Человек без прошлого

– Когда? – вновь спросил он.

– Вчера. «Люфтганза-9». Спецрейс для дипломатических лиц, – ответил Ланц.

Рольф медленно опустил сигарету и сказал:

– Но… Краузе мне сказал, что они ещё проходят проверку.

Ланц нахмурился:

– Какая проверка? Их уже нет на Марсе.

Повисла тишина. Где-то в подсознании Рольфа начал вырисовываться узор – слишком чёткий, слишком страшный, чтобы быть правдой.

– Вы уверены? – спросил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Я сам видел, как их загружали в шаттл. – Ланц затянулся, выпустил дым колечком. – Странно, правда? Всё это дело с утечками, а их просто… отправили домой. И ещё я краем уха услышал о какой-то нашей операции, о которой Герр Краузе сказал фон Рихтеру… «Зимний ветер» что ли…

Рольф не ответил. Мысли неслись с бешеной скоростью. Краузе. Все нити сходились к нему. Это он докладывал Дитриху о «европейце» среди шпионов. Это он настаивал на том, что утечки идут из нейтральной зоны. Это он первым заподозрил самого Рольфа. И теперь… дипломаты, главные подозреваемые, просто исчезли. Без допросов. Без «Phenobarbital». Без обычной для СД жестокой тщательности. Как будто кто-то специально убирал свидетелей.

– Ланц… – начал Рольф, но тут же замолчал.

Офицер посмотрел на него, и в его глазах мелькнуло что-то – понимание? Предупреждение?

– Что? – переспросил он.

Рольф покачал головой и быстро ответил:

– Ничего.

Но внутри всё кричало. Если Краузе замешан в этом, то почему? Деньги? Идеология? Или что-то ещё? И главное – кто за ним стоит? Ланц бросил окурок, раздавил его своим каблуком.

– Ладно, мне пора. Документы ждут. – Он повернулся, но на секунду задержался. – Будьте осторожны, штурмбаннфюрер. На Марсе сейчас… совсем нездорово.

Рольф смотрел, как его фигура растворяется в полумраке. Остаток сигареты догорал у него в пальцах, но он уже не чувствовал ни вкуса, ни жара. Только одно осознание того, что он только что наткнулся на что-то огромное. Что-то, что могло разрушить всё. И если он прав… Если Краузе действительно предатель… То обергруппенфюрер Дитрих уже в смертельной опасности. А вместе с ним – и весь Рейх.

Рольф резко взглянул на часы. Цифры светились в полумраке кухонного выхода: 18:47. Сорок пять минут просрочки. Сердце ударило так, будто пыталось вырваться из груди. Дитрих не терпел опозданий. Никогда. Он швырнул окурок на землю, рванул к своей каморке за кухней, где оставил «Фольксфунк» на подзарядке. Рука схватила устройство, но экран оставался чёрным.

– Scheiße! – шёпотом воскликнул он.

Он ткнул кнопку включения. Ничего. Разрядился в самый нужный момент. Взгляд метнулся по комнате. Где-то здесь должен быть Stromspender – портативный аккумулятор, который японские техники называли «повербанком», а немцы дословно – «энергодателем».

Ящик. Полка. Ничего. Рольф рванул к общему складу, смахнув со лба пот. Фартук повара мешал, болтаясь на шее, но снимать его было некогда.

Там.

На полке с инструментами лежал стандартный армейский Stromspender Modell-9 – серый, угловатый, с гербом Рейха на корпусе.

Одним движением он воткнул кабель в разъём «Фольксфунка». Красный индикатор замигал, сигнализируя о начале зарядки. Слишком медленно.

Рольф закусил губу, наблюдая, как на экране наконец появляется логотип – орёл со свастикой. 1%… 3%…

– Быстрее, verdammt noch mal! – кричал он на устройство.

7%… Этого должно хватить.

