Прародитель: начало

Внизу, у костра, один из культистов забился в припадке. Изо рта хлестала пена с черными сгустками. Гвардеец пнул его сапогом, чтобы не мешал спать.

Тишина давила. Густая. Липкая. Мы выжили. Мы стояли на выжженной земле. Но вопрос висел в радиоактивном воздухе:

Куда, чёрт возьми, подевались все химеры?

И почему эта пустота страшнее их воя?

Том-2, Глава 6: Город Теней и Крысиный Взгляд

Дистанция: 55.2 км

Тишина заедала хуже радиации. Мы шли по шоссе, треснувшему, как паутина. По бокам – скелеты домов. Остовы бетонных коробок с пустыми глазницами окон. Ветер свистел в ржавых арматуринах, напевая похоронную.

«Чистых» культистов не было уже после третьего километра. Оставили их в придорожном рве. Один ещё шевелился, когда мы уходили – копошился в грязи, выплёвывая куски языка. Теперь с нами ковыляли только трое «сывороточных». Мужик с гноящимися глазами (Гнилоглаз), баба с рукой, скрюченной в хитиновый коготь (Клешня), и парень, у которого вместо ушей торчали мясные наросты с сочащимися язвами (Лопух). Они еле волокли ноги. От них несло сладковатой вонью гниющего мяса.

Дистанция: 60.1 км

«Стой!» – Вандер поднял кулак. Гнилоглаз рухнул на колени, хватая ртом радиоактивную пыль. Из его глазниц сочилась жёлто-зелёная жижа.

«Лебедев! Пробы!» – капитан кивнул на умирающего культиста.

Санитар, не моргнув, достал скальпель и щипцы. Подошёл к Гнилоглазу. Тот замычал, попытался отползти.

«Держи его», – бросил Лебедев гвардейцам.

Петров и Коваль впились сапогами в плечи культиста. Лебедев ткнул шприц в шею – лёгкий транквилизатор. Потом быстрым движением надрезал кожу на вздувшемся животе. Из разреза хлынул гной с чёрными сгустками. Лебедев щипцами выдрал кусок почерневшей ткани – печень? Кишку? – сунул в стерильный контейнер.

«Ткань некротизирована на 80%. Колонии бактерий… странные. Не похоже на типичную радиогниль», – пробормотал он, запечатывая бокс. Гнилоглаз хрипел, живот зиял дырой, из которой сочилась бурая жижа.

«Оставить?» – спросил Петров, смотря, как культист бьётся в агонии.

«Нет, – Вандер махнул рукой. – Тащите. Пусть дотянет до города. Нужен живой образец на разных стадиях разложения».

Дистанция: 53.0 км

Город. Вернее, то, что от него осталось. На въезде – покосившийся знак: «Добро пожаловать в Солнечногорск». Ирония. Солнца здесь не видели лет десять. Только пепельное небо.

Дома стояли, как каменные прокажённые. Фасады осыпались, обнажая ржавые арматурные кости. Крыши провалились. Улицы завалены грудой бетона, перемёрзших труб и истлевшего пластика. Но очертания… да. Видно было, где были проспекты, где сквер, где пятиэтажки-хрущёвки. Призрак цивилизации.

«Шахматный порядок!» – рявкнулВандер. – «Коваль, Громов – фланги! Петров – тыл! Осмотр зданий – тройками! Ищите хоть что-то!»

Мы вошли в первую пятиэтажку. Темно. Вонь плесени и разложившейся органики била в нос даже сквозь фильтры шлема. Фонари выхватывали обвалившиеся перекрытия, развороченные квартиры. Ни костей, ни следов борьбы. Как будто люди просто испарились.

«Штаб, точка «Призрак», – докладывал Вандер. – «Город мёртв. Ни следов химер, ни человеческих останков. Радиация 550 мкЗв/ч. Воздух… терпим».

Голос Радена в наушниках: «Ищите глубже. Любые аномалии. Любые признаки жизни, кроме микробов».

