Превратности Фортуны

– А зачем эту идею транслируют в Сети? И одновременно показывают, как круто сорить деньгами, потребляя, как не в себя?

– Правильный вопрос, – одобрительно кивнул Август. – Все эти образы социального успеха – информационные миражи. Они подобны миражам прекрасных оазисов в пустыне, которые манят изнывающих от голода и жажды путников. Миражи информационные точно так же призрачны и недостижимы: поднявшись на очередную ступеньку социальной лестницы, человек чувствует, что ему мало, и хочет подняться ещё выше – и ещё, ещё, никогда не будет достаточно. С другой стороны, необходимо убедить несчастных путников, что мучащие их голод и жажда не так уж сильны, дабы они от отчаяния не опустили руки на своём пути к призрачной цели. И нет из этого выхода, если, конечно, не явится на перепутье шестикрылый серафим. В Новом и Ветхом Заветах есть ёмкий символ для таких информационных миражей: Вавилон. В старые времена, ещё на Земле, этот символ активно использовало течение христианства под названием растафарианство. Его последователи задолго до Быкова-олигарха начали подозревать, что земное общество свернуло не туда и подпало под власть ложного бога. Растафариане называли Вавилоном систему угнетения, в которой главную роль играет общество потребления, являясь инструментом контроля и духовного порабощения. Они прекрасно прочувствовали, что стремление к социальному успеху и материальному стяжательству – это дорога на Вавилон, которая больше, чем все остальные дороги, ведёт в никуда.

– Видишь ли, – резюмировал шеф, – история о процентах в каком-то смысле правдива, только эта горстка процентов сверху – самая важная, определяющая. Однако её нельзя добрать обычным потреблением. Ограниченную пропускную способность человеческого восприятия можно преодолеть, только если генерировать мощные впечатления изнутри, посредством, например, общения с Богом, как случилось со святым Филом.

– Но ведь святой Фил не человек, он андроид, которым по радиосвязи управлял советский спутник, – возразила я, хотя очень хотелось сказать совсем другое. Я хотела спросить шефа: если ему так не нравятся информационные миражи социального успеха, то что он делает во главе Департамента, который является частью системы, эти миражи создающей. Хотела – и не смела.

– Чему ты только в школе училась, – шутливо погрозил мне пальцем Август. – Мозг святого Фила был сложнейшей биомеханической структурой, созданной гением советской инженерной мысли. Работал он автономно и ничуть не хуже человеческого, а кое-где даже лучше: среди людей лишь единицам по силам создать столь великую прозу. Со спутника же осуществлялась лишь регулярная настройка, архивация данных и общий контроль, чтобы тексты держались во мрачной канве. Недаром святой Фил написал свои романы про сны андроидов об электроовцах и про симулякр Авраама Линкольна – гениальный творец прозрел в то, что не исчезает, даже если перестать в это верить. Романы эти, правда, в Новейший Завет не входят, но всё равно чтиво чрезвычайно познавательное, рекомендую.

Читать романы святого Фила я, разумеется, не собиралась, мне хватило того, что в школе нас заставляли изучать «Валис», эту жуткую нечитабельную мутотень, которую мы всем классом на дух не переносили. А вот рассказанное Августом про информационные миражи чрезвычайно на меня подействовало. Выходит, моё стремление свалить с Фортуны вовсе не моё, а подсаженный мне информационный мираж, чтобы я лучше бегала по замкнутому кругу и, как крыса в колесе, вилась шестерёнкой в механизме государства? Эта мысль была настолько неприятной и тревожащей, что я старалась думать её как можно реже, и довольно скоро забыла о ней почти совсем.

Тем более что были предметы для размышления поважней. Я никак не могла взять в толк, насколько верна моя гипотеза о том, что шеф возжелал меня. Несмотря на крайнее ко мне расположение и доверительность общения, когда мы много времени проводили наедине, болтая о том о сём, полового интереса ко мне Август не проявлял. Это было обидно той самой коренящейся в дремучем, дочеловеческом ещё, прошлом обидой, что рождает в душе самки равнодушие самца к её женской прелести. Освоенные мною методы манипуляций не могли сработать на Августе, ведь для того, чтобы пустить их в ход, нужно чем-то зацепить человека. А мои руки, метафорически выражаясь, шаря в поисках короткого меча, хватали лишь пустоту. Возможно, это как-то было связано с тем, что около года назад он охладел к женщинам. Какое загадочное событие послужило этому причиной?

