Choose your lifestyle

– Всё будет хорошо, – услышала я его спокойный голос, который был словно якорь в этом шторме.

Chapter 3

Я очнулась в больничной палате. Белоснежные стены казались слишком холодными и чужими, а резкий запах антисептиков и медикаментов мгновенно раздражал и мешал сосредоточиться. Голова раскалывалась, каждая мельчайшая боль отдавалась эхом в черепе. Хочется пить – так остро, что будто в горле поселилась пустыня.

В голове всё ещё кружились обрывки воспоминаний – пожар в школе, как я шла сквозь дым, как пыталась спасти Юлю… Но дальше – тьма. Что было потом? Как меня спасли? Эти детали скрыты за завесой, и я не могу их вспомнить.

Тело ноет и болит в каждом сантиметре – мышцы, кости, кожа. Медленно, с трудом, открываю глаза и вижу вокруг знакомые лица. Мама и папа сидят рядом, их взгляды рассеянны, полны тревоги. Рядом – Эми, её глаза красные от слёз. И… Николас. Его я не ожидала увидеть здесь. Он должен был быть с Юлей, с Анной, но он здесь, со мной. Почему? Сердце сжалось, поднимая волну вопросов, на которые у меня нет ответа.

Я не знаю, сколько времени прошло с момента происшествия. Но в комнате стоит тот самый родной запах – гортензии и черешня. На столике передо мной – букет из одиннадцати голубых гортензий, словно свежий глоток спокойствия среди этой больничной белизны. А аромат пирога с черешней – сладкий, сочный, манящий – возвращает меня в детство. В те тихие выходные, когда мама пекла этот пирог, а мы сидели на веранде, окутанные тишиной и безмятежностью.

Несмотря на боль и усталость, от присутствия близких становилось немного легче. Белые стены и резкие запахи перестали казаться такими чуждыми и пугающими.

Вдруг дверь медленно приоткрылась, и в палату вошёл врач – лечащий врач, та самая женщина, которая когда-то была мне почти как вторая мать. Она пекла для меня медовик на день рождения и подарила, казалось бы, лучшую подругу.

Передо мной стояла мама Анастасии – не изменилась ни на йоту. Те же морщинки на лбу, синяки под глазами – следы бессонных ночей, карие глаза, тёмные и глубокие, как у дочери, карамельные непослушные волосы, что всегда были длинными, и узнаваемый голос – мягкий, но властный, наполненный теплом и заботой.

– Мисс Стиль? Вы меня слышите? – спросила она, голос дрожал от волнения.

Я с трудом выдохнула, тихо отвечая:

– Да… слышу…

Я смотрела в её глаза – глубокие, такие родные и знакомые – пытаясь отыскать там ответы на все свои мучившие вопросы. Ищу ту любовь и надежду, которая когда-то согревала меня, будто теплый свет.

– Замечательно, – начала она, врач, – организм молодой, справляется с отравлением угарным газом. Ещё недельку полежит у нас, посмотрим, как пойдут анализы, как здоровье будет восстанавливаться. Ожоги на руках не смертельны, хотя, возможно, кое-где останутся шрамы, но я думаю, всё обойдётся. Дыхательные пути не сильно повреждены, хотя она и надышалась дымом довольно сильно. Скорая приехала вовремя.

Я пыталась удержать дыхание.

– А что с Юлей? – спросила тихо, сердце сжалось от тревоги. Моё здоровье всегда было крепким, и я больше боялась не за себя, а за ту девушку, ради которой рискнула своей жизнью. Глядя на врача и родителей, я не могла понять – неужели я опоздала?

– Девушку, которую ты спасла, госпитализировали, – ответил папа тяжёлым голосом. – Сейчас она в коме, но жива. Ты могла погибнуть, бельчонок.

Слова прозвучали словно холодным ударом. В тот момент я не думала о страхе – ведь человеческая жизнь важнее всего. Я – учитель, и моя ответственность – мои ученики.

Осмотрела свои перебинтованные руки. Они болели и стягивали кожу. Слёзы сами текли по щекам – боюсь представить, что случилось с Юлей. Врач, заметив мой взгляд, тихо кивнула и вышла из палаты.

– Белка, – внезапно прервала тишину Эми, – скажи честно, тебе жить надоело? – её голос дрожал, почти кричал. – Я ещё на твоей свадьбе не была, а ты уже в спасатели записалась!

Её рыжие кудрявые волосы аккуратно уложены, но взгляд был уставший, под глазами – синяки от бессонных ночей, и без косметики она выглядела настоящей Амелией Кварц – искренней и ранимой.

