Дикая роза

Memo Yu

Дикая роза

Глава 1

Гостиная дома номер 8, на Найтмер-стрит, была заполнена алыми розами. Бутоны, цвета крови, были буквально везде. Каждый цветок, казалось лежал хаотично, но в этом хаосе был свой некий порядок. На бархатной обивке дивана и кресел были изображены розы, но не такого яркого цвета как живые и от этого сильно контрастировали на их фоне. Создавая ощущение конфликта за внимание зрителя. Но как бы люди не старались воссоздать в искусстве красоту жизни, она никогда не будет выглядеть столь прекрасной и красочной, чем в своём естественном проявлении.

Аромат, заполнивший комнату, можно было ощутить сладким привкусом на языке, от которого начинало мутить и кружить голову. Он будто обволакивал незримой дымкой всякого, кто оказывался в его власти.

Всё здесь было прекрасно. Цветы, аромат, шелковые подушки усыпанные лепестками, камин, хрустальная люстра, на которой не найти ни одной пылинки. Лунный свет мягко струившийся сквозь занавески… Всё, за исключением мёртвой девушки прямо по центру комнаты.

Она лежала на подушке из самых крупных бутонов, с особым усердием отобранных специально для неё. Это была уже не та прекрасная дева, которой она являлась при жизни. Взору представало просто тело, начавшее свой естественный процесс разложения и ему было глубоко плевать на все убранства, что наполняли комнату. Да, следы былой красоты ещё сохранились, но местами уже зияли дыры, пошло обнажая белесые кости.

Лицо неумолимо стремилось избавиться от всякого намёка на прежний облик своей владелицы. Вместо курносого носа, был чёрный провал. Скудные клочки кожи то тут, то там обтягивали череп. А зубы, выглядывающие сквозь щели в щеках, создавали иллюзию зловещей улыбки. И лишь глаза ещё более менее сохраняли свой облик. Они скромно покоились под мумифицированными веками. Оно и к лучшему, так как цвет свой они утратили ещё в момент смерти своей хозяйки. С последним выдохом из глаз ушёл блеск, оставив на его месте ледяную мерзлоту. Мутные стекляшки вместо когда-то задорных и таких живых глаз.

Волосы не отличались такой скромностью и не скрывали своего уродства. Местами уже облезшие и оголявшие череп, безжизненно струились к плечам и больше походили на отдельное ужасное создание, нежели часть тела. Даже фата не смогла скрыть или как-то приукрасить данную картину.

Руки ее покоились на животе. Одна ладонь накрывала вторую. Но это были так же не те прекрасные ручки с пухленькими пальчиками, которые совсем недавно украшало около дюжины колец. Хозяйка этих пальчиков страсть как любила всякого рода украшения на руках. Разноцветные камни, самые чистые металлы сверкали на них. Даже перчатки самых искусных мастеров. Но сейчас они не имели никакого сходства с прежними ручками, а больше походили на чёрные и сухие ветки в конце осени, на которые по чьему-то капризу были натянуты белые кружевные митенки да пара колец.

Одета красавица была в подвенечный наряд. Свадебное платье, некогда белоснежное, было прекрасно, и подбиралось с особым трепетом и любовью, но к сожалению уже после смерти. Оно не успело проводить свою хозяйку к алтарю, оставаясь покоится на ее безжизненных костях. Оно не было сшито из дорогих тканей или украшено большим количеством кружев. Простое, но изящное и подчеркивающее когда-то стройный стан. Но за время, проведенное под землей, даже столь прекрасный наряд пришёл в плачевное состояние, а ко всему усугубляли и прилипшие комья ещё влажной кладбищенской земли. Тот, кто доставал тело девушки из могилы, не очень уж заботился избавиться от грязи с одежды. Да и в целом чистота мало его волновала сейчас. Главной задачей было доставить тело девушки в этот дом, в эту комнату с минимальными повреждениями.

Виновником всего происходящего, был хозяин дома. Молодой мужчина хаотично двигался по комнате, имитируя движения вальса. Одной рукой придерживал призрачную партнершу за талию, другой держал её воображаемую руку, которую то поднимал резким взмахом, то так же резко опускал. По технике танца было видно, что мужчина не один год учил и практиковал этот навык. Модный франт, завсегдатай балов и званых обедов. Многим молодым особам вскружил он голову, вальсируя под живой оркестр на вечерах. Именно благодаря этому умению и своей безупречной харизме, юноша был вхож в любой дом. Будь то мелкий чиновник или сам губернатор города.