Однажды перед сном, в очередной раз лениво скользя мыслью по лабиринту параноидальных метаний, я решила поискать в Сети что-нибудь про имя шефа, как раньше провела исследование на тему фамилии. И вот что выяснилось.

Август – это не просто название месяца, это имя древнеримского императора, который получил власть над Империей в семнадцать лет (всего на год старше бедной девочки, сгубленной Лавлейсом из романа). Он переиграл всех более взрослых и опытных конкурентов, которые поначалу видели в нём лишь смешного мальчишку. После этот император правил долгие десятилетия.

Что ж, это могло иметь смысл. Возможно, мой шеф метит высоко и далеко. Примерно год назад у него начался дикий стояк на карьеру – и прекратился стояк на женщин. Конечно, на самую вершину, как его тёзка, он не прыгнет: для этого надо быть царских кровей. Но достаточно высоко забраться тем не менее возможно. Только это по-прежнему не объясняло, зачем ему понадобилось лично спасать меня.

Не исключено, что дело было в религии. Меня неизменно удивляло то, как Август говорил на религиозные темы. Он, судя по всему, относился к ним вполне серьёзно, постоянно их поминал в разговорах, не выражая, однако, религиозного благоговения, каковое было характерно, для, например, священников, учивших нас в школе теологии. Нет, для Августа бог был просто частью реальности, а мифы из Заветов были обычными эпизодами истории Солнечной. Так что, быть может, год назад он уверовал в бога – и потому кардинально изменилось его поведение. Это могло бы, наверное, объяснить и моё спасение: помогай ближнему и всё такое, – если бы я сумела искренне поверить в то, что глава одного из департаментов Службы общественной безопасности Фортуны, один из высочайших полицейских чинов, станет в самом деле соблюдать заповеди.

Ведь я ещё в детстве для себя решила (и до сих пор держалась этого мнения), что все священные тексты – это глупые замшелые сказочки, придуманные для того, чтобы держать в подчинении людей, не давать им уходить в отрыв. Поэтому верить в них могут подчинённые слои общества, но уж никак не власти предержащие.

Август же не просто принадлежал к властной элите, но ещё и регулярно продолжал во время нашего общения проявлять вольнодумство, которое всякий раз приятно меня удивляло, но и несколько настораживало. Так, однажды он заявил, дескать, урезанные для женщин квоты на образование введены потому, что теми сложнее управлять.

– Понимаешь, – объяснил он, – было время, когда люди не были пешками информационных миражей, и это было время матриархата, до цивилизации и земледелия. Матриархат для первобытных охотников-собирателей был самым органичным способом устройства общества. Ведь древние люди, не стеснённые возникшими много позже моногамными рамками приличий, сношались все со всеми как придётся. ДНК-тестов тогда ещё не изобрели, и достоверно установить отцовство не представлялось возможным, а вот материнство – пожалуйста. Потому вполне естественно, что главами племенных кланов становились женщины. По эволюционным меркам это было совсем недавно, буквально вчера, потому женщины в среднем меньше подвержены давлению авторитетов и социальных норм, да и вообще – хуже управляются.

Одним из главных источников головной боли Августа как начальника Департамента была именно такая женщина, управлявшая, можно сказать, кланом. Помню, как впервые услышала от шефа про неё: такую кислую он гримасу скорчил, просто жуть.

– Мамаша Сейба, – сказал, будто сплюнул.

– Сейба, – повторила я, пробуя на вкус новое слово. – Необычное имя.

– Это не имя, это прозвище. Смотри.

Август вызвал трёхмерное голографическое изображение над своим большим рабочим столом. Оно дышало простором, и я сразу поняла: это Земля. В первое мгновение мне показалось, что это океан: по бескрайней изумрудной поверхности бежали лёгкие волны, а над горизонтом висело слепящее даже сквозь голограмму солнце. Однако почти сразу я поняла, что на изображении не вода, а плотный покров листьев.

