Мы всего лишь осколки

– В таком случае ты ничего не теряешь, ты просто уже не помнишь ее вкуса.

– Ну, это как сказать.

– Ладно, извини, нам надо идти, отвозить все это, – я машу рукой в сторону Снежаны, которая уже закрыла клубнику сверху тканью и упаковывает коробки с пирожными в сумку.

– Давай я отвезу вас, я на машине.

– Не надо, это далеко, – еще чего, я не хочу снова оказаться с ним в машине один на один, – нам надо в центр.

– Могу и в центр отвести.

– Тебе что, совсем нечем заняться?

– Совсем, а лежать и плевать в потолок уже поднадоело.

Я нехотя соглашаюсь. Главным образом потому, что боюсь выпускать его из виду. Если он действительно шпион, то лучшего момента изучить дом и представить нельзя. Нас с Машей не будет, Сашка ушел пасти коз, а Натусик и Карина будут в саду, Снежана болтает с мамой на кухне, и они вряд ли заметят, если кто-то будет рыскать в доме.

Машутка в восторге! Она улыбается до ушей и устраивается на заднем сиденье, где я пристегиваю ее ремнем безопасности, предварительно положив подушку под попу, а рядом размещаются коробки с пирожными и корзинка клубники.

Я сажусь на переднее сиденье и пристегиваюсь. Костя устраивается на водительском месте и заводит машину. Мы трогаемся, и он снова нажимает кнопку, и все замки в машине щелкают. Я холодею.

Машутка на заднем сиденье весело лепечет и крутится во все стороны. Костя смеется, беззаботно болтая с Машуткой, а моя рука начинает медленно скользить в сумочку к верному другу.

Костя поворачивается ко мне на светофоре:

– Что ты так напряглась?

– Зачем ты закрыл двери? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Сейчас я отвезу вас в лес, а сам съем клубнику и пирожные.

Машутка хохочет:

– Возьми меня в долю!

– Идет, – смеется он.

Моя сестра готова бросить меня ради пирожного, отмечаю я в голове.

– И все же зачем?

– У тебя какая-то паранойя насчет закрытых дверей? У нас в машине ребенок, а дети шаловливы, еще откроет дверь ненароком.

Это очень разумно. Наверное, просто я схожу с ума.

– Ты легко можешь открыть свою, если хочешь.

И я действительно тяну вверх маленькую штучку, и замок щелкает, и меня немного отпускает.

– Сейчас-то чего ты так боишься? – спрашивает Костя.

Я отвечаю то, что первым приходит мне в голову.

– Вдруг ты шпион.

Костя хохочет.

– У тебя-то мне что тогда надо? Рецепт пирожного?

– Нет, – я пожимаю плечами, – не знаю.

– Для шпиона, мне кажется, я довольно приметный, ты не находишь?

– Человек в майке, шортах и сланцах? Нет.

Он хмурится:

– Я имел в виду не это.

Я поняла, что он имеет в виду. Он чертов красавчик, но этого-то я ему не скажу.

Костя включает музыку, и всю оставшуюся дорогу они с Машуткой подпевают песням и смеются. Ему почему-то очень нравится ее восторг, и я просто наблюдаю за ними.

Первым на сегодня – двор Александры Алексеевны. Ей достанется два пирожных, а женщине из второй квартиры я занесу клубнику. Мы останавливаемся перед калиткой и выходим из машины.

Костя достает корзинку по моему указанию и одну коробку с пирожными и собирается идти с нами.

– Нет-нет, – качаю я головой, – ты останешься здесь.

– Почему? – удивляется он, – корзина тяжелая, я помогу.

За меня причину с детской простотой объясняет Машутка:

– Ты большой, очень большой, с тобой мы не получим монетки.

Мне становится неудобно от такого объяснения, но оно правдиво.

