Дикая роза

Меня и кота спасла старушка, которая, как ураган, налетела на свору хулиганов с палкой. И главное, мальчишки с криками в разные стороны разбежались, только пыль из-под пяток летела, а котяра тот сразу под юбку к старушке нырнул и ластится, как к родной. Женщина оказалась доброй и приветливой. Небольшого роста, чуть выше 150 сантиметров. Взгляд такой, слегка безумный, правда. Поблагодарила за попытку помочь коту. Всё уговаривала в гости к ней на чай зайти. У неё никого больше не осталось, только кот этот, который раньше девушке принадлежал, что за ней ухаживала. Даже адрес свой назвала, не испугалась, что чужой человек. Объяснил, что приехал по делам в город и важный человек меня ждёт. А она попросила всё же заглянуть, как время будет. Сказала, глаза у меня добрые, как у Розы её. Начала про жизнь рассказывать, еле убедил её, что и так задержался. Стоило ей узнать про службу мою, так она сразу же в лице переменилась. Говорила, что Розу её убили, а полиция ничего не делает и её словам не верят, всё списали, что сама с моста скинулась. Но она всё видела и знает убийцу, и вновь за сына графа заговорила. Подозрительный тип, я вам скажу. Не удивлюсь, что к тем двоим в гостиной он тоже будет как-то причастен. Еле ушёл от неё, пришлось пообещать, что приду ещё к ней и выслушаю любую историю.

Стоило мне обрадоваться, что в отеле всё прошло гладко и заселили меня быстро, как я сразу же отправился в ресторан, к вам на встречу. А там вас уже не было. Вы уехали с капитаном местной полиции, а для помощника оставили записку, которую отдавать не хотели. Документы остались в номере отеля. Никакие убеждения не помогали, пока не появился тот самый кучер с дилижанса, он и подтвердил мою личность. Записку мне отдали, но время уже было упущено. Но не зря нам в академии забеги устраивают каждую неделю! К слову, почти всё время обучения я держал первенство по забегам на все виды дистанций. Вот и пришлось бежать от самой площади. Правда, немного увлекся и добежал к воротам кладбища. Там странный след и привел меня к дому. Странный, потому что будто гроб волочили, а по бокам – две пары следов, и сразу видно, что мужских. Одни на сапоги похожи, другие более аккуратные и напоминали мужские туфли. А пошел я к дому, потому что именно в том направлении и был след.

В дом меня тоже не хотели пускать. Пришлось с боем прорываться. А дальше вы все уже знаете.

Во время своего монолога юноша активно жестикулировал и менял интонацию, чтобы передать всю силу своего негодования, поэтому, замолчав, переводил дыхание, как после бега. Эдвиг Чейз все это время со скучающим видом смотрел в окно кеба со своей стороны. Он не останавливал юношу, не вступал с ним в спор и не задавал вопросов. Как и в случае с конюхом, давал Альфреду возможность выговориться, не отпугивая зрительным контактом. Подождав минуту, чтобы убедиться, что юноша закончил, медленно повернул голову в его сторону и уже хотел было что-то сказать, но не успел.

– И не похожи вы на булочку, – уверенно заявил Альфред.

– Что, прости?

– Вы заявили, что я на вас смотрю как на булочку. Так вот, вы не булочка с корицей, вы скорее сухарь… с сахаром.

– Какой ещё такой сухарь с сахаром? – брови Чейза сошлись на переносице, а взгляд строгих глаз упёрся в юношу, не моргая.

– Это лакомство такое, для детей или стариков. Когда я маленький был, мама старый хлеб разрезала на кубы и сушила, а после одну сторону натирала влажным сахаром. Я любил грызть такие, а вот соседская бабушка в чай макала и обсасывала. У вас разве в детстве такого не было?

Слегка улыбнувшись, Альфред нервно почесывал затылок. Он выжидал дальнейших действий коронера и надеялся, что не сболтнул лишнего. А Эдвиг, казалось, утонул в чертогах своей памяти, пытаясь откопать хоть толику информации о сухарях с сахаром. Его фантазия даже отказывалась такое вообразить. Чтобы его родители таким кормили? Единственное, сухарями кормили лошадей, но маленький Эдвиг предпочитал откармливать их песочным печеньем, которого было в изобилии и в почете у его матушки, но не у него самого.

