Живая вода

Никуда Андрюха, конечно, не пошел. Поймал тяжелый взгляд Вика, скорчил недовольную рожу и отвернулся. Умасливать Машку. Впрочем, списанная домашка не сильно помогла – в начале алгебры приятеля вызвали к доске, и выглядел он там весьма бледно.

После уроков Андрюха оттеснил Викинга в угол:

– Ты чего, заодно с этой да? Против лучшего друга?

– С чего ты взял?

– Вижу.

– Не с ней. Не с тобой. Как можно быть на чьей-то стороне, не зная правды.

– Врешь, и не краснеешь. Я же вижу, с кем ты. Предатель.

– Не говори того, о чем пожалеешь.

– Чтобы жалеть, нужно, чтобы было о чём.

– Хочешь поссориться из-за девчонки?

– А ты?

С минуту они мерялись взглядами, как два петуха. Андрюха не выдержал первым. Саданул кулаком по стене и побежал вниз по лестнице. Не завязанные, как всегда, шнурки кед волочились следом. Почему-то Вик не мог отвести от них взгляда. Один подвернулся под подошву другого, Андрюха споткнулся и полетел вперед, неловко загребая руками.

– Эль, ничего не хочешь мне сказать?

– Он заслужил.

– Кто, Андрюха?

– Ага.

– Допустим. Списывать – не дело.

– Я не про двойку.

– А про что?

– Он упал?

– Ты видела?

– Неа, меня Алла задержала, попросила показать конспект.

– Тогда кто тебе…

– Никто.

Он помолчал ошарашенно, неуверенно уточнил:

– Хочешь сказать, это ты его в полет отправила? Опять?!

Элга многозначительно усмехнулась.

– За что?!

– За шантаж. За хамство. За выдру.

– Совсем с ума сошла?! Человек насмерть мог разбиться, шею себе сломать!

– Неа, – она беспечно помотала головой. – Пара синяков и ссадин, верно?

Так и есть, но…

– Ёлки, нельзя же так!

– Можно. Я никому ничего не сделала. Наоборот, хотела, как лучше, а он…

– Ничего себе «лучше»!

– Он сам виноват!

Теперь она едва не плакала.

– А ты – такая вся сплошь белая и пушистая? Что ты делала в раздевалке?

– Уж точно не тырила по карманам.

– Да?

Вик мало что понимал в происходящем, тем не менее за Андрюху, несмотря на ссору, было обидно.

– Считаешь, я на такое способна?

Он смутился.

– Нет, но…

– Я залезла в один конкретный карман, – отчеканила она холодно и сухо. – Чтобы забрать одну-единственную, конкретную, принадлежащую мне вещь.

– Какую вещь?

– Фотографию.

– Чью?

– Свою.

– А как твоя фотография оказалась…

– Улетучилась со стенда и переместилась… куда не надо.

В прошлом месяце Таволга заняла второе место в олимпиаде по рисунку и удостоилась невиданной чести – ее фото появилось на стенде «достиженцев» неподалеку от пионерской комнаты. Фотография была из ателье, со сложной прической, из которой красиво выбивались прядки. Удачное освещение, лицо чуть повернуто, загадочная, лукавая полуулыбка, в глазах – озорные чертики.

Каждый раз, проходя мимо, Вик невольно подтормаживал. Кончики пальцев зудели, так он мечтал утащить эдакую красоту. Жаль, так и не решился. Неделю назад фотография со стенда исчезла.

– Ее разве не из-за тройки по физике убрали?

– Неа. Ее украли.

– И ты знаешь, кто?

– Зна-аю, – протянула она со странной улыбкой.

– Видела?

– Неа.

– Тогда откуда?

Вновь странноватая усмешка.

– Я ведьма, забыл?

– И умеешь находить потерянное?

– Иногда.

Вик фыркнул.

– Ла-адно. И кто это был?

– Где?

– Кто стырил фотографию?

