Мы всего лишь осколки

Я отпускаю нож в сумочке и достаю ключи. В ушах шумит, и, потихоньку открыв калитку, я иду не в дом, а в сад и забираюсь в гамак. Я обхватываю себя руками, пытаясь утешить, но утешать саму себя – то еще занятие. Я просто кручу в голове все, что он сказал сегодня. Кручу снова и снова. Добавляю к этому еще и тот день два года назад, когда я тоже испугалась. Те воспоминания я похоронила, и эти тоже похороню. Ничего и не случилось. Сегодня ничего не случилось. Это все не важно. Не важно, что он сказал. Я его видела третий раз в жизни. И больше не увижу. Просто забуду об этом и все.

Но вместо этого заново проживаю этот вечер, повторяя слово в слово весь наш диалог. Повторяю один раз, второй, третий. На четвертый приходит Снежана. Она залезает ко мне в гамак и обнимает.

– Расскажешь? – тихо спрашивает сестра, и я отрицательно качаю головой.

– Нет.

И она больше ничего не говорит, просто обнимает меня и лежит рядом. Моя сестренка.

Глава 3

Сегодняшний день я ненавижу вдвойне: из-за того, что произошло вчера, и того, что происходит сегодня. Происходящее меня не касается. Никак не касается, и от этого особенно больно. Поэтому, роняя пачку гречки, я чертыхаюсь с особым удовольствием.

Я выкладываю на ленту в кассе все свои продукты и мысленно складываю сумму покупки, когда рядом со мной появляется одинокая запотевшая бутылка минералки. Проскальзываю взглядом со сланцев и шорт на голубую футболку, а затем и на лицо ее обладателя, и цепенею.

– Привет, – хорошо хоть сегодня без поцелуя в щеку.

– Ты меня преследуешь?

Он морщится:

– Тебя? Зачем? Я просто живу в этом доме.

– Ну и славно, – говорю я и отворачиваюсь к кассиру, которая уже начала пробивать мои продукты.

Я расплачиваюсь и пытаюсь быстрее распихать покупки по сумкам, чтобы уйти первой, но, естественно, не успеваю. Костя забирает свою минералку, но не уходит, а стоит рядом, открывает крышку и пьет, а затем прикладывает ее к голове. Теперь уже я не спешу, пускай уходит первый, главное, уходит. Но он не торопится, стоит рядом и смотрит на мои покупки.

– Теперь я понимаю, почему у нас такие проблемы с продовольствием.

Я холодею. Что он знает? Но быстро соображаю, что он имел в виду мои большие сумки, полные продуктов, и отвечаю, как мне кажется, дерзко.

– Конечно, я же не могу питаться одной минералкой.

Хочу взять сумки, но не успеваю, он берет их первый.

– Я помогу.

Легко хватает и идет к выходу.

– Постой, не надо, я сама.

Мы выходим на улицу, и он поворачивается:

– Почему не надо? Ты девушка, я мужчина и вполне могу помочь тебе. Тяжестей ты и потом натаскаешься.

– Я не слабая, я донесу сама, – настаиваю я.

Тянусь к сумкам, но он идет дальше.

– Прекрати, дай мне почувствовать себя мужчиной.

– А то так ты себя не чувствуешь!

– Не придирайся к словам. Это же правильно, что тяжелые сумки несу я.

Я понимаю, что спорить бесполезно, и потому говорю:

– Раз правильно – неси.

И просто иду рядом.

Мы останавливаемся на перекрестке, ждем зеленый. Я смотрю на минералку, лежащую между пачками гречки и риса, и спрашиваю:

– Похмелье тяжести нести не мешает?

– Нисколько. Знаешь, я вчера хотел пойти по твоему сценарию, напиться и трахнуть кого-нибудь в кустах.

Я сжимаю челюсти, так что скрипят зубы. Он мне всю жизнь будет это вспоминать?

– Ну и как?

– Остановился на первом пункте.

– Какой молодец!

