Мотыльки улетают к звёздам. 1:Волк на цепи

Открыв глаза, он увидел, как за углом искрылись пятки одного из братьев.

– Придурки! – сдавленно выкрикнул он им вслед.

Пытаясь успокоиться, Тим несколько раз глубоко вдохнул и посмотрел на небо. Звезды безмятежно и тускло сияли, посылая ледяной свет лежавшему на земле человеку с высокой ночной темноты. На эти белые точки можно смотреть вечно.

Тим закрыл глаза.

– Ненавижу… – это слово, сказанное едва слышно, вылетело с выдохом. – Ненавижу!

Он еще некоторое время лежал на спине, раскинув руки в стороны и мотая головой. И как сумасшедший нашептывал одно и то же слово. Со стороны могло показаться, будто у него припадок. Он шептал с самым искренним чувством, ощущая цвет слова, его вкус, звучание, кислотную жгучесть в венах, свинцовую тяжесть в мозгу – он превращался в черный сгусток ненависти.

Вскоре, пустой и измученный, бедняга затих и остался лежать неподвижно, мерно вдыхая и выдыхая, закрыв глаза и уйдя глубоко в себя.

Тишина. Ветер едва слышно и трубно прогудел в переулке. Снова, как в далеком детстве, померещилась тихая музыка. Тим называл ее «звездной колыбельной».

В реальность вернуло чувство холода. Бродяга пошевелился, налаживая связь с телом, а затем попытался приподняться на локтях, ощупать и осмотреть себя. Левая скула и глаз опухли и горели. Судя по всему, на щеке осталась небольшая ссадина. В живот будто били не ногой, а горящим ядром. Все это вкупе с тошнотой и очередным потрясением.

Этот идиот – Фим – продолжал пускать по венам яд несмотря ни на что. На руках, наверное, не осталось живого места. Фим отчего-то уверен, что наркотики дают ему силы для воплощения какой-то больной идеи. Понятное дело, что это очередной замкнутый круг, порвать который невозможно в нынешних условиях. Стоило ему бросить, как случалась ломка. Погашала ее только доза. И так каждый раз. Что он принимал, как часто и где доставал – неизвестно. Да и не хотелось знать.

Все это началось через год после того, как нерадивый папаша впервые притащил домой какой-то порошок. Делиться он, конечно, не собирался. Но любопытные сыновья сами догадались, что надо делать. Фиму неожиданно понравилось. Джим взял с него пример, как с любого, кто оказывался рядом с ним.

Тим однажды вкусил этот плод больших иллюзий. Но вместо обещанного кайфа получил невыносимую головную боль, рвоту, ужасную слабость и сильное эмоциональное и физическое истощение на пару дней. Решив для себя, что это какой-то ад, он попытался убедить братьев прекратить пичкаться такой гадостью. Да куда там?

С тех пор стало ясно: в одной квартире им не жить. Отец скончался, о чем Тим не грустил – отец постоянно его бил, особенно после исчезновения матери, и только какой-то забытый случай умерил его пыл. У братьев слетала крыша. Умственно отсталый Джим и без веществ не блистал рассудком. А Фим как-то бросился на младшего брата с ножом. И покалечил бы, а то и убил, не успей мальчишка по счастливой случайности спрятаться в шкаф и улучить момент, чтобы сигануть в окно. С того дня в квартире отца он появлялся только в случае необходимости.

Формально Тим не считался бездомным. Его бегство было добровольным. Он знал, что иногда Фим утаскивает с собой брата на длительную вписку к кому-нибудь на хату, и тогда обоих не было в квартире неделю, а то и несколько недель. Тим возвращался, ночевал в шкафу. Очень кстати это было в зимние холода. Однажды он, правда, повстречался дома с братьями, но те вернулись в таком состоянии, что ловить младшего не было никаких сил, и тот удрал без проблем. Заглядывать в шкаф те привычки не имели. И если Тим просыпался и слышал в коридоре их шаги, он невольно вздрагивал, и, чувствуя, как биение сердца ускоряется, старался дышать тише и выждать удачную минуту для бегства. А воображение подбрасывало ему картины, где одна страшнее другой, но сюжет у всех один.

Братья, увы, ловили его улице, как случилось и теперь.

Путь до убежища не запомнился. Тим кое-как преодолел кирпичную перегородку. По дороге его стошнило. Он с трудом дополз до своего матраса, и сон сразу же нахлынул тяжелой волной.