Но сейчас не все было безупречно в его танце. Ноги беспощадно подводили. Спотыкаясь о стебли цветов, заставляли заваливаться то на один бок, то следом на другой. Несмотря на это, нужно отдать должное танцору, ибо ни разу он не упал. Даже в моменты, когда земля будто исчезала из-под ног.

Его, некогда прекрасные каштановые локоны, безобразно сбились в засаленные пряди, так стремящиеся обрушится на лицо. Будто они никогда не видели мыла и расчёски. Юноша лишь временами смахивал их в сторону нервным движением головы. Что позволяло лишь на время избавится от них.

Кожа его была болезненно бледна, глаза, казалось, заполняли расширенные зрачки и ободок небесно-голубой радужки практически был скрыт. Недельная щетина вносила свою долю в образ безумия и запустения. Губы обветренные и потрескавшиеся, покрывали струпья, а в уголках зеленоватого цвета кожа, сплошь в небольших язвах. Что не мешало мужчине растягивать рот в широкой улыбке.

Лишь одежда была на нем чистой, скрупулезно выглаженной и соответствовала последнему слову моды. Белоснежная, накрахмаленная почти до хруста рубашка с кружевной вставкой, приоткрывала мужественную грудь без единого волоска, а чёрные брюки эстетично обтягивали стройные ноги. Наряд крайне гармонично сочетался со всем происходящим в комнате и в нем мужчина был похож на жениха для своей мертвой невесты.

– О, моя прекрасная Роза. Теперь никто нас не сможет разлучить. – Бормотал он себе под нос сопровождая это еще и взмахами рук, имитируя дирижера . – И впереди нас ждёт вечность.

Лишь стоило приблизиться к телу, мужчина начинал напевать под свой мотив слова из стихотворения одного известного поэта.

– But he spoke to re-assure me,

And he kissed my pallid brow,

While a reverie came o′er me,

And to the church-yard bore me,

And I sighed to him before me,

Thinking him dead D′Elormie,

“Oh, I am happy now!”

Звон часов на башни с центральной площади нарушил идиллию. Жених замер, отсчитывая удары загибанием пальцев, а цифры проговаривал еле слышно, одними губами. И стоило отсчитать 12 ударов, улыбка заиграла на его лице ещё сильнее. Передавая все безумие, что творилось в его голове. Глаза же с благоговением были закрыты.

– Ну вот и настал тот час. Тот самый долгожданный час, любовь моя. Все приготовления были совершены, как ты и просила. И в эту чудесную ночь, когда полная луна на небе светит будто солнце, мы сольемся в единое целое.

Покачиваясь словно маятник, он направился к дубовому столу, что стоял у центрального окна. После боя часов мужчина будто преобразился. В нем появилась некая осознанность и ясность ума. Плавным и осознанным движением подхватил катушку шелковых ниток, ножницы для шитья и иглу для сшивания кожных изделий. Лишь на краткий миг устремил он свой взор на небосвод, который словно манил.

– Луна сегодня прекрасна, не находишь? – мечтательно рассматривал он лик небесного тела, что плыл по черным сводам небосклона, и понизив голос до шепота, проговорил. – Но ты, моя Роза, ещё прекрасней и нежней. Никто не может сравниться с твоим светлым ликом, даже коварная разлучница луна.

С улыбкой перевел свой взор он на труп и стал рассматривать. Взгляд безумца словно изучал её от макушки до кончиков пальцев. Смотрел и не видел всего уродства, а лишь с трепетом и желанием любовался своей невестой. Пальцами скользнув по губам, продолжил свой монолог:

– А твой голос, словно трель соловья. Даже после смерти ты продолжаешь петь мне эти чудесные и прекрасные песни. Каждую ночь, стоило часам на этой ужасной башне пробить двенадцать ты начинала и кончала как только первые петухи начинали приветствовать восход солнца. Ты пела одни и те же песни. Как когда-то под сводами церкви. Местный хор опустел без тебя, моя птичка. – на лице его промелькнули нотки брезгливости и презрения от одних только воспоминаний – Этим старикам и уродинам далеко до твоего ангельского голоска. – но после встрепенувшись, мужчина продолжил уже улыбаясь, без какого-либо намека на прежние эмоции. – А помнишь ту ночь у пруда? Я же был тогда еще так глуп и нетерпелив. Ох, как же я был глуп в ту ночь. Поддался мимолетному желанию. Оно полностью овладело моим телом и разумом. Но и ты пойми меня. Твои губы были так сладки и нежны. А как ты смотрела на меня! Сколько трепета и доверчивости было в твоих глазах. Стоило не малых усилий, чтобы сдерживаться рядом с тобой даже минуту. Мне хотелось обладать тобой! Хотелось, чтобы ты была только моя и больше ничья. А ты все знала. Ты всегда все знала.