– Сам собой горжусь, – смеется Костя.

Идем дальше, и нас обгоняет группа выпускников с лентами на груди, и я вспоминаю вторую причину, по которой ненавижу этот день.

– О, выпускники. Сегодня же вручают аттестаты.

Он молчит примерно минуту, и я молюсь, чтобы молчал и дальше, но Костя произносит:

– Сколько тебе лет?

– Кажется, мы выяснили это вчера.

Я хочу уйти, и мне уже плевать на сумки.

– Тебе восемнадцать, – не отстает Костя, – значит, тебе сегодня должны вручать аттестат.

– Знаешь, в некоторых случаях его не вручают.

– О-о, ты не окончила школу?

– А ты капитан очевидность!

– Хотя бы десять классов?

– Нет.

– Девять?

– Будешь гадать?

– Мне любопытно. Может, удовлетворишь мое любопытство в благодарность за то, что я несу твои сумки?

– Ты несешь свою бутылку минералки, и почему тебе для нее потребовались мои сумки, я не знаю. Мог бы купить и пакет.

– Хорошо, одну. Бутылка в одной сумке.

– Вторая тебе для равновесия. Ты вчера перепил и боишься, что с одной тебя будет сильно штормить.

– Логично, – мой ответ Костя одобряет, – ну так сколько?

У меня внутри все сжимается, но я все же отвечаю, нет никакого смысла это скрывать.

– Шесть.

– Шесть? – поражается Костя, – это же можно считать, что у тебя образования совсем нет. Ты хоть понимаешь, какое это дно?

Я киваю и больше на него не смотрю.

– О чем ты только думала, бросая школу?

– Об очень многом. Тебе все перечислить?

– Дай хотя бы парочку убедительных доводов.

Мы уже стоим перед моим домом. Я хочу взять сумки и убежать, но он ждет ответа, и я нехотя отвечаю.

– В двенадцать погибли папа, бабушка и дед. Они ехали в машине, когда ПВО не сработало и снаряд попал прямо в них.

Я смотрю ему в глаза и хочу выглядеть дерзко, а не вызывать жалость, поэтому спрашиваю:

– Как тебе такой довод?

– Номер раз, – он кажется безразличным. А может, действительно безразличен. Таких историй сотни.

Я не успеваю сказать второй, как он появляется из развалин. Мои сестренки, мои бусины, бегут ко мне и тормозят лишь перед калиткой, быстро-быстро оправдываясь:

– Мы всего на минутку вышли.

– Просто покататься пару раз.

– Мы уже идем полоть и убирать.

И все трое скрываются во дворе, а я получаю свои сумки, Костя быстро считает.

– Ладно, убедила.

Забирает свою минералку и придерживает мне калитку. Я захожу внутрь и оборачиваюсь, боясь, что он со своими вопросами зайдет следом, но калитка просто закрывается, и он, вероятно, уходит.

Я иду в дом и ставлю сумки на стулья в кухне. Ко мне подлетает Снежана:

– Я думала, ты с ним… Ну, ты же вчера плакала.

– Ты правильно думала.

– Тогда почему он провожал тебя? Почему нес сумки?

– Потому что идиот, – грубовато отвечаю я и ухожу с кухни. К счастью, Снежана не летит за мной следом. Мое настроение она понимает и знает, когда лучше не лезть.

Но мама не понимает, и я слышу, как она стучит клюкой и шаркает в мою сторону, потому я быстро стягиваю джинсы и приличную футболку, натягиваю старую и влезаю в рабочий комбинезон. У меня полно дел и совсем нет времени на препирательства. Я выхожу из комнаты и быстро иду мимо мамы, будто не поняв, что она шла ко мне. Она ворчит что-то неразборчивое мне в след, а я отпираю дверь в подвал. У меня действительно куча дел, и сегодня день нашего подвала. Я, перепрыгивая через две ступеньки, спускаюсь.

