Как управлять людьми или Искусство манипуляций

Читать романы святого Фила я, разумеется, не собиралась, мне хватило того, как в школе нас заставляли изучать "ВАЛИС", эту жуткую нечитабельную муть, которую мы всем классом на дух не переносили. А вот рассказанное Августом про информационные миражи чрезвычайно на меня подействовало. Выходит, моё стремление свалить с Фортуны вовсе не моё, а подсаженный мне информационный мираж, чтобы я лучше бегала по замкнутому кругу и, как крыса в колесе, вилась шестерёнкой в механизме государства? Эта мысль была настолько неприятной и тревожащей, что я старалась думать её как можно реже, и довольно скоро забыла о ней почти совсем.

Тем более что были предметы для размышления и поважней. Я никак не могла взять в толк, насколько верна моя гипотеза о том, что шеф возжелал меня.

Несмотря на крайнее ко мне расположение и доверительность общения, когда мы много времени проводили наедине, болтая о том о сём, полового интереса ко мне Август не проявлял. Это было обидно той самой коренящейся в дремучем, дочеловеческом ещё прошлом обидой, что рождает в душе самки равнодушие самца к её женской прелести. Поэтому освоенные мною методы манипуляций не могли сработать на Августе, ведь для того, чтобы пустить их в ход, нужно чем-то зацепить человека, а мои руки, метафорически выражаясь, шаря в поисках короткого меча, хватали лишь пустоту. Возможно, это как-то было связано с тем, что около года назад он охладел к женщинам. Какое загадочное событие послужило этому причиной?

Однажды перед сном, в очередной раз лениво скользя мыслью по лабиринту параноидальных метаний, я решила поискать в Сети что-нибудь про имя шефа, как до этого провела исследование на тему фамилии. И вот что выяснилось. Август – это не просто название месяца, это имя древнеримского императора, который получил власть над империей в семнадцать лет (всего на год старше бедной девочки, сгубленной Лавлейсом из романа), переиграл всех более взрослых и опытных конкурентов, которые поначалу видели в нём лишь смешного мальчишку, после чего правил долгие десятилетия. Что ж, это могло иметь смысл. Возможно, мой шеф метит высоко и далеко. Примерно год назад у него начался дикий стояк на карьеру – и прекратился стояк на женщин. Конечно, на самую вершину, как его тёзка, он не прыгнет: для этого надо быть царских кровей, но достаточно высоко забраться тем не менее возможно. Только это по-прежнему не объясняло, зачем ему понадобилось лично спасать меня.

Возможно, дело было в религии. Меня неизменно удивляло то, как Август говорил о религиозных темах. Он, судя по всему, относился к ним вполне серьёзно, постоянно их поминал в разговоре, не выражая, однако, религиозного благоговения, каковое было характерно, для, например, священников, учивших нас в школе теологии. Нет, для Августа бог был просто частью реальности, а мифы из Заветов были обычными эпизодами истории Солнечной. Так что, возможно, год назад он уверовал в бога – и от этого кардинально изменилось его поведение. Это могло бы, наверное, объяснить и моё спасение: помогай ближнему и всё такое – если бы я сумела искренне поверить в то, что глава одного из департаментов Службы общественной безопасности Фортуны, один из высочайших полицейских чинов, станет в самом деле соблюдать заповеди.

Ведь для себя я ещё в детстве решила (и до сих пор держалась этого мнения), что все священные тексты – это глупые замшелые сказочки, придуманные для того, чтобы держать в подчинении людей, не давать им уходить в отрыв. Поэтому верить в них могут подчинённые слои общества, но уж никак не власть предержащие. Август же не просто принадлежал к властной элите, но ещё и регулярно продолжал во время нашего общения проявлять вольнодумство, которое всякий раз приятно меня удивляло, но и несколько настораживало. Так, однажды он заявил, дескать, урезанные для женщин квоты на образование введены потому, что теми сложнее управлять.

– Понимаешь, – объяснил он, – было время, когда люди не были пешками информационных миражей, и это было во времена матриархата, до цивилизации и земледелия. Матриархат для первобытных охотников-собирателей был самым органичным способом устройства общества. Ведь древние люди, не стеснённые возникшими много позже моногамными рамками приличий, сношались все со всеми как придётся. ДНК-тестов тогда ещё не изобрели, и достоверно установить отцовство не представлялось возможным, а вот материнство – пожалуйста. Поэтому вполне естественно, что главами племенных кланов становились женщины. По эволюционным меркам это было совсем недавно, буквально вчера, потому женщины в среднем меньше подвержены давлению авторитетов и социальных норм, да и вообще – хуже управляются.

