9 граммов свинца

– Я как раз об этом думал. – заметил Лазаренко, наклоняясь ближе к фотографии.

– Этот герб явно не является характерным для Арийского братства… а кто это ещё тогда… – продолжал генерал.

В этот момент к нам вновь присоединился генерал Сахаровский. Будучи министром иностранных дел Чёрной Лиги, он прежде всего производил впечатление человека, которому известен каждый уголок нашего безумного мира. С его большим опытом и знанием политических маневров, он вносил ясность в географию «Новой» России.

– Мы можем ограничить круг подозреваемых. – начал он, смотря на надписи и изображения на столе.

– Учитывая символику, есть только два варианта. Первый – это поезд Арийского братства, чье руководство возглавляет Гутрум Вагнер, и да, они действительно весьма активны, постоянные рейды на все государства, они их называют «Русскими маршами», особенно после распада нашего государства, с их взглядами на расы и нацизм. Второй вариант – какая-то подпольная организация из республики Коми, о которой мы знаем только из слухов. – продолжал Сахаровский.

Сахаровский поднимал свои руки, обводя пальцем на гербе, который присутствовал на фотографиях.

– Но у Арийского братства нет такой символики… честно, никогда у них такого не видел. – добавил он, принимая важность каждого слова. Эта деталь зацепила его мысль, как картину из мозаики.

– Если так, то нам нужно обратиться к Вознесенскому. – сказал Язов, решительно поднимая трубку телефона, от которой он, будучи премьер-министром, почти никогда не отходил, только если покурить. Его голос был полон уверенности, в то время как он думал о президенте республики Коми, Николае Вознесенском, и важности этой связи.

– Только Сеченов мог знать… а его и след простыл… я так понял, что поезд должен был прийти с пищевой продукцией? Поскольку, Сыктывкар нас им снабжает вот уже лет 5 по Омскому договору. – говорил я.

– Всё верно, товарищ Шестакович. Надо спрашивать у Николая… – сказал Язов.

– Я позвоню ему. – продолжил Дмитрий Язов, подготавливаясь к новому шагу в их расследовании.

– Кому? – переспросил я.

– Вознесенскому. – ответил Сахаровский.

– Скоро у нас будет больше информации о том, с чем мы имеем дело. – В комнате воцарилась тишина, пока Язов набирал номер, и каждый из них знал, что что-то масштабное разгорается в неведомой тьме.

Николай Вознесенский, президент республики Коми, довольно-таки быстро поднял телефонную трубку. Разговор их длился недолго, Язов поинтересовался о поезде, который должен был привести пищевую продукцию и другие необходимые Чёрной лиге ресурсы. После получения ответа на этот вопрос, который, естественно, мы не могли услышать, Язов резко изменился в лице, поблагодарил Вознесенского за разговор и положил трубку. Далее он просто продолжил стоять в состоянии некого удивления или даже шока.

– Товарищ Язов? – спросил Лазаренко.

– Рейс Сыктывкар – Омск, который должен был нам доставить товар… был перенесён на сегодняшний день… – тихо прошептал Язов.

В этот момент, словно зная о произошедшем, распахнулась проходная дверь в помещение. Из неё вышло три человека: уже знакомый капитан Архипов, лейтенант Сергей Дежнёв и товарищ Дмитрий Карбышев. Мы все одновременно встали со своих мест.

– Не утруждайтесь, товарищи. – сказал Карбышев своим охриплым голосом, указывая нам на стулья. Чувствовалось, что совсем ему нездоровится в последнее время. Восьмидесятиоднолетний старик был болен.

– Побеседовал я с Архиповым лично. Я поражён вашей несостоятельностью, товарищ Сахаровский. – продолжал старик Карбышев.

Сахаровский возмущённо спросил:

– Товарищ верховый главнокомандующий, в чём же… позвольте спросить… – говорил он, краснея от возмущения. Слова Карбышева его явно задели.

– Как же сразу не стало понятно, что сей поезд – дело рук имперцев из подполья Коми. Меня поражает ваша неосведомлённость такими действиями оппозиции Сыктывкара. Вы же министр иностранных дел! – продолжал Карбышев.

– Виноват, товарищ Карбышев… позвольте спросить, а кто же стоит за этим подпольем в Коми? – говорил Сахаровский.