– Это лес, – в восторге выдохнула я. Именно такие планетарные пейзажи я обожала и постоянно включала их перед сном или просто так. – Тропический, – добавила я.

– Не совсем, – слегка улыбнулся Август. – Это экваториальный лес, но перепутать немудрено. На Земле такие леса называются сельва.

– Ага, – догадалась я. – И прозвище этой Мамаши в честь сельвы.

– Нет. Её прозвище – Сейба, – поправил он и скомандовал виртуальному помощнику:– Покажи сейбу в сельве.

Поверхность лиственного океана начала постепенно приближаться, затем камера нырнула под неё, в зелёный полумрак, явив нашим взорам дерево, величественно возвышавшееся на несколько десятков метров. Великан громоздился на выпирающих из земли здоровенных корнях, которые впивались в почву гигантскими древесными щупальцами, образуя нечто вроде лабиринта. Могучий ствол был покрыт серо-зелёной корой, испещрённой узорами трещин, напоминающими руны, и увит, словно праздничными гирляндами, лианами, усеянными вместо лампочек сочными жирными эпифитами. Вверху в стороны расходились могучие руки ветвей, создавая просторный зелёный купол из огромных листьев, похожих на глянцевые тёмно-зелёные пальцы.

– Воу, – восхитилась я.

– Думаю, ты не удивишься тому, что древние люди считали сейбу священным деревом. Это был для них символ вечности и могущества, связь между землёй и небом. Они считали сейбу этаким мостом между двумя мирами: подземным и небесным, – мостом, проходящим через наш человеческий мир. Иными словами, сейба – это одна из ипостасей Древа жизни. Слыхала о таком?

Я покачала головой.

– Ну как же, – вздохнул Август. – Разве ты не читала Ветхий Завет? Помнишь историю изгнания из рая? Почему Бог выгнал человека из Эдемского сада?

– Люди ослушались его, съели запретный плод.

– Не просто запретный плод, а плод с Древа познания добра и зла. Съев этот плод, человек как бы уподобился Богу. И Бог подумал, а не съел бы человек ещё и плод с Дерева жизни, обретя бессмертие. Тогда, сама понимаешь, хлопот с людьми стало бы гораздо больше. Чтобы предотвратить это, Бог изгнал человека из рая. Охрана у входа в Эдемский сад, разящий во все стороны огненный меч, нужна прежде всего для того, чтобы сторожить дорогу к Дереву жизни. В Новом Завете тоже есть про это дерево: Бог говорит Иоанну, что даст вкушать от Древа жизни тем, кто накопит достаточно духовных подвигов. Точнее, подвиг-то один: победа над собой в вечной битве света и тьмы. Так что история человечества – это, по сути, история пути к Древу жизни, к бессмертию. Съев запретный плод, человек подал заявку на то, чтобы стать равным Богу, а потом всю свою историю пытается стать достойным столь высоких притязаний.

Как и всегда во время бесед на религиозные темы, Август говорил про все эти мифические штуки как про что-то само собой разумеющееся, словно это были обыденные эпизоды из жизни каких-то его знакомых.

– Древо жизни, – продолжал Август, – или что-то похожее можно найти почти в каждой религии и культуре. Даже у наших дохристианских пращуров было мировое древо, корни которого уходили в навь, то есть подземный мир, ствол был явью, земным миром, а ветви достигали небес: прави.

– И что же, эта Мамаша Сейба имеет какое-то отношение к Дереву жизни? – поинтересовалась я, опасаясь, как бы шеф не начал пересказывать ещё один кусок из неведомой энциклопедии, которая явно хранилась у него в голове.

– Нет, конечно же, нет, – раздражённо хмыкнул Август и вызвал над рабочим столом трёхмерную модель Фортуны.