Одним из главных источников головной боли Августа как начальника Департамента была именно такая женщина, управлявшая, можно сказать, кланом. Помню, как впервые услышала от шефа про неё: такую кислую он гримасу скорчил, просто жуть.

– Мамаша Сейба, – сказал, будто сплюнул.

– Сейба, – повторила я, пробуя на вкус новое слово. – Необычное имя.

– Это не имя, это прозвище. Смотри.

Август вызвал трёхмерное голографическое изображение над своим большим рабочим столом. Оно так дышало простором, что я сразу поняла: это Земля. В первое мгновение мне показалось, что это океан: по бескрайней изумрудной поверхности бежали лёгкие волны, а над горизонтом висело слепящее даже сквозь голограмму Солнце. Однако почти сразу я поняла, что на изображении не вода, а плотный покров листьев.

– Это лес, – в восторге выдохнула я. Именно такие планетарные пейзажи я обожала и постоянно включала их перед сном или просто так. – Тропический, – добавила я.

– Не совсем, – слегка улыбнулся Август. – Это экваториальный лес, но перепутать не мудрено. На Земле такие леса называются сельва.

– Ага, – догадалась я. – И прозвище этой Мамаши в честь сельвы.

– Нет. Её прозвище Сейба, – поправил он и скомандовал виртуальному помощнику:– Покажи сейбу в сельве.

Поверхность лиственного океана начала постепенно приближаться, затем камера нырнула под лиственный полог, в зелёный полумрак, явив нашим взорам дерево, величественно возвышавшееся на несколько десятков метров. Великан громоздился на выпирающих из земли здоровенных корнях, которые впивались в почву гигантскими древесными щупальцами, которые образовывали нечто вроде лабиринта. Могучий ствол был покрыт серо-зелёной корой, испещрённой узорами трещин, напоминающими руны, и увит, словно праздничными гирляндами, лианами, усеянных вместо лампочек сочными жирными эпифитами. Вверху в стороны расходились могучие руки ветвей, создавая просторный зелёный купол из огромных листьев, похожих на глянцевые тёмно-зелёные пальцы.

– Воу, – восхитилась я.

– Думаю, ты не удивишься тому, что древние люди считали сейбу священным деревом. Это был для них символ вечности и могущества, связь между землёй и небом. Они считали сейбу этаким мостом между двумя мирами: подземным и небесным, – мостом, проходящим через наш человеческий мир. Словом, сейба это одна из ипостасей Древа жизни. Слыхала о таком?

Я покачала головой.

– Ну как же, – вздохнул Август. – Разве ты не читала Ветхий Завет? Помнишь историю изгнания из рая? Почему Бог выгнал человека из райского сада?

– Люди ослушались его, съели запретный плод.

– Не просто запретный плод, а плод с Древа познания добра и зла. Съев этот плод, человек как бы уподобился Богу. И Бог подумал, а не съел бы человек еще и плод Дерева жизни, обретя бессмертие. Тогда, сама понимаешь, хлопот с людьми стало бы гораздо больше. И, чтобы предотвратить это, Бог изгнал человека из рая. Охрана на входе Эдемского сада, разящий во все стороны огненный меч, нужна прежде всего для того, чтобы сторожить дорогу к Дереву жизни. В Новом Завете тоже есть это дерево: Бог говорит Иоанну, что даст вкушать от Древа жизни тем, кто накопит достаточно духовных подвигов. Точнее, подвиг-то один: победа над собой в вечной битве света и тьмы. Так что история человечества – это, по сути, история пути к Древу жизни, к бессмертию. Съев запретный плод, человек подал заявку на то, чтобы стать равным Богу, а потом всю свою историю пытается стать достойным столь высоких притязаний.

Как и всегда при разговоре на религиозные темы, Август говорил про все эти мифические штуки как про что-то само собой разумеющееся, словно это были обыденные эпизоды из жизни каких-то его знакомых.

– Древо жизни, – продолжал Август, – или что-то похожее можно найти почти в каждой религии и культуре. Даже у наших дохристианских пращуров было мировое древо, корни которого уходили в навь: подземный мир, ствол был явью, земным миром, а ветви достигали небес: прави.

– И что же, эта Мамаша Сейба имеет какое-то отношение к Дереву жизни? – поинтересовалась я, опасаясь, как бы мой шеф не начал пересказывать ещё какую-то статью из неведомой энциклопедии, которая явно хранилась у него в голове.