И вот уже воспряв, мужчина вспомнил о своих делах. Быстрыми и ровными шагами приблизился к возлюбленной, будто и не было того безумного и шаткого танца.

– Но у нас нет времени для мечтаний. Ты права, надо действовать. Сейчас или никогда. Я докажу тебе, что мои чувства искренние! Ты увидишь, что не только на словах я могу любить тебя, но и докажу это делом. Да, да. Дела мои всем покажут и уже никто не будет распространять эти гнусные сплетни за моей спиной. Их лживые языки отсохнут и им будет всем стыдно, за то, что называли тебя падшей женщиной. Ты чиста и невинна! И принадлежала всегда только мне одному.

Прежде чем устроится возле красавицы, мужчина разделся догола и уж потом взялся за остальные приготовления. Чёткими движениями, ловко продел он нить в игольчатое ушко, отмерил необходимую длину, приступил к задуманному.

– В ту самую ночь, Роза, ты отдала мне свое тело. Не заслуживал я этого дара. Глуп и слаб был в своих пороках. Но сейчас чист в сердце и помыслах. Вот увидишь. Так прими же ты теперь меня всего в дар.

Стежок за стежком проделывал с виртуозной сноровкой, соединяя свою плоть с плотью умершей начиная с ног. Как безумный портной с усердием делал все ровно и временами проверял на прочность натянутую нить. Не только к телу покойницы пришивал он себя, но и к её одеянию. Ему было не важно как, главное быть с ней единым целым. И казалось боли он совсем не ощущает. С губ срывался нервный смех. До бедра мужчина дошёл быстро и легко, если уместно описать этими словами весь процесс. Моментами кусочки плоти покойницы отрывались и висли на нити, что заставляла делать дополнительный стежок. А вот дальше было уже сложнее. Ладони были покрыты кровью, что затрудняло действие, так как игла все время норовила выскользнуть из начинающих трястись пальцев. Нить намокла и слегка огрубела, поэтому протягивать ее было все сложнее и болезненно. Но ничто не могло остановить безумца в этот миг.

Портной беспощадно протыкал свою плоть и соединялся с девушкой в кошмарное существо. В итоге два тела были сшиты так, что руки мужчины свободно двигались. Шов шёл вдоль тела, от ноги по бедру, боку переходя в плечо. С улыбкой и слегка кривясь от боли, он принял ту же позу, что и возлюбленная, но не отводя от неё глаз.

– Сшивая тела, сшиваю наши души. В блаженстве боли, пойдем мы в вечность. На всем пути буду держать тебя за руку, любовь моя. И станем единым целым в забвении.

Легкий сквозняк начал холодить нагую кожу. В одной руке безумца, была иссохшая рука невесты, чудом оставаясь целой. Лежа вот так, не имея понятия, что же делать дальше, он то закрывал глаза, в полном томлении, то открывал и мутным взглядом рассматривал комнату. Но ничего не происходило. Время шло, тишина давила. И уже начинало казаться, что ожидания были напрасны, как и все проделанное было зря.

– Кар.

Как гром среди ясного неба, раздалось карканье. Ворон, по-хозяйски устроившийся на столе возле окна, привлек на себя внимание. Как он там оказался – неизвестно. Будто с самого начала приготовлений был в комнате и оставался незамеченным до сего момента. Черные глаза птицы пронизывали насквозь и, казалось, смотрели в самую душу.

– Кар!

Громче прокаркал ворон, будто пытаясь что-то сообщить и недоумевал, что его не понимают и ничего не делают. А чем дольше мужчина смотрел птице в глаза, тем яснее становился его взгляд. Словно только сейчас к нему начало приходить осознание. Дымка безумия, что так жадно поглотила его, стала рассеиваться.