Костя заминается, но протягивает корзину и коробку мне, и я звоню в домофон. Калитка открывается, и мы заходим внутрь. Идем по дорожке вперед, и я оборачиваюсь. Вижу, как Костя ссыпает мелочь в протянутую руку той нищенки с фальшивым ребенком. Идиот! Шпион бы догадался, что ребенок не настоящий! Нищенка тут же убегает, и мы идем дальше.

Разносим все, и Машутка получает пригоршни монет. Возвращаемся к машине и едем дальше. Развозить пирожные на машине – одно удовольствие, а когда на обратном пути Костя покупает нам по большому рожку мороженого, я ловлю себя на мысли, что тоже улыбаюсь без всякой причины, совсем как Машутка.

Дома мы обедаем, и Костя занимает место в гамаке. Я беру секатор и щелкаю лишние листья на винограде. Сейчас жарко, но на улице в тени деревьев все же лучше, чем дома. Вижу, как к нам крадется Снежана, и точно знаю, чего она хочет. И действительно, через пару фраз она спрашивает:

– Можно на танцы сегодня?

– Нет.

– Но почему? – возмущается она.

– Потому. Я тебе уже объясняла.

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – канючит она.

– Нет.

– Но тебе самой было бы неплохо сходить на танцы, – она глазами показывает на Костю. Он лежит, прикрыв глаза и положив руки под голову.

– Я не хочу!

– Тебе нужно, – парирует Снежана, – что ты будешь там вспоминать?

– Все, что было здесь, и танцы – это не важно.

Сестра закатывает глаза и, к моему ужасу, идет к Косте.

– Кх-Кх, – прочищает она горло, и он лениво открывает глаза. – Почему бы тебе не позвать Настю сегодня на танцы?

– Интересное предложение, – произносит он, – тебе-то это зачем? Я позову ее, а не тебя.

– Если пойдет она, смогу пойти и я.

– А-а, – протягивает Костя и смотрит на меня.

– Ну так позовешь?

– Нет.

Энтузиазм сестры пропадает.

– Почему? – удивляется она.

– Твоя сестра зануда, никуда не хочет. Хочет только маниакально секатором щелкать.

– Я не зануда и щелкаю, потому что надо!

– Ну конечно!

– Пристали ко мне со своими танцами! Ладно, пошли!

И через три часа мы уже идем на танцы. Подруги моей сестры сегодня не возражают против моего присутствия. Вместо возмущения они часто оглядываются на меня и перешептываются. Еще бы! Я не просто иду на танцы, а иду с мужчиной, и он держит меня за руку, и наши пальцы переплетены. Я не убираю руку, мне нравятся их завистливые взгляды, и сама рука дарит спокойствие, хотя я еще до конца не решила: шпион он или нет. Костя уже переоделся в нежно-голубую рубашку и темные брюки, а на мне легкомысленный цветочек. Представляю, как мы смотримся вместе, так что пусть позавидуют, они же всегда считали меня занудой.

Мы приходим на танцы и танцуем несколько композиций подряд. Мне нужно в туалет, и я оставляю Костю, а когда возвращаюсь, подхожу не сразу, рассматриваю его сквозь тонкую деревянную решетку, отделяющую вход в туалетные комнаты от основного пространства кафе и танцплощадки.

Он стоит совсем рядом, но не видит меня. Кто же он? Молодой, красивый, целый, я не заметила на его теле ни одного изъяна, ни следа от пули или осколка снаряда. У него хорошие манеры, что тоже удивительно для человека, который уже восемь лет там. Он ладит с моими сестрами и Сашей, ему даже удалось поладить с мамой и, что самое удивительное, понравиться мне. А мне не так просто понравиться. Но есть в нем что-то такое, что меня настораживает, пугает. И потом, он говорит, что вырос в этом городе, но пропадает у меня дома, не встречается ни с кем. Не называет имени сестры, она просто «сестра» и о себе тоже почти ничего не рассказывает. Так, может, он всё-таки шпион?

И тут происходит неожиданное. К нему подходит мужчина:

– О, брат, ты здесь? Я уж думал, куда ты пропал!

