принятым им, тела потомков аристократических родов ни в коем случае не должны уничтожаться, – однако Антон подозревал, что его тело выбросили бы по прошествии нескольких лет просто потому, что могли. Ни единого Макуса больше нет в живых. Антон оставался последним, так что дворец вполне мог затерять эту папку, стереть ее отпечаток в пыли и сделать вид, будто этого рода вовсе не существовало. Как чисто, как удобно.
– Разве ты не можешь попросить Каса отправить туда людей? – допытывался Антон. – Слушай, Август, он ведь король. Полновластный правитель Кэлиту. Он может отдать дворцовой страже приказ расследовать это дело. Кто-нибудь в провинции наверняка знает виновных.
Августа всегда считали здравомыслящим, а Антона – излишне шумным и склонным к актерству. Взрослые обитатели дворца предпочитали прислушиваться к Августу.
– Он пытался, – невозмутимо ответил Август. За годы их дружбы Антон так и не научился различать, когда Август лжет, а когда говорит правду. Что еще оставалось Антону, кроме как каждый раз верить сказанному? – Поверь мне, они ничего не нашли.
Антон встает и переносит папку на стол в середине комнаты, чтобы подробнее изучить документы в ней. У рода Макуса длинная история, но не длиннее, чем у прочей знати, так что это еще не повод хранить такие сведения под замком. Он отодвигает лежащий слева атлас и пресс-папье в виде наковальни справа. Постепенно стол сплошь покрывается вынутыми из папки и прочитанными бумагами, содержание которых все сильнее озадачивает Антона.
Копии административных писем его родителей в Кэлиту. Снимки деревень и налоговые отчеты с графами, обведенными красным. Разделив две слипшиеся от времени учетные ведомости, Антон видит выпавшую из них маленькую фотографию, а на ней – самого себя, младенца в теле, доставшемся ему от рождения, глазеющего прямо в объектив: снимок сделан для того, чтобы его вклеили в королевский журнал регистрации и вписали его личный номер.
Он понятия не имеет, зачем понадобилось собирать все эти материалы. И продолжает недоумевать, пока не просматривает папку до самого конца и его взгляд не падает случайно на какое-то послание официального вида. Отпечатанное на компьютере, оно завизировано личной печатью короля Каса.
«Буду предельно краток. К представителям Совета от своей провинции полагается относиться со всей преданностью, однако появились неопровержимые доказательства тому, что Фэнь Макуса – революционно настроенный мятежник. Притязания на престол обычно требуют взятия под стражу и незамедлительной казни, однако нанесенный им вред простирается гораздо дальше: он замыслил полный развал королевства. Этим планам ни при каких обстоятельствах нельзя позволить распространиться. Ради вашей провинции, ради вашего народа позаботьтесь о том, чтобы Макуса были уничтожены способом, который не вызовет подозрения у их последователей и не побудит их пойти на крайние меры. Это наказание никак не должно ассоциироваться с дворцом».
Антон продолжает читать, но смысл дальнейшего уже не улавливает. Возвращается к началу, перечитывает его снова и снова. И наконец, когда кажется, что уже ничто не повлияет на его понимание, руки сами сбрасывают папку со стола так, что бумаги разлетаются по всему полу.
Он делает короткий вдох. Выдыхает, но ему с трудом удается выпустить воздух из легких. В первый миг паники он не сомневается, что Август пытается вышвырнуть его вон. Проходит несколько минут, дышать ему по-прежнему тяжело, он решает задержать дыхание, и его тело реагирует соответственно. Значит, виновник происходящего – он сам. Теперь весь вред ему может причинить лишь недостаточно твердое владение собой. Паника сменяется бешенством. Она направлена на цели перед ним и внутри у него.
Его родители умерли по вине короля Каса, а не потому, что стали случайными жертвами какой-то местной банды. Все эти годы он гадал, почему его семью постигла столь страшная участь, почему его сестры пополнили список сопутствующих потерь, а оказалось, что причина проста: это было сделано по приказу дворца.
В дверь снова стучат.
– Ваше высочество! Что это за шум?
– Входи, – разрешает Антон. – Только ты одна.
Стражница заглядывает в приоткрытую дверь. Взгляд серебристых глаз охватывает разбросанные по полу бумаги, затем устремляется на Антона.
– Да, ваше высочество?
– Кто последним убирал что-либо в этой комнате? – Антон указывает вокруг взмахом руки. – Здесь беспорядок.
Вэйсаньна переминается с ноги на ногу. Она медлит, и Антон понимает: от нее он услышит подтверждение тому, что подозревал. О чем догадался, увидев стражников у двери командного пункта.
– Если не считать собраний Совета, сюда не впускают никого, кроме вас и его величества. Должно быть, беспорядок устроил ветер, если окно осталось открытым для проветривания.
Это деликатное объяснение придумано только что. На самом деле она, должно быть, думает: «Ваше высочество, этот беспорядок могли устроить только вы».
Антон бросает взгляд на имя, которое значится на папке с делом его семьи, теперь валяющейся у одного из вазонов с растениями. Ему хочется содрать с папки этикетку. Прилепить ее куда-нибудь в другое место, словно этим можно отменить чудовищную бойню, случившуюся не с какой-нибудь другой, а с его семьей. «Революционно настроенный мятежник». Это же бессмыслица. Он никогда не слышал от родителей ни единого хоть сколько-нибудь революционного слова. Они принадлежали к дворцовой знати – с какой стати им было хотеть перемен?