Пальцы дрожали, набирая зашифрованный канал Дитриха. Экран погас на секунду, а затем замигал значок соединения. «Verbindung wird hergestellt…» . Рольф замер. На этом всё. Теперь оставалось только ждать. Ждать и молиться, чтобы Дитрих не успел выслушать доклад Краузе.

…

Обергруппенфюрер Мартин Дитрих стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как последние лучи заходящего солнца окрашивают шпили Рейхсканцелярии в кроваво-красный цвет. В руке он сжимал бокал шнапса – не пил, просто ощущал холод стекла на своей ладони.

Где доклад Винтера? Он бросил взгляд на часы. Уже 30 минут задержки. Непохоже на Рольфа. Внезапно раздался резкий звонок домашнего провода – старого, аналогового, проведённого ещё при Гиммлере специально для таких разговоров, которые не должны были проходить через ретрансляторы.

Дитрих нахмурился. Звонил только оберстгруппенфюрер Шнайдер. И звонил только когда дело было грязным. Он медленно поднял трубку.

– Дитрих, – сказал он.

– Хайль Гитлер, Мартин. – Голос Шнайдера звучал неестественно ровно, почти механически. – Краузе только что доложил. Дипломатов на Марсе больше нет.

Дитрих замер.

– Объясните, – сказал он.

– Он отправил их на Землю. Вчера. Без согласования. Без допросов, – коротко, но чётко объяснил Шнайдер.

Наступила тишина. Дитрих почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Он что, с ума сошёл? – спросил он.

– Нет. – Шнайдер сделал паузу. – Он их прикрывает.

Дитрих резко сжал трубку и спросил:

– Есть ли на это какие-то доказательства?

– Пока нет. Но… – Шнайдер взял паузу.

В этот момент где-то в системе связи раздался слабый щелчок. Прослушка? Шнайдер тут же сменил тему:

– Как там ваши дочери? Готовятся к экзаменам?

Дитрих понял намёк и переключился:

– Да. Гертруда волнуется.

– Передайте ей, что иногда… самые тихие ученики знают больше всех, – сказал Шнайдер.

Намёк был прозрачен. Краузе уже действует. И он не один. Дитрих бросил взгляд на экран «Фольксфунка» – он лежал на столе, мёртвый, без признаков входящих вызовов. Где чёрт возьми Винтер?!

– Я понял, – сухо сказал он. – До завтра. Хайль Гитлер!

Трубка легла на рычаг с глухим стуком. В этот момент экран «Фольксфунка» наконец загорелся. «Eingehender Anruf: Sturmbannführer Winter» . Дитрих медленно потянулся к устройству. Теперь всё зависело от того, что скажет Рольф. И успеет ли он сказать это до того, как Краузе замкнёт петлю.

Дитрих резко схватил «Фольксфунк», его пальцы сжали устройство так, что корпус затрещал. Голограмма Рольфа вспыхнула в воздухе – бледная, размытая из-за слабого сигнала, но в глазах штурмбаннфюрера читалась та самая холодная ясность, которую Дитрих узнал бы среди тысяч.

– Хайль Гитлер, герр обергруппенфюрер! – голос Винтера был резким, сдавленным, будто он говорил сквозь зубы.

– Хайль Гитлер, Рольф. Ты опоздал. На тридцать семь минут, – Дитрих произнёс это ровно, но в каждом слове чувствовалась сталь.

– Прошу прощения, обергруппенфюрер. Связь… технические неполадки. Но это не главное. Я должен доложить о ситуации. Срочно, – вопил в трубку Рольф.

Дитрих медленно опустился в кресло, его глаза сузились.

– Говори, – сказал он.

Рольф сделал резкий вдох, его голос стал чётким, как доклад на плацу:

– Господин обергруппенфюрер, оберштурмбаннфюрер Краузе – предатель. Он организовал утечку данных японцам, использовал дипломатический корпус как прикрытие, а теперь устраняет свидетелей.

Дитрих не дрогнул, но его пальцы начали медленно барабанить по ручке кресла.