С ясностью ума возвращалась и чувствительность. Жгучая боль, медленно, но уверенно расползалась по всему телу и затекала через швы. Мужчина невольно заерзал, пытаясь избавится от источника дискомфорта. Будто это могло помочь освободиться от боли, от ниток, да и в целом выбраться из этого кошмара.

– Кар!!!

В третий раз каркнула птица и казалось этот звук заполнил все пространство комнаты. Ужас и паника охватили жертву, но тело потеряло контроль. Оно словно стало гранитом и ни поднять, ни сдвинуть. Как бы не хотелось вскочить и бежать куда подальше, но он продолжал лежать, созерцая птицу без малейшего шанса на спасение. Лишь сердце бешено билось в груди, отдаваясь гулкими ударами в ушах и шеи.

И вдруг ворон опрокинул голову назад, практически уложив ее на спину, разинул клюв, насколько было возможно. Из раскрытой пасти заиграла музыка. Сложно было ее таковой назвать, звуки больше походили на тарабарщину, но имели свой странный чудаковатый ритм. В начале это были отдалённые звуки. Точно доносились из глубоких недр адской птицы.

Барабаны гремели каждый на свой лад, не жалея сил, струнные грустно стонали, больше напоминая скорбный плачь, а духовые более были похожи на заупокойный вой. Звук мелодии нарастал, как будто оркестр вот-вот выскочит прямо в комнату. С громкостью нарастала скорость и жестокость ударов в барабаны, а сердце мужчины подхватив ритм инструментов, так и билось в груди, точно желало вырваться на волю и присоединиться к незримому оркестру в бешеном танце.

Шло время, атмосфера в комнате сгущалась. И вот уже в одном ритме с сердцем стали ходуном ходить стены, на которых плясали тени незримых чудовищ в неистовом танце. Страдалец вращал в испуге глазами из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть, что так быстро скачет и извивается по комнате. Но ничего увидеть не удавалось, что лишь добавляла страха. К оркестру присоединился адский хор. Песня состояла их невнятной тарабарщины, звучавшей разными голосами, разной тональности. Даже эмоции были различны, с которыми невидимые существа пели. Кто-то жалобно выл, кто-то же наоборот с безумной радостью старался перекричать остальных. Даже моментами звучали мелодичные напевы, но они тут же утопали во всепоглощающем гомоне голосов. Сложно было в такой атмосфере сохранять спокойствие. Комната в один ужасающий миг превратилась из прекрасного обиталища, в ужасную маленькую клетку, из которой выкачали весь воздух.

Когда громкость адской мелодии достигла своего апогея, у самого уха мужчина услышал нежный и сладкозвучный голос.

– О мой милый, Уильям. Любовь всей моей жизни и смерти. Теперь ты никуда от меня не денешься. Теперь ты только мой и больше ничей.

Ужас окончательно захватил свою власть над телом мужчины, что несчастный даже потерял способность моргать. Мертвая рука, которая все это время оставалась свободной, накрыла его щеку и зловонное дыхание коснулось шеи, а голос продолжал.

– В объятьях ночи, бледных лун сиянье,

Два силуэта, скорбное свиданье.

Любовь и Смерть, сплелись в один узор,

Их танец странный – ужаса позор.

Коснулись руки, льдом покрыты пальцы,

В глазах безумных, пляшут мертвецы-скитальцы.

Звучит мелодия, загробный реквием,

Их души в танце, уж угаснут насовсем.

Кружится платье, черный саван вьется,

Их танец смерти, никогда уж не прервется.

Влюбленные навек, в объятьях тьмы,

Их пляска скорби под властью Сатаны.

Лишь последнее слово прозвучало, вмиг все стихло. Мир вернулся в прежнее состояние, тишина ночи охраняла покой горожан. Только на окраине изредка подвывала собака. А на улице Найтмер-стрит, в гостиной дома номер 8 лежали двое на чудесном ковре из роз. Почти сгнивший труп, когда-то юной и прекрасной девы и ее возлюбленный, со стеклянными глазами, в которых навеки застыл страх.

Свидетелем этой картины был лишь ворон, но он не сможет никому поведать тайну происходящего. Ведь как известно, птицы не отличаются особой болтливостью.

Глава 2

– Так говорите, это Уильям Фрауд? – проговорил с задумчивым видом мужчина, склонившийся над телами, пугающе сплетёнными на увядших и почерневших розах. Это был никто иной, как Эдвиг Чейз, знаменитый Вольный коронер на службе Короны и Её Величества королевы Августины. С приходом к власти юной наследницы страна стала меняться в сторону улучшения качества жизни при помощи технического прогресса. Церковь ушла на второй план, а на первый вышли наука и просветление, за что королева и получила свой титул Королевы прогресса и порядка.