– Нет, конечно же, нет, – раздражённо хмыкнул Август и вызвал над рабочим столом трёхмерную модель Фортуны.

Это был полупрозрачный эллипсоид, пронзённый, словно вертелом, подсвеченной красным цветом осью, вокруг которой вращалась Фортуна, создавая центробежную силу, которая прижимала нас к внутренней поверхности астероида с силой, примерно равной силе земного притяжения. Внутрь голографической модели был вписан узкий цилиндрический слой жилых уровней, размазанный недалеко от внешней поверхности, а на полпути к оси вращения была вкраплена совсем уж тонюсенькая прослойка Зелёного нутра, вдоль которой от полюса к полюсу шла яркая золотистая нить Хорды. От Хорды на равных расстояниях друг от друга отходили десять кольцевых линий, которые охватывали окружность Зелёного уровня, а также давали начало ниточкам лифтовых линий, которые, проходя сквозь каменное тело астероида, нанизывали один за другим жилые уровни. Вся эта система метро походила на скелет, держащий на себе скальную плоть Фортуны, да так, по сути, и было, ведь именно этот костяк обеспечивал общественную жизнь нашего полутаромиллиардного социума. А вот термоядерные заряды, разбросанные по всему астероиду и готовые по приказу царя в любой момент уничтожить всю эту жизнь, на модели почему-то отмечены не были, либо я их проглядела.

– Парк инженеров, сейба, – обратился мой шеф к виртуальному помощнику.

Голографическое изображение Фортуны качнулось и как бы понеслось нам навстречу, раскрывая своё Зелёное нутро. Оно предстало перед нами в том виде, в каком я видела его каждый день из вагона метро. На голоэкране поплыли бескрайние зелёные поля низкорослых растений: тростник, картофель, батат и прочая мелочь – изредка перебиваемые садами для богатеев да общественными лесопарками. Постепенно бег растительности на экране замедлился, и я увидела особенно здоровенную и густую лесопосадку. Камера неторопливо нырнула куда-то в самую гущу и зафиксировалась на здоровенном дереве. Это была сейба, почти такая же, как до этого в сельве.

– Мамаша Сейба когда-то была простой наркоторговкой. Всё у неё шло как полагается, работала под нашим кураторством. Была, конечно, не без странностей, увлекалась психоделиками, видела в них мистический ключ к клетке сознания, в которой заперта исстрадавшаяся душа человеческая. Но в общем и целом ничем особенным не выделялась. Пока однажды она что-то не поделила с конкурентами, и её не подстрелили. Ранение оказалось серьёзное, по всем параметрам смертельное, но от больницы она отказалась наотрез. Приняла ударную дозу ЛСД-25 и велела своим подручным оттащить её на Зелёный уровень, в чащу погуще, вот прямо под это дерево они её положили.

– И, представь себе, – продолжал Август, – эта жалкая эпигонка Олдоса Хаксли выжила, – в этой фразе я не поняла половину слов, но решила не переспрашивать. – И ладно бы просто выжила, но нет, она ещё вдобавок узрела откровение. То есть понимаешь, да, какая наглость? Мало ей Хаксли, она ещё собезьянничала Сиддхартху с его деревом Бодхи! И ладно бы просто узрела откровение, с кем не бывает в конце-то концов, но нет: она начала активно им делиться с другими, притом вполне успешно.

– Откровение? – ухватилась я за знакомое слово, а незнакомые безуспешно попыталась запомнить. – Как у святого Фила с розовым светом?

Я тут же пожалела о своих словах: настолько сморщился Август, их услышав.

– Нет-нет-нет, – опроверг он. – Не сравнивай! Филип Дик настоящий пророк, его контакт с ВАЛИС – это общение с настоящим Богом, который поведал ему истину. Откровение же Мамаши Сейбы – это обычная ерунда о вкушении плодов древа жизни прямо здесь и сейчас. Мол, ей под священным деревом сейба явился способ, как это сделать – и благодаря этому она выжила, а теперь ещё со всеми остальными поделится. Представляешь, да? У Иоанна Бог обещает плоды только победителям, а тут всем подряд даром – и пусть никто не уйдёт обиженным.

Эта история Августа крайне возмущала, он чуть не рычал от раздражения. Ему даже пришлось сделать пару глубоких вдохов-выдохов, после чего он продолжил тоном несколько более расслабленным:

– Ладно, важно тут не это. Важно, что это откровение натурально увлекло других людей и стало основой секты с Мамашей во главе. Проглядели, как она всё это начинала, кто ж знал, к чему это приведёт. Спохватились, когда почти каждый десятый зелёный инженер оказался её последователем.