– Каковы доказательства? – спросил он.

– Дипломаты. Фон Рихтер, Брандт, Шольц, все, кто имел доступ к военным протоколам. Краузе заявил, что они проходят проверку, но он уже отправил их на Землю. Спецрейсом. Без допросов. Без санкций СД, – быстро отвечал Рольф.

– Откуда тебе это известно? – спросил Дитрих.

– Гауптштурмфюрер Ланц. Из штаб-квартиры СС на Марсе. Он видел, как их грузили в шаттл, – отвечал Винтер.

Дитрих усмехнулся, но в его глазах не было ни капли веселья.

– Удобно. Ты хочешь сказать, что мой лучший оперативник на Марсе вдруг узнаёт, что начальник марсианского отдела СД – предатель, от какого-то гауптштурмфюрера? – усмехнулся Дитрих.

Рольф не сдавался и продолжал:

– Он не «какой-то». Ланц работал в аналитическом отделе. Он видел документы. Краузе специально подставил меня, чтобы отвлечь внимание. Он знал, что вы заподозрите меня – беженца, славянина по происхождению.

Дитрих замер.

– Кто ещё знает о твоём происхождении? – спросил он.

– Только вы. Герр Фалькенберг. И, возможно, Шнайдер. Но Краузе должен был догадаться. Он видел моё досье, – отвечал Рольф.

Дитрих резко встал, его тень перекрыла голограмму.

– Ты предлагаешь мне поверить, что Краузе, кавалер Рыцарского креста, офицер с двадцатилетним стажем, вдруг решил продать Рейх японцам? – возмущённо спросил он.

– Не «вдруг». – Голос Рольфа стал тише, но от этого только опаснее. – Он действовал системно. Сначала утечки данных. Потом – намёки на «европейца» среди шпионов. Затем – подозрения в мой адрес. Всё, чтобы вы смотрели не туда.

Дитрих медленно прошелся по кабинету, его сапоги глухо стучали по дубовому полу.

– А зачем? Что он получает? Деньги? Власть? – спрашивал обергруппенфюрер.

– Выживание. – Рольф сделал паузу. – Он знает, что война неизбежна. И он думает, что Рейх её проиграет.

Тишина. Даже через помехи связи было слышно, как Дитрих резко сжал кулаки.

– Ты осознаёшь, что только что назвал офицера СС пораженцем? И что наш разговор записывает СД? – спрашивал Дитрих.

– Я осознаю, что говорю правду. – Рольф не отводил взгляда. – Проверьте его контакты. Финансы. Особенно – связь с японскими дипломатами.

Дитрих резко развернулся к столу, схватил папку с грифом «Geheime Reichssache» и швырнул её перед голограммой.

– Я то уже проверил. Всё чисто, – сказал он.

– Значит, он умнее, чем мы думали. – Рольф никак не сдавался. – Но есть один момент.

– Какой? – спросил обергруппенфюрер.

– Операция «Зимний ветер», – ответил Рольф.

Дитрих замер.

– Откуда ты знаешь это название, Рольф? – изумлённо спросил он.

– Ланц слышал, как Краузе сказал это фон Рихтеру перед отправкой, – ответил Винтер.

Дитрих резко схватил «Фольксфунк», его голос стал опасным шёпотом:

– «Зимний ветер» – кодовое название плана по ликвидации высшего командования СД в случае мятежа.

Рольф побледнел даже через голограмму.

– То есть… – начал он.

– То есть Краузе не просто предатель. – Дитрих медленно выпрямился. – Он готовит государственный переворот.

Наступила тяжёлая пауза.

– Что прикажете делать, герр обергруппенфюрер? – спросил Рольф.

Дитрих резко наклонился к экрану:

– Во-первых, молчать. Ни слова Шнайдеру. Никому. Во-вторых, продолжай играть роль. Если Краузе заподозрит, что ты знаешь…

– То я мёртв, – закончил Рольф.