Дистанция: 53.8 км (в городе)

Мы рыскали по руинам час. Нашли только ржавые консервы (вздутые, смертельно опасные), рассыпавшиеся в пыль книги да истлевшие тряпки. Клешня сдохла в подвале магазина. Её скрюченная рука-коготь ещё дёргалась, когда мы проходили мимо. Лопух тащился, волоча ногу. Из ушных наростов сочился гной с червями. Гнилоглаз слеп, но шёл, ведомый Петровым за шиворот.

И вдруг… шорох.

Не ветер. Чёткий, сухой скрежет когтя по бетону. Из-под груды плит выползло… оно.

Размером с крупную кошку. Но на кошку не похоже. Голая, бугристая кожа розово-серого цвета. Голова – сплошная пасть с игольчатыми зубами. Глаза – две капли запекшейся крови. Хвост – голый, чешуйчатый прут и был увенчан жалом. За первым тварем вылезли ещё две.

«Крысы…» – прошептал кто-то.

Мутанты. Не Химеры. Не чудовища с клыками и броней. Просто… выжившие крысы. Чудовищно изменившиеся, но крысы. Они замерли, уставившись на нас красными точками глаз. Не нападали. Тихо попискивали, как испорченная игрушка.

«Штаб! Обнаружена биологическая активность! Не химеры! Мутировавшие грызуны! Три особи!» – голос Вандера дрогнул от неожиданности.

«Живые образцы!» – Крикнул Раден. – «Поймайте Их! Действуйте!»

Поймать их оказалось просто. Они не убегали. Петров накинул сеть на ближайшего. Тварь забилась, зашипела, но не кусалась. Второй мутант метнулся под плиту и сбежал. Третий… третий прыгнул!

Маленький, голый уродец вцепился игольчатыми зубами в голень бойца Седова! Тот взвыл от боли и неожиданности. – «А-а-а-а! Сволочь!»

Выстрел «Зари» на минимальной мощности разнёс крысу в кровавый фарш. Горячие куски мяса и костей шлёпнулись на Седова.

«Дерьмо!» – орал Седов, отдирая трясущейся рукой кусок кишки мутанта с брони. На голени одежды – два глубоких прокола.

Лебедев уже был рядом и начал осматривать ногу Седова. –«Повезло, Седов. Зубы короткие. Броня спасла.».

Пойманную крысу затолкали в прозрачный био-контейнер из углепластика. Зашипела, брызгая слюной на стенки. Убитую – в герметичный пакет для биопсии. Контейнер с живой тварью капитан указал нести Седову – как напоминание о глупости. Пакет с фаршем – мне.

Выход из города

Мы выбрались на окраину. «Солнечногорск» остался позади, зловещим силуэтом на горизонте. Лопух сдох полчаса назад. Последний – Гнилоглаз – сидел на корточках, тыча пальцем в воздух и бормоча что-то про Химер.

«Тащи его, – Вандер кивнул Петрову. – Радену нужен живой экземпляр для финальных тестов».

Седов, прихрамывая, нёс контейнер с живой крысой. Тварь билась о стенки, царапая прозрачный пластик.

«Блядь, серж, – Седов сплюнул, поправляя тяжёлый бокс на плече. – Почему, сука, без машин? Хотя бы бронебагги. Эта тварь только мешается!»

Рядом шёл Коваль, волоча ноги. «Их бы на броню погрузить… а не на себе тащить…»

Капитан Вандер обернулся. Его лицо под визором было каменным.

«Машина, Седов? – его голос был тихим, как скольжение ножа по точилу. – Машина – это гул моторов. Это тепло выхлопа. Это вибрация. Для любой твари в этой пустоши – это колокольный звон: "Идите жрать! Здесь мясо!" Химеры могут быть ближе, чем мы думаем. Или хуже… они могут быть умнее. Молчание – наш щит. Твои ноги – твоя броня. Не нравится? Следующий контейнер понесёшь ты. Или станешь образцом, как эти.» – он кивнул на Гнилоглаза, которого волокли под руки.

Седов замолчал. Только сильнее сжал рукоять «Зари».

Мы шли дальше. На спине – 30 кг брони и снаряжения. В руках – контейнеры с доказательством, что жизнь, даже уродливая, цепляется за этот выжженный мир. За спиной – мёртвый город, хранящий тайну исчезновения химер. А впереди… только радиоактивная дымка и вой ветра в проводах.

