9 граммов свинца

Иван Крузенштерн

9 граммов свинца

От автора

Дорогой читатель, Перед тобой – мир, который мог бы стать нашим. Мир, в котором силы тьмы одержали победу. Мир, где фашизм и нацизм не были сокрушены в 1945-м, а напротив – восторжествовали, подчинив себе историю.

Эта книга – не прославление зла. Это предостережение. Я не стану смягчать ужасы этого альтернативного мира. Ты увидишь его таким, каким он мог бы быть: с его чудовищной символикой, с его бесчеловечными законами, с его подавленной, но не сломленной надеждой. Здесь нет места романтизации тоталитаризма – только холодное, беспощадное отражение того ада, который фашизм принёс бы человечеству, окажись он у руля.

Но даже в самой густой тьме есть место свету. Да, в этой реальности зло долгие годы казалось непобедимым. Да, оно оставило глубокие шрамы на теле мира. Однако ни одна тирания не вечна. И в конце этого долгого пути – Москва вновь свободна. Почему? Потому что добро, даже загнанное в подполье, даже истекающее кровью, не умирает. Оно ждёт своего часа. Оно находит своих героев.

Такова главная мысль этой книги: фашизм – не сила. Это болезнь. Это гниль. И как бы страшно ни было его наследие, человечество способно исцелиться. Пусть этот текст станет напоминанием: мы должны быть благодарны, что в нашей реальности победили другие. И мы должны сделать всё, чтобы подобный кошмар никогда не стал правдой.

Это произведение – не просто альтернативная история. Это антифашистский манифест, написанный кровью тех, кто погиб в реальных концлагерях, в блокадном Ленинграде, в сожжённых деревнях.

Я не просто показываю мир, где победил Третий Рейх – я разоблачаю его. Нацизм – это гниль. Даже в «победоносной» Германии этого мира – тотальная коррупция, страх, разложение. Гитлер дряхл, элиты режут друг друга, а «тысячелетний Рейх» держится только на терроре.

Коллаборационизм – самоубийство. Персонажи вроде Власова или Вагнера думают, что смогут «договориться» с фашистами. Но нацизм не оставляет места для «равных партнёров». Ты либо раб, либо труп. Фашизм убивает даже своих. В мире, где человеческая жизнь ничего не стоит, гибнут все – и палачи, и жертвы.

Этот текст – предупреждение. Любой компромисс с фашизмом ведёт в пропасть. Я не хотел создавать «крутую» историю про «а если бы Гитлер выиграл». Я хотел испугать. Советский Союз проиграл не потому, что был слаб. А потому, что его предали (Бухарин в этой реальности уничтожил командный состав армии ещё до войны). Сопротивление возможно даже в аду. Чёрная Лига, архангельские коммунисты, французские «Тени Свободы» – никто не сдаётся, даже когда шансов нет. Безумие нацизма – в его логике. Таборицкий, фанатично верящий в «царя Алексея», такой же продукт системы, как и немецкие офицеры. Фашизм ломает людей, даже тех, кто думает, что использует его в своих целях.

Метро и бункеры – это гробницы. Люди прячутся под землёй, потому что поверхность отравлена. Поезда – метафора необратимости. Раз запущенный механизм войны не остановить. Карбышев – последний честный человек. Его смерть будет концом эпохи, но он успевает зажечь огонь.

Почему это важно сейчас? Потому что фашизм не умер в 1945-м. Он мутировал. Когда политики говорят «мы просто защищаем традиции» – но под этим подразумевают ненависть. Когда людей делят на «своих» и «чужих». Когда правду заменяют пропагандой. Эта книга – зеркало. Посмотрите в него.

Эта книга – не просто о злодеяниях нацистов. Она о том, как обычные люди становятся палачами. Возьмём Сергея Таборицкого: в другой жизни он мог бы быть учителем или инженером. Но система сломала его, превратила в фанатика, готового убивать во имя бреда.

Вагнер, Власов, даже «благородный» Владимир III – все они считают себя героями. В этом ужас: фашизм не приходит с криками «мы злые!». Он приходит с лозунгами «мы спасаем мир».

Карбышев, Шестакович и другие – они не идеальны. Они воруют, лгут, сомневаются. Но они держат черту. В мире, где «побеждает сильнейший», они помнят: есть вещи, которые нельзя делать.

Этот вопрос – главный для читателя. Что бы сделал ты? Смог бы, как Лазаренко, пойти в штрафбат, но не предать? Или, как Сахаровский или Валухин, начал бы торговаться с совестью?