Карбышев приказал Дежнёву и Архипову идти домой, а сам сел напротив Сахаровского. Те отдали честь генералу, приложив вытянутые запястья к вискам, и отправились восвояси. Особенно моё внимание привлекал Сергей Дежнёв. Преданный человек, всегда рядом с Карбышевым или с Язовым. Восхищаюсь его идейностью и преданностью Чёрной лиге. Молодой парень, а понимания происходящего много. Слышал, что он с Москвы. Все от туда такие, конечно… были.

– Так в чём же дело, товарищ Карбышев? – спрашивал Лазаренко.

– Тха-ха-ха, да дело то в простом, и ежу понятно, странно, что не товарищу Сахаровскому. – начал товарищ Дмитрий Михайлович.

Сахаровский лишь мрачно покраснел.

– Этот нервный старикашка Гитлер беспокоится за свою шкуру. Читали новости? Он назначил своим преемником Гейдриха, такой же дедок. До политики нельзя допускать людей старше пятидесяти… кроме меня. – говорил Карбышев довольно-таки надменно.

– Товарищ Карбышев, так а что с Коми? – спрашивал я.

Карбышев налил себе воды, достал из кармана таблетки и принял их, только затем ответил:

– Дяде Адольфу оставила отпечаток Западнорусская война в 50-ых, когда мы попытались всё вернуть, что утратили. Даже их фельдмаршала завалили! Самого Паулюса! Но не суть. Наш «общий друг» забоялся повторения такого и решил внести раскол в итак расколотую Россию. Он решил послать в подполье самого опасного соседа Рейха – республики Коми – русских национал-социалистов, мечтающих о возвращении империи. Представьте, они действительно верят, что покойный малыш-царь Алексей выжил в 18-ом году и где-то скрывается с тех пор! Таким образом, русские нацисты под руководством Гестапо проводят какие-то подпольные операции, а тут ещё, возможно, кто-то им сдал документы с планом Великого суда… поезд, вероятно, был ответом на наше желание совершить попытку изменить этот мир к лучшему. – говорил Карбышев.

– Но как же Арийское братство? Фюреру не хватило иметь марионетку в виде психа Гутрума Вагнера в Перми? – спрашивал я.

– Арийское братство ослабло. Вагнер плохой управленец. Адольф понял, что было ошибкой отправлять в Россию человека, которого контузило во время войны в 50-ых. Пермь стала похожа на антисемитскую секту. Однако, рейды братства действительно сильны. Но кто был бы слаб, имея оружие мирового гегемона эпохи? – отвечал Дмитрий.

– Ох уж этот старикашка… слыхали, товарищи, как он Вагнера величает? Фюрер русского рейха! Которого даже нет дальше Перми. А, ну да, Пермьхайм! – с долей сарказма издевался над Вагнером генерал Лазаренко. Все рассмеялись, а затем разговор продолжился.

– А кого он выбрал отправить в Коми? – спрашивал Сахаровский.

– Вот не скажу сейчас, к сожалению. – ответил товарищ Карбышев и неожиданно сменил тему на меня:

– Товарищ Шестакович. – начал он.

– Да, товарищ Карбышев? – ответил я.

– Правда ли то, что вы обладаете настолько хорошей памятью, что можете запомнить каждую фразу, сказанную вам за день от всех людей? – спросил Карбышев.

Очевидно предположить, что я смущённо дал утвердительный ответ, если читатель действительно понял, что я слово в слово передал в этом дневнике все фразы за каждый день.

– А к чему это вы? – спросил я.

– Да так… забудьте, неважно. – ушёл от ответа Карбышев.

– Позовите ко мне генерала Валухина, товарищи. Пусть доложит о результатах армейских преобразований. – сказал он.

Язов взялся за телефон, набрал нужный номер и, после недолгой беседы с Валухиным, положил трубку.

– Через пять минут будет на месте, товарищ Карбышев. – сказал Язов, кладя трубку телефона.

– Спасибо, товарищ Дмитрий Тимофеевич. – сказал по-отцовски Карбышев.

Через пять минут Валухин подошёл к парадной «Центра». Сахаровский сказал, что встретит генерала и быстро покинул помещение. Из коридоров послышались бессвязные крики и ругательства. За дверью, к сожалению, было не разобрать, что о чём же там говорили, но было ясно, что это голоса Валухина и Сахаровского. Через три минуты оба генерала вошли в комнату, где мы с Лазаренко, Язовым и Карбышевым продолжали сидеть. Валухин и Сахаровский выглядели так, будто были готовы убить друг друга.

Валухин поприветствовал всех присутствующих, отдав всем честь и передал Карбышеву отчёт о его реформах.