Надежда? Она была в этих контейнерах. И в том, что мы ещё дышим. Но каждый шаг по мертвой земле отдавался эхом в костях: Куда они подевались? И вернутся ли?

Том-2, Глава 7: Блок-пост "Вепрь"

Дистанция: 68.3 км

Тишина после Солнечногорска была плотной, как вата в гробу. Пыль, поднятая сапогами, липла к потной броне, смешиваясь с высохшей кровью и грязью. Гнилоглаз, последний из культистов, болтался между Петровым и Ковалем, его слепые, затянутые желтой пленкой глазницы блуждали в пустоте. Изо рта сочились кровавые пузыри, а от тела шел сладковато-гнилостный смрад. Отряд двигался, пригнувшись, словно ожидая удара со стороны мертвых зданий. Только противное шуршание и писк из контейнера в руках Седова нарушали тишину – пойманная крыса-мутант яростно скреблась о прозрачный пластик.

Дистанция: 88.1 км

«Вепрь» вырос из пепельной мглы внезапно. Сначала – темный зубчатый пояс на горизонте. Потом проступили детали: низкие, двухметровые стены из потемневшего бетона, утыканные стволами плазменных пушек старых образцов – «Град». Они торчали, как ржавые штыри из спины дохлого великана. За стенами маячило приземистое здание с характерными излучающими ребрами на крыше – плазменный реактор. Над воротами, перекошенными и заваренными грубыми швами, едва читались выцветшие буквы: «. СЕКТОР-4».

«Хуясе… наконец-то!», – хрипло выдохнул Седов, с грохотом опуская контейнер. Лицо под визором было землистым, в глазах – животная усталость.

Капитан Вандер поднял кулак. Отряд замер. Его взгляд, холодный и острый, как бритва, скользнул по стенам, по мертвым пушкам, по зданию реактора. Ни звука, кроме воя ветра в разбитых рупорах.

«Громов, Петров – на стены! Остальные – привал. Лебедев, глянь Седову ногу. Иванченко, Морозов – к реактору. Шевелитесь! Нам нужен свет в этих ржавых глазах!» Голос капитана был как наждак.

Инженеры рванули к реактору, перепрыгивая груды битого кирпича. Остальные сняли шлемы, вытирая пот. Седов, кряхтя, стащил поножи, обнажив синяки от укуса мутанта. Лебедев уже рылся в аптечке.

Я с Петровым полез по скрипучей лестнице на стену. Каждый шаг гулко отдавался в мертвом воздухе. Сверху открылась панорама ада.

У подножия стен: Море костей. Не человеческих. Искривленные скелеты Террианских Химер времен Первых Войн. Черепа с обломанными клыками, сплющенные грудные клетки, кости конечностей, перебитые словно спички. Белесо-серый ковер смерти, присыпанный радиоактивным пеплом.

Прямо перед постом: Начинался мост. Или его жалкие останки. Громадная конструкция была разорвана пополам. Центральный пролет рухнул вниз, оставив хаос искорёженных балок и бетонных глыб, торчащих из темной воды. Уцелели лишь узкие, опасные «усы» по краям – россыпь обломков, нагроможденных у берега.

За морем: Материк. Мертвые, обугленные деревья стояли как черные факелы. Скалы, изъеденные эрозией, напоминали гигантские гнилые зубы. Дороги исчезли под грудой мусора и трещинами.

Море: Самое жуткое. Ядовито-зеленое. Густое, вязкое, как патока. Не плескалось, не волновалось. Лишь тихо пузырилось, выпуская желтоватый смрад. От него веяло химической смертью даже сквозь фильтры. Казалось, капля этой жижи разъест броню.

«Царство ебаной смерти…» – пробормотал Петров, сжимая приклад своей плазменной винтовки. Корпус из черного композита, толстый ствол, грозные радиаторы охлаждения.