Мужчина черноволос и смугл, и «брат» – просто обращение. Они приятельски обнимаются.

– Да вот, решил отдохнуть немного. Ты как?

– Тоже отдыхаю. Шальная пуля, брат, зашла сюда и вышла отсюда.

– О-о! Да ты везунчик.

– Ага, месяц в больничке, но уже как новенький. В понедельник отбываю. Ты когда?

– Я только приехал, не знаю пока точно.

– Понимаю, брат, понимаю. Может, завтра бухнем? Я в квартире на Носовкой, той на третьем этаже, ну ты помнишь.

Костя кивает, и я не понимаю, он помнит или согласен.

– Может, сейчас пойдем? Мы с Русиком там девочек классных сняли, тебе тоже хватит. Выпьем, посидим, все дела.

Костя качает головой и смеется.

– А, брат, понял, понял. Все, ухожу, до скорого.

Не знаю почему, но этот разговор меня успокаивает. Его знает кто-то еще, не только я. И он с ним не пошел к девочкам. Я наконец выдыхаю и расслабляюсь. Он не шпион, и чертежи его не интересуют.

Мы танцуем, болтаем и смеемся, снова пьем сок в баре, а после еще танцуем. Мне весело и хорошо, никогда бы не подумала, что танцы – это так здорово. Меня даже не смущает, что, танцуя, он прижимает меня к себе, я и сама прижимаюсь ближе.

Мы идем домой, и Снежана скрывается за калиткой. На удивление, сегодня она меня не особо волнует, совсем не волнует. Мы с Костей останавливаемся у калитки. Домой я не спешу. В голову приходит шальная мысль – мы могли бы посидеть еще в саду и поболтать. Я быстро отгоняю эту мысль в сторону. Нужно попрощаться и идти. Я хорошая девочка, старшая сестра. Я сейчас пойду домой, а он пойдет к себе домой.

Я облокачиваюсь спиной на калитку, собираюсь с духом, чтобы уйти. А он облокачивается на нее одной рукой, нависая надо мной. Второй по-прежнему держит меня за руку. Я поднимаю лицо и секунду смотрю ему в глаза. Он наклоняется, и его губы касаются моих губ, но не легко, как прежде, а настойчиво и жадно впиваются в меня. Его губы раздвигают мои, и язык проскальзывает внутрь. Я не сопротивляюсь и отвечаю, подаюсь вперед. Он целует меня достаточно долго для того, чтобы я уже и забыла о том, что я хорошая девочка, а когда отстраняется, я не хочу его отпускать, но он говорит:

– Пока, я лучше пойду уже.

Я не могу ничего сказать и лишь киваю. Стою и смотрю, как он уходит. На углу оборачивается и машет мне рукой: «Пока».

Глава 5

Костя приходит с самого утра и в субботу, и в воскресенье, и три следующих дня тоже. Валяется в гамаке, развозит со мной и Машуткой пирожные и клубнику, играет с бусинами, учит Сашку блокировать и наносить удары, беседует с мамой, он даже помогает ей спуститься по ступеням во двор. А я понимаю, что его присутствие меня успокаивает, оно мирит меня с настоящим, и я больше не маньяк, который боится хоть на секунду остановиться, а человек, девушка, которая влюбленными глазами наблюдает за парнем. По вечерам мы ходим в кино, на танцы и на набережную, где долго сидим и наблюдаем закат. Целуемся. По вечерам мы много целуемся. Целуемся и днем в саду, когда тихо и никого нет рядом. Неужели все это происходит со мной? Неужели я действительно могу влюбиться? Я, расчетливая и холодная, которая вечно всеми командует, возглавляя большую семью.

Но наступает четверг, и я вспоминаю, почему должна быть расчетливой и холодной. Костя не приходит с утра, я знаю: он и не должен прийти сегодня. Ему надо в штаб. Мне тоже. Не в тот, который ему, а в другой. Честно говоря, я даже не знаю, в какой надо ему. Мне надо на последнюю явку в военкомат, где я получу свою карту и назначение, в котором будет написано, когда и куда мне явиться с вещами.