– Хуже. Он использует тебя, чтобы добраться до меня. – Дитрих провёл рукой по лицу. – В-третьих…

Он замолчал, его взгляд упал на портрет Гитлера на стене.

– В-третьих, готовься к худшему. Если Краузе уже запустил операцию «Зимний ветер», то скоро начнётся охота. На всех нас, – продолжил Дитрих.

Рольф кивнул и сказал:

– Я понял.

– И, Рольф… – Дитрих внезапно смягчился. – Если это конец…

– Это не конец, господин обергруппенфюрер, – Рольф резко прервал его. – Это война. И не между Рейхом и япошками.

Дитрих усмехнулся:

– Вы всё ещё идеальный солдат, штурмбаннфюрер.

– Нет. – Рольф посмотрел ему прямо в глаза. – Я просто не забыл, кому служу.

Дитрих медленно поднял правую руку в нацистском приветствии и воскликнул:

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер, – ответил тем же с улыбкой Дитрих.

Связь прервалась. Дитрих остался стоять в темноте кабинета, его тень растянулась по стене, как предвестник бури. Где-то в Берлине уже звонил телефон. Где-то на Марсе Краузе отдавал приказы. А война, о которой они так долго говорили, наконец начиналась. Но не та, которую они ждали.

…

Рольф ворвался в квартиру Аяко, как ураган – дверь захлопнулась за ним с грохотом, его дыхание было прерывистым, а глаза дико блестели в полумраке прихожей. Он даже не успел снять сапоги, просто рухнул перед ней на колени, обхватив её тонкую талию так крепко, будто боялся, что её унесёт ветром.

– Я не могу… – его голос сорвался на хрип, слова застревали в горле, как осколки. – Я больше не могу, Аяко…

Она не испугалась. Не оттолкнула. Просто опустилась рядом с ним на пол, обняла его голову руками, прижала к своей груди, где стучало ровное, тёплое сердце.

– Ты можешь, – прошептала она, целуя его в макушку. – Потому что я с тобой.

И тогда он сломался. Слёзы хлынули горячими, солёными потоками, смывая всю ту ложь, всю боль, все годы, когда он не имел права плакать. Он дрожал, как загнанный зверь, а её пальцы медленно гладили его волосы, спутанные от марсианского ветра.

– Всё хорошо… – её голос был тихим, как шелест листьев. – Я здесь. Я никуда не уйду.

Он поднял на неё залитые слезами глаза – и впервые за долгие годы не стыдился своей слабости.

– Почему ты… почему ты вообще со мной? – прошептал он, сжимая её руки. – Я же… я же ничего не стою.

Аяко рассмеялась – лёгким, звонким смехом, который звучал, как колокольчик в пустыне.

– Глупый, – она прикоснулась к его щеке. – Ты стоишь больше, чем все звёзды на небе.

Он закрыл глаза, чувствуя, как её пальцы стирают следы слёз.

– Я не знаю, как это… – он запнулся. – Каково это – быть любимым…

– Никто не знает, пока не попробует, – улыбнулась она и потянула его за собой на диван.

Он лёг головой ей на колени, как уставший ребёнок, а её пальцы медленно водили по его вискам, снимая напряжение, которое копилось годами.

– Знаешь, я однажды гадала на камнях, – вдруг сказала она, глядя в потолок.

– Как доктор Сато? – слабо улыбнулся он.

– Да. Я спрашивала… в чём смысл моей жизни, – ответила девушка.

– И? – спросил Рольф.

– Камни дали мне только один ответ, – отвечала Аяко.

Она наклонилась к его уху и прошептала:

– «Любовь».

Рольф замер и вновь спросил:

– И что это значит?

– Абсолютно всё. – Она улыбнулась. – После этого я поняла: если в мире есть хоть что-то настоящее – это она. Любовь. К людям. К звёздам. К жизни.

Он перевернулся, чтобы видеть её лицо, и вдруг осознал, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее.

– Ты… ты готова любить весь мир? – спросил он.