«Самое дно» – зачем он только это сказал? Неужели не понимает, что если не произносить это вслух, то можно делать вид, что все нормально? «Самое дно»! Да я уже была на самом дне, какое ему и не снилось, и выбралась. У меня все хорошо. Есть куры, козы, огород и сад, бизнес, есть я, мама, Снежана, Саша, Карина, Натусик и Машутка. У меня все хорошо, все здоровы, нам есть что есть и что пить, у нас есть газ, свет и вода, есть даже небольшая заначка на черный день.

Я перечисляю все, что у меня уже есть, и это меня успокаивает. Я счастливый человек, ведь это все у меня есть.

У меня нет лишь одного, и потому скоро я снова окажусь на самом дне – свободы. Я не могу избежать этого вообще никак! Я искала лазейку и не нашла! Такова обязанность каждого гражданина в К* пойти в армию в восемнадцать лет. Феминистки прошлого могли бы гордиться, наконец-то женщина равна мужчине на все сто. Правда, мы переняли и все обязанности, и теперь должны отдавать долг родине наравне с мужчинами. Все потому, что в последние пять лет военнослужащих стало сильно не хватать, и женщин обязали служить так же, как и мужчин. Для нас, правда, есть маленькое послабление: женщины служат два года, а мужчины – три, а дальше ты можешь либо подписать контракт, либо вернуться домой. Я пытаюсь себя успокоить. Мне повезло, что я родилась не в С*, альянсе, с которой мы воюем уже пятнадцать лет, ведь там в армию уходят в семнадцать.

В восемнадцать это уже не так плохо. Плюсом у меня будет четыре месяца обучения, чтобы проявить себя. Проявлю себя – значит, оставшееся время смогу отсидеться, пережить как-нибудь. Я перебираю все доступные мне варианты.

Закончи я школу хотя бы девять классов, все было бы проще. Я девушка и могла бы получить должность секретаря, выучиться на медсестру или работать еще кем-нибудь в штабе, но нет, шесть классов – это очень мало. И всем все равно, что я неплохо училась. Не то чтобы я была отличницей, но довольно неплохо. Учитывая, что шесть дней в неделю я ходила на тренировки в спортшколу, то просто великолепно. Аттестата у меня нет, и это жирный минус, документов из спортшколы тоже. В тот злополучный день, когда не сработало ПВО, она была разрушена, как и многое другое в моей жизни и жизни в К*.

Вспоминаю, как неделю назад пыталась убедить девушку, которая заполняла мою анкету в военкомате, говоря, что умею печатать. Я действительно умела когда-то печатать и пользоваться компьютером, сейчас такой роскоши у нас уже нет.

– И сколько знаков?

Я заминаюсь, не зная, сколько будет хорошо, поэтому называю цифру наугад.

– Двести, – надеюсь этого достаточно.

Но девушка не скрывает высокомерную усмешку.

– Хотите докажу? – я иду ва-банк.

– Не стоит.

По моей анкете получается, что я действительно ничего не умею. Когда она мне протягивает ее для подписи, говорит так снисходительно:

– Можете поставить крестик.

Я расписываюсь витиеватой росписью и почти кидаю бумагу ей в лицо.

С моими знаниями, с моими действительно хорошими знаниями, мне всегда будут говорить «поставьте крестик», и все интеллектуальные виды службы отпадают автоматически.

Нет же! У меня еще есть шанс! Обучение! Четыре месяца обучения. Нужно лишь как-то проявить себя. Я обязательно что-нибудь придумаю!

Но я обманываю сама себя, что я придумаю? Я не буду изучать высшую математику и учиться программировать беспилотники, роботов и прочее. Нет, меня ждет строевая подготовка, уроки стрельбы и рукопашного боя, много уроков стрельбы и рукопашного боя и чего-то еще в этом духе.