– Уверен, что хочешь знать?

– Конечно.

Она переступила с ноги на ногу, отвела взгляд. Вздохнула.

– Машка.

– Березовская?!

– У нас есть другие знакомые Машки?

– Зачем ей?

– Ты правда не догоняешь или прикидываешься?

– Правда прикидываюсь. Слушай, так ты у нее фотку свою стащила?

– Можно и так сказать.

– А… подаришь ее мне?

Она вскинула на него шалые глаза:

– А тебе… нужно?

Вот что на такое отвечать? Вик насупился.

– Теперь ее никому уже не подарить, – щелкнув застежкой, Эль полезла в боковой карман рюкзака и вытащила мятый, сложенный в несколько раз листок. – Только выкинуть.

Действительно, та самая фотография. Шариковой ручкой, старательно и неумело, подрисованы уши летучей мыши, нос как у Буратино, острые зубы, рожки. Два года он сидел с Березовской за одной партой и знал, как она любит рисовать на уроках всякие рожицы. Симпатичные и не очень. Некоторые – очень похожие на эту.

– Красавица, правда?

– Да уж. Жаль, клевая была фотка. Слушай, – он внезапно встревожился, – а Машку ты теперь тоже накажешь?

– А ты и за неё переживаешь?

– Ну… живой человек всё-таки.

Некоторое время она внимательно его разглядывала, рассеянно постукивая мыском туфли по батарее. Наконец, медленно покачала головой.

– Да нет, не накажу. Ей и без того хуже некуда. Бедная влюбленная дурочка.

– Погоди, почему влюбленная, в кого…

– Неважно, – не дослушав, она настойчиво потянула его за рукав, – пойдем за школу, нужно сжечь эту красоту, развеять по ветру и забыть о случившемся нав-сег-да.

Разбег. 1995-96. Сгущенка

Сколько Викинг себя помнил, дома у Андрюхи всегда царил бардак. Засиженные мухами плафоны и люстры, груды нестиранного и неглаженного белья, грязная посуда, немытые с позапрошлого лета окна, незаправленные кровати, подтекающий унитаз.

Вещи, в основном одежда, валялись где ни попадя. По полу, вне зависимости от времени года, мотался тополиный пух. На пыльном подоконнике в единственной комнате чах не менее пыльный алое. В углу прихожей, под потолком, обитал крупный, в меру опасливый паук. Поймать его не представлялось возможным – он всегда точно знал, когда пора исчезнуть в узкой щели за вешалкой.

Мать Андрюхи, тетя Света, замотанная службой и бытом одинокая немолодая женщина, бардака стеснялась, не разрешала сыну приводить друзей и знакомых, поэтому все гости случались днём, в её отсутствие.

Беспорядок в квартире приятеля не смущал Викинга ни в малейшей степени, скорее нравился. Пыльно и грязно – ерунда. Зато у Андрюхи можно всё – строить из одеял, подушек и пледов иглу или подводную лодку, паять, сверлить, выжигать, проводить химические опыты, разводить в ванной костер, запускать из окон самолетики или что посерьезней… да мало ли. Если что и пойдет не по плану, в таком антураже сложно заметить неведомо как появившуюся новую дыру от сверла в столешнице, опаленную паркетину или лишнее пятно на занавеске.

К тому же, здесь не было вопящего и путающегося под ногами младшего братишки, сурового отца, уставшей и вечно всем недовольной матери. Никто не орал, не отчитывал, не командовал, не бесил.

Вот уже пару часов они пытались воспроизвести, с некоторыми изменениями, схему из «Науки и жизни». По задумке Викинга три лампочки, покрашенные лаком для ногтей в розовый, красный и бежевый цвета, должны были мигать по очереди с разными интервалами. На данный момент мигала лишь одна, остальные две вовсе не горели.

Оторвавшись от недопаянной схемы, Андрюха с хрустом потянулся:

– Может, прервемся?

– Давай.