– Нет. – Она покачала головой. – Только тебя.

И тогда он рассмеялся – по-настоящему, без фальши, без боли.

– Мне так повезло… – он прижал её ладонь к своим губам. – Так безумно повезло, что ты есть.

– Ну вот, уже лучше, – она щёлкнула его по носу.

– Я серьёзно! – он сел, всё ещё держа её руки. – Ты… ты как солнце. Как воздух. Как то, без чего нельзя жить.

– Ого, какой ты поэт, Рудольф, – засмеялась она, но глаза её светились.

– Я не шучу. – Его голос стал тише, но твёрже. – Ты спасла меня. Даже не зная этого.

– Значит, мы квиты. – Она прижала его ладонь к своей щеке. – Потому что ты тоже спас меня.

– Когда?! – непонимающе спросил Винтер.

– Каждый день, – улыбнулась девушка.

Он не нашёл слов. Просто притянул её к себе, обнял так крепко, как только мог, и закрыл глаза, вдыхая её запах, как марсианский рассвет, как надежду, как дом.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

– Я знаю, – улыбнулась Аяко.

– Я никогда не говорил этого раньше… никому… – сказал Рольф.

– Теперь говори чаще, – усмехнулась девушка.

Он рассмеялся снова – и в этот момент понял, что счастье – это не что-то далёкое и недостижимое. Оно здесь. В её руках. В этом «люблю». И даже если завтра мир рухнет, даже если война уже на пороге – ничто не отнимет у него этот момент. Никогда. Она целовала его в лоб, в щёки, в губы, шепча что-то нежное и тёплое, а он верил каждому слову, как молитве. Потому что если камни сказали ей, что смысл – в любви… то он готов был поверить в это всей душой.

Утро на Марсе было не таким, как на Земле. Здесь не было птиц, чьи трели будили бы их в лучах восходящего солнца, не было шума листвы за окном, не было даже настоящего рассвета – только плавное загорание купольных светильников, имитирующих земной день. Но для них это было их утро – особенное, согретое теплом друг друга.

Рольф первым открыл глаза. Его взгляд сразу же нашёл Аяко – она спала, прижавшись к его плечу, её чёрные волосы растрепались по подушке, а губы слегка шевелились, будто она что-то бормотала во сне. Он улыбнулся, не в силах сдержать это глупое, радостное чувство, которое переполняло его с самого вчерашнего вечера.

– Проснись, – он коснулся её носа кончиком пальца. – Солнце уже встало.

– Лжец, – она зажмурилась, не открывая глаз, но губы её дрогнули в улыбке. – Здесь нет солнца.

– Есть, – он приподнялся на локте, наклонился и поцеловал её в уголок рта. – Ты же знаешь, что я всегда говорю правду.

– Ещё один миф о тебе, – она раскрыла глаза – тёмные, тёплые, чуть насмешливые. – Ты же профессиональный лгун у меня.

– Бывший, – он провёл рукой по её щеке. – Теперь я просто повар. И твой…

– Мой что? – улыбнулась девушка.

Он замялся, вдруг осознав, что не знает, как назвать то, что между ними.

– Мой неловкий немец, – она выручила его, смеясь, и потянулась, чтобы обнять его за шею.

Они лежали так ещё несколько минут, не говоря ни слова, просто чувствуя дыхание друг друга, тепло кожи, лёгкость, которая, казалось, разлилась по всему телу.

– Нам пора на работу, – вздохнула Аяко, но не двигалась.

– Ещё пять минут, – попросил он, прижимая её к себе.

– Ты же всегда такой пунктуальный, герр Майер, – с сарказмом пробормотала Аяко.

– А ты меня развращаешь, – ответил таким же голосом Рольф.

Она рассмеялась, и этот звук заполнил комнату, как самая красивая мелодия.

Они вышли на улицу, держась за руки. Марсианское «утро» было прохладным, даже под куполом, и Аяко прижалась к нему, пряча нос в складках его тёплого свитера.