Я разузнала много всего и нашла единственное приемлемое место, куда могу попасть, которое кажется мне не таким ужасным, как утилизация ядерных отходов или пехота, в которой самые большие потери. Как я поняла «дно» – это именно там. И я вполне могу от него отвертеться. Я же умная, целеустремленная, я смогла выбраться из ямы один раз, когда погиб папа и мы остались без денег, смогу и второй – сделаю все, чтобы попасть в тихое местечко и переждать эти два года.

Снайперу не нужны корочки об образовании и это более-менее безопасно. Безопаснее многого. Берут девушек. Для этого всего-то и надо, что лежать тихо, не шевелиться и ждать. Конечно, нужно будет убивать кого-то, но с большого расстояния это не так страшно, как если проткнуть человека ножом. Нужно всего лишь лежать тихо и ничего по сути не делать. Это легко, я это умею, это умеют все. Мои сестры и брат только мечтают, чтобы ничего не делать, а мама в этом настоящий специалист. Ладно, я жестока, она помогает как может, просто может совсем немного. Я бы тоже повалялась бы, если бы у меня было время.

Так что мне всего-то и надо – это научиться стрелять. Этим-то я и занимаюсь в свободные минуты сегодня. Не прям стреляю, для этого все же нужна винтовка или пистолет, а метаю ножичек в доску, которая висит на стене в подвале. Две минуты пока растворяется удобрение в большом ведре, и я уже снимаю перчатки и метаю ножичек. Один раз, второй, третий. Я добилась уже определенных успехов, нож все чаще попадает в цель. Стрелять – это то же самое, там тоже нужно попадать в цель.

К тому моменту, как я поднимаюсь из подвала, я приободрилась. Я попала в десятку двадцать два раза и хочу похвастаться Снежане и поесть, поэтому спешу на кухню. Захожу и вижу, как сестра взбивает белки венчиком в миске, а плечом прижимает телефонную трубку нашего домашнего телефона, что висит на кухне, а мама сидит за столом и штопает потрепанную одежду бусин.

– Какие новости? – тихонько спрашиваю я маму, кивая на радио. Сейчас оно молчит, но мама слушала новости, я точно знаю.

– Никаких, – отвечает она, – ни мы, ни С* не наступаем, о группах спец назначения тоже не слышно. Тишь да гладь. Можно и забыть, что что-то происходит.

Я киваю. Я понимаю, о чем она. Война будто бы зашла в тупик, хотя раньше новости частенько сообщали об ожесточенных боях, прорывах или отступлениях. Сейчас больше похоже на мирную жизнь с обилием продовольствия и практически без обстрелов. Хотя, конечно, такое затишье обманчиво, так случалось и раньше, но потом все летело в тартарары.

Накладываю себе макароны и беру котлету. В животе уже урчит – сейчас время ужина, а я пропустила обед.

– Много новых дырок? – невзначай интересуюсь я и сажусь за стол.

– Много. Одежда уже вся поизносилась. Почему ты не купишь им новую?

– Потому что на новую ни ты, ни я не зарабатываем, – отвечаю я.

Я абсолютно спокойна, только вот звук венчика, бьющегося о стенки миски, становится громче в моих ушах.

– Они привыкают ходить как замухрышки.

– В этом есть своя прелесть, – парирую я.

Снежана громко смеется и держит трубку рукой, прекращая взбивать, и это отвлекает и меня, и маму. Наш разговор переходит в нейтральную зону:

– С кем она болтает?

– С Полиной.

– Давно?

– Нет, всего несколько минут.

– Саша уже вернулся?

– Нет, пока нет. Карина носила ему обед днем, так что он, вероятно, задержится подольше. – мама вздыхает, – надеюсь, хоть форму новую ты им разрешишь купить?

В нейтральной мы продержались не долго.

– Форму да. Она нужна для школы.

– И Снежане с Сашей.

– И им, – в моей голове снова венчик бьется о края миски, и я смотрю на сестру, проверяя, действительно ли она начала взбивать снова. Она снова взбивает – это хорошо. В кухню заваливаются бусины, и сразу становится шумно и весело. Карина, как самая старшая и ответственная из бусин, докладывает:

– Мы все пропололи, полили. В доме подмели и помыли пол. Машутка протерла пыль.