Про зелёных инженеров я уже узнала в ходе работы в Департаменте. Раньше я даже не задумывалась об их существовании, хотя именно на их плечах держится вся жизнь Фортуны. Кроме шуток: что есть жизнь, как не круговорот углерода? На нашем астероиде сердцем этого круговорота работает Зелёное нутро: именно здесь растения забирают углекислоту из воздуха, поступающего с жилых уровней; здесь из углерода взращивается плоть растений для пищи людям, которые затем возвращают её обратно испражнениями каждый день и один раз в жизни – своим бездыханным телом. Биение зелёного сердца идеально сбалансировано, на каждом такте обилие его всевозможных параметров удерживается в нужных значениях паутиной, сплетённой из мириадов нитей обратных связей. Причина, по которой этот сложнейший механизм работает бесперебойно вместо того, чтобы пойти вразнос, так это несколько миллионов денно и нощно контролирующих его работу зелёных инженеров: людей как на подбор высококвалифицированных, с высшим образованием, а потому крайне своенравных и капризных.

– Так что, – продолжал между тем Август, – поздно уже было пресекать. А сейчас и вовсе больше трети всех зелёных состоят в её секте. Даже некоторые наши шпики, внедрённые туда, переходят на сторону Мамаши Сейбы. Понимаешь, что это значит?

– Зелёные из сторонников Мамаши плохо поддаются управлению?

– Плохо они поддавались раньше. А сейчас вообще не поддаются. Теперь у них Мамаша Сейба ведёт свою собственную игру, с которой приходится считаться.

– А Церковь почему с ней не борется? Ведь это же вероотступничество: создание новой религии.

– Всё не так просто. Мамаша не говорит, что её религия новая. Она утверждает, что свято предана идеям валисианства. Впрочем, мало ли что кто-то говорит, был бы человек, а ересь найдётся. Дело в том, что её поддержали влиятельные люди в Церкви, немало митрополитов и даже один патриарх. Они думают, что используют Мамашу для укрепления своего положения, но на самом деле это она использует их, чтобы увеличить своё влияние. Ослеплённые жаждой власти, они не видят, с кем связались. Мамаша – отлетевшая на всю голову дамочка, она хочет откатить прогресс на Фортуне и вернуть нас всех в аграрное общество.

– Зачем это ей?

– Называет себя поверенной душ деревьев и призывает строить общество так, чтобы права растений учитывались наравне с правами людей, – пожал плечами шеф. – Говорю же, поехавшая.

Спустя несколько дней оказалось, что шеф неспроста завёл разговор про Мамашу Сейбу. Небольшая делегация от нашего Департамента, в состав которой вошла и я, отправилась на встречу с зелёными инженерами.

– Смотри, не вздумай там потеряться, – строго сказал шеф. – И не оставайся ни с кем из зелёных наедине.

И, разумеется, я потерялась, зазевалась в этом огромном Парке инженеров, отдалённо даже напоминающем лес. Я шла вместе со всеми, пока на одной из развилок не свернула на боковую тропинку, намереваясь всего лишь пройти параллельным курсом с остальными, просто по более лесистой вариации маршрута. Однако спустя минут пять обнаружила себя посреди хоть и редкой, но всё-таки чащи, которая простиралась, сколько хватало глаз. Приведшая меня сюда тропинка без следа растворилась, как будто деревья подсомкнулись у меня за спиной. Я тщетно шарила глазами кругом в тщетной попытке увидеть приведший меня сюда путь. От обилия деревьев немного кружилась голова, а грудь теснило неизъяснимо-приятное томление. По всем каналам восприятия шла лёгкая рябь, и казалось, будто листва не просто шелестит, а шепчет забытую людьми истину на своём нечеловеческом языке.

Я немного пала духом, особенно памятуя наказ шефа ни в коем случае не теряться.

Уже призывая виртуальную карту на помощь, я заметила движение сбоку от себя: сквозь чащу легко и непринуждённо шагал человек. Обрадовавшись, я со всех ног припустила к мелькавшей среди деревьев фигуре, но вот незадача, несмотря на то, что двигались мы почти встречными: пересекающимися под острым углом – курсами, я никак не могла её догнать.

– Подожди, – крикнула я. – Пожалуйста, остановись!