Это был полупрозрачный эллипсоид, пронзённый, словно вертелом, осью из красного света. Вокруг этой оси вращалась Фортуна, создавая центробежное воздействие, которое прижимало нас к внутренней поверхности астероида с силой, примерно равной силе земного притяжения. Внутрь голографической модели был вписан узкий цилиндрический слой жилых уровней, размазанный недалеко от внешней поверхности, а на полпути к оси вращения была вкраплена совсем уж тонюсенькая прослойка Зелёного нутра, вдоль которой от полюса к полюсу шла яркая золотистая нить Хорды метро. От Хорды на равных расстояниях друг от друга отходили десять кольцевых линий, которые охватывали окружность Зелёного уровня, а также давали начало ниточкам лифтовых линий. Лифтовые линии, проходя сквозь каменное тело астероида, нанизывали один за другим жилые уровни. Вся эта система метро походила на скелет, держащий на себе скальную плоть Фортуны. Да так, по сути, и было, ведь именно этот костяк обеспечивал общественную жизнь нашего полуторамиллиардного социума. А вот термоядерные заряды, разбросанные по всему астероиду и готовые по приказу царя в любой момент уничтожить всю эту жизнь, на модели почему-то отмечены не были, либо я их проглядела.

– Парк инженеров, сейба, – обратился мой шеф к виртуальному помощнику.

Голографическая Фортуна качнулась и как бы понеслась нам навстречу, раскрывая своё Зелёное нутро. Оно предстало в том ракурсе, в каком я видела его каждый день из вагона метро. По голоэкрану поплыли бескрайние зелёные поля низкорослых растений: тростник, картофель, батат и прочая мелочь – изредка перебиваемые садами для богатеев да общественными лесопарками. Постепенно бег растительности на экране замедлился, и я увидела особенно здоровенную и густую лесопосадку. Камера неторопливо нырнула куда-то в самую гущу и зафиксировалась на огромном дереве. Это была сейба, почти такая же, как до этого в сельве.

– Мамаша Сейба когда-то была простой торговкой запрещёнкой. Всё у неё шло как полагается, работала под нашим кураторством. Была, конечно, не без странностей, увлекалась расширением сознания, видя в том мистический ключ к дверце метафорической клетки, в которой заперта исстрадавшаяся душа человеческая. Но, в общем и целом, ничем особенным не выделялась. Пока однажды она что-то не поделила с конкурентами, и её не подстрелили. Ранение оказалось серьёзное, по всем параметрам смертельное, но от больницы она отказалась наотрез. Приняла что-то из своего товара и велела подручным оттащить её на Зелёный уровень, в чащу погуще, вот прямо под это дерево они её положили.

– И, представь себе, – продолжал Август, – эта жалкая эпигонка Олдоса Хаксли выжила, – в этой фразе я не поняла половины слов, но решила не переспрашивать. – И ладно бы просто выжила, но нет, она ещё вдобавок узрела откровение. То есть понимаешь, да, какая наглость? Мало ей Хаксли, она ещё собезьянничала Сиддхартху с его деревом Бодхи! И пусть бы просто узрела откровение, с кем не бывает в конце-то концов. Так нет: она начала активно им делиться с другими, притом вполне успешно.

– Откровение? – ухватила я знакомое слово, а незнакомые безуспешно попыталась запомнить на будущее. – Как у святого Фила с розовым светом?

Я тут же пожалела о сказанном: настолько сморщил Август лицо, их услышав.

– Нет-нет-нет, – отверг он. – Не сравнивай! Филип Дик – настоящий пророк, его контакт с Валис – это общение с настоящим Богом, который поведал ему истину. Откровение же Мамаши Сейбы – это обычная ерунда о вкушении плодов Древа жизни прямо здесь и сейчас. Мол, ей под священным деревом сейба явился способ, как это сделать – и потому она выжила, чтобы со всеми остальными поделиться. Представляешь, да? В книге Иоанна Бог обещает плоды только победителям, а тут всем подряд даром – и пусть никто не уйдёт обиженным.

Эта история Августа крайне возмущала, он чуть не рычал от раздражения. Ему даже пришлось сделать пару глубоких вдохов-выдохов, после чего он продолжил тоном несколько более расслабленным:

– Ладно, важно не это. Важно, что это откровение натурально увлекло других людей и стало основой секты с Мамашей во главе. Мы проглядели, как она это начинала. Кто же знал, к чему всё приведёт. Спохватились, когда почти каждый десятый зелёный инженер оказался её последователем.