– Я совсем справилась и ничегошеньки не просыпала, – хвастает моя самая маленькая сестренка, – я уже большая-большая!

Машутка обнимает меня и целует в щеку.

– Ты ж моя лапочка.

– А я не лапочка, – Натусик целует меня в другую щеку.

– Вы две мои бусинки-конфетки, – я целую по очереди каждую. Я тискаю девочек, и они задорно хохочут.

В кухню возвращается Карина и надевает фартук. Я и не заметила, как она выходила.

– Они не мыли руки, – говорит она строгим голосом.

Девочки подскакивают и бегут в ванну, а Карина бросается ко мне:

– Ага! Вот я тебя и захватила! – она обнимает меня и целует, а я целую ее в ответ и тоже щекочу, но как только появляются младшие, она вскакивает и бежит раскладывать ужин по тарелкам. Моя лучшая сестренка! Не буду скрывать – порой, мне кажется, я люблю ее больше всех, хоть и стараюсь этого не показывать. Умная, добрая, рассудительная и последовательная, в меру хитрая. Ей бы я оставила все свои дела, не боясь, будь она хотя бы лет на пять постарше, но проблема в том, что она, как и я, родилась в конце мая, и сейчас ей ровно в половину меньше, чем мне. Девять – это слишком мало, чтобы вести бизнес и заправлять всем в большой семье.

Снежана вешает трубку. Я не знаю, причина в том, что она договорила, или стало слишком шумно, но она переходит к следующему действию при приготовлении коржа для торта, продолжая посмеиваться.

– Что ты смеешься? – интересуется Карина, и Снежана рассказывает забавную историю, которую ей рассказала Полина только что. Историю, которая произошла сегодня на вручении аттестатов в школе. В ИХ школе. Когда-то это была и моя школа тоже. Если бы все не повернулось бы так, как повернулось, я могла бы сама рассказать эту историю Снежане. Я бы была на вручении аттестатов сегодня. Я бы получила свой аттестат.

Венчик в моей голове снова начинает стучать, но на этот раз Снежана даже не взбивает, а мама подхватывает тему и сообщает, сколько тысяч учеников получили аттестаты сегодня во всей стране. Она слышала это в новостях по радио.

Карина громко спрашивает, можно ли пойти в развалины после ужина, и мне кажется, она хочет сменить тему разговора, понимая мои чувства, но тема не меняется. Мама принимается в подробностях вспоминать, как она получала аттестат.

Мне срочно надо выйти и заняться чем-то. Все равно чем. В ушах звенит, и я уже не придерживаюсь своего плана, а просто выхожу во двор. Я вижу стопку поленьев и иду в сарай за топором. Колка дров – отличный способ убрать звон в ушах и снять напряжение. А дрова, я знаю наверняка, никогда не бывают лишними.

Я устанавливаю первое полено и раскалываю его пополам. Затем каждую половинку делю еще. Я молодец, у меня все получается. Мне не нужен этот чертов аттестат! Я и без него справлюсь! Удар, удар, еще один и еще.

Расколов примерно половину поленьев, замечаю, что за мной кто-то наблюдает, и оборачиваюсь. Он стоит, облокотившись на сарай, в той же голубой футболке и шортах, что и был с утра.

– Довольно неплохо.

– Кто тебя пустил? – возмущаюсь я.

– Три милые маленькие девочки, которых я видел с утра. Сестры?

– Нет, братья, – огрызаюсь я, – они не должны были тебя пускать!

– Но пустили.

– Что тебе надо?

Костя морщится:

– Мне было скучно, и вот.

– Теперь весело?

– Не весело, но стало интересно, – он явно забавляется тем, как я сердита.

– Пошел вон!

– Я тебе вовсе не мешаю. Ты даже меня не замечала ранее.