На ватных ногах я еду в военкомат. Заполняю еще какие-то документы и сижу в нескончаемой очереди. В коридоре шумно и даже весело, и я получаю пару непристойных предложений от сидящих там парней. Не замечаю их совершенно. Сосредоточиваюсь на том, чтобы не дрожать. Мне страшно, очень-очень страшно. И когда девушка за компьютером протягивает мне мое личное дело и листочек, приветливо улыбаясь, я не нахожу в себе сил улыбнуться в ответ. Вместо этого роняю протянутую папку и трясущимися руками поднимаю ее.

Я боюсь. Очень сильно боюсь. И пока еду в метро, прокручиваю в голове все самые ужасные сценарии. Смотрю на листочек и сжимаюсь еще сильнее. Две недели. У меня осталось всего две недели, и все будет кончено. Я больше не увижу ни бусин, ни Снежану с Сашей, ни маму. Костю тоже. Я никогда его больше не увижу.

Выхожу из метро и не замечаю накрапывающий дождик. Только в колодце многоэтажек обращаю на него внимание. Что же я творю! Документы же мокнут, а я и так еду на «самое дно». Я захожу под козырек подъезда и стою там. Дождь становится сильнее, и вот уже льет настоящий ливень, так что в двух метрах ничего не видно.

Я рассматриваю документы. Они намокли не сильно, мой белый легкий сарафан тоже. Все хорошо. Дождь кончится, и я дойду до дома. Все хорошо, главное – дышать. Я уже чувствую это маниакальное чувство: мне просто необходимо чем-то заняться, как-то занять руки, чтобы не думать. Я открываю документы и начинаю изучать. Не могу занять руки, займу голову. Тут мои имя, фамилия и отчество. Код из цифр, один, второй, третий. Я запоминаю их все с легкостью, особенно тот, который самый последний – десятизначный номер военной базы, куда меня направляют, и у меня появляется иллюзия, что я хоть как-то контролирую ситуацию.

Дождь стихает, и ко мне под козырек врывается Костя.

– Сама пришла, – смеется он и жадно целует меня в губы, а я отвечаю на поцелуй.

Я не замечаю, как мы заходим в подъезд и поднимаемся на второй этаж. Целуемся и обнимаемся на каждой ступеньке. Он открывает дверь, и мы вваливаемся внутрь. Мои документы, сумочка и его вещи летят на пол. Мы не прекращаем целоваться и по стене добираемся до комнаты. Я совершенно не обращаю внимания, что в ней, чувствую только, как бретельки моего сарафана ползут вниз, как и его губы.

Сарафан падает на пол, а меня аккуратно кладут на кровать. Костя стягивает футболку и целует меня в губы, а затем спускается ниже, накрывая поцелуями мою грудь. Он втягивает ртом сосок, и я вся дрожу, выгибаясь. Трусики летят в сторону, его шорты и трусы тоже. Костя шуршит оберткой презерватива, я вдруг вспоминаю, кто я, и говорю «нет», это не мое резкое «нет», но он все же останавливается, замирает на секунду, я смотрю ему в глаза и шепчу «да». Он входит в меня, и я тихонько вскрикиваю, но он снова целует меня и двигается неспешно, так что я выгибаюсь дугой и постанываю. Постепенно толчки нарастают, усиливаясь, и я уже не контролирую ничего, растворяюсь в своих ощущениях, будто взрываюсь изнутри.

Когда он заканчивает, то вздрагивает всем телом, впиваясь губами в мои губы, и я дрожу вместе с ним. Он замирает и лежит на мне, а затем откатывается на спину. Я просовываю руку между своих бедер, а затем смотрю на нее. Капли крови поблескивают, но ему хватает такта промолчать, он лишь наклоняется и целует меня в губы, уже не жадно, а устало.