Чёрная Лига, архангельские коммунисты, «Тени Свободы» – все они проиграют. Мы знаем это с первой страницы. Но тогда – зачем бороться? Ответ в сцене на заводе: «Не я держу Лигу. Это они». Даже если один Карбышев умрёт – рабочие продолжат. Даже если Омск падёт – кто-то спрячет чертежи. Фашизм можно убить только так: по капле, ценой всего.

Эта книга родилась из модификации «The New Order: Last Days of Europe» для Hearts of Iron IV – но ушла далеко от оригинала. Да, здесь есть знакомые сюжеты (Гражданские войны в России, безумие Гейдриха, ядерная зима), либо «скопированные» события, происходящие в игре, например, «Взгляд из будущего». Но: Персонажи стали глубже (например, Карбышев в игре – просто портрет, здесь – живой человек). События переплетены жестче (в игре поезд – просто механика, здесь – символ рока). Это не фанфик, а переосмысление. Как если бы Шекспир взял старую легенду и написал «Гамлета».

В память о тех, кто сражался. Тем, кто погиб. Тем, кто помнит. Мы не имеем права забыть.

Посвящается моей любимой девушке. Родная моя, без тебя бы я не написал это. Спасибо тебе. Я тебя люблю.

Пролог

Расшифровка радиограммы от 01.01.1962, частота 15.8

– Вы когда-нибудь обращали внимание на часы? Каждый удар на ваших циферблатах приближают вас к каждому новому, неизведанному моменту в наших коротких жизнях. Жизнь любой страны тоже начинается с одного удара часов, как и заканчивается с другого. Часы созданы для нас, чтобы мы знали, ради какого удара на циферблате стоит продолжать жить. Каждый момент и каждый миг созданы для нас Богом и временем. А время зависит только от нас с вами, как мы его распределим. Каждый стук часов приближает нас к Судному дню, когда закон уже не будет мешать нам делать то, к чему страна готовилась годами…

Слышится звук тушения сигареты и покашливание.

– Сохранять спокойствие. Регент выдержит. Алексей жив. Священная Российская Империя выстоит. Так много предстоит сделать…

Конец записи.

16 января 1962-го года. 8173 дней после взятия Москвы (ныне Moskau) Третьим Рейхом, 7932 дня после закрытия «кольца» вокруг Ленинграда (ныне Ludendorff), 7562 дня после взятия Сталинграда (ныне Paulusstadt) генералом Паулюсом и 7000 дней после полной и безоговорочной капитуляции Советского Союза (подписана в Вятке) и его развала.

Граница между Красноярской республикой и Чёрной лигой Дмитрия Карбышева, 17:48 по местному времени.

Поезд прибыл к границе и начал проходить таможенный контроль. Однако, он проводился довольно-таки посредственно. Как будто бы, ради чистой формальности.

– Господин машинист, предъявите пожалуйста ваши документы и разрешение на ввоз груза. – говорил уставшим и равнодушным голосом таможенник, подойдя к окну машиниста поезда.

– Да-да, конечно, держите, товарищ капитан. – сказал машинист и протянул необходимые бумаги.

Бумаги были окинуты лишь поверхностным взглядом. Капитан даже не вчитывался в текст. Он лишь удостоверился в том, что стоит печать посла Чёрной Лиги, печать президента Красноярской республики Николая Андреева и печать главы республики Коми Николая Вознесенского.

– Так-с… ну-с… всё в порядке, господин машинист. Сейчас поставим вам печать на документы, что вы прошли пограничный контроль. – говорил капитан.

Капитан достал из кармана штамп и попытался поставить печать, но с первого раза не получилось, как и со второго.

– Твою-ж дивизию, краска кончилась. Подождите минутку, товарищ машинист. Товарищ Сеченов! – говорил капитан.