Ему грезился какой-то странный мир, где живут цветные пятна в форме лиц. Они были красные, зеленые, оранжевые, желтые и вертелись в бесконечном хороводе, как осенний листопад. Но потом пятна начали бледнеть, став серыми. Расползлись на черные и белые, образовав круг, в темном центре которого проступили невнятные черты чьего-то лица. От него повеяло страхом, болью и смертью, а затем появилось тянущее чувство безысходности, заглушив все предыдущие. Тиму казалось, что это лицо смотрит на него с ухмылкой, хотя не видел ни глаз, ни рта. Создалось впечатление, будто лицо очень знакомо. Неожиданно образ пахну́л палеными волосами, взорвался ярко-оранжевым и исчез, оставив после себя пустоту. Потом снилось что-то еще, но отчетливо запомнился лишь этот эпизод…

«Звезды больше не поют» – гласила почти стершаяся надпись на стене над ветхим убежищем бездомного одиночки.

Теплый ночной ветер прошуршал по асфальту фантиком и облезлыми прошлогодними листьями. Дрогнули ветви деревьев на фоне ночного неба. В вышине тускло мерцали далекие белые звезды.

«За глухой стеной спрятан мир земной»

Пробуждение, тяжелое и липкое, вытягивало Тима из мира сновидений в бессмысленную реальность. Голову словно засунули в полиэтиленовый пакет, а веки обмазали клеем. Вдобавок ему непрерывно мерещился вкрадчивый голос, который произносил его имя над самым ухом и даже что-то предлагал. Поначалу он не мог понять, где находился сам, и даже отзывался на голос. Затем показалось, что кто-то с силой дернул его за ногу, будто чудовище из страшилок – сюда, в серый мир из круговорота ярких пятен. Страна грез треснула и с хлопком рассыпалась в пыль. Глаза резанул свет дня.

Самочувствие постепенно улучшилось, а голос растворился в шелесте листвы. Тим сел, помогая себе руками, и коснулся разбитой скулы. От прикосновения садануло. Кончиками пальцев он нащупал шершавую корку запекшейся крови и недовольно взглянул в сторону.

В город идти не хотелось. Живот все еще болел, да и вид его, кажись, внушал доверие меньше, чем обычно. Толкала лишь необходимость достать денег или съестного. После нападения брата остаток батона и бутылка воды остались там, у перегородки. Наверняка кто-то из прочих городских бродяг уже поднял сиротливо лежавшую еду. Теперь неизвестно, когда снова удастся поесть.

Тим недовольно поежился при этой мысли и поудобнее устроил на плечах черную с белым кожаную куртку. Ее происхождение не раз заставляло его хорошенько напрячь память. Бродяга помнил себя с двенадцати лет, а до этого лишь три-четыре невнятных события, связанных в основном с матерью и ее работой. Если напрягался, мог припомнить еще парочку. К тому времени куртка у него уже была и принадлежала только ему, о чем знали все в квартире и не стремились ее отнять. Откуда у ребенка из бедной семьи могла взяться большая для него и, очевидно, недешевая куртка – еще одна удивительная загадка. Все, что удавалось припомнить: темная зимняя ночь, холод и солнце. Почему солнце? Да еще и ночью?

Куртка по неясным причинам создавала иллюзию безопасности. С ней он и сбежал из дома. Она сохраняла тепло зимой, а летом иногда служила навесом от дождя.

К слову о дожде.

Тим поднял глаза к небу. Сегодня его затягивала серая пелена облаков. Воздух пах сыростью. Лето обещало быть прохладным. Весна всегда наступала рано, а в апреле уже стояло почти летнее тепло. Однако в этом году до конца мая шли проливные дожди на радость людям, выставившим у домов ведра, тазы и прочие емкости. К счастью, налог на дождь вводить пока не собирались. И хорошо. Тиму платить было нечем.

К концу месяца воздух стал сухим. Мотивированный мыслью о дожде, Тим постарался устроить крышу с досками и рваным брезентом так, чтобы его матрас не намок. Поставил рядом ведро, а затем взял в руки книгу.

Читал он редко и недолго. В период с двенадцати (а, может, и с одиннадцати) по тринадцать лет он по неясной причине глотал книги одну за другой, почти не отделяя прочитанное от реального. Что так возбудило его интерес? Трудно сказать. Теперь же не до чтения – жизнь на улице мало сочеталась с культурным развитием. Впрочем, книги бродяге попадались еще реже, чем он их читал. Раз в год ему везло отыскать в какой-нибудь помойке брошенную кем-то книжонку и, повинуясь неясному инстинкту, он утаскивал ее к себе в убежище, на ходу принимаясь изучать первые строки.