В обязанности Вольных коронеров входили практически те же пункты, что и у частного сыска: пребытие на место преступления, сбор улик, сбор данных и установление настоящего убийцы, параллельно разоблачая все мистические подоплёки дела. В современном мире, когда человек уверовал в науку и технологический прогресс, всё же мистика и суеверия не покидали его жизнь. В целом это не вносило какого-то негатива, особенно если трезвой головой подходить к данным темам. Вера не раз спасала жизни и объединяла народы, но, к сожалению, часто преступники все свои злодеяния списывали на Владыку ада или высшие силы, скидывали ответственность на злой рок, одержимость бесами или божественный зов. В связи с этим и был сформирован отряд Вольных коронеров, куда набирали людей, преданных своему дело и науке.

Мистер Чейз был одним из таких людей. Он не выделялся какой-то специфичной внешностью, и часто его называли "серым человеком": русые волосы с пепельным оттенком и светлые карие глаза, которые больше походили на мутный желтый, прямой и длинный нос, тонкие губы . При росте 185 см и весе 75 кг физически был развит. Да и куда без этого при его-то профессии? Но подбирал одежду так, что в ней выглядел больше долговязым и слегка неуклюжим.

Стиль его всегда был неизменно скромен: темных цветов костюмы, белые и бежевые рубашки, никаких броских аксессуаров или экстравагантных деталей, лишь часы на цепочке в левом кармане брюк и любимый зеленый платок с инициалами В.М. в правом кармане жилета. Он словно растворялся в толпе, становясь частью городского пейзажа, незаметной деталью в общей картине. Казалось, он намеренно избегал привлекать к себе внимание, предпочитая оставаться в тени, наблюдая за миром со стороны. Так и сейчас он был одет в шерстяной, коричневый костюм в крупную клетку, серую льняную рубашку, коричневые лакированные ботинки с закругленными носами, но начищенные до идеального блеска. И во всем виде читалась простота и элегантность, но при первом взгляде сложно и предположить о роде деятельности Эдвига.

Однако, за этой неприметной оболочкой скрывался острый ум и аналитический склад характера. Мистер Чейз обладал невероятной наблюдательностью, подмечая детали, которые ускользали от внимания других. Он был превосходным слушателем и умел задавать правильные вопросы, чтобы добраться до сути проблемы.

Его "серость" была его защитой, маской, позволяющей ему оставаться незамеченным, чтобы лучше видеть и слышать. Он был своего рода "серым кардиналом", чье влияние оставалось за кулисами, но ощущалось вполне отчетливо. Что очень помогало ему выполнять свою работу.

К своим 32 годам он имел несколько степеней в медицине и психологии. Единственное, что усложняло жизнь, – это его гены, из-за которых он и выглядел гораздо моложе своих лет. Окружающие часто принимали его за неопытного юнца и относились предвзято. Даже наличие бороды и усов не меняло положения дел.

Но внешность его и скрытность не помешали обзавестись славой и многими мифами вокруг своей личности, которые передавались из города в город. А парочка ушла даже за пределы границ страны. Неприметная внешность и громкое имя – самое точное описание Эдвига Чейза.

К мистике он относился скептически, ведь не единожды был свидетелем того, как люди прикрывали ею свое безумие и пороки.

Как и в нынешнем деле, он уже успел наслушаться мистических причин. Вначале от полицейского, что сопровождал до места преступления и всю дорогу упоминал злых и мстительных духов, из-за чего Чейзу пришлось попросить его не заходить с ним в комнату с мертвецами. И, если быть честным, самому полицейскому не сильно хотелось там находиться: уж сильно был напуган увиденным.

А теперь конюх юного господина, стоявший за спиной у Чейза практически в дверном проеме с видом мученика и явным желанием покинуть эту мрачную обитель да поскорее, нет-нет да и упоминал колдунов и ведьм.