Из здания реактора донесся сдавленный рев, затем треск и шипение пара. Несколько лампочек на ближайших «Градах» мигнули тускло-желтым светом. В наушниках – голос Иванченко, перекрываемый гулом:

«Штаб! Реактор… пыхтит! Древний, как дерьмо мамонта, но… живой! Даем пробный импульс!»

Скрип, лязг ржавых шестерен. Несколько плазменных пушек по периметру ожили. Их стволы дернулись, сенсоры замигали кроваво-красным. Другие так и остались мертвыми, проржавевшими до дыр.

«Не светитесь!» – рявкнул Вандер снизу. Он подошел к воротам – массивным, сварным листам. «Открыть! На минуту! Петров, Седов – пробы воды! Коваль, Громов – кости! Самые целые! Шустро!»

Скрип тросов, лязг запоров. Ворота с визгом разъехались, открыв проход к ядовитой воде и полю костей. Воздух ударил в лицо – спертым смрадом моря и тлена.

Мы высыпали наружу. Петров и Седов, ругаясь, подошли к самой кромке зеленой жижи. Седов, прихрамывая, наклонился с пробиркой. Я с Ковалем бросился к груде костей. Они были холодными, ломкими. Я схватил крупную бедренную кость с обрывками высохших сухожилий. Коваль копался в грудной клетке монстра.

Они появились внезапно…

Не на том берегу. На мосту. Вернее, на хаосе обломков, что когда-то были мостом. Две тени. Двигались не спеша, с пугающей, кошачьей грацией, балансируя на узких балках и плитах над зеленой бездной.

Химеры. Но не те, знакомые чудовища. Ростом чуть выше человека, но поджарые, жилистые, почти изможденные. Кожа темно-серого, болотного цвета, бугристая, словно старая резина, покрытая струпьями и сочащимися желтыми язвами. Казалось, она обтягивала скелет. Голова удлиненная, как у гончей, с огромными, выпученными желтыми глазами без век. Пасть – щель, утыканная рядами тонких, игольчатых зубов. Конечности длинные, суставчатые, заканчивались не когтями, а изогнутыми костяными серпами, отполированными до блеска. На спинах – жаброподобные щели, пульсирующие в такт дыханию.

Они шли прямо по руинам моста, к нашему берегу. Их желтые глаза, как прожекторы, выхватили нас у открытых ворот. Ноздри на вытянутых мордах дрогнули, жадно втягивая воздух.

Почуяли.

Тишина длилась мгновение. Потом Гнилоглаз, до сих пор безвольный, взревел. Дикий, нечеловеческий вопль, полный экстаза. Он рванулся с невероятной силой, вырвавшись из рук бойцов, и понесся вперед, к мосту, к химерам!

«Держите психа!» – заорал кто-то.

«Пусть бежит!» – ледяной голос Вандера перекрыл шум. – «Не стрелять! Наблюдать!»

Гнилоглаз ковылял, спотыкаясь о кости, его гниющее тело сотрясали конвульсии. Он что-то орал, захлебываясь кровью и слизью: «…братья!.. плоть!.. Химеры зовут!..»

Химеры ускорились. Их движения по обломкам стали стремительными, точными. Они прыгали с балки на балку, как черные тени.

Встреча произошла на середине хаоса – на относительно целой бетонной плите, висящей над зеленой бездной. Гнилоглаз, шатаясь, вышел на нее. Химеры – одновременно. Они замерли в трех шагах друг от друга. Культист протянул трясущиеся, гнилые руки, его лицо исказила гримаса безумной радости. Одна из химер, ближняя, резко вскинула голову. Ее серповидная конечность взметнулась в воздух с молниеносной скоростью.

Шшш-хруст!

Серп глубоко вошел культисту в грудь, чуть ниже ключицы, с хрустом ломая ребра. Гнилоглаз ахнул, не крик, а хриплый выдох. Вторая химера прыгнула – не на культиста, а дальше, на следующую балку, ее длинные конечности нашли опору, и она продолжила движение к нашему берегу с пугающей скоростью.

Первая химера не стала ждать. Она рванула серпом вниз. Разрез от ключицы до паха. Кишки, обрывки легких, осколки ребер – все вывалилось на плиту, скользкими клубками упав в зеленую воду. Культист рухнул, его тело дергалось в агонии, заливая плиту черной кровью. Химера наклонилась, ее игольчатые зубы впились в шею, отрывая куски мяса и трахеи с мокрым чавканьем.