В середине дня Тим отложил книгу и высунул нос из укрытия. Дождь так и не изволил пролиться, а значит, можно предпринять на вылазку в город. К счастью, ощущение бессмысленности бытия уже перестало так сильно долбить по голове. Можно и прогуляться. Он намотал на лицо шарф по самые глаза, скинул вперед длинные волосы и вылез из убежища. Обычно его не волновало, что люди могут о нем подумать. Их мысли – их проблемы. Чужое мнение беспокоило его только при угрозе жизни. Например, если кому-то он казался достаточно подозрительным, чтобы кликнуть «Волков».

Город встретил уныло бредущими по улице людьми и запахом пыли. За последние пару дней в этом районе случилось нечто неуловимое. С одной стороны, не изменилось ничего, но с другой мерещилось, будто в тени проулков и пустых окон таился всевидящий наблюдатель. Причем следил конкретно за ним – Тимом. Он предполагал, что после встречи с бандитами его, вероятно, держали на мушке, но зачем? Почему роковой выстрел еще не грянул?

Появляться несколько раз подряд на одной и той же улице – затея из опасных. А уж после вчерашнего и вовсе страшно оказаться в поле зрения тех же людей. Особенно того торговца. Поэтому Тим проскользнул вдоль стены одного из домов и свернул за угол в переулок.

– Привет! – пропищал детский голосок.

Рика обежала своего знакомца и встала напротив него. Тот сразу отвел глаза от ее дружелюбной мордашки.

– Почему ты так поздно? Я думала, что ты совсем не придешь.

– Я, э-э-э… – Тим почесал затылок, выдумывая убедительную причину отвязаться.

– Почему у тебя щека синяя? – вдруг спросила девочка.

– Споткнулся и упал, – сухо соврал бездомный, подтягивая выше сползший шарф.

Ложь сработала. Рика цокнула языком и покачала головой.

– Аккуратнее надо быть! Пойдем играть, – она схватила своего нового друга за руку и потащила вниз по улице.

Тим безвольно последовал за девочкой с таким видом, будто ему предстояло нести на себе непосильный груз. Он решил, что сегодня посидит с малявкой и больше не будет появляться в этих местах.

И во что они, спрашивается, будут играть? Рика ведь ребенок. Чем обычно предпочитают заниматься эти маленькие человечки? Уж точно не в беседы о скучной и унылой жизни. А со своими странностями Тиму подойдут разве что жмурки.

Рика завела его за угол полуразрушенного дома, где здания образовали квадратный пустырь, где из сухой земли торчало нечто похожее на детскую площадку. Точнее, то, что от нее осталось: кривая облезлая конструкция для лазания, каркас горки, косые ржавые качели, сломанная песочница без песка. Безрадостная картина.

Девочка указала пальцем на дальний пятиэтажный дом из серого кирпича.

– Вот тут я живу. А вот там, справа, там вот окно с краю на первом этаже – это мое, – улыбнулась она.

– Во что хочешь поиграть? – без интереса спросил Тим, пристально глядя в сторону окна.

– В салочки! – радостно воскликнула девочка и захлопала в ладоши.

– Я в салки не буду.

– Почему? – прозвучал обиженный голосок.

– Живот болит.

– О, тогда давай поиграем в доктора, – воодушевленно предложила Рика. – Мама рассказывала, что раньше были такие люди, которые спасали от болезни других.

– Они сейчас тоже есть, – пробубнил Тим. – Нормально живут и лечат.

– И чем они лечат?

– Травой, таблетками всякими, прочими препаратами, которые у них есть. Операции делают.

Решив быть доктором, Рика усадила своего пациента на землю возле ржавой горки и заявила, что намерена вылечить его больной живот и синюю щеку. Первым делом она провела тщательный осмотр и ужасно расстроилась, когда Тим отказался от «проверки зрения». Затем Рика тоненькими теплыми пальчиками коснулась ссадины на щеке, приложилась ухом к груди и заставила дышать.

– Все ясно, – с серьезным видом сказала она, отстраняясь.

Из коралловой сумочки, висевшей на ее плече, девочка вытащила листок бумаги и карандаш и принялась старательно выводить буквы. Вместе с тем вывалились бумажки с неаккуратными детскими рисунками. Тим сощурился, вгляделся: яркое небо, какие-то перила, фигура человека, схватившегося за голову. Что-то знакомое. Это картина. Известная. И название ее вертелось в голове…

––

– Мам, а, мам? Почему эта картина такая страшная?