– В моем детстве было только песочное печенье. Много песочного печенья, – на последней фразе мужчина сделал небольшой акцент, чем вызвал смешок у Альфреда.

– Я видел песочное печенье только на Рождество. Моя мама его не очень любила, и появлялось оно благодаря другой одинокой пожилой соседке. Своих внуков у нее не было, вот она мне и делала такой подарок в виде дюжины чудесных песочных печений, – мечтательно проговорил юноша.

– Твоя мама была чудесной женщиной, – с ноткой уважения сказал Чейз, вновь поворачиваясь к окну.

Альфред, хоть и огорчился, что разговор с коронером был явно завершён, но также был безумно благодарен за тёплые слова в сторону матери. Но недолго пришлось ему огорчаться, так как кеб прибыл к пункту назначения.

Попрощавшись с конюхом и убедив его, что в дальнейшем сопровождении не нуждаются, наши герои оказались перед, пожалуй, самым большим домом на всей улице, изобилующим всякого рода украшениями, начиная с самой изгороди, которая была больше похожа на произведение искусства, нежели на ограду дома. Словно массивные металлические лозы, переплетающиеся между собой, тянулись вдоль всего подъезда дома. На этих лозах висели медные гроздья винограда и небольшие листья. За изгородью шёл почти до самой двери ряд пышных и цветущих кустов алых роз. Слева был разбит небольшой сад с яблонями и вишнями, а справа – небольшой участок, в центре которого стоял большой дуб. Под дубом располагалась беседка, в которой сейчас никого не было.

Сам же дом был двухэтажным, с широкими окнами и из красного кирпича. На втором этаже располагался балкон с вьющимися цветами разных цветов, а крыша – с резными фронтонами и коньками, украшенными ажурной резьбой. Остальное пространство заполняла разноцветная черепица. Это и был дом графа Фрауда.

И пока Альфред с восторгом рассматривал роскошные убранства, Эдвиг, поправляя пиджак, проговорил едва слышно.

– С семьей разговаривать буду я. Ты стоишь рядом и молча, внимательно наблюдаешь. Надеюсь, с этим у тебя никаких проблем не возникнет?

– Буду нем как могила, сэр. Я ваша тень на сегодня, – отчеканил юноша услужливым тоном.

И хоть слова Чейза задели Альфреда, он вида не подал. Он решил для себя, что это его шанс проявиться. Дальше двое шли в полном молчании до самой двери.

Глава 4

Широкая дубовая дверь особняка графа была украшена массивным металлическим дверным молотком в виде львиной головы. Самый распространённый вид дверных молотков во всем королевстве. Каждый высокородный муж старался показать свою значимость, украшая жилище образами этого благородного и экзотического зверя, но тем самым становясь очередным высокомерным котом в обществе ему подобных.

Поэтому Эдвиг Чейз уже по одному дверному молотку мог дать небольшую характеристику хозяина дома и предугадать, что разговор их ждет не из самых простых, особенно учитывая, что сейчас он нес ответственность уже за двоих: за себя и непредсказуемого юного Альфреда.

Ровно три удара сделал коронер, и дверь тут же отворилась. Дворецкий, будто всё это время был в ожидании гостей, держался за ручку, чтобы моментально исполнить свой долг.

– Доброго утра, господа. Чем могу быть любезен? – с небольшим поклоном учтиво проговорил мужчина. Пользуясь моментом при поклоне, зорким взглядом он осматривал гостей с головы до ног, как бы оценивая, стоят ли джентльмены, явившиеся в столь ранний час, вежливого обращения.

– Доброго утра, сэр. Я – Эдвиг Чейз, коронер на службе Её Высочества королевы Августины, – представился Чейз, отвешивая ответный небольшой поклон в знак уважения. А после, ладонью указав на Альфреда, добавил: – А это мой помощник, Альфред Франклин. Мы прибыли к графу по делу смерти его сына и хотим задать ему несколько вопросов.

– Граф уже вас ожидает, господа. Прошу войти.

Дворецкий сделал пару шагов в сторону, чтобы открыть дверь пошире, пропуская гостей. Ладонь свободной руки он прижал к груди, а голову так и не поднял, держа ее склоненной. И находился он в такой позе до тех пор, пока коронер и его помощник не вошли, а юный лакей не забрал у мужчин их головные уборы и пиджаки. Лишь тогда он выпрямился и, попросив следовать за ним, сопроводил пришедших в гостиную.