– Пойдем в душ?

Я киваю. Он встает и протягивает руку, а я качаю головой.

– Иди первый.

Он уходит. Я лежу еще пару минут, а затем поднимаюсь и собираю свои вещи: трусики, сарафан и сумочку. С этим иду в ванную, откуда он уже выходит. Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. Долго рассматриваю свое отражение в помутневшем зеркале, вроде бы и не изменилась совсем. Принимаю душ и тщательно вытираюсь. Медленно расчесываю волосы, когда Костя стучит в дверь.

– Эй, ты скоро? Извини, мне ехать пора.

Я вздрагиваю: ему пора ехать! Человеку, который только и делал, что валялся в моем гамаке, пора ехать! Ну конечно, он же получил что хотел!Выхожу из ванны и поднимаю документы. Он уже стоит, одетый в футболку и шорты, позвякивая ключами.

Выходим из подъезда, и я говорю:

– Я дойду сама.

– Давай я довезу тебя?

Я качаю головой, дождь кончился, и мне надо пройтись и побыть одной, прежде чем я окажусь дома. Он быстро соглашается:

– Как хочешь. Я вечером заеду, пока не знаю во сколько.

Целует меня, садится в машину и уезжает, а я остаюсь.

Я иду домой медленно, растерянно. Так медленно я обычно не хожу. Не доходя до моего дома, сворачиваю в развалины. Сажусь на старые качели, прижимаю папку с документами и сумку к себе и легонько качаюсь.

Сколько так просидела – не знаю. Меня находят бусины. Они втроем замирают и растерянно останавливаются, увидев меня на качелях. А я быстро начинаю вытирать слезы. Достаю платок из сумочки и высмаркиваюсь.

– Что случилось? – шепчет Карина, обнимая меня.

Я качаю головой.

– Ничего, я просто разнервничалась. Ходила в военкомат, получила документы, назначение, и разнервничалась, – я показываю на папку, и она кивает.

– Когда? – только и спрашивает Карина.

– Через две недели, – я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, и обнимаю ее, Натусика и Машутку.

Мы вместе возвращаемся в дом, и я снова прячусь в ванной. Принимаю душ, меняю белье и больше не плачу.

Выхожу из ванной и понимаю, что маньяк вернулся, запер девочку, просидевшую два часа на качелях, в чулане, и снова взял бразды правления в свои руки. Мне срочно надо что-то делать. А лучше кого-нибудь убить. Я посматриваю в сторону кур и пугаюсь своих мыслей. Спускаюсь в подвал и проверяю кусты клубники. В подвале у меня целое хозяйство по выращиванию клубники. Я щелкаю выключателем и меняю свет ламп на обычный. Проверяю каждый кустик, рассматриваю ягоды и прикидываю, сколько килограммов получу на следующей неделе. После бросаю нож в деревяшку снова и снова, и каждый раз попадаю в десятку.

Хочу поколоть дрова. Сашка притащил пару дней назад хорошие бревна. Поднимаюсь наверх, но обнаруживаю, что снова пошел дождь, а также то, что у моей матери напрочь отсутствует чувство такта.

– Видишь, сегодня он не пришел. Уже восемь вечера, а он не пришел совсем. Мужчины не любят слишком серьезных, им нравится, когда для них наряжаются, когда девушка следит за собой. А ты при нем разгуливаешь в облезлом платье и комбинезоне.

– Мама, зачем ты так! – вмешивается Снежана.

– Зачем-зачем, она сама не живет и другим не дает.

Пока маньяк только лишь в моей голове протыкает мою мать ножом, я выбегаю из кухни. Мне нужно успокоиться, занять руки и голову. Иначе я ее просто убью. Задушу голыми руками.

Я прохожу в гостиную, достаю большую энциклопедию с полки книжного шкафа и открываю ее. В этой книге у меня вырезан тайник. Достаю конверты, в них деньги. Деньги, эти шуршащие бумажки, всегда меня успокаивают. Меня успокаивает то, что они у меня есть. Они как доказательство, что я смогла, что мы больше не голодаем и нам есть чем оплачивать счета.