Женщина сидела на табуретке, облокотившись на свои колени и подпирая ладонью лоб. Другая рука свисала вдоль ноги, большой палец зажимал сгиб книги. Свет из окна мешал разглядеть лицо женщины.

– Потому что ее написал человек, который очень сильно страдал.

– Почему ты так решила?

– Счастливые люди таких картин не пишут, Тим.

-–

– Вот! – Рика сунула лист Тиму, заставив очнуться от мыслей.

Он принял листочек, в душе неожиданно для себя проникаясь к девочке сопереживанием.

«СПРАВКА! ПРИГОВОР – ЗОМБИ!» – гласила корявая запись.

– Не приговор, а диагноз, – блеснул небогатыми знаниями Тим. – Приговор – это другое.

– Чем они отличаются? – малышка непонимающе уставилась на друга.

– Диагноз – это когда доктор определил твою болезнь и сказал об этом. А приговор – когда большой страшный человек тебе говорит, как тебя накажут за плохой поступок.

– Мама сказала, что совершение плохих поступков – это болезнь. А значит, все равно никакой разницы, – настояла на своем Рика, – но, хорошо, если хочешь, пусть будет этот твой э-э…

– Диагноз, – слегка раздраженно закончил Тим. – И я не зомби!

– Еще какой зомби! Ты вот такой, такой и вот так делаешь, – маленькая подруга по очереди изобразила унылую мину, сгорбленную спину и начала глухо гудеть, имитируя его унылую интонацию. – Ну Ти-и-им! – протянула девочка и молитвенно сложила руки. – Давай ты побудешь зомби? Пожа-а-алуйста! Я хочу лечить от зомбянки.

– Ладно.

Рика рассмеялась, подпрыгнула и захлопала в ладоши.

– Рика, скажи, – Тим поднял с земли один из рисунков. – Что это?

– Это картинка, которая в моей комнате висит, – объяснила девочка.

– Зачем ты ее рисуешь?

– Не знаю. Отдай, пожалуйста, – и она протянула руку за рисунком.

– А зачем…

– Ну отда-а-ай, – захныкала девочка, скривив гримасу, и затопала ножками, в требовательном жесте протянув руки к другу.

Ему пришлось спешно вернуть листок. Не хватало еще истерик. Интересно, почему же вместо цветочков и единорогов малышка рисует копии с картины Мунка? С ней что-то явно не так.

– Тим.

– Что?

– Почему ты постоянно смотришь в сторону? Я не красивая?

Вопрос, которого Тим больше всего боялся. Потому что не знал, что отвечать, ведь не понимал, что конкретно с ним происходит. Нет понимания, нет и слов. С какой стороны ни посмотри на такое явление, звучит, словно бред обкурившегося наркомана. Не бывает, чтобы человек забирал себе чужие чувства.

– Нет-нет. Тут другое. Когда я смотрю в глаза, – начал было Тим, ощущая себя неловко, – я… я этого боюсь и не хочу. Это очень плохо.

Он ожидал, что девочка примет его слова за глупости. Но этого не случилось.

– Я не буду делать тебе плохо, – заверила Рика. – Обещаю. Честно-честно! – она села перед другом на корточки. – Ну! Хватит отворачиваться.

– Нет. Не лезь, а?

– А ты все равно посмотри! Ты трусишка? Не будь трусишкой! – Она тут же принялась его дразнить, смешно прыгая на месте: – Трусишка, трусишка!

Тим терпеть не мог дразнилки. Он моментально навоображал себе ужастиков: крики, вопли, бегство, падение на землю – как обычно. Ему не хотелось этого, что удивило его самого. Упрямство девочки убедило его решиться на контакт. В конце концов, она всего лишь ребенок. Без каких-либо эмоций он поглядел на нее.

Глаза у Рики оказались вовсе не синие, а цвета морской волны. Как у Джима. Нечастый цвет. Большие, обрамленные пышными ресницами. Добрые и любопытные. Тима не выбило за пределы тела и не выбросило в негативные ощущения. Ему стало легко. И неожиданно все показалось проще, и девочка уже не раздражала, как вначале. В кратчайший миг он вдруг лишился своего безразличия и открыл для себя другого человека. Это походило на зажженный в ночи огонек и запах сладковато-свежего воздуха после знойной духоты.