Я улыбнулась и сжала её руку. Эми разрыдалась, хлюпая носом.

– Я же тебя люблю, Белка.

– Я тебя тоже, – ответила я, – всё обошлось. Ещё погуляешь на свадьбе, что сразу распускаешь нюни?

И, чтобы отвлечься, я обратилась к тому, кто мог рассказать всё, как было.

– Рассказывай, что произошло тогда, Николас.

– Тебя правда интересует, что произошло сначала и потом? – он смотрел на меня серьёзно, а я лишь кивнула, пытаясь удержать слабость.

– У нас должен был быть спорт, – начал он, – но как обычно, пошли в спортзал и там нам сказали: спорта не будет, будет химия. Поменяли уроки у нас и у десятых классов, якобы химия важнее для экзаменов. Всё шло нормально, урок проходил как обычно, и мы даже не поняли, что случилось. Вдруг лампа просто падает на пол – и начался пожар. Юлька сидела на последней парте с Аней, но Аня в тот момент вышла в туалет. Она только вышла, хлопнула дверью – и тут же упала лампа.

Он замолчал на секунду, будто вспоминая.

– Началась эвакуация, все выходили, а Юлька не выходила. Только в самом конце заметили, что она осталась в классе. А потом появилась ты – такая храбрая учительница рисования, которая прогнала нас, а сама пошла туда одна, не думая ни о чём. Естественно, я ушёл искать директора на улице, чтобы сказать, что ты сумасшедшая.

– А дальше? – я потянулась за стаканом воды, всё тело ноет от усталости и боли. – Что было потом, после того, как ты вышел из кабинета?

– Директор проявил ужасное отношение, – сказал он с горечью. – Послал меня куда подальше. Мол, ждите пожарных, повезёт – выкарабкается, не повезёт – ну ты сама понимаешь.

– Вот подлец, – воскликнула мама. – Надо поднять вопрос о его некомпетентности. Не первый случай, когда он уходит от ответственности.

– Через пять минут подъехали пожарные, – продолжал Николас, – я быстро к ним, объяснил вкратце, что на втором этаже, где случилось возгорание, остались Юля и ты. Они взяли огнетушители и побежали вытаскивать вас, а следом подоспела скорая. Тебя вынесли уже без сознания, Юля как-то была ещё в себе, шептала что-то про пожар, что это не случайность. Все списали на бред – на то, что надышалась газом. Вот вкратце.

Он пожал плечами, сунул руки в карманы джинс, будто пытаясь стряхнуть с себя всю тяжесть.

– Это был не бред, – тихо отозвалась я, в голове гремела тревога.

– О чём ты, дочка? – мама села рядом на край кровати, её глаза, обычно такие мягкие и тёплые, теперь казались тёмными, как густой шоколад, в них читалась тревога и беспокойство. Она медленно провела пальцами по моим волосам, будто пытаясь меня защитить. – Ты правда думаешь, что это был не просто несчастный случай?

Я глубоко вдохнула, с трудом подбирая слова, чтобы передать всю ту тяжесть, что копилась в груди.

– Да, мама… – голос предательски дрогнул. – Но доказательств почти нет. Все скажут, что я была в бреду от дыма, что придумываю. Но лампа… она не упала просто так. Проводка была повреждена. Я мало что понимаю в электрике, но уверена – кто-то сделал это специально. Это была не случайность.

В палате повисла тишина, и только лёгкое сопение Эми с другой стороны кровати нарушало покой. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно пытаясь осознать услышанное.

– Но зачем кому-то портить проводку? – осторожно спросила она, голос дрожал. – Кому это могло понадобиться?

Я пожала плечами, хотя и сама не могла найти ответ.

– Не знаю, Эми… Но я хочу узнать. Я не могу просто так отпустить это.

Папа, стоявший у окна, повернулся к нам. Его лицо стало каменным, взгляд – суровым и холодным. Он говорил тихо, но каждое слово звучало как приговор:

– Даже не думай лезть в такие дела. Это опасно. Ты для нас – самое дорогое, и я не позволю тебе попадать в неприятности.

В его голосе было столько решимости, что сомнений не оставалось. Он был зол, и я понимала – его страх – это любовь, но и предостережение одновременно.

– Мам, – я посмотрела на неё с надеждой, – у тебя ведь брат работает в прокуратуре? Может, он смог бы помочь узнать хоть что-то?