Плечи и впрямь изрядно затекла. Викинг пошевелил лопатками, прошелся по комнате, выглянул из-за печально обвисшей шторы. Мрачно, слякотно, почти стемнело. В переулке тускло горят фонари. Завтра контрольная по биологии, по-хорошему надо бы идти домой готовиться, вот только совершенно не хочется.

Андрюха у него за спиной хлопнул дверцей шкафа:

– Смотри, чего есть в хозяйстве!

Вик обернулся.

– Сгущенка? Ого!

– Она, родимая.

– Откуда дровишки?

– Не поверишь. От Машки. Она мне проспорила… и вот.

– Ничего себе. Хорошо иметь такого дядю. И колготки тебе, и сгущенки сколько влезет.

– Да, неплохо. Сварим? Можно, конечно, так сожрать, но вареная вкуснее.

– А ты умеешь?

– Чего там уметь? Наливаешь воды в кастрюлю, кладешь банку…

Как-то очень к месту вспомнился писатель Н. Носов и «Мишкина каша», но Викинг нехорошую ассоциацию от себя поспешно отогнал. Сгущенка не каша, из кастрюли не убежит.

– Давай попробуем.

Единственным местом, где в Андрюхиной квартире царила чистота, была кухня. Сюда они старались не заглядывать без крайней нужды, здесь их пребывание мигом бы засекли. Однако сегодня пришлось нарушить неписанные традиции. Впрочем, ничего эдакого они делать не собирались.

Андрюха добыл с полки здоровенную эмалированную кастрюлю.

– Мамина любимая, для компота.

Налил воды так, чтобы полностью закрыть банку и поставил на огонь.

– Как думаешь, сколько ее варить?

– Без понятия. Долго. Час или два.

– Ладно, давай два. Я будильник поставлю.

В первый раз они примчались на кухню через несколько минут, услышав подозрительный грохот. Оказалось – ничего страшного, вода закипела, и банка начала кататься по дну кастрюли. Успокоенные, вернулись в комнату.

Еще немного попаяли. Заскучали. Половили паука. Не поймали. Андрюха со злости смахнул почти всю паутину. Вернулись в комнату, и приятель снова полез в шкаф, на сей раз – в книжный.

– Гляди, чего мне мамка подарила на днюху. Про парусники!

Вик жадно уставился на обложку.

– Класс! Покажи!

Через минуту оба забыли обо всем. Иллюстрации в разворот, мелованная бумага. Настоящее богатство. Фрегаты, клиперы, каравеллы, шхуны…

– Смотри, это баркентина.

– Бригантина?

– Да нет же, говорю – баркентина. У бригантины только две мачты, а у баркентины не меньше трех.

– Мощно.

– А это иол. Прикольный, правда?

– Ага.

– Я бы хотел пройтись на таком. А этот называется кеч. Красивый?

Вик кивнул.

– Тут даже китайские джонки есть, а последние несколько страниц – пиратские корабли.

Глухой хлопок на кухне застал обоих врасплох. Приятели вскинули головы, прислушиваясь.

– Это чего?

– Без понятия.

– Пойдем, глянем.

Запах сливочных тянучек ощущался даже в коридоре. Кухня выглядела сюрреалистично, на манер перепелиного яйца. Плита, кафель за ней и потолок – в мелких коричневых пятнышках и потеках.

– Два часа еще не прошло, будильник не звонил.

– По-твоему, она взрывается, когда готова? – с сарказмом уточнил Викинг.

Андрюха с опаской заглянул в кастрюлю. Обернулся с испуганно-восторженной физиономией:

– Распаялась нафиг, прикинь? Прямо по всем швам. И воды – на донышке. Куда она делась, интересно.

– Испарилась.

– Что, вся?!

– Нет, блин, половину паук выпил.

Вик тоже заглянул. Представил, что скажет тетя Света по поводу взорвавшейся у неё на кухне контрабандной банки сгущенки. Ужаснулся.