Фигура замерла и повернулась ко мне, явив лицо женщины в преддверии пожилого возраста.

– Я остановилась, – дружелюбно улыбнулась незнакомка, словно какой-то чрезвычайно удачной шутке. – Остановись и ты.

Я замерла, узнав в женщине Мамашу Сейбу. Вот, попала, подумала я. Не просто же так Август наказывал не оставаться ни с кем из зелёных наедине. Хотя Мамаша-то сама не из зелёных, она не инженер, она их религиозный лидер. Но наверняка от неё шеф предостерёг бы сильнее всего! Она же сейчас как покажет мне откровение – и всё, буду петь и плясать под сенью деревьев, настукивая в бубен со счастливой улыбкой на лице.

– Потерялась? – почти ласково спросила Мамаша, прерывая мой мыслепоток.

– Да, – ответила я. В самом деле: не бежать же от неё, это совсем уж глупо. Я представилась и добавила, что являюсь помощницей Августа Лавлейса.

– Ах, Августа, – снова улыбнулась она, на этот раз с каким-то оттенком понимания. – Нам с тобой по пути, у меня как раз сейчас встреча с ним. Я, кстати, Мамаша Сейба.

– Я узнала, – призналась я, настороженно пожимая протянутую руку, которая оказалась на ощупь приятно-сухой и тёплой и чувствуя, что от моей собеседницы веет какой-то непонятной мне силой.

– Оно и видно, – усмехнулась Мамаша. – Перепугалась так.

– Ничего я не перепугалась. Чего мне бояться?

– Вот именно, – Мамаша двинулась сквозь чащу, а я последовала рядом. – Чем я могу тебе навредить?

– Покажете откровение, – я попыталась добавить в свои слова таких ноток, чтобы они казались шуткой, но лишь они сорвались с моих губ, как стало ясно: прозвучало сказанное до нелепости серьёзно.

– Откровение? – удивилась она. – Это как?

– Ну-у-у-у-у, – замялась я, чувствуя, как увязаю в конфузе, который сама себе ненароком организовала, – а как вы людей в свою веру обращаете?

Мамаша расхохоталась, даже шаг сбавила.

– Вот, значит, какого ты мнения, – произнесла она, отсмеявшись. – Думаешь, я как те мужики в плащах на голое тело, что шляются по общественным паркам и перед каждой встречной плащ свой распахивают, только у меня вместо фаллоса это, как бишь его, откровение?

– Это была шутка, – я почувствовала, что краснею.

– А какова вероятность, что встретив такого мужика в парке, ты радостно схватишь его за причиндалы? – продолжила развлекаться Мамаша Сейба.

Мужики в парках – это, конечно, что-то из области городских легенд древней Земли, теперь эти персонажи фольклора резвятся исключительно в Сети. И уж там-то от них натурально спасу нет. Всякий раз, стоит только сделать мои сетевые аватарки видимыми для всех, как мою личку тут же накрывает лавина электронных сообщений с фотками членов.

– Не буду я никого ни за что хватать, – пробурчала я и решила пресечь эти потешательства надо мной: – А в какой же обстановке вы показываете другим своё откровение?

Мамаша внезапно посерьёзнела:

– Откровение никто никогда тебе не покажет. Все, кто обещают это, – шарлатаны. Откровение ты можешь увидеть только сама. Впрочем, ты и так видишь его каждое мгновение с самого своего рождения.

– Вижу? И как же оно выглядит?

Сейба снова рассмеялась, от мимолётной серьёзности не осталось и следа. Она по-матерински потрепала меня по голове, совершенно застав этим жестом меня врасплох:

– Подрастёшь – узнаешь.

Я вообще-то терпеть не могу, когда меня трогают, но тут даже не вздрогнула, лишь стало немного обидно, что вот, мол, считают меня недорослем, недостойным откровения. Но я мгновенно забыла об этой лёгкой обиде, когда тренькнуло уведомление о сообщении от шефа. "Ты где?" – голый текст, без эмоций и смайликов, но я почти физически ощутила сквозящее сквозь него раздражение, и мне стало не по себе.

– Пусть Август не беспокоится, будем с минуты на минуту, – заметила Мамаша.

Только я собралась поинтересоваться, откуда она поняла, что я получила сообщение от шефа, как мы оказались на поляне со скамейками, где собралась уже вся делегация нашего Департамента. Август тут же метнул в меня полный гневного недовольства взгляд, что было понятно по его плотно сжатым губам и заострившимся скулам.