Она вздохнула, устало улыбнулась и покачала головой:

– Я попробую поговорить с ним. Но не обещаю, что он возьмётся за это дело. В таких делах часто всё замыливают. Отдыхай, дочка. Нам уже пора идти, но мы обязательно зайдём к тебе на днях. Не скучай.

Мама и папа поцеловали меня в макушку, потом нежно обняли Эми, и они ушли, оставив меня с Николасом в комнате.

Тишина была настолько густой, что казалось, она обволакивает меня с головы до пят. Но его глаза не отрывались от меня – в них читалась смесь беспокойства и благодарности.

– Спасибо, что не оставила Юлю, – прошептал он так тихо, что я едва услышала.

– Я не могла оставить твою девушку в беде, – ответила я, и правда прозвучала честно, без лжи и прикрас.

Он вдруг рассмеялся – лёгкий, звонкий смех, такой же, как в наш первый разговор. Этот звук был мне знаком и дорог, я привыкла к нему. Но когда он вдруг коснулся моей руки, глядя в глаза серьёзно, моё сердце словно пропустило удар.

Его зелёные глаза потемнели, а он замолчал, будто обдумывая что-то важное. Но руку с моей он не убирал.

В этот момент я ощутила, как тысячи невидимых токов пробежали по моей коже – острых, ярких, почти болезненных. Если бы не его взгляд, полный такой глубины и тепла, я бы давно отдернула руку.

Но сейчас… не могла.

– Она мне не девушка, Белла. – Его голос прозвучал неожиданно ровно, но в нем сквозила какая-то тяжесть. – Она моя двоюродная сестра. Ты правда подумала, что мы встречаемся?

Я застыла, не ожидая такого откровенного признания. Взглядом продолжала искать ответ в его зеленых глазах.

– Честно? – выдохнула я, – да, подумала.

Между нами стояла тишина, наполненная неподдельной искренностью и каким-то трепетом.

Он отступил на шаг, будто делая паузу, и тихо сказал:

– Мне никто не нужен, Белла. Ни девушка, ни друзья. Я сам по себе. Спасибо еще раз. Отец тоже благодарит тебя. Но мне пора. Увидимся.

И вот он был рядом, и тут же – уже нет. Руку, которую он держал, до сих пор трясло от тепла его прикосновения, или, может, от волнения, а может – от стресса. Но я быстро взяла себя в руки.

Взяла телефон, наушники, включила трек «Гнилаялирика – В актовом зале», закрыла глаза и открыла любимую книгу – «Гордость и предубеждение». Страницы уносили меня в другой мир, а музыка нежно обволакивала, заглушая боль и неуверенность.

Я так погрузилась в чтение, что не заметила, как прошло время. Заснула, с книгой на груди, мелодия ещё играла в наушниках, а на глазах стояли слёзы.

Пишу твоё имя в свою тетрадь…

Как бы мне не сойти с ума…

При виде твоего взгляда…

Я начинаю вновь уплывать…

Меня так манит этот азарт…

И я иду тебе вопреки…

Чтобы сказать, что люблю тебя…

И, засмущавшись, просто уйти…

***

Николас.

Она – безумная, непредсказуемая девушка. Каждый раз, когда я думаю о ней, в голове всплывает одна мысль: я никогда точно не знаю, чего ожидать. Её карие глаза – словно магнит, тянут меня к себе, манят и завораживают, но одновременно в них скрывается какая-то опасность, словно тихая буря под спокойной поверхностью.

Каждый день от неё исходит тонкий аромат ванили и малины – сладкий, нежный и в то же время пронзительный. Этот запах будто пьянил меня, сбивал с толку и заставлял забывать обо всём, что было вокруг. Я чувствовал, как голова кружится, стоит только приблизиться к ней.

Всё моё сознание противилось стереотипам, которые я раньше считал истиной – что блондинки бывают только глупыми. Но она разрушила это убеждение в первые же минуты нашего знакомства. Она знала, что делает, как говорит, каждое её движение было наполнено смыслом и уверенностью. Её руки – тонкие, изящные – словно руки художника, творящего свою картину. Она – идеал, уникальная и неподражаемая. Ей не нужны ни деньги, ни слава, ни богатство – она сама по себе уже целый мир.

Я знаю – у неё впереди будет потрясающее будущее, только ей нужно понять, к кому обратиться в нужный момент. И однажды я познакомлю её с тем человеком, который помог моей маме сделать огромный шаг – попасть на личную выставку и стать настоящей художницей. Мама никогда не гналась за славой, она просто рисовала на природе, в парках, на городских площадях, и люди это любили.

Когда родилась младшая сестра, мама стала меньше работать, больше уделяла ей времени. А я жил по полной – гулял где хотел, плавал, веселился с друзьями, был свободен. Но после смерти мамы всё изменилось. Мне перестали быть нужны друзья и девушки – важнее стала семья и карьера пловца. Талант рисования, который я унаследовал от мамы, я похоронил глубоко в себе.

Но она – эта девушка – заметила в моих руках этот талант, словно прочитала меня насквозь, и давала понять, что ей интересны мои навыки. Мне было сложно и страшно открываться кому-то, ведь далеко не всё в моей жизни было гладко и просто.

Прошло две недели с того момента, как мы последний раз говорили. Я всё никак не мог собраться с духом и прийти к ней снова, посмотреть в её глаза, наполненные тёплой, искренней надеждой. Но я боялся. Я сам отверг её, сам ушёл, и теперь, казалось бы, не должен ни о чём волноваться. В голове звучали уверения разума: «Она жива, всё хорошо».

Но сердце тянуло обратно – к её тёплой коже, к нежному дыханию рядом, к той надежде, которую она подарила мне одним лишь взглядом. И в этой безумной борьбе между разумом и сердцем я оставался один – разрываясь между страхом и желанием, между уходом и возвращением.

Каждый день я заглядывал на её страницу в Instagram, словно это было единственное место, где я мог хоть немного прикоснуться к ней. Листал фотографии, вглядываясь в каждый кадр, пытаясь понять, кто она на самом деле, когда я не рядом. На одной из снимков она с Эми – две подруги за утренним завтраком в уютном кафе. Их улыбки – живые, искренние, глаза смотрят друг на друга с такой теплотой и безусловной любовью, что фотография словно застыла в моменте счастья, который не спешит улетучиться.

Другая – Белла сидит перед мольбертом, полностью погружённая в творчество. Линия её губ слегка приоткрыта, будто она вот-вот выдохнет или скажет что-то важное, а взгляд приковывает всё внимание к холсту с изображением темного леса. Её рука, словно дирижёрская палочка, парит над поверхностью, добавляя мазок за мазком глубоко черной краски, оживляя пейзаж.

А вот зимой – в смешной шапке с помпоном, в пальто, которое идеально подчёркивает её талию, с варежками на руках. Она смотрит на кружившийся снег с восторгом ребенка, полным удивления и радости, словно весь мир – большая сказка.

Каждая из этих фотографий – своя маленькая история, своя искра жизни. Но одна цепляла меня больше всего. Домашний свет – тусклый и мягкий, неяркий, но именно он делал её светлее, ярче, словно звезда, озаряющая темноту. Это было её селфи – без прикрас, без косметики, просто она. Чистая, свежая кожа, глаза цвета темного шоколада смотрят прямо на меня – те же, что я видел вживую. Губы – пухлые, малиновые, растянуты в искренней улыбке, полные радости и спокойствия. Легкий румянец даже в приглушённом свете придавал ей ещё больше нежности. Голые плечи и ключицы? Меня волновало не это – а её свет, её счастье, которое проскальзывало через каждый пиксель.

В наше время таких, как она, почти не найти. Она – мечта художника. Мечта именно такого художника, как я. За эти две недели я вникал во всё: изучил её профили в соцсетях, нашёл странички её друзей и семьи. Там были те же настоящие фотографии, моменты из жизни – не постановочные, а живые и честные. Я узнал, где она училась, где бывала, что её интересует и вдохновляет. И статус, который она когда-то озвучила на нашем уроке рисования, оказался девизом её жизни: «Мы сами выбираем свой стиль – не только в искусстве, но и в жизни».

Это было так просто и так сильно, что я понял: она – не просто девчонка, к которой я испытываю чувства. Она – целый мир, и я хочу стать частью этого мира, если только смогу набраться храбрости и открыть своё сердце.

– Эй, Ник, чего такой смурной? – с ухмылкой подкатил Брюс, его знакомый смешок всегда умел меня немного развеселить, но сейчас – не в тему. Моя двоюродная сестра лежала в коме, отец ходил по дому, словно на иголках, сестра плакала, пытаясь держать себя в руках – на неё свалилось слишком много. Марина с первого урока обожала Беллу, тянулась к ней, словно к свету. А я… я не знал, что делать с этим чувством, которое будто не отпускало.

Белла нравилась мне, настоящая, искренняя, храбрая. Но я – трус. И это мой самый главный минус. Лучше я просто буду избегать её год. Уроков у нас с ней всё равно больше не будет. Потом уйду из её жизни окончательно и постараюсь забыть эту яркую, непокорную душу.

– Не твоё дело, Брюс, – отрезал я, стараясь звучать холодно.

– Да ладно, Купл, влюбился, что ли? – он хмыкнул, глаза искрились поддразниванием.

Я никогда не любил, когда люди лезут в мою душу с вопросами и домыслами. Да, она манит меня, как мотылёк на свет. Да, она симпатичная, в ней полно харизмы и огня. Она – отличный учитель и, наверняка, прекрасный друг. Особенно если видеть, как она поддерживает сестру.

Она – идеальная дочь для своих родителей, и такую любят просто так, без условий. По сравнению с ней моя жизнь кажется серой и тусклой.

Я никогда не гордился собой – своими поступками, словами, решениями. Всё, что мне оставалось – закрывать глаза и мечтать о лучшем себе.

– Заткнись, Брюс, – выдохнул я, отгоняя его насмешки.

Стоит мне только подумать о ней, как всё тело наполняется странным электричеством. Я вспоминаю тепло её нежных рук, тихий шёпот, и голова мгновенно покрывается туманом. Она – не простая. В ней много искр, которые стоит пробудить. Но она – учительница, а я – ученик. Ни о каких отношениях и речи быть не может. И даже не хочу, чтобы она была просто моей подругой. Просто не хочу.

В мужской раздевалке после тренировки пахло хлоркой и влажным воздухом бассейна. Вся наша компания собралась, и, конечно, Брюс был в числе первых. Он – мой лучший друг с тех самых времён, когда мы вместе ломали голову над задачами в средней школе. Придурковатый, но невероятно интересный собеседник.

Его тёмные волосы были в полном беспорядке, словно он только что вынырнул из океана, а глаза – синие, как бурное море в ненастье. Для девушек он всегда был мечтой, романтиком и заводилой. Если я ищу отговорки и оправдания, чтобы не связываться с кем-то, то Брюсу всё равно, кто стоит перед ним – будь то замужняя женщина или молодая преподавательница. Он не боится последствий. «У нас любовь до гроба», – любит он говорить с хмурой улыбкой.

Я всю жизнь искал любовь – настоящую, ту, что до гроба. Но каждый раз, когда я пытался открыть сердце, люди рядом лишь пользовались моим статусом, моими деньгами. Чувств? Их будто и не было. Была у меня одна девушка, очень похожая на Амелию – яркая, красивая, безбашенная. Она никогда не клялась в любви и верности, она просто брала, что хотела, как будто в мире не существовало никаких преград. А я… я влюбился.

Открыл ей душу, доверился, а она лишь спокойно сказала: «Ники, рано или поздно смерть настигнет всех». Она никогда не была тёплой, не могла читать по глазам и душе, как Белла. Нет, она была её полной противоположностью – чёрствой, жёсткой, прямолинейной. В её глазах не было искры, только холод и расчёт.

– Ник, пойдёшь на тусовку к Мишель? – голос Андрея вырвал меня из мыслей. Он появился рядом, словно из ниоткуда. Андрей – парень, который всегда жил по своим правилам, никогда не строил из себя примерного сына или прилежного ученика. Судьба одарила его всем, чем только можно: идеальной улыбкой с ровными зубами, зелёно-карими глазами, изящными губами, густыми ресницами и телом, на которое могли смотреть часами.

– Наверное, – коротко ответил я, устало закрывая шкафчик.

После очередной тренировки я был вымотан, как никогда. Всё больше времени я проводил в бассейне, готовясь к соревнованиям между тремя школами. Я должен был показать результат, доказать прежде всего себе, чего я стою. Даже когда все уже расходились, я оставался, нырял в холодную воду, делал очередной заплыв, выбиваясь из сил. Старался не думать ни о Белле, ни о проблемах, что тянули меня вниз.

– Купл, давай вылезай, хватит уже провоцировать судьбу, – рядом присел Брюс, бросив мне полотенце. В его взгляде читалась просьба: «Поговори со мной». Но я не мог. Или не хотел.

– Отвали, – прохрипел я, вынырнув из воды и схватив полотенце. Брюс смотрел прямо в душу, не отводя глаз. – Чего пристал?

– Ник, что с тобой? – Брюс не отставал, его голос был полон тревоги и настойчивости. – Это из-за Юльки?

Я сжал голову в руках. Она начинала раскалываться от боли, отдаваясь в виски, словно кто-то сверлил меня изнутри.

– Ты что от меня хочешь? – вырвалось наконец, голос резкий, чуть срывистый.

– Слушай, Ник, мы с тобой знакомы шесть лет, – он махал руками, пытаясь достучаться до меня. – Ты думаешь, я не вижу, что происходит? Ты пропадаешь на тренировках, стал таким отстранённым, будто тебя нет рядом. Просто скажи, что у тебя на душе.

Я смотрел на него через край усталости и боли, словно он говорил на другом языке. Но в глубине души помнил – именно Брюс был тем, кто вытащил меня из пропасти, когда умерла мама. Тем, кто услышал мой беззвучный крик и не отвернулся.

– Тебе не понять, – горько усмехнулся я, отвернувшись, чтобы скрыть пронзающую меня тоску. – У тебя всё легко. Ты не знаешь, что значит быть мной. Тебе не надо доказывать кому-то, что ты лучший. Тебе не нужно спрашивать разрешения на жизнь.

Я почувствовал, как в груди сжимается ком, и слова сорвались с губ в тонкой горечи:

– Я всю жизнь пытаюсь угодить отцу. После смерти мамы он словно сошёл с ума. Всё уже продумано: где учиться, кем работать, на ком жениться… Он решил всё за меня.

– А чего ты хочешь ты, Ник? – голос Брюса стал мягче, почти по-дружески. – Ты знаешь, я могу помочь. Ты не один.

Он положил руку на моё плечо, и будто тяжелый груз начал постепенно спадать. Я повернулся, и в его глазах увидел не осуждение, а поддержку. Опустил голову и выдохнул, позволяя себе быть слабым хоть на миг.

– Брюс, – шепотом сказал я, – я хочу доказать отцу, что я не бестолковый. Что я могу стать настоящим пловцом, достойным лучшей лиги нашего округа. Я хочу, чтобы он гордился мной. – Я сделал паузу, и голос снова сорвался, но на этот раз от желания, от надежды, которую редко позволял себе испытывать: – И хочу жену, но не Аню и не Ксюшу… Мне нужна другая. Та, которая… – я не мог продолжить, глядя в эти синие глаза, полные вопросов и тревоги.

Он сощурил взгляд, словно пытаясь понять, что я не решаюсь сказать вслух. Я видел в нем ту же тревогу, что и в глазах Беллы в тот день – ту хрупкую искру, которую нельзя разбить.

– В чём проблема просто взять и сделать? – удивлённо спросил Брюс.

– Понимаешь, – я сжал кулаки, пытаясь удержать эмоции, – стать хорошим пловцом – это я могу. Если буду тренироваться как никогда, я стану лучше. Но… – я замолчал, боясь, что словами разрушу все, что так долго скрывал в себе.

Проблема была не в спорте, не в тренировках. Проблема была в том, что я не мог признаться себе в том, что по-настоящему хочу. Что в моём сердце есть кто-то, кто перевернул весь мир с ног на голову. Кто заставляет меня бояться и надеяться одновременно.

И это была не просто симпатия. Это была жгучая боль, мучительный восторг и бессилие перед тем, кто для меня – и учитель, и тайна, и вызов.

– Но тебе понравилась училка по рисованию, – Брюс вдруг поддразнил меня, а я, несмотря на усталость, поднял на него взгляд. Он уже смеялся, как всегда – громко, заразительно, беззаботно.

– Чувак, – говорил он, – только дурак не заметит, как вы смотрели друг на друга на том уроке. И только дурак не поймет, в каких облаках ты летаешь сейчас. Так что, в чём проблема с Беллой Сергеевной?

Я вздохнул, и на лице непроизвольно появилась улыбка – мягкая, почти невесомая, будто тепло солнца после долгой зимы.

– Понимаешь, – начал я, словно рассказывая что-то самому себе, – она напоминает мне маму. Такая же лёгкая, храбрая, с огнем в глазах, который не гаснет.

Я удивился самому себе – как просто я сказал это вслух.

– Она смотрит на меня не как на парня, а как на интересного человека. И я понимаю, что она – учительница, а я – ученик. Мне не хочется быть просто её другом, я не хочу прятать чувства и ждать, пока что-то случится. Она как мотылёк, – тихо сказал я, – из темноты вытаскивает меня, заставляет светиться.

Брюс кивнул, серьезный на мгновение, и положил руку мне на плечо.