– Да, сэр. Все именно так и есть. Слава богу, что вы оказались в городе. Уж вы-то быстро разберетесь, что к чему! – с дрожью в голосе держал он ответ. – Бедный, бедный мальчик. Уволокла его эта ведьма. А я говорил его родителям, предупреждал, что творится что-то неладное! Она же к нему чуть ли не каждую ноченьку наведывалась, кровопийца проклятая. Все песни ему напевала. А песни эти только он и слышал. А сейчас лежит вон, скрутила в своих объятиях. И как только из могилы смогла выбраться? Ведь столько времени прошло после похорон. Дождалась момента, когда все позабудут про нее и ее деяния. Надо было землю на ее могиле святой водой окропить. Да побольше!

– Вы про эту девушку?

Эдвиг задавал вопросы, продолжая пристально разглядывать тело юноши, практически не уделяя внимания второму телу. Красивое лицо юного виконта было обезображено гримасой ужаса, будто театральную маску наложили сверху. Несмотря на это, Чейз отметил природную красоту юноши: большие голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, ровный нос с приподнятым кончиком, пухлые и чувственные губы. Легко можно было назвать его внешность ангельской. И хотя сейчас кожа покойника была в ужасном состоянии, но Чейз готов был поклясться, что при жизни виконт скрупулезно следил за тоном кожи, и на лице был только один изъян в виде родинки под правым глазом.

– Да, сэр, про неё самую. Она еще когда живая была, славу дурную имела. Поговаривают, что она колдовала да блудила. Вся в мать пошла. И бабка у них была такая же, да как бы не хуже..

– Ну уж родословная до пятого колена нам не понадобится. Имя у колдуньи имеется?

– Да, сэр. Куда же без этого. Роза Фарроу, дочь местного кузнеца, Джона Фарроу.

И вдруг, как будто о чем-то вспомнив, конюх вскинул руки и зарыдал.

– Ох, бедный, бедный Джон! Все беды ему на голову валятся от этих женщин. Какую ни возьми, то ведьма, то падшая. А вы, сэр, вот скажите, что хуже: ведьма или падшая женщина? – И, не дав ответить на свой вопрос, мужчина продолжил монолог, активно жестикулируя – А я вам отвечу, сэр. Обе хороши! Только беды от них. Во всем жена его виновата. Джон, знаете, сирота, но рукастый мужик, работящий. Взял себе девицу из приличной семьи. Но яблочко-то оказалось червивое, если вы понимаете, о чем я говорю, сэр. Так соблазнилась на деньги и убежала к богачу. Бросила мужа, дочку – и поминай как звали. Такого супруга потеряла, а Джон ведь человек с большой буквы. Сердце у него доброе. А тот богач сам женат. И ходила она у него в любовницах, прислугой притворяясь. Весь город знал, каждый Джону сочувствовал. И хоть говорил я ему, что дочке пример хороший нужен. Неправильно, чтобы дом без хозяйки был, а он все свою жену забыть не мог. По сей день вспоминает. Ну так вот, дочка по материным стопам и побежала.

Поведав историю бедного кузнеца, мужчина неловко притих, будто сболтнул лишнего.

– Насчет падших женщин могу сказать одно: иногда нужда заставляет отбросить честь и гордость, и мы, мужчины, отчасти в этом тоже виноваты.

Спокойно выслушав всю тираду конюха, Чейз с деловитым видом выпрямился и подошел к столу, на котором ранее оставил свой саквояж с инструментами.

– Ну уж не рассказывайте мне про нужду, сэр! Знаем, что это такое. В былые времена и я делил краюху хлеба с двумя братьями и сестрой. И мать моя, оставшись без мужа, сохранила гордость и уважение и не пошла торговать своим телом.

Возмутился конюх, будто слова коронера относились лично к нему и он был причастен к случившейся трагедии. Но Чейз все так же оставался в спокойствии и задумчивости, будто в это время решал сверхсложные задачи.

– Любопытное дело, как могут быть связаны виконт и дочь кузнеца? – рассуждая, он извлек медицинские перчатки, марлевую повязку, пинцет, несколько пробирок с пробками и шприц.

– Да, невиданное дело, сэр. Пожалуй, девка захотела охомутать богатого жениха, да и наш господин ей приглянулся. Сколько раз уж я пытался донести до виконта, что не по-божески это – иметь дело с такими. А он пытался меня успокоить. Говорил, что не моего ума это дело. Просил не лезть. А как тут не лезть, когда такое происходило? Никого господин не слушал. Все бегал на свидания в невзрачныхе места с этой девчонкой. Да и если отца он не слушал, то что уж мое слово против его? То-то и дело, что ничего.