Я усаживаюсь на пол и раскладываю конверты перед собой, достаю деньги. В одном – на продукты на ближайший месяц. Во втором – на одежду и обувь для всех к школе. В третьем – на лекарства для мамы. Четвертый пуст, за дом я уже заплатила, но на следующей неделе снова наполню.

В последнем – самая большая сумма. Я еще раз пересчитываю и ощущаю тепло в кончиках пальцев. Здесь достаточно для того, чтобы моя семья прожила полгода в случае, если клубника загниет, а пирожные перестанут заказывать. Сумма достаточная, чтобы они смогли прожить полгода без меня и каких-либо денег со стороны. Я наконец улыбаюсь.

– Здесь достаточно? – спрашивает Кари, устраиваясь рядом со мной.

– Да, мы молодцы, мы достаточно отложили, и у вас есть хорошая подушка безопасности.

Она довольно обнимает меня.

– Главное, следить, чтобы Снежана не спустила все на туфли.

Из кухни прилетает Снежана:

– Это было один раз, и ты до сих пор помнишь!

– Я очень надеюсь, что больше не повторится. – Я слышу, как мама шаркает в нашу сторону. – Видишь надпись на конвертах? Они должны идти туда, куда написано.

Снежана закатывает глаза:

– Да, я помню! Ты уже говорила.

– Значит, проблем не будет, – улыбаюсь я.

– Конечно, не будет, – она снова закатывает глаза, а Карина обнимает ее:

– Я буду за ней следить.

Появляется мама. Она с трудом опускается в свое кресло и кряхтит, устраиваясь. Я боюсь, что еще она скажет, поэтому еще раз пересчитываю деньги. Просто потому, что меня это успокаивает и вдруг слышу: «Здрасьте». Резко оборачиваюсь. Костя с Сашкой стоят на пороге комнаты.

– Са-ша, – угрожающе протягиваю я и начинаю быстро-быстро собирать деньги. Надеюсь, Костя ничего не скажет, мы же договорились, что тема денег запретна. Но он и не смотрит в мою сторону. Краем глаза замечаю, что Костя прошел в комнату и подошел к столу, на котором по-прежнему лежит папка с моими документами. Он открыл мое личное дело и заглянул внутрь.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Хочу узнать, какая у тебя фамилия.

– Для этого можешь спросить у меня, – я встаю и вырываю у него из рук мое личное дело, хотя сама не понимаю зачем, никаких секретов там нет.

– И какая? – его ничего совершенно не смущает.

– Талинова. «И» после «л».

– Талинова, – повторяет он, будто пробуя на вкус, – у тебя забавная фамилия.

– Да уж, обхохочешься.

Я кладу папку на стол и возвращаюсь к деньгам, а Костя снова бесцеремонно в нее заглядывает.

– А сейчас что? Отчество?

– Нет, смотрю, куда тебя направили.

– 3327856347. Это тоже можешь спросить у меня. Все, что там, можно спрашивать у меня.

– Ты уже и номер выучила? Похвально.

– И тебе он о чем-нибудь говорит?

Костя уже не смотрит на меня, а что-то набирает на планшете. Я только сейчас его замечаю. Такие часто бывают у военных, и с их помощью они посылают сообщения друг другу. У нас есть только проводной телефон, а у военных – вот такие планшеты с защищенной связью. Сейчас они для избранных, даже среди военных, но мама нам рассказывала, что раньше, намного раньше, подобные были практически у всех совершенно обычных людей.

– О чем-то говорит.

– И о чем же?

Он не отвечает, а у меня звенит в ушах. Он знает, где это, и потому на меня не смотрит! Смотрит в планшет, чтобы не смотреть на меня!

– Скажи хоть, где это? Север, юг, запад, восток?