Отчёт о реформах не был хорошим. Совсем не был. Карбышев провёл рукой по волосам, которые у него ещё оставались. Неужели до этого всё и дошло? Неужели он больше не может заставить младших офицеров выполнять его приказы? Некоторые кадровые составы отказывались тренироваться дважды в день, в то время как другие тренировались дважды, но только в два раза меньше, чем обычно. Его приказ сократить время приёма пищи, казалось, был полностью проигнорирован. Никто не был наказан за неповиновение, потому что люди, ответственные за исполнение наказаний, так же не выполняли приказы, как и все остальные. Он так долго воздерживался от приказов о жестоком обращении, потому что хотел верить, что члены Лиги сами осознают свою ошибку. Теперь он понял, насколько наивным был тогда. Лига зашла дальше, чем он смел себе представить. Где-то в глубине его души тихий голос спрашивал, стоит ли всё это затраченных усилий? Он подавил этот голос, как делал это много раз в прошлом. Он сделал свой выбор много лет назад, когда создавал Лигу, и зашёл уже слишком далеко, чтобы начать сомневаться в себе. Лига сбилась с курса, и он потратит всё оставшееся время, пытаясь вернуть её в нужное русло. От этого зависело его наследие. От этого зависела Россия. Он не мог покинуть своих людей, когда их уже было так много. Он прежде всего верил в Россию. Единую, неделимую, непобедимую. Пока он жив, останется по крайней мере один член Лиги, который будет верен ее принципам. Это всё, что у него осталось.

Карбышев попросил всех удалиться, оставить его одного наедине с самим собой. Казалось, что Чёрная лига, которую породил Дмитрий Михайлович после Западнорусской войны, сама стала главным врагом самого Карбышева.

На такой ноте, фактически, и закончился мой сегодняшний день. Теперь стало ясно, что подпольщики Коми бросили вызов Чёрной лиги. Я думаю, что это и станет своеобразным «фитилём» для нашего общего дела – Великого суда. По всему виду товарища Карбышева становилось понятно, что ему действительно осталось совсем немного, а работы ещё остаётся прилично… очень прилично.

…

…

…

Безумный регент

Берлин. Великий Германский Рейх. 22 марта 1960-го года, 16:02 по местному времени.

Сергея охватывал страх. Встреча с Фюрером у него была не первой, но, чтобы, вызывать без предупреждения… это было что-то новенькое. И даже сейчас он слышал стук часов у себя в голове. Часы были прямо напротив него, это ведь комната ожидания. Каждый стук часов в голове был, словно, ударом арматурой по голове. Сергей давно понял, что начинает сходить с ума после той контузии в Западнорусской войне.

Наконец, дверь в кабинет Фюрера распахнулась и от туда вышел Оберстгруппенфюрер Гейдрих. Сергей мгновенно встал с вытянутой правой рукой вверх и громко произнёс «Хайль Гитлер». Рейнхард Гейдрих, чем-то озабоченный, лишь кивнул в ответ Сергею. Когда Оберстгруппенфюрер покинул зону ожидания, Сергей сел обратно, где сидел до величественного прохода Оберстгруппенфюрера. Он прождал ещё минут пятнадцать и в каждую из этих мучительных минут он слышал звук удара часов.

Вскоре, дежурный произнёс по-немецки: «Фюрер ожидает вас, герр фон Таборицкий». Сергей молча встал и направился ко входной двери в кабинет Гитлера.

Когда Сергей медленно вошел в кабинет, вскинул руку вверх с криком «Зиг Хайль». Его охватило чувство одновременно страха и ожидания. Он опустил руку. Четкие линии стола, строгие тени на стенах, обрамляющих обои, насыщенные красным фоном и развешенные свастики – все это создавало атмосферу тяжести, словно само пространство было накачано напряжением. Адольф Гитлер сидел за своим столом и что-то писал, внимательно вглядываясь в Сергея, и его мрачный взгляд пробирал до мурашек.

«Как вы говорите ваше имя?» – произнес Гитлер с характерным акцентом, но на этот раз его голос звучал более внимательно, исследовательно. «Вы – Таборицкий… и подождите, я не ошибаюсь, ваше полное имя… Сергей фон Таборицкий правильно?».