«Целиться! Огонь на поражение!» – заорал Вандер, вскидывая свою винтовку.

Раздался не привычный треск автоматов, а глухой, сдавленный гул и яркие вспышки синего пламени. Это заговорило новое оружие отряда – плазменные винтовки «Факел» и «Гроза». Сверху, со стен, жалко шипя, выплюнули струи перегретой плазмы две ожившие пушки «Град». Оранжево-синие сгустки энергии достигли химеры, рвущей тело культиста. Они вспыхнули на ее бугристой коже яркими пятнами… и погасли. На месте ударов остались лишь обугленные черные пятна и легкий дымок. Тварь лишь дернула плечом, как от назойливой мухи, не прекращая пиршества. Мощности старых пушек и даже новых винтовок не хватило, чтобы пробить эту странную кожу!

Вторая химера, тем временем, прыгнула с последней балки на наш берег, в зону костей. Она приземлилась бесшумно, ее желтые глаза полыхали яростью, устремясь на открытые ворота, на нас.

«Смыкаем строй! За ворота!» – ревел Вандер, давая очередь из «Факелы». Сгусток голубой плазмы ударил химеру в плечо. Брызги раскаленного ионизированного газа и обожженной плоти. Тварь взвыла – скрежещущий, противный звук – и споткнулась, но не упала. На плече дымилась глубокая, обугленная рана, сочащаяся желтой слизью, но не смертельная.

«Моя!» – раздался спокойный, хриплый голос, перекрывая гул плазменных разрядов.

От группы у ворот отделилась фигура в броне, но без шлема. Волков. Лицо – бледная маска, глаза – два куска льда. В руках – не плазменник, а меч. Длинный, узкий клинок из темного, отливающего синевой металла – «Оскверненный Клинок», выкованный из кости Титана. Он держал его легко.

Волков не побежал. Он рванул. Броня не замедлила его. Он пронесся мимо ошарашенных бойцов, мимо Вандера – серый, смертоносный шторм.

Раненая химера, почуяв движение, развернулась, ее костяной серп взметнулся для удара. Но меч Орлова был быстрее. Не фехтовальный выпад, а сокрушительный удар-рассечение – диагональ от ключицы к противоположному бедру. Клинок, созданный из материала, превосходящего любую сталь, вошел в бугристую плоть как в воду. Хруст рассекаемых костей, рвущихся связок, лопающихся органов.

Химера замерла. Потом ее верхняя часть, от плеча до пояса, медленно съехала вниз, обнажив клубящиеся сине-черные внутренности, хлынувшие фонтаном. Нижняя часть дернулась и рухнула. Орлов уже стоял в стороне, его клинок был чист. Ни капли. Он смотрел на первую химеру, все еще терзавшую останки Гнилоглаза на плите.

Но второй твари не суждено было атаковать. Концентрированный шквал плазмы со стен (два «Града», наконец попавшие в цель) и от бойцов у ворот обрушился на нее. Десяток сине-белых сгустков ударил в тварь. Она вспыхнула факелом. Странная кожа обуглилась, задымилась, но не прогорела сразу. Химера взвыла нечеловечески, металась в агонии на окровавленной плите, сбивая куски мяса культиста в воду. Один точный выстрел Вандера из «Факелы» угодил в огромный желтый глаз. Он взорвался с хлюпающим звуком, выпустив фонтан студенистой массы. Тварь свалилась с плиты в зеленую жижу, где еще секунду дергалась, окутанная паром и дымом, прежде чем затихнуть.

Тишина навалилась тяжело. Только шипели остывающие стволы «Факел» и «Гроз», булькала ядовитая вода, поглощая останки, и жалобно пищала крыса в контейнере.

«Штаб, точка «Вепрь», – голос Вандера был хриплым, но без тени дрожи. – «Контакт. Две аномальные химеры нового типа. Уничтожены. Потери… один культист-образец. Отряд в норме. Остатки туш у ворот. Их кожа… держит плазму нашу и старую. Только холодная сталь и кинетика работают».