Коронер и помощник в сопровождении не нуждались, потому что по планировке особняк графа был идентичен тому, откуда они только что прибыли. Явно оба здания строились по одному чертежу. Лишь на долю секунды обоих мужчин посетила мысль, что стоит им зайти в гостиную, как они вновь увидят ковер из увядших роз, а в нос ударит их сладкий аромат, смешанный с отвратным трупным запахом.

Первым вошел дворецкий и провозгласил о прибытии важных господ, четко произнеся имя и должность каждого, при этом вытянув руку, приглашал гостей войти. К счастью, ничего, о чем подумали мужчины, не обнаружилось в этой гостиной. Здесь было гораздо больше мебели. Напротив камина стоял чайный столик, по бокам которого были небольшие диваны, рассчитанные на двоих, но так, чтобы сидеть они могли свободно. Также с третьей стороны было широкое кресло с подставкой для ног перед ним. В комнате было три окна в пол, и у самого дальнего от двери стоял большой дубовый стол, окруженный четырьмя стульями с мягкими сидениями. Парочка таких же стульев стояла между окнами. На столе стояла композиция из цветов, к счастью, алых роз там не было. Справа от двери стену украшал гобелен с изображением льва, стоящего на задних лапах, на голове которого красовался венок из лилий.

Помимо слуги, что стоял между диваном и креслом, в комнате их уже ожидал хозяин особняка – сам граф Чарльз Фрауд. Это был высокий, статный мужчина, около пятидесяти лет. Его короткие волосы, сохранившие цвет зрелой пшеницы, были аккуратно зачёсаны назад, а седина, покрывавшая баки и часть густой и короткой бороды, лишь добавляла благородства. Круглые голубые глаза покрывало нависшее веко. Тонкие губы, которые сейчас были напряженно сжаты и от этого практически пропали. Лишь прямой и острый нос был единственным украшением на лице. Может, в юности граф и был симпатичным малым, но возраст и явное злоупотребление спиртным испортили всю былую красоту. На нем были хорошо отутюженные черные брюки и жилет в тонкую белую вертикальную полоску и белая рубашка, воротник которой был расстёгнут на две верхние пуговицы.

Как мраморная статуя, стоял он у камина и даже не удостоил взглядом вошедших. Всё внимание его было приковано к портрету сына, который выделялся резной рамой и стоял по центру каминной полки. Одну руку граф держал за спиной, а во второй был стакан с виски.

– Примите мои искренние соболезнования, граф.

С лёгким поклоном проговорил Чейз, стоило дворецкому закрыть за ними дверь. А Альфред, точно тень, повторил поклон, стоя за спиной начальника. Мужчины недалеко отошли от двери и замерли в ожидании приглашения присесть от хозяина. Эдвиг прекрасно знал, как важно действовать сейчас плавно и тактично, без лишнего самовольства.

– Господа, прошу вас. Давайте без лишней услужливости и перейдём сразу к делу. – Не скрывая раздражения, граф повернулся к гостям и, взмахнув рукой со стаканом в сторону дивана, расплескал небольшое количество его содержимого. – Присаживайтесь куда вам будет угодно, не стойте как истуканы в проходе. Джон, налей господам, пусть выпьют за светлую память моего Уильяма. – Обратился граф к слуге, встав в прежнюю позу.

Коронер и его помощник расположились на диване лицом ко входной двери. Слуга, как и было велено, налил каждому по щедрой порции виски и поставил на стол напротив каждого из мужчин. Эдвиг Чейз прямо не отказался от предложенного напитка, но даже в сторону стакана ни разу и не посмотрел. Поза коронера была непринужденной и расслабленной. Саквояж был помещен на пол между ним и помощником. Руки были расположены на бедрах так, что пальцы едва соприкасались подушечками, а колени слегка разведены. Все его внимание было приковано к хозяину дома, а про себя он считал до шестидесяти. Это был его небольшой ритуал, чтобы прочувствовать обстановку и настроение присутствующих, прежде чем приступить к беседе и интересующим его вопросам.