– Доброго дня, гости дорогие, – Мамаша Сейба улыбнулась шире обычного (мне начало казаться, что улыбка и благостность – это обычные состояния её лица) и развела руки, словно собираясь обнять всех собравшихся.

– Привет, Сейба, – сухо поприветствовал её Август. И, криво усмехнувшись, добавил: – Ты как всегда, времени зря не теряешь. Уже успела наладить контакт с моей новой сотрудницей.

– Ой, Август, – отмахнулась Мамаша. – Что ты так волнуешься. Девочка заблудилась, а я лишь помогла ей выбраться из леса. Кстати, а где твой прошлый помощник?

– Больше на меня не работает, – ни единый мускул на лице шефа не выразил никакой эмоции.

– И правильно, он был жуткий грубиян. А эта новенькая – такая милашка. На твоём месте я бы тоже переживала, что её могут украсть.

Август нахмурился, а Мамаша обернулась ко мне и заговорщицки подмигнула.

Саму встречу я не слишком запомнила. Она была наполнена мутными политическими беседами, из которых я уловила только озабоченность Мамаши Сейбы правами растений. Мол, растений на Фортуне много, и без них существование человеческого общества тут было бы невозможно, а вот прав у растений, считай, никаких. По окончании встречи Мамаша Сейба лично попрощалась со мной, обменялась со мной контактами и предложила писать ей в любое время. Во время этого короткого разговора я чуть ли не физически чувствовала, как шеф бросает в нашу сторону косые хмурые взгляды.

Вернулись мы в Департамент уже к самому концу рабочего дня, но Август меня задержал, чтобы выспросить все подробности о встрече с Мамашей Сейбой. Мой рассказ вызвал у него чрезвычайное неудовольствие, особенно тот момент, когда я в лесу шла за Мамашей и просила её остановиться. "Жалкая подражательница," – пробормотал он, но пояснять не стал, а я не стала интересоваться.

– Смотри, поосторожней с этой Сейбой, – включил Август назидательный тон, выслушав мой рассказ. – А то вовлечёт тебя в свою секту, как тогда быть.

– А как она это делает? Мамаша показалась мне безобидной.

– Человек, рвущийся к власти, не бывает безобидным, – покачал головой Август. – Слышала, что она продвигала на встрече?

– Что-то о правах растений?

– Да. Как думаешь, к чему это?

– Звучит хорошо, но я не поняла, как узнать, чего хотят растения? Какие им самим нужны права?

– Вот-вот, – кивнул Август. – Да и хотят ли они? Нужны ли? Мамаша готова стать поверенной деревьев, а ещё почему-то китов. И рассказать нам, что нужно растениям. Чуешь, куда дело клонится?

– Она врёт? – чуть подумав, предположила я.

– Само собой. Но дело в том, что она использует эту ложь для того, чтобы обосновать свои притязания на политическую власть. Ей верят её последователи, и это проблема для Департамента. А я – один из тех, кто стоит на её пути к власти, и поэтому я – проблема для неё. Именно поэтому она на тебя так накинулась.

– Накинулась? – удивилась я. – Но мы же просто…

– Просто встретились в парке? – усмехнулся Август. – Ты правда в это веришь?

Я замялась, не зная, что ответить.

– Добрая половина борьбы за власть, – пустился в объяснения Август, – идёт на символическом уровне. Вспомнить хотя бы как во Вторую мировую войну Третий Райх пытался захватить Ленинград, устроив там самую чудовищную гуманитарную катастрофу всего 20-го века. С точки зрения военной науки город был им совершенно не нужен, он лишь впустую оттягивал их силы, распылял ресурсы. Но это был город-символ, город, названный в честь основателя Советского государства, город, в котором это государство зародилось, поэтому с точки зрения символизма Райху было необходимо уничтожить Ленинград и всех его жителей. А исход всей Второй мировой решился в битве при Сталинграде, когда Райх потерпел фиаско, пытаясь захватить город – символ главнокомандующего противника. Причём этот символический уровень настолько глубок, что работает вне зависимости от того, осознаётся он или нет. Ведь возник он за миллионы лет до появления языка в привычном нам виде. Африканский зверёк, галаго, мочится себе на руки, а потом скачет с дерева на дерево, оставляя на ветвях метки-символы, которые говорят другим, что это его территория. Аналогичный смысл был в том, что Мамаша символически нашла тебя в Парке инженеров, то есть своих владениях, а потом символически вернула тебя мне, продемонстрировав власть над тобой, а через тебя – и надо мной.