Голос Радена в наушниках был безликим: «Вероятность появления других близка к единице. Биоматериал химер – внутрь. Немедленно закрыться. Сохранить образцы максимально целыми. Особенно кожные покровы, мышечные волокна и железы внутренней секреции. Ожидать указаний».

«Принято», – отчеканил Вандер. Он махнул рукой, окровавленной от брызг. «Коваль, Громов, Седов – тащите эти куски! Петров, ворота на замок! Намертво!»

Мы схватили еще теплые, дымящиеся куски химер. Плоть была плотной, резиноподобной, сочилась черной кровью и едкой желтой слизью, разъедающей перчатки. Запах стоял невыносимый – смесь горелой пластмассы, тухлых яиц и разлагающейся рыбы. Седов, бледный и покрытый холодным потом, волок окровавленный задний отдел с вываливающимися синеватыми кишками. Я и Коваль вцепились в переднюю часть с почти отрубленной головой, ее единственный уцелевший желтый глаз тупо смотрел в пепельное небо.

Ворота с оглушительным лязгом и скрежетом захлопнулись, тяжелые засовы легли на место. Мы сбросили кровавые куски в тени стены рядом с контейнером, где крыса-мутант билась в истерике, чуя кровь. Отряд отступил в глубь поста. Бойцы молча перезаряжали плазменные винтовки, зеленые индикаторы на прикладах мигали, показывая запас энергии. Волков спокойно вытирал безупречно чистый клинок тряпкой. В воздухе висел тяжелый коктейль из запаха горелой плоти, озонного послевкусия плазмы, химической горечи моря и немого вопроса, сверлившего мозг: Что за твари теперь охотятся в мертвом мире? И чем их убивать?

«Вепрь» замер, затаив дыхание. Запертый. Ожидание висело в воздухе густым, липким ядом. За стенами, в зеленой, ядовитой тишине, таился новый кошмар…

Том-2, Глава 8: Эхо в Зеленой Тьме

Командный пункт Цитадели погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь мерным гудением вентиляции и треском статики на связи. На гигантском голографическом проекторе застыл кадр: две обугленные, изуродованные, но узнаваемые твари, лежащие у ворот блок-поста «Вепрь». Рядом – кровавые куски, аккуратно уложенные в контейнеры для биопроб.

Люк Вангред стоял спиной к экрану. Его пальцы, сжатые в белые костяшки, уперлись в холодную поверхность командного стола. Позади него, в креслах из черного полированного пластика, замерли члены Военного Совета. Лица – маски, но в глазах читался одинаковый шок, переходящий в первобытный страх.

«Террианские химеры, – голос Люка был тихим, хриплым, будто простуженным. Он обернулся, его взгляд, обычно твердый как сталь, метался по изображению. – Выжили. После всего. После Ядерных бомб, после зимы… Они не просто выжили. Они… эволюционировали».

Научный советник, доктор Виктор Кейн, поднялся, поправляя очки. Его лицо было пепельным.– «Анализ предварительных данных с «Вепря»… кожа обладает аномальной резистентностью к термическому и энергетическому воздействию. Плазма «Факела» оставляет лишь поверхностные ожоги. Кинетика… слабо эффективна. Органы чувств… усовершенствованы. Скорость, ловкость…» – Он замолчал, глотнув воздух. – «Это не просто выжившие, Ваша Светлость. Это… следующий шаг. Ответ среды на наше давление».

«Ответ?» – Люк резко ударил кулаком по столу. Гулкий звук заставил всех вздрогнуть. – «Ответ – это крысы в Солнечногорске! Голые, зубастые твари, приспособившиеся жрать радиоактивный мусор! Это – эволюция выживания в дерьме! А это…» – он ткнул пальцем в проекцию химеры с костяными серпами, – «…это оружие. Целенаправленное, смертоносное. Они не прятались. Они вышли. Они атаковали!»

Тишина снова сгустилась. Мысль, неозвученная, витала в воздухе: Если выжили химеры… что еще скрывает Пепельная Земля?