Мозг лихорадочно искал выход. Выхода не было.

До приятеля тоже начало понемногу доходить. Сначала он перестал глупо улыбаться. Потом побледнел. Затем посерел.

– Бли-ин, Викинг, это же… мне реально пи…ец. Мамка часа через два вернется.

– Два часа – большой срок.

– Думаешь? – задрав голову, Андрюха с завороженным интересом разглядывал потолок.

Движимый не столько здравомыслием и логикой, сколько инстинктом самосохранения, Вик схватился за телефонную трубку:

– Надо девчонок попросить помочь. Они про уборку всё знают.

– Каких девчонок?

– Хороший вопрос.

Кто из одноклассниц примчится по первому зову отмывать Андрюхину кухню? Такие вообще есть?

– Можно Машку.

– Отмывать её же сгущенку? И вообще, – Вик представил, как фифа-Березовская держит двумя пальчиками тряпку на отлете и морщит нос, – мне кажется, Машка и уборка – вещи несовместные.

– Кого тогда?

– Таволге наберу.

– Таволге? – Андрюха скривился.

После отказа дать списать и последовавшей за ним перепалки, он относился к Эль с некоторой прохладцей. Однако время стремительно утекало, а иных вариантов не просматривалось. Друг-приятель обреченно кивнул:

– Ладно, звони ей.

Вик набрал по памяти, старательно делая вид, что номер никак не вспоминается.

– Оль, привет. Сильно занята?

– Биологию учу, а что? – откликнулась Элга чуть насторожено. Настоящим именем он редко её называл.

– Можешь отвлечься на полчасика?

– Могу наверное. А что случилось?

– Нужна помощь.

– С чем?

– Ну-у, тут у Андрюхи дома… сложно объяснить, проще показать.

– Адрес какой?

Он продиктовал.

– Буду минут через десять.

Вопреки обыкновению, она примчалась даже быстрее. Вот что с людьми делает любопытство.

Принюхалась в дверях:

– Чего тут у вас? Пахнет, как на кондитерской фабрике.

– Не разувайся, – поспешно предупредил Андрюха.

Совет был дельным – во-первых, колготки потом не отстирать. Во-вторых – чем дольше Эль остается в прихожей, тем больше шансов, что случится незапланированное знакомство начинающей ведьмочки с пауком и тогда… додумывать не хотелось.

Стянув куртку и осмотревшись, Таволга изумленно присвистнула:

– Ни фига себе! Тут чего, торнадо прошел?

– Да не, здесь всегда так, – поспешил объяснить Викинг. – Вот на кухне…

Эль двинулась по короткому коридору, опасливо оглядываясь по сторонам, переступая через раскиданные тут и там вещи.

– О-го! – только и сумела она выдохнуть, обнаружив потеки сгущенки на стенах и потолке. – Истинные неофиты. Господа сладкоежки, посмею осведомиться, вы чего, воду в кастрюлю не доливали?

– А надо было?

Она посмотрела на обоих, как на умалишенных. Сунула палец в распаянную банку, облизала.

– Вкусно получилось, между прочим.

Зазвонил телефон, и друг-приятель помчался в комнату. Через минуту оттуда послышались фальшиво-бодрые заверения:

– Не, мам, ты чего, один, конечно. Всё в порядке, ага, поел, да, биологию учу.

– Можешь с этим что-нибудь сделать? – шепнул Вик, пользуясь тем, что они с Эль остались наедине.

– Что? – она округлила глаза.

– Что-нибудь. Тебе же удалось тогда с микроволновкой, и с Аннушкой, и с Андрюхой.

– Кто я, по-твоему, ведьма-ассенизатор?! – уперев руки в бока, она возмущенно уставилась на него.

– Нет, но…

Надежда таяла на глазах.

Андрюха вернулся на кухню окончательно деморализованный. Плюхнулся на стул, пробормотал обреченно:

– Приедет часа через полтора и точно убьет.