Сеченов сидел в таможенной будке и читал газету. Заголовок был пугающим «Одило Глобочник начал разработку плана по затоплению Москвы. Неужели борьба действительно окончена?». Дмитрий перевернул газету, надеясь увидеть с другой стороны более ободряющий заголовок, нежели на первой странице. Но заголовок с другой стороны звучал не более ободряюще:

Последнее завоевание Рейха

«15 января 1962 года Эберхард Кёльнер стал первым человеком, высадившимся на Луну. В наше время мы являемся свидетелями космической гонки борьбой между Рейхом, Японией и США за господство в космосе. И если американцы стали первыми, кто отправил человека в космос, то Рейх смог перепрыгнуть янки и совершить немыслимое. Фюрер с гордостью объявил, что немецкая высадка сделала Рейх победителем в космической гонке. В Германии запланирована торжественная церемония вручения Железного Креста Кёльнеру и его коллегам. В честь этого события по всему Рейху объявлена неделя празднований. После кратких поздравлений из посольств от Америки и Японии, президент Никсон поклялся, что Соединённые Штаты станут первыми, кто создаст на Луне свой постоянный контингент, а Япония вскоре после этого объявила о том, что она будет первой, кто сумеет совершить высадку на Марс.»

Сеченов, прочитав статью на обратной стороне, швырнул газету на стол, снял свои очки и протёр глаза, почесав свои полуседые волосы. Он посмотрел в окно на небо, уже как год покрытое облаками от ядерного пепла. В районе Кормиловки на территории Чёрной Лиги ещё нельзя было гулять без противогаза, лишь в некоторых местах можно было обойтись без специальной защиты.

Сеченов поправил, упавшую от приезда поезда, фотографию своей жены и дочери. Он погрузился в свои мысли и главными вопросами в голове были: «Зачем они это сделали?» и «Как это могло произойти?».

Из потока мыслей Дмитрия выбил крик капитана:

– Товарищ Сеченов!

– А… да… что стряслось? – спросил Сеченов.

– У нас краска на штампе кончилась, поставьте вашим, пожалуйста. – ответил капитан.

– Да, хорошо, товарищ капитан, а что это за поезд? – поинтересовался Дмитрий.

– Да так… товар везут… из Красноярска. – ответил капитан.

– Что конкретно везут? – продолжал спрашивать Сеченов.

– Да… – промямлил капитан.

– Товарищ капитан, вы снова не удосужились осмотреть содержимое вагонов? – спросил Дмитрий.

– Да зачем это делать то? Вы мне объясните, товарищ Сеченов, вот кому настолько нечего делать, что контрабанду везти в наши болота? – недоумевал капитан.

– Так. Во-первых, сбавьте тон, вы ведёте беседу со старшим по званию, не забывайтесь. – начал Сеченов.

– Виноват, товарищ майор пограничной полиции. – сказал капитан.

– Во-вторых, проводить досмотр груза для ввоза – наша основная обязанность. В нынешнее время ты никогда не можешь предугадать, что в уме даже у простого машиниста. Поэтому, мы сейчас с вами пройдём к поезду и проведём дополнительный досмотр, вам ясно, товарищ капитан? – говорил Сеченов.

– Так точно, Дмитрий Степанович, простите. – ответил капитан.

– Отставить, ты только стажируешься, поэтому, претензий больше не имею. Марш за мной. – сказал Сеченов и повёл за собой молодого капитана.

Сеченов и его подопечный подошли к окну машиниста. Тот явно был недоволен.

– Товарищи, ну сколько можно ждать постановки обычной печати? – возмущался он.

– Успокойтесь, господин машинист. Расскажите лучше, что везёте? – интересовался Дмитрий Сеченов.

– Противогазы и пищевую продукцию… в документе же указано. Там и печати стоят нужные. – ответил машинист, указывая на бумагу в руках у капитана.

Сеченов взял у капитана бумагу и внимательно её прочитал.

– Хм, в документе также указано то, что вы везёте уголь, но вы не сказали про него. В каком вагоне он у вас? – спросил Дмитрий.

– Так сказал же, вроде, что везу… – неуверенно ответил машинист.

– Вы все в Красноярске уголь едите? В каком он вагоне? – допытывался Сеченов.

– Хорошо… одну минуту, я выйду и покажу вам вагон. – сказал машинист и надел свою куртку, висевшую на его сиденье. Затем, он вышел из вагона.

– Итак, ведите, господин машинист. – сказал Дмитрий.

– Сейчас-сейчас… – начал отходить машинист, как вдруг, он резко, наотмашь, ударил Сеченова локтём в бок. Майор схватился за него и пошатнулся. Машинист начал удирать, однако, капитан вовремя достал пистолет и выстрелил в ногу убегающему. Сеченов, оправившись от удара, подбежал к раненому и, схватив его за плечи, поднял его и начал кричать:

– Как ты смеешь?!… да я тебя… на месте пристрелю сейчас… мне плевать на дипломатический скандал, ясно?!