Воздух в комнате был пропитан напряжением, и это заставляло основательно нервничать юного Франклина. Поэтому, как только стакан оказался перед ним, он тут же его схватил и хотел было сделать глоток, но остановился, покосившись на Чейза. В глубине души юноша надеялся воспользоваться моментом и первый раз в своей жизни попробовать такой благородный и дорогой напиток. Алкоголь он пил однажды, и это была настойка на рябине от наставника Руфуса в честь окончания учебы и начала практической службы группы студентов, куда входил и Альфред. Но те ощущения были совсем другие, а настойка больше напоминала слегка забродивший компот. И как бы желание ни было сильным, чувство долга пересилило, и юноша решил во всем подражать своему наставнику. Именно поэтому, отставив стакан на прежнее место, он попытался принять такую же позу, как и у него.

Но Чейз не успел досчитать, как граф со вздохом повернулся и направился к креслу, начав разговор с вопроса:

– Господа коронеры, а у вас есть дети? Или вы, как священнослужители, даете обет безбрачия?

На последнем вопросе мужчина издал приглушенный смешок, что ни капли не смутило коронера.

– Мы даем обет на верность службе, стране и ее гражданам, а в остальном вольны распоряжаться жизнью по своему усмотрению и совести. К сожалению, частые разъезды по городам не сильно способствуют заведению семьи. Не каждая женщина согласится на такой образ жизни, поэтому наш брат часто остается в холостяках. И нет, детей мы с моим помощником не имеем, милорд.

– Оно и к лучшему. Ни к чему плодить безродных, – надменно произнес граф, переводя взгляд на Альфреда и залпом выпил содержимое стакана.

Юношу явно задели слова графа. Он выпрямился в спине, как по струнке, а руки сжал в кулаки на коленях. Щеки его покраснели. Помня свое обещание, он ни проронил ни слова. А вот за взгляд, которым теперь сверлил хозяина дома, отвечать не мог. Зато Чейз, напротив, сохранял свое непоколебимое спокойствие и расслабленность.

– Буду с вами откровенен, милорд, мы понятия не имеем, какая буря эмоций пожирает вас изнутри и на какой стадии принятия вы находитесь. Можем только в общих чертах представить, каково это – потерять ребенка, на которого возлагали надежды. Ваша боль ни с чем не может сравниться. Но со своей стороны мы можем обещать одно.

Коронер сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить, и все это время говорил, смотря прямо в глаза графу.

– Преступник, который совершил столь ужасное преступление, будет найден и понесет заслуженное наказание. А для этого нужно, чтобы вы были максимально честны с нами и рассказали обо всех, с кем ваш сын тесно общался, особенно последние полгода.

Чарльз Фрауд был явно не из робкого десятка и стоически выдержал пронизывающий насквозь взгляд коронера. Но ему потребовалось около минуты, чтобы осмыслить и осознать сказанные в его адрес слова.

– До меня дошла информация, что мой сын умер от сердечного приступа. Говорят, его бесы извели. А вы, судари, заявляете об убийстве.

Хмыкнув, граф стал изучать стакан, что держал в руке, переливая содержимое из стороны в сторону.

– Мы нашли следы третьих лиц, милорд. Даже если сердце вашего сына остановилось, к этому была приложена рука человека. Одна только пара следов, ведущая к дому, показывает, что прошлой ночью он был не один.

Услышав от коронера про следы обуви, о которых сам же ему рассказал, Альфред покраснел еще сильнее. Его только сейчас осенило осознание, что это была важная улика, мимо которой он чуть не прошел. Но смущение от самобичевания сменилось приятной теплотой от того, что старший не просто слушал поток его слов, а даже услышал.

– Ха! А вы, мистер Чейз, знаток своего дела! – с нотой сарказма проговорил граф, со стуком ставя стакан на стол и откидываясь в кресле. – Говорите, заслуженное наказание? Только родитель может определить, что заслуживает убийца его ребенка, особенно если ребенок был единственным наследником, единственным, кому отец может передать дело всей его жизни. Поэтому я согласен с вами сотрудничать, а если вы найдете преступника, то предпочел бы лично совершить правосудие. Как вы на это смотрите?

В ожидании ответа Фрауд переместил вес тела на правый бок, поближе к гостю, и правой рукой подпер голову. Как хищник, он изучал взглядом коронера, внешнему спокойствию которого позавидовал бы сам Будда.

– В любом случае убийца будет пойман и передан в руки местной полиции. Только они имеют право вершить правосудие.