– Не убьет, – решительно тряхнула головой Элга. – Еще чего. Что расселись, придурки? Быстро несите тряпки. Сначала ножами соскоблим, потом отмывать будем. И окна откройте.

В одном им фантастически повезло – ремонт в квартире делали последний раз лет сто назад, еще с участием беглого Андрюхиного папаши. Тот был брутален, мать ахнуть не успела, а он уже покрасил потолок в кухне и ванной бежевой масляной краской. Со временем краска потемнела, зато осталась всё такой же глянцевой.

В шесть рук они отмыли место катастрофы не слишком качественно, зато относительно быстро. Если приглядываться, заметно, конечно, а так – не очень.

Была бы побелка – не жить Андрюхе.

Через полтора часа о катастрофе напоминал разве что слабо уловимый карамельный запах.

По словам приятеля тетя Света, вернувшись с работы, первое время с подозрением принюхивалась и косилась на слегка поменявшие цвет стены и потолок, но у сына так ни о чем и не спросила.

Одним словом, обошлось.

Разбег. 1995-96. Ворон и бурундук

В конце декабря, перед самым началом каникул, Эль позвала в гости народ – Викинга, Андрюху, Машку, Юльку Шандарай и Дениса, их общего одноклассника, вроде бы не совсем к Юльке равнодушного. Получился почти настоящий Новый год.

Накануне они втроем с матерью Таволги, Еленой Николаевной, кое-как дотащили лесную красавицу с единственного в городе елочного базара. Всю дорогу Викингу казалось, что они промахнулись с размерами, и елка не поместится в малогабаритной квартире. Однако он ошибся. Не только поместилась, но и оказалась идеальна по высоте – как раз осталось место для роскошной, горящей рубином звезды.

Украшали уже без него, вечером. Эль напоила Викинга чаем и выставила за порог, с загадочной улыбкой объявив, что наступает время для женской волшбы и таинства, а ему, мужику, тут делать нечего. Пришлось убраться восвояси, хотя остаться очень хотелось.

Назавтра он не удержался, примчался раньше всех. Вошел и не узнал Элгину квартиру. Из-за высоченной, почти до потолка елки сделалось тесно, уютно, волшебно. Пахло хвоей и горячим воском. На скатерть ложились теплые отсветы гирлянд. На стенах – еловые лапы, всюду – нарисованные Таволгой зайцы, снегири, белки, свиристели, куницы. Некоторые не слишком похожи, некоторые – как живые.

– Каждый год по зверю и птице, – со взрослой серьезностью пояснила Эль. – Такая традиция. В этом – ворон и бурундук. Вот, смотри. Ворон – это в честь тебя.

Ворон Викингу понравился, бурундук – не очень. Серенький, невыразительный, несмотря на полоски. Только припорошенная снегом ветка, на которой сидел зверек, удалась на славу.

Минут через двадцать подтянулись Андрюха, Машка с Юлькой и Ден. Притащили мандарины, фанту, чуть не килограмм любимых Элгой «Белочек». Викинг вручил шар. Про очередь, в которой пришлось отстоять, чтобы его добыть, можно было слагать легенды. Шар был не какой-нибудь пластмассовый, а настоящий, стеклянный. Не большой, но и не маленький. Дымчато-прозрачный, глубокого темно-синего цвета. Таволга захлопала в ладоши и немедленно пристроила его на елку, на самое видное место.

Позже он не сумел вспомнить, чем угощали, и кто как выглядел. Кажется, на стол торжественно водрузили какой-то салат, горку картофельного пюре, селедку под шубой, бутерброды. Кажется, на Юльке были огромные, разлапистые, под стать елке, банты, а на Машке – ее вечные колготки.

Отчетливо запомнилось только как Элга почистила мандарин и протянула ему половинку на испачканной соком ладошке. Как билась на тонком, охваченном плотным манжетом запястье голубая жилка.