– Ты пахнешь корицей, – сказала она.

– Это потому, что я вчера пёк штрудель нашему любимому «генералишке», – ответил Рольф.

– А ещё ты пахнешь… она принюхалась, кривя нос, – рыбой, – усмехнулась Аяко.

– Спасибо, дорогая, – он скривился, но улыбка выдавала его. – Ты умеешь делать комплименты.

– Я стараюсь, – засмеялась девушка.

Они шли медленно, не торопясь, хотя оба знали, что уже на грани опоздания. Но сегодня им было плевать. Сегодня весь мир мог подождать.

– Слушай, а если бы у нас была своя ферма… – начал Рольф совершенно неожиданно.

– Ферма? – она подняла брови. – Ты хочешь разводить коров здесь, на Марсе?

– Нет, я… он замялся, нелепо жестикулируя. – Ну, там… теплицы. С овощами. Или… я не знаю, может, грибы.

– Грибы? – она фыркнула. – Ты представляешь, как это звучит? «Рудольф Майер, бывший нацист, теперь выращивает шампиньоны»?

– А что? Грибы – это серьёзно! – воскликнул Рольф.

– О боже, – она закатила глаза, но смеялась. – Ладно, пусть будет ферма. Но только если ты будешь доить марсианских коз.

– Каких коз?! – смутился он, не скрывая улыбки.

– Ну, мы же их генетически модифицируем! Пусть будут с шестью ногами и светящимися глазами, – ответила Аяко.

– Ты сошла с ума, – усмехнулся Рольф.

– Это ты начал! – воскликнула девушка.

Они остановились посреди улицы, смеясь, как два дурачка, и прохожие оглядывались на них, но им было всё равно.

– Ладно, ферма – это в будущем, – сказала Аяко, снова беря его за руку. – А пока…

– А пока нам надо идти на работу, – закончил Рольф.

– Угу. Ты – резать лук, а я – спасать мир, – подколола девушка и засмеялась.

– Справедливо, – усмехнулся в ответ Рольф. Он совершенно не обижался.

Они расстались у дверей лаборатории, но не сразу.

– Ты вечером свободна? – спросил он, не отпуская её руку.

– А у тебя есть планы на меня? – засмеялась Аяко.

– Ну… я подумал, может, сходим куда-нибудь… – ответил Рольф, покраснев.

– Куда? – она склонила голову набок.

– Не знаю. Может… в тот сад, у восточного купола? – махнул рукой повар.

– Там же только кактусы, – сказала Аяко.

– Ну да. Но… они красивые, – растерялся Винтер.

Она посмотрела на него так, что у него защемило в груди.

– Знаешь что? Давай просто останемся у меня дома. Я приготовлю нам ужин, – улыбнулась девушка.

– Ты? – он притворно ужаснулся.

– Ну да! Я умею! – усмехнулась она.

– Аяко, в прошлый раз ты подожгла тофу! – гоготал Рольф.

– Это был творческий эксперимент! – смеялась в ответ Аяко.

Он засмеялся, потрясённый её уверенностью, и, наконец, сказал:

– Ладно. Но только если я буду контролировать процесс.

– Значит, договорились, – она встала на цыпочки, поцеловала его в щёку и исчезла за дверью лаборатории, оставив его стоять с глупой улыбкой на лице.

Они оба знали, что мир вокруг не идеален. Что война где-то там, за куполами. Что их жизни висят на волоске. Но в этот момент, пока они шли на работу, смеялись над глупостями и строили планы на вечер… они были счастливы. И этого им было достаточно.

Рольф стоял у разделочной доски, механически нарезая овощи, но его мысли были далеко. Он чувствовал себя странно, будто бы, проснулся после долгого сна. Вчерашняя ночь с Аяко, их разговоры, её объятия – всё это казалось каким-то чистым, почти священным откровением. Он вдруг осознал, что впервые за долгие годы не проснулся с ощущением тяжести в груди. Не было привычного страха, нетерпеливого ожидания, когда же закончится этот бесконечный день. Он просто… был.