Тим удивился. Кажется, впервые за несколько лет. Так бывает? Может, этот ребенок – добрый инопланетянин? Теперь он готов поверить во что угодно. По крайней мере, за последние три года он вновь видел живые человеческие глаза.

– У тебя глаза очень красивые, – только и сказал он ей. – Как цветочки.

Малышка хихикнула и покрасовалась, хлопая ресницами.

– Давай играть!

Тим удивлялся недолго. Он быстро принял реальность – девочка не опасна для него, а он, в свою очередь, – для нее. Могло ли это значить, что мучительному одиночеству теперь конец? Маленький лучик надежды сверкнул в непроглядном мраке. Это ощущение добавило Тиму энергии.

– Ладно. Ты сказала, что я – зомби?

Рика заливисто засмеялась и попыталась убежать. Но Тим протянул руки вперед и схватил подругу. Она взвизгнула, но продолжила хохотать.

– Поздравляю, ты тоже зомби, – сказал Тим, отпуская ребенка.

– Нет, ты неправильно делаешь. Давай я научу тебя быть правильным зомби.

Они играли до наступления темноты. Точнее, играла Рика, а Тим скорее принимал участие в игре одного человека, хотя он тоже был не прочь побегать. Тем не менее, время пролетело весело и интересно. Оказалось, что играть с ребенком не так уж и сложно: нужно всего-то быть на его волне. Либо Тим сам не до конца повзрослел, либо дети в сущности ничем не отличались от взрослых: с Рикой можно было обсудить ход игры, обменяться мнениями, и она могла объяснить, что и зачем делает. И он понимал в этот миг, что ему не хватало этого веселья, этой беззаботной радости, резвости и неограниченности воображения, маленького театра игры. Он был лишен такого детства. И никогда бы не подумал, что ему придется учиться тому, что каждый человек умеет подсознательно: быть ребенком. Сейчас он мог забыть свои несчастья и просто побыть обыкновенным мальчиком, который любит резвиться, но который никогда того не делал. Наверное, сложись его жизнь иначе, и родись у него сестра, он был бы самым лучшим старшим братом на свете! Он научил бы ее красиво одеваться, танцевать, петь. Ведь он сам талантливо пел с детства! А потом он с радостью и умилением смотрел бы, как на его красавицу-сестру заглядываются местные парнишки, слушают ее пение и любуются аккуратными волосами. Мечты… Нет у него семьи, нет дома, да и будущего тоже нет.

Но теперь появилась Рика – первый человек, от присутствия которого Тим не испытывал мрачных чувств и которому мог смотреть в глаза, не опасаясь ничего. А это значит, что он сможет играть с ней, научит петь, и они будут вместе выступать на улице и зарабатывать. А потом она, может быть, встретит хорошего человека, способного о ней позаботиться. И сам Тим тоже кого-нибудь встретит. И все наладится! «Да, – удовлетворенно думал он, наблюдая за девочкой. – У меня теперь есть подруга. Теперь есть смысл… делать что-то! Я теперь не один!»

И в этом «не один» слилось абсолютно все, что испытывает человек, обретший цель существования.

– Слушай, Рика, а где твои друзья? – поинтересовался Тим. – Тут ведь живут другие дети, да?

– Ну да, живут, – кивнула Рика. – Но они со мной не дружат. Говорят, что я тупая и грязная. И мои родители такие же.

Потом малышка рассказала о себе. Ей было восемь лет, она очень любила маму и папу, обожала коллекционировать красивые карточки и безделушки, как мама. И в целом оказалась весьма оптимистичным и жизнерадостным ребенком с самым позитивным взглядом на жизнь.

– Когда я вырасту, – рассказывала Рика, – у меня будет огромная кровать. И целая библиотека книжек. Мама читает мне сказки, да-а. Но они скучные и грубые! Там лиса шарик живой съела! Представляешь? Вот вырасту и тоже буду сказки писать. Хорошие только. Хочешь, про тебя напишу сказку?

– Напиши.

– А ты будешь там злодеем или героем?

– А сама придумай.

– Ты будешь героем. Знаешь, почему? Ты добрый. И красивый. А Герои всегда добрые и красивые. Ты будешь в моей сказке героем и спасешь мир.

– От кого же? – полюбопытствовал Тим.

– У-у-у… – Девочка надула губы и сдвинула брови, выдумывая самое страшное зло на свете, и ответила тихо, как бы опасаясь: – От гигантских черных тараканов.

– В чьей-то голове? – хмыкнул Тим.

– М-м. Да! Я тебе нарисую большой белый меч. Светлый такой!