– Ну же, мистер коронер, не отказывайте вот так сразу убитому горем отцу. Я не останусь в долгу перед вами. – Зловещая улыбка появилась на лице графа при этих словах.

– Даже я не имею права вершить правосудие, милорд. Моя работа – лишь находить преступников. Наше общество погрязнет в хаосе, если каждый желающий начнет чинить самосуд. И для чего тогда нам нужны судьи и полиция? Не отбирайте хлеб у работников закона и порядка.

Улыбка мгновенно пропала с лица графа. Его голубые глаза будто пытались заморозить собеседника. Словно незримый бой шел между двумя мужчинами, что сидели друг напротив друга. Кто первый сдастся и отвернется? Опытный коронер, который, кажется, не боится и самого черта из преисподней, или граф Фрауд, который привык получать все, что пожелает, и неважно, какие методы нужно применить?

– Ваша правда, мистер Чейз. Но иногда появляются желания, которые сложно не исполнить. Например, кто-то захочет получить чуть больше хлеба, о котором вы ведете речь, и кто я такой, чтобы не помочь свершиться этому?

Резким движением руки граф подхватил стакан со стола и залпом опрокинул всё содержимое себе в рот. Скривившись, он слегка отвернулся от гостей и жестом указал слуге вновь наполнить напиток.

– Так что именно вас интересует, господа? Я в полном вашем распоряжении.

– Для начала нам нужно узнать, где чаще всего бывал юный виконт и с кем имел тесное общение?

– Мой сын был любимым гостем в любом доме, поэтому сложно перечислить эти места. Проще сказать, что бывал он в каждом, где есть симпатичные девицы, – проговорив это, граф хмыкнул и после задумчиво замолчал на минуту. Только после продолжил: – Но чаще всего он бывал в своём доме, колледже и, конечно же, у нас. По понедельникам, средам и пятницам он с товарищами собирался в клубе, который он же и основал. Ну и чаще бывал с членами этого клуба. С ними вы легко можете встретиться в училище. Джером Дженкинс и Сетт Хиггинс – самые близкие товарищи и заместители клуба. Семья Дженкинс проживает на пересечении пятой и улицы Святого Николая, а семья Хиггинс – на пересечении второй и улицы Святой Лилии.

– И что же могло связывать такого интересного юношу и мисс Розу Фарроу, дочь кузнеца?

Чарльз Фрауд резко выпрямил спину, как по струнке, а в глазах зажегся огонек.

– А причём тут эта девица? – сквозь сжатые губы процедил мужчина.

– Пока точно сказать не могу, какое именно отношение она имеет к смерти вашего сына, но именно в её объятиях он отдал душу Богу. По свидетельству нескольких человек, могу сделать вывод, что виконт и юная леди были тесно знакомы.

– Святые угодники, – прошептал граф, слегка побледнев и расслабившись в кресле. – А вот эту деталь от меня утаили.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге появилась девушка с такими же ледяными голубыми глазами, как у графа. Её светло-каштановые волосы были убраны в тугой пучок, и лишь пара прядей выбивались завитками кудряшек и служили украшением на лбу. Круглолицая, с широким ртом, тонкими губами и курносым носом. Внешность без изыска, и проще было назвать её простушкой, но взгляд она имела острый. Только по нему можно было понять, что девушка не была обделена умом и сообразительностью. Одета в строгое и сдержанное платье серого цвета с кружевными вставками на рукавах, которое хорошо подчёркивало стройность фигуры. Она была невысокого роста, но всем своим видом давала понять, что не позволит никому усомниться в своём происхождении. Но сейчас её лицо было омрачено маской скорби. Вошла в комнату она стремительно и сразу же направилась к графу, который так и остался сидеть в своём кресле, даже не взглянув на вошедшую.

– О, отец! Неужели это правда?!

Голос девушки дрожал, как будто рыдания вот-вот прорвутся сквозь слова. Не обращая внимания на гостей, которые встали на встречу, она прошла к креслу и, нерешительно положила свою аккуратную ручку на плечо графа. Мужчина, в свою очередь, отмахнулся от девушки, как от назойливой мухи.

– Господа, прошу любить и жаловать Эмилию Фрауд. Моя невоспитанная и единственная дочь, которая от горя забыла все манеры. – А после, переведя руку в сторону двери, произнес: – А вон там, Вирсавия Фрауд, моя многоуважаемая жена.