– Нет, это был не ветер, – прямо заявляет Антон. – Разве не я последним заглядывал в эти шкафы? Это же я занимаюсь хранением этих сведений для короля Каса, когда он не в состоянии уследить за всем, что происходит у него в королевстве.
Стражница чуть вздрагивает, пытаясь определить, не проверка ли это. Не имеет значения. Антону известно: здесь нет ни единого документа, который под надзором Августа остался бы непрочитанным. Кронпринц взял себе за правило держаться в курсе всех дел, пользуясь любыми сведениями, к каким у него есть доступ. А между моментом, когда Август получил доступ к этой комнате, и изгнанием Антона из дворца прошло немало времени.
– Впрочем, неважно. – Антон избавляет все сильнее нервничающую Вэйсаньна от необходимости отвечать. Подхватывает с пола папку, потом бумаги, собирает их как попало, зажимает под мышкой. – Проследите, чтобы больше никто сюда не входил.
– Да, ваше высочество…
Широкими шагами Антон проходит мимо нее и за дверь. В коридоре он минует поворот, ведущий прямиком к банкетному залу. Он направляется в сторону спальни Августа, и его начищенная до блеска обувь отбивает по полу дробь военных барабанов. Должно быть, на банкете Калла уже нанесла удар. Король Каса умрет, и тогда ничто не помешает Калле предаться единственному делу, которое ее заботит.
– Принц Август. – Кто-то спешит ему наперерез. Еще один стражник. – Ваше присутствие на банкете настоятельно необходимо.
– Нет, все в порядке, – отзывается Антон.
Замешательство становится ощутимым, повисает пауза – вероятно, стражник гадает, не ослышался ли он. Антон ждет возражений – само собой, их не может не быть. Ведь это Дворец Единства. Установленные порядки не могут быть нарушены просто потому, что у него нет никакого желания придерживаться их.
Но Август Шэньчжи – наследник престола, а не какой-нибудь дворянин, добивающийся расположения монарха. Стражник понимающе кивает, и у Антона появляется возможность следовать дальше, не ввязываясь в спор. Он сворачивает налево, затем в переднюю перед покоями Августа.
– Можете идти.
Стража на посту у входа в покои Августа полностью состоит из Вэйсаньна. Галипэя нет, значит, он уже на банкете, ждет прибытия своего подопечного.
– Все вы, – уточняет Антон и энергичным взмахом руки указывает на дверь.
Еще несколько секунд – и Вэйсаньна, кивнув, выходят в коридор. Только тогда Антон наконец бросает свою папку на письменный стол. Только тогда сопровождает этот бросок ударом кулака по бумагам, и острая боль пронзает ему руку.
«Позаботьтесь о том, чтобы Макуса были уничтожены».
Вот и все, что потребовалось. Один приказ – и жизнь, известная Антону, была разрушена. Неужели король Каса выдумал этот предлог потому, что отец Антона досадил ему каким-нибудь проявлением своеволия на собрании Совета? Революционные настроения. Просто смех, если знать их родословную. Однако червь сомнения уже пробирается ему в голову, ворошит смутные образы из детства. Антон мало что помнит о том, как ездил вместе с родителями по провинции, но эти поездки были довольно частыми. Есть вероятность, что память не подводит его, и все же…
Барабанный бой разносится по всему дворцу, возвещая либо начало банкета, либо его завершение. В коридорах слышатся крики – или восторга, или ужаса. Подняв голову, Антон цепляется взглядом за свое отражение в зеркале на стене. Август так царственно разодет, волосы старательно расчесаны, спина прямая, как струна. Ухмылка Антона не вяжется с его внешностью. У него возникает порыв схватить со стола вазу и швырнуть в зеркало, что он и делает. Зеркало разбивается. Острые осколки усеивают ковер.
– Ты знал, что он отнял у меня, – говорит Антон Августу. Губы Августа шевелятся, выговаривая каждое слово. Насмешливо, даже теперь. – Ты допустил, чтобы это сошло ему с рук.
Августу не хватает приличия хотя бы изобразить раскаяние. В разбитом зеркале отражается рассеченная щека, осколок лба, искаженный рот, но Антон представить себе не может ситуацию, в которой его бывший друг решил бы извиниться. Блистательный кронпринц, прилагающий старания лишь для того, чтобы завладеть вожделенным троном.
Прекрасно. Прекрасно. Если король Каса пожелал заклеймить Макуса как революционеров, значит, это наследство Антон и примет. Он закончит то, что якобы начали его родители.
И тогда Калле Толэйми тоже придется ответить за все, что она сделала.
Глава 2
После
На дальней окраине Талиня у самой его границы расположена провинция под названием Жиньцунь, которая когда-то называлась иначе. Если спросить местных жителей, как раньше они именовали свою родину, окажется, что отвечать им запрещено. Десятилетие пребывания в деревнях солдат внушило местным здоровую дозу страха, вкус которого они ощущают на своих зубах всякий раз, когда прижимают к ним языки, чтобы заговорить. Они повидали немало обезглавленных тел на кольях возле ямыня, выставленных в назидание тем, кто еще помнит давнее название провинции. Они предпочитают выжить, чем стать еще одним наглядным примером.