– У меня топор, – я пытаюсь ему угрожать, но в его глазах это выглядит слабовато.

– Шанс, что ты меня им заколешь, минимален.

– Но он все же есть, – я подхожу к нему ближе, потрясая топором, но он даже не отходит.

– Я бы сказал, один процент из тысячи.

– Процентов всего сто, тупица!

– Да ты зануда.

– Я просто умная, а ты тупица.

– Довольно спорное утверждение.

– Я не собираюсь с тобой спорить, просто уходи.

– Хорошо, Настя, – отвечает Костя и продолжает стоять на месте.

– Тебе что, заняться нечем?

– Абсолютно нечем.

– Ну так иди напейся и… м-м… в кустах. Ты помнишь схему?

Он весело усмехается:

– Не могу. С выпивкой я завязал.

– Давно ли? – удивляюсь я.

– Уже пару недель как, – он нагло врет, – конечно, случаются некоторые огрехи, но я пытаюсь.

– Сходи к друзьям. У тебя что, нет друзей?

– Есть, но все мои друзья считают, что я должен с ними непременно выпить. А ты не пьешь.

– В данную минуту я уже жалею об этом.

Я разворачиваюсь и иду к своим поленьям, показывая, что разговор окончен, надеясь, что он уйдет. Делаю пару ударов и поворачиваюсь проверить. Костя стоит на прежнем месте, и я решаю зайти с другой стороны.

– Раз не уходишь, может, возьмешь у хрупкой девушки топор и доколешь поленья? Почувствуешь себя мужчиной, так сказать.

– Что ты, – он вскидывает руки, – ты так ловко управляешься с топором, что после этого зрелища я буду чувствовать себя жалким.

– Не умеешь рубить топором? – уточняю я.

– Умею, но не так хорошо.

– Это похвала или лесть?

Он задумывается, взвешивая ответ:

– Похвала с примесью лести.

– Ну спасибо, – цежу я сквозь зубы.

– Пожалуйста.

– Я продолжу?

– Продолжай.

Мне не нужно его разрешение, и я борюсь с соблазном метнуть топор и возвращаюсь к полену. Решаю просто не замечать его. Заканчиваю колку дров и вешаю топорик обратно в сарай. Собираю щепки, но Костя не уходит, а рассматривает моих кур в загоне.

Возвращается Сашка, он неуверенно здоровается, переводя взгляд с меня на него.

– Константин, – этот нахал имеет наглость представиться и по-мужски протянуть руку моему младшему брату.

– Саша, – брат не уверен, стоит ли пожимать ее, но пожимает, и дальше у них завязывается разговор.

Сашка сначала робеет, но постепенно становится увереннее и как будто даже больше. Я смотрю на это зрелище и не понимаю, что этот Константин здесь делает? Может, он маньяк и караулит меня, когда я останусь одна и без топора? Неужели действительно спасается от пьянства?

Я залезаю в курятник и чищу его. Вообще-то сегодня день подвала, и мне нужно туда, но боюсь, что он увяжется следом, поэтому занимаюсь курочками. Долго вожусь в курятнике, и Сашка уже ушел, а Костя нет. Сидит на низкой садовой табуретке и молча наблюдает за мной. Когда я наконец заканчиваю, уже девять, и для всех работ во дворе становится темновато, но он по-прежнему тут.

– Я собираюсь пойти в душ и лечь спать. Ты со мной пойдешь? – спрашиваю я устало.

– Если это приглашение, то да.

– Это не приглашение.

– Я так и знал, – вздыхает Костя, а затем наклоняется, целует меня в щеку, бросив: – Спокойной ночи, – и идет к калитке.

– Спокойной ночи, – отвечаю я, когда он уже дошел до нее.

Я запираю калитку, иду в дом и занимаюсь вечерними делами, гоня все мысли прочь. Про аттестат никто уже и не вспоминает, и вечер проходит мирно. Я забираюсь в кровать и сразу засыпаю.