Про зелёных инженеров я уже узнала в ходе работы в Департаменте. Раньше я даже не задумывалась об их существовании, хотя именно на их плечах держится вся жизнь Фортуны. Кроме шуток: что есть жизнь, как не круговорот углерода? На нашем астероиде сердцем этого круговорота служит Зелёное нутро. Именно здесь растения забирают углекислоту из воздуха, поступающего с жилых уровней. Здесь из углерода взращивается плоть растений для пищи людям, которые затем возвращают её обратно испражнениями каждый день и один раз в жизни – своим бездыханным телом. Биение зелёного сердца идеально сбалансировано, на каждом такте обилие всевозможных параметров удерживается в интервалах нужных значений паутиной, сплетённой из мириадов нитей обратных связей. Причина, по которой этот сложнейший механизм работает бесперебойно вместо того, чтобы пойти вразнос, – несколько миллионов денно и нощно контролирующих его работу зелёных инженеров: людей как на подбор высочайшей квалификации, с высшим образованием, а потому крайне своенравных и капризных.

– Так что, – продолжал между тем Август, – поздно уже было пресекать. А сейчас и вовсе больше трети всех зелёных состоят в её секте. Даже некоторые наши шпики, внедрённые туда, переходят на сторону Мамаши Сейбы. Понимаешь, что это значит?

– Зелёные из сторонников Мамаши плохо поддаются управлению?

– Плохо они поддавались раньше. А сейчас вообще не поддаются. Теперь у них Мамаша Сейба ведёт собственную игру, с которой приходится считаться.

– А Церковь почему с ней не борется? Ведь это же вероотступничество: создание новой религии.

– Не так всё просто. Мамаша не говорит, что её религия новая. Она утверждает, что свято предана идеям валисианства. Впрочем, мало ли что кто-то там говорит: был бы человек, а ересь найдётся. Дело в том, что её поддерживают влиятельные люди в Церкви, немало митрополитов и даже один патриарх. Они думают, будто используют Мамашу для укрепления своего положения, а на самом деле это она использует их, чтобы увеличить своё влияние. Ослеплённые жаждой власти, они не видят, с кем связались. Мамаша – отлетевшая на всю голову дамочка, она хочет откатить прогресс на Фортуне и вернуть нас всех в аграрное общество.

– Но зачем ей это?

– Называет себя поверенной душ деревьев и призывает строить общество так, чтобы права растений учитывались наравне с правами людей, – пожал плечами шеф. – Говорю же, поехавшая.

Спустя несколько дней оказалось, что шеф неспроста завёл разговор про Мамашу Сейбу. Небольшая делегация от нашего Департамента, в состав которой вошла и я, отправилась на встречу с зелёными инженерами.

– Смотри, не вздумай там потеряться, – строго наказал шеф. – И не оставайся ни с кем из зелёных наедине.

Разумеется, я потерялась, зазевалась в этом огромном Парке инженеров, отдалённо даже напоминающем лес. Я шла вместе со всеми, пока на одной из развилок не свернула на боковую тропинку. Я намеревалась всего лишь пройти параллельным курсом с остальными, просто по более лесистой вариации маршрута. Однако спустя минут пять обнаружила себя посреди хоть и редкой, но всё-таки чащи, которая простиралась, сколько хватало глаз. Приведшая меня сюда тропинка без следа растворилась, как будто деревья подсомкнулись у меня за спиной. Я шарила глазами кругом в тщетной попытке увидеть приведший меня сюда путь. От обилия деревьев немного кружилась голова, а грудь теснило неизъяснимо-приятное томление. По всем каналам восприятия шла лёгкая рябь, и казалось, будто листва не просто шелестит, а шепчет забытую людьми истину на своём нечеловеческом языке.

Я немного пала духом, особенно памятуя наказ шефа ни в коем случае не теряться.

Уже призывая виртуальную карту на помощь, я заметила движение сбоку от себя: сквозь чащу легко и непринуждённо шагал человек. Обрадовавшись, я припустила к мелькавшей среди деревьев фигуре. Да вот незадача, несмотря на то, что двигались мы почти встречными: пересекающимися под острым углом – курсами, я никак не могла её догнать.

– Подожди, – крикнула я. – Пожалуйста, остановись!

Фигура замерла и повернулась ко мне, явив лицо женщины в преддверии пожилого возраста.