Он морщится, смотрит на меня и отвечает:

– Юго-запад.

Мое сердце падает вниз. Это очень близко к линии фронта, вполне возможно, что прямо на ней.

– Ясно, – говорю я и принимаюсь собирать деньги, а мои руки дрожат.

– А это далеко от линии фронта? – интересуется мама.

– Смотря как посмотреть, все относительно, – уклончиво отвечает Костя.

– Но все же. Мы же должны знать, что ее ждет.

– Даже я не знаю, что меня ждет, а уж Настю-то и подавно.

Я наконец собрала все деньги и спрятала в книгу.

– Юго-запад, ясно, что ничего хорошего.

– Почему? Там весьма неплохо. Не хуже, чем везде. На востоке ты бы получила облучение, так что юг лучше.

– Ага, солнышко светит, птички поют.

Он смеется:

– И море рядом, прямо курорт.

– Константин, а вы где служите? – спрашивает мама, – север, юг или запад?

Он заминается:

– М-м, довольно сложный вопрос. Скорее больше запад, чем все остальное.

– Скорее? – удивляет Саша.

– Я просто не знаю, куда меня направят, и надеюсь, что на запад.

Я сжимаюсь: на западе идут самые ожесточённые бои.

– Ты так любишь стрелять? – спрашиваю я.

– Я люблю свою работу и людей, с которым работаю. Когда ты там столько лет, страшнее, если автоматные очереди стихают.

– Когда вы уезжаете? – спрашивает мама, и мое сердце уходит в пятки.

– Через неделю. В пятницу.

В пятницу он уезжает раньше, чем я. Неделя, у нас есть всего неделя.

– У вас долгий отпуск, – замечает мама.

– А я и не в отпуске вовсе. Меня выгнали подумать над своим поведением.

– За что же?

– За драку, – просто отвечает Костя.

– И с каких это пор за драку просто выгоняют отдыхать на гражданке? – изумляется мама.

Костя посмеивается:

– У них просто сложности с придумыванием наказания для меня.

Кажется, он опять шутит над моей дотошной мамой. Не может же это быть правдой! И я закатываю глаза, показывая, что он достал уже своим враньем.

После дождя свежо, и мне хочется сбежать из дома и поговорить, поэтому я соглашаюсь пойти прогуляться. В машине мы едем молча и заезжаем в его двор. Там опять пьяные подростки гоняют по разбитому асфальту мятую банку из-под пива. Мы заходим в подъезд и поднимаемся на второй этаж. Он открывает дверь в квартиру и пропускает меня вперед. Я вхожу. И только там, в квартире, решаюсь задать вопрос:

– Мы собирались погулять, но приехали к тебе. Ты всего добился, и теперь можно обойтись и без прогулок, и без приличной части?

Он смотрит на меня удивленно.

– Мне вообще-то надо переодеться. В шортах и сланцах мне прохладно.

Я смотрю на него, и мне становится стыдно. Я глупая дура! А он придвигается ближе:

– Но если ты хочешь, можем никуда не идти, – его голос звучит вкрадчиво прямо в самое ухо, и он целует меня в шею, – кровь идет?

Я вздрагиваю:

– Нет.

И поцелуи из робких и аккуратных становятся смелыми и настойчивыми. Он не переодевается, а раздевает меня. Снимает блузку и лифчик, покрывая каждый сантиметр моей кожи поцелуями. Несет меня в комнату и опускает на кровать. Кровать перестелена, наверное, он успел убрать испачканное белье, пока я была в душе днем. Спускается поцелуями до пупка, а затем расстёгивает джинсы. Его рука проскальзывает в трусики, и я охаю. Он стаскивает с меня джинсы, и я приподнимаю бедра, помогая ему.

В этот раз, когда мы заканчиваем, то долго лежим рядом. Я положила голову на его плечо. Мне хорошо, тихо, спокойно и уютно. Я устала и дремлю, пока он меня обнимает и задумчиво водит рукой по моей спине.