«Эвакуировать отряд, – приказал Люк, его голос обрел привычную сталь, но с новой, ледяной ноткой. – Немедленно. Бронегруппой «Молот». Прикрыть с воздуха «Шершнями». Все биоматериалы – сюда. Каждую каплю их мерзкой крови, каждый обрывок их проклятой кожи.

Блок-пост «Вепрь». Время ожидания: 01:17:45

Запах все еще висел в воздухе – едкая смесь озона от плазменных выстрелов, горелой плоти химер, химической горечи зеленого моря и сладковатого тлена от останков Гнилоглаза. Отряд засел в тени уцелевшего ангара. Броня снята, визоры открыты. Лица – серые, изможденные. В руках – термосы с обжигающим, горьким «суррогатом».

Седов сидел, прислонившись к стене. Он тупо смотрел на контейнер с бившейся о стенки крысой-мутантом. – «Крысы… – пробормотал он хрипло. – Блядь, крысы выжили. В аду. А мы? Мы в броне, с «Факелами»… и чуть не сдохли от пары тощих уродов».

Петров, чистящий ствол своей «Факелы» жесткой щеткой, хмыкнул. – «Тощих? Ты видел, как она Гнилоглаза распотрошила? Как нож по гнилому мешку. А кожа… блядь, Волков ее мечом как масло резал, а плазма «Факела» – как горох об стенку. Что за хуйня?»

Коваль, сидевший на ящике с патронами, мрачно добавил – «И глаза… эти желтые глаза. Смотрели… не как зверь. Как… оценка. Потом пошли. Четко. На цель».

«Цель – мы, – бросил я, Громов, ощущая холодную тяжесть в желудке. – Они не просто напали. Они вышли навстречу. Чуяли нас. Чуяли этого психа-культиста. Им было интересно. Как кошкам с мышкой».

Все взгляды невольно устремились к Волкову. Тот сидел чуть поодаль, спиной ко всем, его «Оскверненный Клинок» лежал поперек колен. Он медленно, методично протирал уже безупречное лезвие масляной тряпицей. Его спина была прямая, плечи не напряжены. Казалось, недавняя резня не оставила в нем ни следа. Он чувствовал взгляды. Повернул голову. Его глаза, холодные и светлые, как лед на радиационных лужах, скользнули по группе.

«Кость режется, – произнес он спокойно, его голос был низким, без эмоций. – Плоть – тоже. Неважно, чья. Важно – попасть. И не замешкаться». Он вернулся к полировке клинка. Разговор был окончен. Его хладнокровие было почти пугающим.

«А если их стая? – спросил тихо санитар Лебедев, глядя в сторону ворот, за которыми лежал мертвый мир. – Если таких… десяток? С «Факелами» мы им царапины нанесем. А Волков один…»

«Тогда мы сдохнем, саня, – мрачно резюмировал Седов, отхлебывая из термоса. – Сдохнем, как Гнилоглаз, блядь». – Он пнул ногой контейнер с крысой. Тварь взвизгнула.

Время ожидания: 02:45:10

Гул пришел сначала издалека, низкий, нарастающий вибрацией в груди. Потом прорезал пепельное небо – резкий, свистящий звук реактивных двигателей. Два угловатых, покрытых радиопоглощающим составом «Шершня» – ударные вертолеты – пронеслись на бреющем полете над блок-постом, их сенсоры сканировали окрестности лучами невидимого света. Следом, поднимая тучи радиоактивной пыли, показались три машины. Не броневики старого образца. «Молоты». Тяжелые шестиколесные бронетранспортеры. Корпуса из композитной керамики и титана, скошенные грани, мощные рельсотронные пушки на башнях, грозные блоки активной защиты. Они подъехали к воротам «Вепря» с тихим гулом электродвигателей, остановившись в боевом порядке.

Задний люк центрального «Молота» с шипящим звуком опустился. Из него вышел майор. Высокий, подтянутый, в идеально подогнанном черном защитном комбинезоне. Его лицо под защитной маской было каменным, глаза – острыми, сканирующими. За ним высыпало отделение гвардейцев в броне «Стальной Коготь», их «Факелы» наготове.