– Я остановилась, – дружелюбно улыбнулась незнакомка, словно какой-то чрезвычайно удачной шутке. – Остановись и ты.

Я замерла, узнав в женщине Мамашу Сейбу. Вот попала, подумала я. Не просто же так Август наказывал не оставаться ни с кем из зелёных наедине. Хотя Мамаша-то сама не из зелёных, она не инженер, она их религиозный лидер. Но наверняка от неё шеф предостерёг бы сильнее всего! Сейчас она как покажет мне откровение – и всё, буду петь и плясать под сенью деревьев, настукивая в бубен со счастливой улыбкой на лице.

– Потерялась? – почти ласково спросила Мамаша, прерывая панический бег моих мыслей.

– Да, – ответила я. В самом деле: не бежать же от неё, это будет совсем уж глупо. Я представилась и добавила, что являюсь помощницей Августа Лавлейса.

– Ах, Августа, – снова улыбнулась она, на этот раз с каким-то оттенком понимания. – Нам с тобой по пути, у меня как раз сейчас встреча с ним. Я, кстати, Мамаша Сейба.

– Я узнала, – призналась я, настороженно пожимая протянутую руку, которая оказалась на ощупь приятно-сухой и тёплой, и чувствуя, что от моей собеседницы веет какой-то непонятной мне силой.

– Оно и видно, – усмехнулась Мамаша. – Перепугалась так.

– Ничего я не перепугалась. Чего мне бояться?

– Вот именно, – Мамаша двинулась сквозь чащу, а я последовала рядом. – Чем я могу тебе навредить?

– Покажешь откровение, – я попыталась добавить таких ноток, чтобы сказанное казалось шуткой, но тут же поняла, что прозвучали мои слова до нелепости серьёзно.

– Откровение? – удивилась она. – Это как?

– Ну-у-у-у-у, – замялась я, чувствуя, как увязаю в конфузе, который сама себе ненароком организовала, – а как вы людей в свою веру обращаете?

Мамаша расхохоталась, даже шаг сбавила.

– Вот, значит, какого ты мнения, – произнесла она, отсмеявшись. – Думаешь, я как те мужики в плащах на голое тело, что шляются по общественным паркам и перед каждой встречной плащ свой распахивают? Только у меня вместо фаллоса это, как бишь его, откровение?

– Это была шутка, – я почувствовала, что краснею.

– А какова вероятность, что, встретив такого мужика в парке, ты радостно схватишь его за причиндалы? – продолжила развлекаться Мамаша Сейба.

Мужики в парках – это, конечно, что-то из области городских легенд древней Земли, теперь эти персонажи фольклора резвятся исключительно в Сети. И уж там-то от них натурально спасу нет. Всякий раз, стоит только сделать фото моего сетевого профиля видимыми для всех, как личку тут же накрывает лавина селфи членов.

– Не буду я никого ни за что хватать, – пробурчала я и решила пресечь эти потешательства надо мной: – А в какой же тогда обстановке вы показываете другим своё откровение?

Мамаша внезапно посерьёзнела:

– Откровение никто никогда тебе не покажет. Все, кто обещают это, – шарлатаны. Откровение ты можешь увидеть только сама. Впрочем, ты и так видишь его каждое мгновение с момента своего рождения.

– Вижу? И как же оно выглядит?

Сейба снова рассмеялась, от мимолётной серьёзности не осталось и следа. Она по-матерински потрепала меня по голове, совершенно застав этим жестом врасплох:

– Подрастёшь – узнаешь.

Я вообще-то терпеть не могу, когда меня трогают, а тут даже не вздрогнула, лишь стало немного обидно, что вот, мол, считают меня недорослем, недостойным откровения. Но я мгновенно забыла об этой лёгкой обиде, когда тренькнуло уведомление о сообщении от шефа. «Ты где?» – голый текст, без эмодзи и смайликов, но я почти физически ощутила сквозящее сквозь него раздражение, и мне стало не по себе.

– Пусть Август не беспокоится, будем с минуты на минуту, – заметила Мамаша.

Только я собралась поинтересоваться, откуда она поняла, что я получила сообщение от шефа, как мы оказались на поляне со скамейками, где собралась уже вся делегация нашего Департамента. