Choose your lifestyle

Я взяла стопку листов и, медленно проходя между рядами, раздавала бумагу каждому. В классе сразу же зазвучали голоса: обсуждения, споры, советы – какой стиль выбрать, что легче нарисовать, что круче смотрится. И в этот момент я словно вернулась в своё школьное время – когда мы сидели точно так же, смеялись, спорили, придумывали, какую картинку нарисовать, боясь показаться неумётыми.

Большинство выбирали что-то простое, мультяшное, понятное. А я? Я всегда выбирала то, что отражало меня самой – стиль традишнл. Этот стиль вроде бы простой – техника несложная, но исполнение требует чёткости и аккуратности. В нём много ярких цветов и насыщенности, но я всегда делала свои эскизы чёрными – глубокими, контрастными. Мой отец часто шутил, что я точно стану тату-мастером, ведь у меня явно талант. Он видел, как я ловко управляюсь с линиями, как чувствуются формы, как оживают узоры.

Сидя на своём месте, я наблюдала, как в классе постепенно воцарилась творческая суета. Каждый погрузился в работу, кто-то задумчиво подбирал цвета, кто-то обсуждал детали с соседями. Я улыбнулась себе – впервые за долгое время почувствовала спокойствие.

Не выдержав, я тоже взяла лист и карандаш. Вдохнув глубже, позволила руке свободно вести линии, словно сама не решала, что будет на бумаге. Медленно, точно, я начала чертить контуры розы – нежной, живой. Затем, как будто в ответ на что-то внутри, накинула вокруг неё замысловатую мандалу – сложный узор, который словно охранял цветок, придавал ему особую силу.

В тот момент я почувствовала, как будто оживаю сама – каждая линия наполнялась смыслом, каждое движение напоминало дыхание. Мир вокруг будто отступил, остался только я и бумага.

И именно тогда я не услышала, как кто-то подошёл ко мне сзади.

– Очень красиво, Белла, – его голос прозвучал почти шепотом, будто тайным заклинанием, и я почувствовала, как рассудок начинает плавно таять. Всё в нём – от взгляда до легкой улыбки – словно магнитом тянуло меня, не давая отвести взгляд. В нём было что-то особенное, что я не могла найти ни в ком другом.

Я подняла глаза, и они встретились с тем самым зелёным оттенком, как утренний лес после дождя – глубоким, живым и немного загадочным. Его улыбка пленила и словно приковала меня к месту.

– А я вот закончил, – тихо сказал он, протягивая мне рисунок. – Стиль фотореализм.

Я взяла листок и внимательно рассмотрела. Он изобразил себя – настолько точно, что казалось, будто Николас не просто рисовал, а проживал каждую черту, каждую тень на портрете. Линии были плавными, едва заметно надавливающими на карандаш, тени ложились мягко и аккуратно, будто его рисовал опытный художник с многолетним стажем.

– Неплохо, – улыбнулась я. – Скажи честно, ты специально учился рисовать или у тебя от природы талант?

Он пожал плечами, слегка смутившись:

– Скорее талант. Моя мама очень хорошо рисовала портреты… Наверное, это от неё.

Но в его голосе прозвучала грусть, будто тяжёлое воспоминание задело струны души. Я неплохо разбиралась в людях, и могла видеть боль издалека, словно она была невидимым шрамом на сердце.

– Николас… – я задумалась, выбирая слова. – Если хочешь, можем как-нибудь вместе позаниматься рисованием. Я вижу, что это тебе нравится, и очень жаль, если такой талант останется без развития. У тебя большое будущее.

Он посмотрел на меня долго, и в его глазах промелькнуло что-то вроде благодарности, может даже надежды.

– Спасибо, Белла, – тихо сказал Николас, – но я пожалуй откажусь. У меня другие планы. – Он слегка кивнул в сторону Юли, и та тихо захихикала, бросая в мою сторону игривый взгляд. Я кивнула в ответ без сожаления – всё же они были парой, и это стало для меня очевидным.

– Если передумаешь, – прошептала я ему чуть приглушённым голосом, чтобы не слышали остальные, – ты знаешь, где меня найти.

– Ребята, – обратилась я ко всему классу, стараясь звучать уверенно, – через пять минут урок заканчивается, поэтому завершаем и сдаём свои рисунки. А ты, Николас, можешь уже собираться. Прекрасная работа.

Николас молча кивнул и направился к своей парте, чтобы собрать вещи. Остальные ребята тоже начали складывать тетради и пеналы, оживлённо болтая между собой. Из их разговоров я уловила, что учитель физкультуры им не очень нравится – жаловались, что он слишком строгий, загоняет и не даёт им отдыха. Я невольно улыбнулась. В своё время я тоже не любила спорт, но не из-за уроков как таковых, а потому что мальчишки постоянно задирали меня – пытались зайти в раздевалку, подколоть на уроках. Несмотря на это, я ходила ради своего здоровья и сил.

Ребята попрощались и оставили рисунки на моём столе. Только трое подошли записаться на кружок живописи – явно им понравился мой рассказ и атмосфера урока. Это были Аня, подруга Юли, Валентин Южин – сосед Глеба, и Лиза, скромная девочка, которая, как мне показалось, прониклась моим увлечением живописью.

Взяв рисунки, я начала рассматривать их работы. Многие ребята действительно обладали талантом и по-разному проявляли себя в своих стилях. Кровь бурлила в их жилах, и это чувствовалось в каждом штрихе. Даже классический стиль барокко заиграл новыми красками – их работы буквально кричали: «Мы – художественный класс!»

Вдруг тихий стук в дверь прервал мои размышления. В проёме появилась голова Ларисы Александровны. Она тихо извинилась и, осторожно оглянувшись, вошла в кабинет.

– Ну как ты? Как тебе класс? – с теплом спросила Лариса Александровна, заходя в кабинет.

– Лариса Александровна, – я улыбнулась, стараясь передать всю свою искренность, – это лучший класс, что я видела за долгое время. Посмотрите только на их рисунки! У каждого явно есть талант, но, к сожалению, большинство не хотят его развивать. А почему в старшей школе нет уроков рисования? – я вздохнула с лёгким упрёком. – Для меня это был единственный урок, который действительно нравился – мало думать, больше рисовать, отдых для души.

– Да, я понимаю тебя, – задумчиво кивнула Лариса Александровна. – Может, стоит поговорить с Натальей Львовной? Она завуч, можно попросить сделать исключение и ввести урок для 11 класса. Особенно сейчас, перед экзаменами – рисование поможет им расслабиться, отвлечься. Если хочешь, я с тобой пойду, буду твоей поддержкой.

Она взяла мою руку в свою и заглянула мне в глаза, словно пытаясь прочесть скрытые мысли.

– Что-то не так, милая? Ты выглядишь какой-то грустной.

– Вы знаете Николаса Купла? – я почувствовала, как во мне вспыхнул интерес, желание докопаться до истины.

– Ты про Ника? Конечно, знаю. Понравился?

– Как человек – да, – я слегка улыбнулась, – но у него такой талант… и он упоминал маму. Был таким разочарованным, таким грустным… Мне хочется понять, что с ним происходит.

– Тогда слушай, – начала Лариса Александровна, опустив голос и чуть наклонившись ко мне ближе, словно рассказывая тайну. – Это было, когда Нику было тринадцать. Ты тогда уже лицей заканчивала. Я часто ходила к нему на дополнительные занятия по русскому, подтягивала язык. Парень был очень весёлый, активный, родители его просто души в нём не чаяли. Сестра у него – такая же, словно точная копия старшего брата. Но однажды, я точно не вспомню дату, но всё резко изменилось. Ник стал замкнутым, совсем другим. Молчит, ничего не рассказывает, даже психологу – а тот с ним разговаривал не раз – всё время повторял, что у него всё хорошо. А Марина, его младшая сестра, тоже изменилась… резко. А на следующий день по новостям сообщили о страшной аварии на Третьяковской.

– Тогда погибла художница Машуткина? – прервала я, внезапно вспомнив. – Авария была действительно ужасной… – Всплыли в памяти кадры новостей, гул сирен, голос диктора, который трясся от ужаса. – Это было 28 марта в 9 утра. Елизавета Машуткина попала в ДТП – трое погибших на месте. Один водитель, тот самый, что и стал причиной – выжил. Пьяный мужчина на скорости свыше ста двадцати километров в час влетел в Mercedes, где была художница, а затем столкновение усугубили ещё две машины. Эксперты говорили, что Елизавета могла бы выжить, если бы не эти две машины.

– Но как она связана с Николасом? – сжала я руки, сердце забилось быстрее.

– А ты до сих пор не поняла? – с грустью спросила Лариса Александровна. – Машуткина была их мамой – и Ника, и Марины. После свадьбы она не взяла фамилию мужа, а детям дала фамилию мужа. На следующий день вся школа узнала о её смерти – и началась настоящая буря… Ты, наверное, помнишь ту драку между шестиклассниками?

– Это он их тогда…? – выдохнула я, лицо моё покрыла смесь удивления и печали. Тот самый мальчик, который устроил драку и избил двух одноклассников. Он был намного ниже Николаса, хотя, конечно, время меняет людей. Но всё равно – насколько?

– Именно, – кивнула Лариса Александровна. – Директор тогда вошёл в его положение. Не стал строго наказывать, но предупредил – это была его последняя драка. Если повторится – исключение. Тех мальчишек, которых он избил, госпитализировали, родители сразу забрали документы. С тех пор Ник стал другим…

– Мне так жаль его и сестру… – голос сорвался, и я почувствовала, как в уголках глаз наворачиваются слёзы. – Они ведь были такими маленькими, такими беззащитными…

– Да, – тихо согласилась Лариса Александровна, словно разделяя мою боль. – С тех пор Ник перестал приходить на занятия, словно замкнулся в себе. Отдалился от всех, друзей почти не заводил. Учёба ему давалась легко – щёлкал предметы, как орешки, а сестра его… она как будто оправилась, всё такая же жизнерадостная, активная девчонка. Но Николас… начал курить, пропускать уроки. Вот эта молодежь, – она улыбнулась с лёгкой грустью. – Хотя, между нами, Павлу Владимировичу я не говорила, что бельчонок курил вместе с ним. – Я почувствовала, как лицо моё слегка краснеет. – Да не переживай, я всё понимаю. Будто сама никогда не была молодой…

– Спасибо вам, тётя Лариса, – сказала я, чувствуя, как тепло разливается по груди. – Вы единственная, кто всегда меня понимал. Даже тогда, когда с Анастасией перестали общаться.

– Если тебе интересно, то Настя, – она вздохнула, – жизнь у неё сложилась не очень хорошо. Училась халтурно, тебя тогда предала. Как бы Павел Владимирович ни пытался помочь ей поступить в хороший вуз, твои родители не дали ей пройти дальше. Сейчас она работает продавщицей в нашем супермаркете. Вся её красота куда-то ушла, иссякла. А ты, наоборот, расцвела. Тебе это предательство пошло только на пользу.

Я взглянула на Ларису Александровну и почувствовала в себе странное спокойствие.

– Знаете, мне ни капли её не жалко, – сказала я искренне. – После того, что она сделала… она заслужила всё это.

Мне было ни обидно, ни радостно за бывшую подругу – она сама выбрала свой путь. Ведь не только деньги отца решают судьбу человека, но и то, как он умеет строить отношения с окружающими. А у Насти с этим всегда были проблемы. Она считала, что все вокруг – ей не ровня. Вот и получила по заслугам.

– Бельчонок, а расскажи, появились ли у тебя друзья? – спросила Лариса Александровна с искренним интересом, в её голосе слышалась забота.

Я вздохнула, слегка улыбнувшись:

– После того предательства в колледже я особо и не заводила друзей. Даже с соседкой особо не общалась. Но у меня появилась одна подруга – Амелия. Честно скажу, она такая резвая и живая, с ней никогда не соскучишься. И знаешь, как будто она моя вторая половинка. Даже с Анастасией таких чувств не было, хотя мы дружили с самого детства.

Лариса Александровна улыбнулась – и в этом простом жесте было столько тепла, что мое сердце будто растаяло. Три года, что меня не было в школе, будто растворились в воздухе. Мы с тетей Ларой снова сидели в классе, совсем одни, и говорили по-девичьи, а я ощущала, как живу настоящим моментом.

– Это хорошая новость, – сказала она, – но в тебе кое-что осталось неизменным.

– Да? И что же? – я приподняла бровь, заинтригованная.

– Ты так и называешь людей полными именами: Анастасия, Николас, Амелия. А у всех же есть уменьшительно-ласкательные имена. Вот ты для меня – бельчонок.

Я рассмеялась, глядя на нее. Было тепло и уютно, словно в детстве.

Вдруг взгляд упал на часы – через пять минут должен был начаться урок в третьем классе, где училась младшая сестра Николаса. Мне хотелось посмотреть, действительно ли они похожи, правда ли у неё такая же улыбка и глаза.

– Ой, милая, – улыбнулась тётя Лара, – звонок скоро. Я побегу, ноги уже болят, старею. Заходи ко мне, попьём чайку, расскажешь о своей подруге и просто о жизни.

Я кивнула, согретая её заботой, и проводила её взглядом, пока она уходила готовиться к своему уроку.

Самой пришлось быстро сосредоточиться – я разложила по партам листки бумаги, а рядом положила каждому по яблоку и стаканчик виноградного сока. Думала про себя: «Дети должны научиться доверять мне, ведь я хочу стать их другом».

Со звонком в класс начали заходить дети – такие маленькие, милые, с горящими глазами от предвкушения нового урока и знакомства со мной. Если со старшеклассниками было порой сложно найти общий язык, то эти малыши – чистые, искренние, они верят. И я не хотела подвести их ожиданий.

Все детишки уселись по своим местам, сложили аккуратно руки на партах и внимательно смотрели на меня. Ни один не тронул то, что я им положила – яблоко и сок, – и это было понятно. С самого первого дня в школе им объясняют правила: что можно, а что нельзя, словно они роботы, а не дети. Дисциплина в классах вбивается с раннего возраста, будто души загоняют в рамки. Годы проходят, а правила будто застопорились во времени.

– Всем доброго дня! – начала я, улыбаясь. – Я – ваш учитель рисования, Белла Сергеевна Стиль. На ваших партах лежат яблоко и сок – это подарок для вас. Можете спокойно брать и есть, когда захотите. В моём кабинете нет строгих правил, кроме одного – порядка. Вы можете говорить со мной обо всём, что захотите. Я не хочу, чтобы вы были как солдаты или роботы, я хочу, чтобы уроки были интересными и приносили удовольствие. Ведь рисование – это ваш язык, ваш личный мир. Через живопись можно лучше понять, что творится в душе ребёнка.

Я наблюдала, как дети с неохотой, но с интересом взяли яблоки и соки, развернули пакетики, хрустнули яблоками. Их лица засияли, глаза заблестели от радости.

– В этом учебном году у меня много планов и интересных тем, – продолжала я. – Но сейчас я хочу узнать вас поближе. По очереди каждый расскажет о себе: как его зовут, чем любит заниматься в свободное время. Я всё запишу, чтобы лучше понимать, на чём строить наши уроки. Если сегодняшний урок вам понравится, у меня будет предложение – записаться в кружок рисования, который будет после уроков. Ну что, начнём? Прошу!

Я указала на мальчика из первого ряда. Кудрявые тёмные волосы чуть спадали на лоб, личико пухленькое, тело тоненькое, как молодое деревце. Его небесно-голубые глаза метались из стороны в сторону, выдавали лёгкое волнение. Он робко потер носик своей маленькой ручкой и тихо произнёс:

– Меня зовут Яр-р-р-ослав. Мне девять лет. Я люблю игр-р-р-ать в машинки и смотреть мультики пр-р-р-о супер-р-р-гер-р-роев. У меня кар-р-р-тавость, извините.

– Ничего страшного, – ласково сказала я, погладив мальчика по макушке. Он даже улыбнулся, словно гордясь собой, и чуть-чуть дерзко вздернул нос.

– Давай теперь ты, – указала я на девочку рядом.

Она была совсем другая – милая, пухленькая, с нежным, почти ангельским лицом. Её глаза – медового цвета – на свету становились почти янтарными, как осенний парк, залитый солнечным светом. На щёчке у неё появилась крошечная ямочка – маленький штрих, делающий её ещё очаровательнее. Блондинистые волосы были собраны в густой, длинный хвост, а кончики чуть завивались, словно танцуя на ветру. Она гордо встала со своего места, подняв подбородок и взглянув на меня прямо в глаза.

– Я Марина, – девочка плюхнулась на стул с лёгкой усталостью, но в глазах была гордость. – Мне десять лет. Я занимаюсь балетом.

Она бережно взяла в руки карандаш и начала невзначай его крутить, словно карандаш был частью её маленького мира, в который она приглашала меня.

– Меня зовут Милена, – робко заговорила другая девочка. – Мне девять. Я люблю читать сказки в свободное время.

Это была скромная девочка в круглых очках, с двумя аккуратными косичками. Она боялась смотреть прямо на меня, её глаза постоянно метались по классу, будто ищущие спасение. Этот застенчивый взгляд был мне очень знаком – как у того, кто совсем недавно оказался в новом мире, где всё чужое и страшное.

Я подошла ближе и тихо спросила:

– Дай-ка угадаю… Ты новенькая?

Она молча кивнула. От неё исходил нежный аромат – как спелая вишня в саду, такая сочная и сладкая, что этот запах будто завораживал и кружил голову.

– Знаешь, я тоже когда-то была на твоём месте, – мягко сказала я, улыбаясь.

Наконец Милена подняла глаза. И я заметила – у неё гетерохромия: один глаз тёмно-карий, другой – необычно светлый, словно капля льда на тёплом лугу. Она была такой изящной – длинные ресницы, пухлые губы – казалось, мир не спешил её трогать. Мне было непонятно, почему она так боится своей красоты, ведь такие, как она, – настоящая редкость.

Тем временем остальные ребята один за другим рассказывали о себе. В их рассказах мелькали увлечения – от компьютерных игр до чтения, но удивительно много говорили про мультики и супергероев.

Я записывала всё в тетрадь, понимая, что на этом буду строить уроки. Пока дети тихо переговаривались, не понимая, что же будет дальше, я быстро открыла на YouTube советский мультфильм «Петух и краски».

Мультик «Петух и краски» рассказывал о забавном петушке, который однажды очутился на скотном дворе совсем без красок – просто чёрно-белый контур. Его сразу же начали дразнить, и петух решил отправиться в путешествие за красками, чтобы стать настоящим, ярким и заметным.

Он встречал Красную, Синюю и Жёлтую краски, которые помогали ему раскрасить перья. Но из-за маленькой ссоры между Синим и Жёлтым некоторые части его стали зелёными. Вернувшись на двор, раскрашенный и уверенный, петушок сумел сместить старого, сварливого чёрного петуха с лидерства. Новым хозяином двора стал весёлый, добрый и поющий герой, которого все полюбили.

Мультфильм учил детей важному – не внешность делает тебя сильным, а доброта, искренность и уверенность в себе.

Дети смотрели на экране, затаив дыхание, все 12 минут. Кто-то улыбался, кто-то тихо смеялся – было заметно, что им это нравится. И хоть мультик был немного смешным, он идеально подходил для начинающих художников: ведь после чёрно-белых линий всегда наступает время ярких красок.

– Итак, детишки, – улыбнулась я, когда мультик закончился, – до конца урока осталось ещё 20 минут. Давайте возьмём листок, который лежит у каждого на парте, и нарисуем одного из героев мультфильма. Вы можете выбрать любого, кто вам понравился. Главное – не торопитесь, потому что это задание я дам вам на дом, если не успеете на уроке.

Я включила на большом экране компьютера всех персонажей, а сама подошла к старой зеленой доске. Взяла мел и начала рисовать лисёнка из мультфильма. За пять минут уже очертила его туловище и голову, когда услышала тихий голосок:

– Белла Сергеевна, у меня не получается гребешок петушка, не могли бы вы помочь? – тихо попросила Милена.

Я отложила мел и подошла к ней. Петушок на её листе был действительно милым, только вот гребешок никак не получался. Я взяла карандаш из её тоненьких пальчиков и показала, как аккуратно рисовать волнистые линии гребешка.

Вдруг – длинный, пронзительный звонок прозвучал в школе. Хотя до окончания урока оставалось ещё семь минут. А за ним – резкий, пронзительный звук пожарной сигнализации.

Что-то не так.

Сквозь щель двери в класс начал проникать едкий запах дыма. Дети замерли, затем начали нервно переглядываться и волноваться.

Я быстро взяла себя в руки.

– Детишки, – спокойно, но твёрдо сказала я, – сейчас построимся парами. Возьмите свои вещи: ключи, телефоны, документы. Прикройте нос и рот рукавами. Спокойно, но быстро выходим из кабинета.

Дети послушно начали собирать свои вещи. Я открыла дверь, и ребята быстро, но организованно начали выходить из школы.

В коридоре меня схватила за руку Лариса Александровна – её глаза были напряжены. Это была моя первая практика, и я ещё никогда не сталкивалась с таким.

– Дети готовы? – спросила она. – Кабинет химии взорвался. Срочная эвакуация.

– Они выходят, – ответила я, следя за классом. – Никто не пострадал?

В этот момент к нам подбежала учительница химии – Энджел Витальевна. Глаза её были полны слёз, в них читался ужас и страх.

– Там… в классе… – она задыхалась, пытаясь сдержать слёзы.

– Что там, Энджел? – встревоженно спросила Лариса Александровна, схватившись за сердце.

– Юля Лисова осталась там… из 11-а класса. Она как обычно сидела на последней парте, – голос учительницы дрожал, – лампа упала рядом с ней, она без сознания… на парте.

У меня перехватило дыхание. Я схватила руку Ларисы Александровны, и, перебарывая панику, попросила:

– Пожалуйста, выведите детей из здания. Уходите сами. Я побегу к кабинету химии.

Она кивнула, понимая без слов – в моих глазах был адреналин и страх, которые поднимались к горлу.

Чем ближе я подходила к кабинету, тем густее становился дым. Глаза жгло, дышать становилось всё труднее. Сквозь серую дымку слышались голоса – это были Аня, Николас и Глеб. Они стояли у двери и отчаянно пытались дозваться Юли.

– Вы что здесь делаете? – громко спросила я.

Ребята были ошарашены, у Ани по щекам катились слёзы.

– Юля… она там… – кивнул на кабинет Глеб, голос срывался от тревоги.

– Сейчас идите к своему классу, на улицу, – твердо сказала я, – не хватало нам ещё жертв. Я помогу ей. Пожалуйста, уйдите.

Двое послушались и побежали прочь. Николас стоял неподвижно, и хотя в его глазах прятался испуг, он не торопился уходить. Я видела это – его беспокойство было искренним, но он всё ещё был рядом.

– Каков наш план? – спросил он, оглядывая густой дым в классе. Лампа, что стала причиной возгорания, лежала разбитой на полу, а огонь уже пожирал половину комнаты.

– Оставайся здесь, – ответила я коротко.

Я вошла в класс, прикрывая рот рукой. Едкий дым жег глаза и горло, почти как тогда, когда я впервые подошла сюда.

В углу я нащупала огнетушитель, но удержать его и одновременно пробираться через дым было непросто. Огонь полз по стенам, стремительно распространялся, и я боялась, что не успею.

Пена из огнетушителя прорезала путь, но облегчения почти не было – впереди надо было найти и поднять Юлю.

Когда я приблизилась к задней части класса, услышала кашель – это был её голос. Я была близко.

– Юля, – шепнула я, стараясь заглушить охрипший голос, – закрой рот и нос чем-нибудь, сейчас я помогу.

В голове не было ни страха, ни сомнений – словно невидимая сила повела меня вперёд. Я сама не понимала, откуда у меня взялся этот героизм. Никогда не думала, что смогу так, в реальности, рисковать ради кого-то. Но сейчас всё изменилось – моя жизнь словно повернулась к новому смыслу.

Юля лежала на парте неподвижно, её лицо было бледным, глаза закрыты. Я протянула руку и прощупала пульс – он был, хоть и едва ощутимый, словно слабый отголосок жизни.

– Держись, – тихо сказала я, – мы выходим отсюда.

Не теряя времени, осторожно закинула её руку за шею, пытаясь поддержать вес. Попросила Юлю помочь, и, словно почувствовав мою решимость, она чуть-чуть шевельнулась, поддержала себя.

Но тело её было лёгким и в то же время хрупким, словно таяло на моих руках. Я чувствовала, как она постепенно слабеет, готовая в любой момент упасть в бессознательное состояние.

Дым всё сильнее жёг глаза, и казалось, что каждое вдохновение – это борьба за жизнь.

С каждым шагом путь становился всё сложнее, но я не сдавалась. Выход из класса казался бесконечно далеким, и когда я наконец переступила порог, словно вырвавшись из самой пасти смерти, сердце чуть не выпрыгивало из груди.

Но на входе никого не было – Николаса, которого я оставила там, не было рядом.

Я почувствовала, как предательская слабость охватывает тело – ноги дрожат, руки тяжелеют, дыхание всё чаще и прерывистей. Я оставила огнетушитель, который почти не помогал в этой борьбе, и направилась к выходу.

Воздуха катастрофически не хватало, и в голове мелькали тёмные пятна.

Но вдруг, как спасительный луч в ночи, я услышала шаги – они становились всё громче, яснее, как будто кто-то протягивал руку помощи.

С облегчением и последним усилием я шагнула вперёд, но силы покинули меня в самый неподходящий момент – и я уже не могла бороться.

Тело не выдержало, и я рухнула в чьи-то крепкие, надёжные руки – пожарного, который с хладнокровием и заботой поднял меня, как дитя.