Девушка пришла не одна. Следом в комнате появилась ее копия, только более зрелая, более худая и с глазами цвета охры. Женщина будто не вошла, а вплыла, закрывая за собой дверь. Зеленое платье невыгодно обтягивало ее стан, подчеркивая болезненную худобу. И, в отличие от вошедшей юной девы, эта особа чувства держала при себе, а на лице читались надменность и усталость. Будто в ореоле тени и холода, женщина шла с гордо поднятой головой, едва ступая по полу.

– Эдвиг Чейз, сударыни, коронер на службе Ее Высочества королевы Августины, – с поклоном представился коронер. – А это мой помощник, Альфред Франклин. Примите наши самые искренние соболезнования. Мы прекрасно понимаем всю тяжесть вашей утраты, но чувство долга вынуждает тревожить вас в столь неприятный час.

– С какой конкретно целью вы посетили нас, господа? Вроде всё и так понятно. Наш сын умер от остановки сердца, один у себя дома.

В отличие от дочери, голос графини не дрожал, а был сдержанным и властным. Так же, как вошла, она тихо и плавно приземлилась на диван напротив гостей, приглашая и их сделать то же самое. И, в ожидании ответа, принялась изучать Чейза как старшего и, скорей всего, больше заслуживающего внимания.

– Всё не так просто, как кажется. У нас есть основания полагать, что было совершено убийство. Обычно преступник – это кто-то из окружения жертвы. Именно поэтому мы и здесь.

– Убийство?! – удивилась графиня и приложила ладонь к сердцу. – Уильям никому ничего плохого не сделал, чтобы ему кто-то желал плохого. А уж тем более смерти. – Удивление дамы сменилось задумчивостью. – У вас есть уже подозреваемые?

– Нет, подозреваемых нет. Но нам очень хочется узнать, в каких отношениях состояли ваш сын и юная мисс Фарроу? – Задавая вопрос, Эдвиг внимательно изучал лицо графини, которая теперь с некой ноткой брезгливости отвернулась к камину.

– Никаких отношений между этими двумя не было! Просто девица из низин решила облагородиться, наивно полагая, что сможет влюбить в себя сына графа и вот так выскочить удачно замуж. Ну, а Уильям, как и все мужчины, оказался падок на сладкие речи и был не прочь развлекаться с глупышкой.

И тут с графини будто слетела маска приличия. Повернувшись к супругу, она ядовито прошипела:

– Я всегда знала, что одни беды от этой девицы и её родни. Но никто меня и слушать не хочет. Эта вся ситуация – великий грех! Бог карает родителей за их деяния, забирая детей!

– Вирсавия! Ты забываешься! Будь так любезна, держи себя в руках, а своё мнение при себе.

Некоторое время супруги прожигали друг друга яростными взглядами, полные былых обид. Старые раны, словно улей, были потревожены и тучей разъярённых пчёл повисли в комнате, стараясь ужалить каждого. Но как быстро маска безразличия графини слетела с её лица, так же быстро она вернулась на место. И дальше она разговаривала ровным тоном, не задерживая взгляд ни на ком в комнате.

– В любом случае, Уильям не собирался на ней жениться. Так, лёгкая интрижка, как и у любого юного джентльмена в его возрасте.

И в наступившей мимолетной тишине, неожиданно для всех, будто только сейчас каждый присутствующий заметил еще одного компаньона в комнате, Альфред задумчиво произнес, хихикнув:

– Интересно, Миледи, Вы так говорите о сыне, будто он вам не родной.

Лишь после того, как проговорил это, юноша осознал, что натворил. Графиня одарила одновременно осуждающим и оскорбленным взглядом. Дочь графа приподняла бровь в удивлении и недоумении от такой наглости и грубости. Граф замер со стаканом в руке, который нес ко рту. Все семейство изучало наглеца. И лишь Эдвиг Чейз сидел спокойно, даже не посмотрев в сторону помощника, но Альфред уже запустил фантазию, которая в ярких красках рисовала все виды наказаний, какие только мог придумать мозг. Начиналось все с того, как коронер высекает его розгами на центральной площади перед толпой народа, заканчивалось все четвертованием, возможно, даже сажанием на кол при въезде в город. И пока юный Альфред фантазировал на тему наказания, чемоданы в гостиничном номере сами собой запаковывались, чтобы проще было с позором уезжать.