Когда совсем стемнело, друзья забрались на горку и, свесив ноги, любовались небом, которое уже очистилось от облаков и показало россыпь звезд с холодным острым полумесяцем. Их бледный свет безмятежно струился с высоты черного купола небосвода. И таинственным молчанием была объята наступившая ночь. Только в кустах скрипели сверчки.

Тима всегда тянуло к небу, оно непреодолимо влекло его. Девочка рассказывала какую-то историю, смеялась. Но друг ее не слушал. В голове случился полный отрыв от земли.

– Я всегда хотела, чтобы у меня был старший братик, – мечтательно поделилась Рика. – Станешь моим братиком? Твоя мама не будет против?

– А? – Тим моментально спустился с небес – Нет. Не будет. Буду твоим братом, если хочешь.

– Тогда до завтра, старший братик, – улыбнулась девочка и слезла с горки.

Тим молча проводил ее взглядом с приятным и непривычным чувством. Его вселенная настолько быстро растянулась на двоих, что он даже не успел этого заметить.

«У меня есть сестра!» – и уголки его губ приподнялись в довольной улыбке.

Удивительно тихая ночь. Обычно из каждого дома или подворотни доносились разнообразные звуки. Реже случались уличные потасовки местной фауны – вылазки в подзвездный мир наркоманов, алкоголиков, воров и убийц и их столкновения друг с другом. Улицы в такое время становились опасными.

Если бы не встреча с маленькой Рикой, Тим вряд ли задержался допоздна. В кустах он спрятался от патруля и дождался, когда путь будет свободен, затем заторопился к своему ночлегу.

Всю дорогу ему казалось, что на него кто-то смотрит из темноты. Тревожное чувство заставляло озираться, но зрение не улавливало никаких признаков слежки. К тому же, кто мог бы за ним следить? Кому есть дело до бездомного мальчишки, кроме «Волков»? За спиной послышались шаги. Это заставило Тима обернуться. Никого. Улица пуста и безмолвна, словно брошенное и забытое людьми место. Но откуда тогда ползучее ощущение по спине? Кто скользил по нему внимательным взглядом? Такое чувство, что человек, следивший за ним из укрытия, хотел, чтобы наблюдаемый о нем знал.

Сначала Тим списывал все на разыгравшееся воображение. Такое с ним уже было, когда он понял, что на него ведется охота. Начинала мерещиться всякая чепуха, не давая нормально уснуть ночью, и каждый шорох доводил до легкой паники. Поэтому, убедив себя, что ему попросту почудилось, он пошел дальше, усилием воли не реагируя на всякие шевеления в темноте.

Возвращался бездомный другой дорогой, нежели обычно.

Повернув за угол, Тим вдруг краем глаза отчетливо заметил движение на другом конце стены.

«А вот это уже точно не глюк». – Он замер и пристально вгляделся в темноту, но никого не увидел. Только проулок, а в конце – серая стена, утонувшая во мраке.

«Может, все же показалось?» – мелькнуло в голове.

Он отвернулся и осторожно направился дальше, но точно чувствовал, будто за ним кто-то наблюдает. Словно некто ощупывал его с ног до головы незримыми пальцами. Беспокойство нарастало. Стараясь дышать ровно, Тим сделал еще несколько шагов, но не выдержал. Остановился и обернулся.

Дрожью по телу пробежал страх.

Там, в темноте проулка, куда попадал лишь лучик лунного света, виднелась черная фигура человека.

«Стая волков в бетонном лесу юрка не по-волчьи да вихрю подобна. Вожак этой стаи – волк черношкурый,

в дикое пламя умел превращаться»

– городская легенда

ГЛАВА 2

НЕЗНАКОМЦЫ

«Ночь кажется темней тогда…

Первые пару секунд они стояли, глядя друг на друга и не шевелясь. Наконец черный человек вынул что-то из кармана. Это оказалась, вероятно, сигарета, так как он поднес руки к лицу, и за ладонями вспыхнул огонек. Дальше стало происходить что-то совсем уму непостижимое. Крайне удивительным выглядел один факт – от незнакомца не веяло опасностью. Обычно от людей тянуло скрытой угрозой, и Тим определял это безошибочно, но сейчас… Ничего подобного не ощущалось, и страшно было только в первый миг. Тим не умчался подальше отсюда лишь благодаря необъяснимому чувству, будто ничто ему не грозит, а потому в нем разгорелся интерес, и воображение принялось рисовать всякие догадки о необычной встрече.