Потом играли в жмурки в соседней комнате. Сначала при свете. Затем, усложнив правила, в полной темноте. Визг, писк, столкновения, сбитое покрывало на кровати, уроненные со стола учебники. Неуловимая Таволга ускользала раз за разом, зато почему-то часто попадалась Машка. Под конец он узнавал ткань ее блузки, едва коснувшись. Тем не менее угаданная Машка каждый раз упорствовала во грехе и не своим басом переспрашивала:

– Уве-ерен?

Когда жмурки наскучили, они вернулись к елке и магнитофону. Откуда-то взялись кассеты с Битлами, с Deep purple и Pink Floyd. Сначала все бодро скакали и выделывались под музыку. В процессе выяснилось, что Юлька, оказывается, в отличие от остальных, умеет танцевать. Затем заиграл медляк, и прыгать стало как-то глупо. Взмокший от волнения и страха Викинг шагнул к Элге, протянул руку. Вопреки его опасениям, она не отказалась.

Не очень-то представляя, как это делается, больше всего на свете боясь наступить партнерше на ногу, пьяный без вина, он танцевал с девчонкой первый раз в жизни. Впрочем, оба они не столько танцевали, сколько неуклюже топтались в полутьме, не в силах вымолвить ни слова. Он ощущал сквозь рубашку невесомые горячие пальцы, впервые обнимал тонкую талию и хотел только одного – чтобы волшебство длилось вечно.

Казалось, весь мир вокруг померк, сузился, сжался в сверхновую. Остались только музыка, сбитое дыхание, легкий запах духов, прикосновения и где-то, на периферии сознания – усыпанное звездами ночное небо в небрежно зашторенном окне.

Вечность закончилась в шесть. Мать Элги выгнала всех на улицу проветриться, чтобы без помех убрать со стола, помыть посуду и накрыть к чаю. Толкаясь, они выбежали из подъезда в снежные сумерки. Побродили по дворам, покидались снежками, покатались с горки у школы. Когда снега за шиворотом и в ботинках набралось достаточно, повернули к дому. У продуктовки Элга вдруг замедлила шаг:

– Может, еще погуляем?

– Я замерзла до полусмерти, – пожаловалась Машка.

– Варежки мокрые насквозь, – поддержала её Юлька.

– Да, давайте возвращаться, – прыгая в попытках согреться, присоединись мальчишки.

– А пойдем дворами?

– Там же скользко, – удивилась Шандарай. – И темно.

По большому счету Викингу было всё равно как идти – улицей, дворами, да хоть по крышам. Лишь бы Эль шла рядом.

– Может, правда лучше дворами? – глупо улыбаясь, попробовал он вмешаться, чувствуя, что для нее это почему-то важно.

– Да за каким лешим? – возмутился Андрюха. – Крюк солидный получится, там стройку огибать.

– Там… безопасней, – беспомощно пожала плечами Элга.

– Ничего себе безопаснее. Лед везде, освещение хуже некуда и стройка рядом, – фыркнул Ден.

– Ну нафиг, – подвел итог Андрюха. – Идем, где шли.

– Ребята, ну пожалуйста, – Викингу показалось, что Эль сейчас заплачет.

– Если так хочется – идите сами, встретимся на углу у гастронома.

Пару секунд она колебалась, в глазах стыло отчаяние. Наконец, махнула рукой:

– Ок, идем вместе. Эй, кто со мной наперегонки? Там тортик ждет не дождется.

Все замерзли, всем хотелось согреться. Они понеслись оголтелым стадом. Хохоча, налетая на прохожих, пихаясь локтями и поскальзываясь. Внезапно, обгоняя на лихом вираже двух старушек с авоськами, Викинг, чуть не лучший бегун в классе, споткнулся, не удержал равновесия и грохнулся. Отшиб локоть и подвернул лодыжку. На локоть он почти не обратил внимания, а вот нога… Встать удалось только со второй попытки. Какой бежать. Хромать и то не получится. Только прыгать.