– Как же ты ещё не понял, что я не с Красноярска, тупица… – хриплым голосом говорил машинист.

– Что?! Как ты меня назвал?! – кричал Сеченов, угрожая машинисту своим пистолетом.

Тем временем, внимательный капитан заметил, что в кабине машиниста мигает какая-то странная красная лампочка. Через пару секунд, он услышал подозрительное пиканье и сразу всё понял. Видимо, машинист нажал на детонацию бомбы, пока надевал куртку.

– Товарищ майор! – крикнул капитан.

– Не сейчас! – крикнул Сеченов в ответ, попутно разбираясь с машинистом.

– Товарищ майор! – изо всех сил крикнул капитан.

Когда он получил аналогичный с предыдущим ответ, капитан подбежал к Сеченову и толкнул его подальше от поезда.

На пограничном пункте Ивановка прозвучал мощный взрыв.

…

…

…

Ровно год спустя

…

…

…

– Да тут не видно нихрена! – сказал первый голос.

– Ну, так фонарь включи, тупица, и разуй глаза, наверное! – прикрикнул второй голос.

– Ой, закройся… – сказал первый мужчина недовольным голосом.

Второй мужчина включил рацию и дозиметр и начал докладывать в «Центр»:

– Центр, мы на месте. Уровень радиации… 4 рентген. Не хорошо и не плохо. Продолжать поиски объекта? Приём.

– Так точно, продолжайте и наденьте противогазы, пыль даже при малой радиации есть. Приём. – послышался ответ из рации.

– Принято. Конец связи. – сказал первый мужчина и выключил радиацию.

– Ну, ты чего встал? Слышал приказ Язова? Надевай противогаз. – продолжал он, начиная процесс надевания защиты от ядерной пыли.

– Да надеваю я, что раскомандовался то? – причитал второй, надевая защиту.

Когда на обоих солдат были надеты противогазы, они начали общаться через язык жестов, поскольку, коммуницировать со ртом, закрытым маской, практически не получалось.

– Пошли внутрь. – показал жестами первый. Второй, ничего не показывая то ли от обиды, то ли от понимания того, что ответа не требуется, последовал за первым.

– Заходим в этот кабинет, оно должно быть здесь. – показывал первый. Второй лишь показал поднятый вверх большой палец и последовал за первым бойцом.

– Обыскиваем тумбочку. – продолжал показывать первый.

Бойцы открыли все полки и перевернули тумбочку, но нужной вещи не нашли.

– Да етить твою мать, а! – кричал второй.

– Я пойду смотреть в шкаф, а ты на рабочий стол этого придурка. – скомандовал первый оперативник.

Первый прибежал к шкафу, вывалил на пол кабинета всё, что в нём было, однако, нужной вещи не нашёл. Оно и было видно и слышно, судя по тому, что после пары минут поиска внутри шкафа, из-за респиратора послышался мат.

Второй порылся во внутренних полках стола, это тоже не дало результата. Он лишь нашёл маленькую фотографию владельца дома с женой и маленьким ребёнком и положил его к себе в карман. «Его жене передам» – подумал второй и продолжил поиск. «Да где же эта хрень» – продолжал думать второй. Внезапно, он нашёл запечатанную рукопись с надписью на первом листе «Личный Дневникъ». Как только он понял, что необходимый объект был найден, он, не используя язык жестов, воскликнул:

– Нашёл!

Первый услышал лишь несвязный вопль, но он понял, что вещь была найдена и подбежал к рабочему столу владельца дома. Второй протянул ему рукопись, не проронив ни слова. «Блестяще» – подумал первый, «Меня точно повысят после этого» – продолжил думать он. Второй думал «Наконец-то, я узнаю, где мой отец». Бойцы покинули здание и направились обратно в Омск.

АКТ 1

Дивный новый мир

Дневник следователя Марка Шестаковича

17.01.1962

Сим днём меня рано подняли, мне снилась Агата и Пашка. Завтрак был сухим, подали лишь бутерброд с сыром и яблоко. Наливать питья пришлось самому себе. Озеро Байкал снабжает нас водой уже много лет, и вроде, всё хорошо, каждый день проходит, как обычно, но пугает только то, что ресурс в виде такого озера может скоро истощится. Ведь не только Омская Чёрная Лига расходует воду, но и соседние государства. И, с учётом последних политический событий, почему-то меня пугает мысль о том, что государства, через которые нам привозят байкальскую воду, могут просто перестать это делать и всё, Омск без воды. Иртыш загрязнён так, что там уже рыбы не плавают, хотя, можно попробовать фильтровать воду, но даже так, она будет пригодна, максимум, для воды, которой моются. А немецкие Люфтваффе продолжают нас бомбить, сволочи, не остановятся.

Ладно, что-то я увлёкся совсем, возможно, прочтение этих фрагментов будет мучительным для читателя, поэтому, лучше я перейду к описанию сегодняшнего дня. Пробудили меня рано утром не зря, Язов срочно вызывал к себе. Обычно, он заранее сообщает о каких-то мелких происшествиях и даже разрешает их выполнять заочно у себя дома, но сейчас, ко мне пришла политическая полиция Чёрной лиги, чтобы уведомить меня о срочном вызове в кабинет Язова. Меня это испугало отчасти, подумал, не натворил ли чего, а то тут сами чекисты явились ко мне с предписанием. Но, я человек, служащий России и товарищу Карбышеву, дай Бог ему здоровья, в последнее время он чувствовал себя не очень хорошо, но врачи говорят, что, скорее всего, всё обойдётся.

После завтрака я оделся в свой мундир, покрытый наградами за храбость во время Великой Отечественной Войны. Когда я смотрю на эти награды, сразу хочется их снять от чувства горечи за то ужасное поражение под Москвой. Хочется смыть эту частичку позора России, но, устав велит являться при всех наградах, что тут можно сделать.

Январский дождь не мог не радовать, наконец, закончился постоянный снегопад хоть на время. Я вышел на улицу со своим зонтом. Таким дождём, который полил, нельзя даже дышать, не то, что прикасаться, это очень вредно, но не смертельно. Руководствуясь данными соображениями, я направился к министерству полиции «Чёрной лиги» без особой защиты от окружающей среды. Но что же я это рассказываю… ясно-понятно, что читатель знает про ядерные бомбардировки Сибири во время Западнорусской войны. Но… эта рукопись создаётся, как поток моих мыслей. Какой из этого важный документ? В общем, неважно.

По дороге я встретил своего товарища, сорокадвухлетнего генерала Лазаренко, у нас с ним завязался разговор. Оказалось, что он тоже направлялся в «Центр», и ему тоже ничего не объяснили. Сказали, мол, дело серьёзное, государственной важности и так далее. То-то и оно, что это напоминало тридцатые годы, когда людей просто так увозили, под предлогом какого-то специального задания, а потом их больше никто не видел.

Александр скептически высказывался об этом деле, он, как приближенный Карбышева, был одержим идеей «Великого суда» над фашистскими оккупантами и русскими, которые осмелились взять в руки знамя со свастикой, а не какими-то локальными проблемами «Чёрной лиги». Он постоянно повторял фразу «Ждём, что Михалыч скажет», имея ввиду Дмитрия Михайловича Карбышева.

Каждый наш шаг отозвался на плитке, испытывая пределы штиля, который, казалось, обнял город. Словно сама атмосфера забывала, как звучит смех, как звучит мотор автомобилей – не осталось здесь ничего, что радовало бы душу. Сколько я помнил себя, всегда представлял Омск, как центр яркой жизни, где улицы наполнялись гомоном людей, спешащих по своим делам. Но сегодня это был лишь печальный призрак. Вокруг нас шли люди, их глаза были наполовину закрыты, на лицах не было радости – лишь усталость, страх и горечь. Некоторые держали в руках потертых портфелей или старых сумок, как будто эти вещи могли защитить их от происходящего, которое напоминало сцены из кошмара. Генерал Лазаренко, несмотря на седину, от горя, в волосах и следы усталости на лице, испытывал странное спокойствие. Он смотрел на улицы, как будто искал признаки поддержки или надежды, которые, как оказалось, были редки в эту непростую пору. Его форма, несмотря на утрату былого величия, оставалась гордой, но даже она не могла скрыть тех ран, которые оставила война. Он время от времени поправлял пиджак, выпуская из-под него тугие складки, и, видно было, что он пытается сохранить достоинство среди развалин. Шли мы молча, закончив обсуждение на Карбышеве. Какой же он всё-таки мужественный и великий солдат, офицер, генерал, руководитель.

Омск, к сожалению, ничем не напоминал тот город, где я вырос. Обгоревшие дома, разбитые окна, покрытые пылью рабочие площади – только эта реальность окружала меня теперь. Люди спешили на работу, но это был не тот ритм, который когда-то придавал движению жизнь. Они двигались словно зомби, лишь бы сохранить видимость существования в этой пустоте. Каждый из них, казалось, нес в себе бремя, которое не успело раствориться в воздухе, а летело рядом, словно тень.

Лазаренко вдруг остановился у одного из разрушенных зданий. Это был старый дворец культуры, который когда-то встречал радостные голоса детей и юности. Теперь он был покрыт пеплом и рисунками, утверждающими о времени, которое сломано. Я заметил, как генерал прижал к себе рукоять дубинки, словно искал утешение в нём. «Не потерять бы себя среди этого хаоса», – подумал я. Мы продолжили движение, и наш путь пересекался с людьми, которые сидели на земле, прикрывая лица руками. Их глаза не видели света, они были закрыты пустотой. Я почувствовал, как в глотке застряла тоска – их отчаянные взгляды и невыносимая боль бились о моё сердце. Одинокие женщины с детьми в обнимку проходили мимо.

И вот, мы подошли к месту назначения. Здание Центра полиции, окутанное дымкой недавних событий, впитывало в себя атмосферу страха и отчуждения. Тусклый свет пробивался сквозь разбитые окна, и он словно выжигал остатки надежды на лице каждого, кто мимо проходил. Генерал, тяжело вздохнув, толкнул дверь. Она скрипнула, открывая путь в свой мрачный предел. Когда мы вошли, сухой воздух и резкий запах дезинфекции ударили в нос. Уголки глаз схватили образы оперативников, сидящих за столами с усталыми лицами, они читали газеты или смотрели в пустоту – пауза в рутинных делах символизировала опустошение. В каждом движении чувствовалось, что служба закона сама стала жертвой той жестокой реальности, с которой ей приходилось сталкиваться. Некоторые из них были в форме, их медали блестели под тусклым освещением, но отражение на металле не содержало былого блеска – только тень утраченной гордости.

Александр уверенно пробрался к стойке. В темном уголке сидел дежурный сержант, с усталым взглядом. «Мы здесь по приказу», – произнес генерал с хрипотой, что-то написав в своём блокноте. Вероятно, тоже вёл свой личный дневник, как и я, только сразу с места событий. Сержант неодобрительно покачал головой, и его взгляд задержался на Лазаренко. «Они вас ждут», – произнес он, вставая с места и показывая рукой на дверь, ведущую в здание. Мы последовали за ним через запутанный коридор, стены которого были украшены выцветшими фотографиями прошлых лет. На этих снимках стояли улыбающиеся солдаты с медалями на груди, выглядывающие из-за стеклянных рамок. Казалось, что они были из другой эпохи – эпохи, где спокойствие и порядок еще имели значение. Наконец, мы подошли к массивной двери, откуда доносились тихие голоса. Сержант постучал, но прежде чем дождаться ответа, открыл дверь. Внутри находились три человека. Один мужчина в форме капитана, имени которого я не знал, его утомлённое лицо выдавало напряжение. А остальных двух я знал, это были Язов и Сахаровский. В комнате царила атмосфера ожидания, и, усевшись за круглый стол, мы почувствовали, как остальное пространство будто сжалось вокруг нас. Сержант, сопровождавший нас, подравнявшись, отдал честь всем присутствующим и покинул помещение.

– Спасибо, что пришли. – сказал Язов, указывая на два стула перед собой.

– Нам нужно обсудить серьезное дело… прошу прощения за сию неизвестность, которую пришлось испытать вам, однако, это не тот разговор, который мы можем вести при других обстоятельствах. – продолжал он.

Я взглянул на Язова, потом на Лазаренко, и Александр кивнул, как будто мы оба понимали, что сейчас начнется нечто важное, что может изменить не только наш сегодняшний день, но и весь наш дальнейший путь в этом городе, заросшем забвением.

Перед тем, как сесть, я протянул руку Александру Михайловичу Сахаровскому и спросил, как поживают его дети – Валерка и Игорёк. Игорёк восстановился от пневмонии буквально неделю назад, как бы ещё Валерка не подхватил эту кошмарную болезнь. Сахаровский пожал мне руку и сказал, что состояние Игоря улучшается, поэтому, всё, наверное, обойдётся. Хороший мужик Александр Михайлович. Пережил блокаду Ленинграда, попал в плен после его сдачи и был передан Чёрной лиге вместе с Язовым. И ничего, живёт как-то. Двое сыновей у него теперь. Есть, хотя бы, ради кого жить.