Когда Фюрер заговорил, его голос был хриплым, словно каждый звук давался ему с трудом, как если бы он поднимал тяжелое бремя. Лицо его было бледным, с глубокими морщинами, которые, казалось, впитывали всю тяжесть его былых грехов. Глаза, некогда полные огня и уверенности, теперь запали, отражая лишь тьму и усталость. По мере разговора ему приходилось делать паузы, чтобы перевести дух, и иногда он задыхался, как если бы сама история, которую он воплотил, давила на его грудь. Таборицкий чувствовал это, и его сердце колебалось между уважением и жалостью. Перед ним стоял не просто старик; это был символ, оставшийся со своей миссией, но потерявший будущее.

Сергей почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Он знал, что приставка «von» была привилегией немцев, а тем более, дворян – и, в данном случае, было вдвойне опасно, что его истинное происхождение вызывало такие вопросы.

«Да, мой Фюрер. Это верно», – ответил Таборицкий, стараясь сохранять спокойствие. Гитлер продолжал его изучать, прищурив глаза, как будто искал в его словах или в выражении лица хоть каплю лжи.

«Вы не семитских корней, верно?» – спросил он, щурясь. Было видно, что у старика уже терялось зрение. Это было прямое обвинение, и Сергей мог почувствовать, как замирает в нем все. Он знал, что его прошение о гражданстве на имя самого Геббельса было подано с лукавством. «Да, я… моя мать была немкой, а отец русским дворянином. Я знатного русского рода, мой Фюрер», – поспешно произнес он, стараясь звучать уверенно. Добавив про своего отца, он ускорил разговор, чтобы обрисовать его как некую приемлемую версию правды, не вызывая подозрений.

Гитлер, казалось, удовлетворился ответом. Судя по негодованию, прокатившемуся по лицу Фюрера, он понимал, что попал на тонкий лед, чуствовалось, что Таборицкий лукавит. Конечно, если бы он, как кто-то из его современных врагов, разыскал бы более подробную информацию о недавней Западнорусской войне в 1950-ых годах, и что фельдмаршал Паулюс не просто умер, а был там убит, то возникли бы вопросы к этому смело ищущему своему месту в новой Германии.

Гитлер продолжал изучать Сергея, словно пытался оценить не только его словесное содержание, но и настоящие намерения. Он слегка наклонился вперед, и в его голосе прозвучала новая нота, уже не такое резкое, но полный предельного интереса.

«А вы работаете в Рейхе, верно?» – спросил Фюрер, его выражение лица стало более сосредоточенным. «Я слышал о вашей деятельности. Вы ответственный за картотеку русской эмиграции и за наблюдение за её политическим настроением. Скажите, какова сейчас ситуация среди русских?». Сергей Таборицкий почувствовал, как напряжение в воздухе сгущается. Вопрос был прямым и требовал четкого ответа. На мгновение он задумался, вспоминая, как его работа вела к приватным контактам с Гестапо, как он организовывал вербовку переводчиков для Вермахта среди русских эмигрантов. Это была обязанность, о которой многие никогда бы и не подумали, но именно она сыграла свою роль в развитии победного для Рейха наступления на фронте во время Великой Отечественной Войны.

«Да, мой Фюрер, я стремлюсь к тому, чтобы собрать полную информацию о российских эмигрантах. Я взаимодействую с Гестапо в вопросах вербовки и целеустремлённо отслеживаю политические настроения среди русских арийцев. Это дает возможность главнокомандованию быть в курсе событий и, возможно, даже предугадывать действия потенциальных противников», – произнес он.

Сергей чувствовал, как его плечи напрягаются от страха. Он знал, что совсем недавние решения о вербовке и операции, проведенные через него, могли вызвать как недовольство на самом высоком уровне, так и одобрение, в зависимости от успеха. Гитлер склонил голову на бок, его эмоциональный магнетизм всё еще действовал, и он продолжал вглядываться в Сергея, как будто ища в его глазах нечто более глубокое, чем просто ответ.

«Это важно», – произнес Гитлер, всматриваясь в него с необычайной настойчивостью. «Наша нация не может позволить себе повторение того военного конфликта, который едва не уничтожил нас. Я знаю, что вы служили в армии, у вас есть опыт… опыт, который нам нужен сейчас. Республика Коми – это одно из ваших возможных направлений. Я хочу, чтобы вы направились туда и начали процесс дестабилизации из подполья. Подберите правильные инструменты, людей, научитесь у врага, просто не позволяйте своим целям быть заметными.»

Сергей задыхался от этой навязанной ему ответственности. Он не смог избежать чувства, что задание, данное ему, было рискованным и почти безумным. Задача по уничтожению стабильности в таком стратегически важном регионе оказывалась гораздо сложнее, чем военные действия на Западном фронте десятилетием ранее.

«Но, мой Фюрер, какие именно шаги вы хотите, чтобы я предпринял?» – едва собравшись с мыслями, спросил он.

«Сначала соберите информацию. Выясните, кто управляет республикой, кто является влиятельным персонажем, какие имеются военные запасы, насколько милитаризирован регион. Позаимствуйте элементы тактики, которые были задействованы вами на войне, и добавьте к ним новую стратегию, ту, которую сможет поддерживать Германия. Я хочу знать о каждом русском, о каждом националисте. Производите диверсии на другие государства в Сибири, сотрудничайте с герром Вагнером. », – добавил Гитлер, его глаза наполнились пылающей решимостью.

Сергей чувствовал, как непонимание и страх медленно превращаются в тревогу, осознание своей новой роли создавали внутри него пульсирующее напряжение, как будто под него подводили массивную основу из тонкой конструкции, собирающейся осыпаться в любой момент. Из него смогло вырваться только «Яволь, майн Фюрер».

«После того как вы получите данные, создайте небольшую группировку, помните, что мы – тени, которые должны оставаться незаметными. В случае успеха вы сможете поднять легкую фракцию, которая в конечном итоге приведет к перевороту. Собирайте все правые силы в этом государстве.», – продолжал Гитлер.

В этот момент Сергей стал понимать, что его жизнь, как и многие другие, стояла на краю. Не отказываясь от возможности, хотя внутренний голос возмущался, он снова попытался обосновать свою необходимость. «Да, Фюрер, я сделаю все возможное, чтобы выполнить вашу волю».

«Вы занимаете достаточно важную позицию», – произнес Гитлер, откидываясь на спинку стула, а затем добавил: «Но помните, что у нас особые ожидания от таких, как вы. Я надеюсь, к вашим обязанностям добавится что-то большее. Ситуация требует решительных мер, и я верю, что вы справитесь с этой задачей. Ступайте».

Таборицкий крикнул «Зиг Хайль», вскинул правую руку вверх и покинул комнату.

«Мой Фюрер, а как мне добраться до Коми?», – сказал Таборицкий и встал у входа в помещение. Фюрер отвечал: «Ах, да. У меня есть сведения, что вы являетесь ярым монархистом, герр Таборицкий, и были в рядах немецких монархических сил, возглавляемых наследником русского престола». «Я являюсь ярым национал-социалистом, мой Фюрер. Но да, мой Фюрер, это законный русский царь Владимир III, племянник убиенного Николая II», – отвечал Таборицкий. «Вы искренне верите в возвращение русского царства?», – спрашивал Фюрер. «Да, мой Фюрер», – после небольшой паузы ответил Таборицкий. «В таком случае, отправляйтесь с Владимиром в экспедицию в Вятку. Владимир по моему разрешению покидает Рейх, чтобы возглавить оставшуюся часть бывшего Руссланда. Отправляйтесь вместе с ним, а от Вятки переберитесь в Сыктывкар. Я уверен, вы найдёте способ, герр Таборицкий», – сказал Гитлер, вставая со своего кресла. Было видно, что он уже очень стар. У него тряслись руки, он уже не мог так харизматично жестикулировать во время своей речи, как это было раньше.

Таборицкий вскинул руку вверх и вновь прикричал «Зиг Хайль», а затем отправился в штаб монархической партии, чтобы присоединиться к Владимиру Кирилловичу Романову.

…

…

…

Берлин. Великий Германский Рейх. 22 марта 1960-го года, 18:07 по местному времени.

Таборицкий прибыл в штаб партии. Вокруг все готовились к отъезду. Поезд должен был въехать на территорию Рейхскомиссариата Московии, поехать через территорию Арийского братства Гутрума Вагнера и Самарское государство, возглавляемое Андреем Власовым. Въезд на территории других государств немцам был запрещён, поэтому, боевикам Гутрума Вагнера нужно было, под видом обычного «Русского марша», прикрыть поезд, пока он проезжает через Казанское государство. Власов не хотел вмешиваться в дипломатический скандал, поэтому, просто разрешит проход по своей территории арийцам.

– Здравия желаю ваше высоко-императорское величество! – выкрикнул Таборицкий, когда взгляд Владимира Романова упал на него.

– Вольно, господин Таборицкий. – добрым голосом сказал Романов и протянул руку Сергею. Тот её пожал.

– Я с вами… – начал Сергей, но Владимир его перебил:

– Я знаю, Фюрер мне передал. Проходи.

Вокруг большого помещения стояли члены русской монархической партии Великого Рейха и паковали вещи. Фюрер отпустил партийцев в Вятку, возвращать на престол семью Романовых. Гитлер неоднократно высказывался с восхищением о царской России даже в «Майн Кампф» и был рад помочь выжившему племяннику Николая II вернуть себе русский престол.

– Помогите господам собрать коробки с сервисом, пожалуйста. – сказал Владимир Кириллович.

– Да, ваше императорское величество. – ответил Сергей.

– Серёж, я ведь ещё не правлю никем, давай, пока без этого. Если тебе так прям хочется уважить меня, то мне будет достаточно «Владимира Кирилловича». – великодушно сказал Романов.

– Хорошо, Владимир Кириллович, виноват. – сказал Таборицкий и начал помогать партийцам с вещами.

Предметы вокруг собирающихся прямо или косвенно, становились частью этой новой реальности, которая ждала Сергея и нового царя. Выстраивая свои вещи в аккуратные стопки, Таборицкий чувствовал, как каждая из них несет на себе отпечаток времени, каждого мгновения, проведенного в этом городе. Мундиры, портреты, старинные книги и даже личные письма – все обретало новую жизнь, как если бы они являлись частью вечного уравнения, в котором каждый член значил свою долю в общей делу. Владимиру III, облаченному в традиционное русское одеяние, было видно, что он страдает от разрыва с прошлым, но в его глазах блеск надежды оставался живым. Он казался полным решимости – буквально каждый шаг в его движениях напоминал о величии той России, которую они стремились вернуть.

Процесс сбора вещей протекал неторопливо, но напряженно. Таборицкий несколько раз ловил себя на том, что его мысли блуждают, переносясь в прошлое – визуализация победных парадов, улыбки людей, мирные дни, когда книги читались при свечах, а общение с умными собеседниками было привычным делом, а не с глупыми евреями. Он отвлекался от мыслей, когда к нему подошел один из соратников Владимира Кирилловича – задумчивый, с лёгкой бородкой и острым взглядом, офицер Дмитрий Гордеев-Амурский, который держал в руках горсть старинных монет, символизирующих утраченные богатства.

– Сергей, что-то мне подсказывает, что эта коллекция не нужна нам… Зачем ты кладешь эти монеты? – спросил Дмитрий.

– Мы должны брать с собой не только вещи, но и душу нашей утраченной страны. – решительно ответил Таборицкий, переглядываясь с остальными членами партии. В из глазах читалась бодрость и готовность к возвращению русского царства. Каждый из них чувствовал, что они несут ответственность не только за себя, но и за прошлое, которое они желали вернуть.

Сергей Таборицкий, которому недавно исполнилось 62 года, олицетворял собой образ человека, обремененного весом пережитых лет и испытаний. Его тело было худощавым и сухопарым, с вытянутыми скулами разумного, но изможденного мужчины. Глубокие морщины прорезали его лоб и щеки, придавая лицу выражение одновременно мудрое и настороженное, словно каждый штрих напоминал о бесчисленных трудностях, которые он пережил. Востроносый профиль, придающий ему некоторую харизматичность, завершают едва заметные губы, которые редко расползались в улыбке, а если и расползались, то в какой-то, прямо скажем, злой улыбке. Куда более привычным было усталое, даже суровое выражение – оно отражало не только понимание жестоких реалий жизни, но и его глубокую преданность своему делу и идеалам.

После сборов началось собрание, проясняющее общие цели экспедиции. Сначала выступил Владимир III, он вспоминал Западно-русскую войну, и как оставшиеся коммунисты попытались уничтожить всеми любимую Московию, но великий Фюрер смог спасти Москву и Петроград дабы дать России шанс вновь стать первопрестольной. Дальше дело перешло к обсуждению плана. Кто-то упоминал о необходимости остановиться в Самаре, где когда-то бурно разбирались судьбы страны. Самара должна была стать временным пристанищем, местом, где они могли бы сосредоточиться и подготовиться к следующему шагу. В Самаре они должны были встретиться с отрядом русских «СС» Гутрума Вагнера, чтобы продолжить путешествие в Вятку. Обсуждая маршрут, некоторые высказали идеи об альтернативах – как лучше добраться до пункта назначения.