Нож в его руках на мгновение замер. Как так? Всю свою сознательную жизнь он существовал в двух состояниях – либо в режиме боевой готовности, когда каждая мышца была напряжена, либо в полной апатии, когда единственным желанием было исчезнуть. Но сейчас… Сейчас он ловил себя на том, что слушает – действительно слушает – как по кухне разливается смех поваров, как шипит масло на сковороде, как за окном гудит вентиляция. Он слышал жизнь. И она больше не казалась ему фоновым шумом.

Он взглянул на свои руки – те самые руки, которые столько лет знали только оружие, боль, смерть. Теперь они резали овощи для супа. И это было нормально. Более того – это было хорошо. Он вдруг вспомнил, как Аяко вчера взяла его ладонь в свои и просто держала, без слов, без требований. Как будто он был достоин этого прикосновения. Как будто он… заслужил это.

Где-то внутри, в той самой глубине, где годами копилась пустота, что-то дрогнуло. Он не мог назвать это счастьем – слово казалось слишком громким, слишком чужим. Но это было тепло. Тихое, едва уловимое, как первый солнечный луч после долгой зимы. Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это чувство.

Повар рядом с ним что-то сказал, и Рольф автоматически кивнул, даже не вникая в смысл. Он думал о том, что, возможно, жизнь – это не то, что с тобой происходит, а то, что ты чувствуешь. И если это так… то вчерашняя ночь стала его первым настоящим днём. Без выстрелов. Без лжи. Без масок. Просто он и она. И этого было достаточно, чтобы наконец-то проснуться.

Рабочий день для Винтера впервые пролетел так быстро. Вот уже последние посетители уже покинули кухню, когда дверь снова распахнулась. Рольф, протиравший стол влажной тряпкой, даже не успел поднять голову – удар в солнечное сплетение сбил дыхание, заставив согнуться пополам. Он рухнул на колени, хватая ртом воздух, который словно превратился в раскаленное железо.

– Оберштурмбаннфюрер Краузе разочарован, штурмбаннфюрер, – произнёс мужчина.

Голос звучал сверху – спокойный, почти вежливый, с легким саксонским акцентом. Через пелену боли Рольф различил полированные сапоги и край серого плаща. Когда он поднял голову, перед ним стоял высокий мужчина с лицом, словно высеченным из гранита – ни морщин, ни эмоций, только холодные голубые глаза, изучающие его, как хищник добычу.

– Каждый… ваш… вдох… записан… – мужчина медленно достал из кармана миниатюрное устройство, знакомое Рольфу до боли – модифицированный «Фольксфунк» с расширенным модулем прослушки. – Вы контактировали с врагом. С японской учёной. Обсуждали… – он сделал паузу, губы искривились в подобии улыбки, – фермы и не только.

Рольф попытался встать, но сапог прижал его плечо к полу.

– Не торопитесь. Мы не арестовываем. Пока, – сказал мужчина.

Кровь стучала в висках, смешиваясь с мыслями, которые теперь неслись в панике: как? когда? сколько они знают? Он всегда проверял устройство, всегда…

– Встроено в процессор на заводе, – будто читая его мысли, незнакомец бросил «Фольксфунк» на пол, где тот разлетелся на куски. – Слышали всё. Каждое слово. Каждую… измену.

Рольф сглотнул. В горле стоял ком – не от страха, а от ярости. Они слышали. Слышали, как Аяко говорила ему «люблю».

– Клянись, – мужчина внезапно наклонился, вцепившись пальцами в его челюсть. – Клянись перед фюрером, что это больше не повторится. Что ты никогда больше не увидишься со своей японской шлюхой. Иначе…

Он достал пистолет, медленно провел холодным стволом по виску Рольфа.

– Завтра утром твоя голова будет висеть на воротах колонии. А твоя японка отправится в лаборатории «Аненербе», – угрожал мужчина.