Ребята умчались далеко вперед, не заметив потери бойца. Не докричаться. Только Эль обернулась мельком, кажется всё поняла, но поступила странно. Никого не окликнула, а стала понемногу незаметно отставать. Потом развернулась и побежала обратно. В глазах у нее плескалась паника.

– Да ничего страшного, – попытался он ее успокоить.

– Ага, – голосом, готовым сорваться в истерику, отозвалась ведьмочка. – Давай, хватайся.

Подставила хрупкое плечико и согнулась под его тяжестью.

– Чего ты мальчишек не позвала?

– Нельзя.

– Что за ерундистика? Куда ты, нам не туда.

– Теперь туда, – сказала она таким голосом, что охота спорить пропала начисто.

Они успели отковылять метров на тридцать, когда сзади, совсем близко, раздался дикий визг тормозов, звук сминаемого металла, хруст стекла.

Не оборачиваясь, Элга всхлипнула и рванула вперед, увлекая его за собой. Прыгать бегом он не умел, поэтому, преодолев еще несколько шагов, они свалились уже оба. Вик не успел ни оглянуться, ни как следует испугаться – на плече словно бы сомкнулся зажим робота-манипулятора. Кто-то с нечеловеческой силой почти оторвал их обоих от земли и проволок пару десятков метров. Железные пальцы, запах овчины, по щеке мазнул ледяной, жесткий как щетина кончик чего-то. Пояса?..

Выпустили их так же внезапно, как схватили. Не ожидавший такой подлянки Вик вновь больно приложился о мерзлый асфальт. Рядом сдавленно охнула уроненная Элга.

Совсем близко, за спиной, там, где они только что лежали, вновь взвизгнули тормоза, жуткий скрежет перекрыл крики и вопли. Скрежет вскоре прекратился. Крики, вопли и плач – нет. Несколько человек мчалось к таксофону, вызывать скорую и милицию.

Перемазанное грязью, заплаканное лицо Элги оказалось совсем близко. Глаза отчаянные, немного сумасшедшие.

– Не смотри! – приказала она. – Помочь мы ничем не сможем, а увидев, ты никогда не сможешь это забыть. Помнишь жену Лота?

Вик послушался, понимая, что она права.

Понял он и кое-что еще. Если бы Таволга позвала ребят на помощь, они бы вернулись, столпились вокруг, начали обсуждать, что делать. Суетились бы бестолково, не слушая друг друга. В итоге кто-нибудь, а может, и все, обязательно угодили бы туда, в мясорубку из металла, стекла и… остального.

– Встать можешь?

Он не без труда поднялся. Пережидая боль в ноге, бездумно уставился туда, куда было можно, в другую сторону, вдоль улицы. Там, в свете фонарей, ловко преодолевая встречное движение бегущих к месту аварии, по тротуару стремительно удалялась высокая худощавая фигура. О рыжую дубленку при каждом шаге мерно ударялась длинная-предлинная, черная как ночь коса.

– Эй, – начал он недоуменно, – получается, нас…

– Устойчиво стоишь? – перебила Элга, не слушая. – Молодец. Цепляйся. Ну-ка попробуем…

Они не без труда выбрались из толпы. Ведьмочку трясло, словно осину на ветру. Викинг неумело погладил её по спине, забормотал потеряно:

– Всё, всё, успокойся, всё закончилось, всё хорошо.

Хорошего, конечно, было мало, но, по крайней мере, и благополучно проскочившие место аварии ребята, и они оба чудом остались живы.

– Знаешь… – начала Таволга, но голос её сорвался.

Она с силой потерла варежкой лоб и начала заново:

– Знаешь, как страшно чувствовать беду, но не знать, что именно и с кем произойдет. Знать, что нужно сделать, но не мочь объяснить окружающим. Помнишь, у греков была такая горе-предсказательница, Кассандра.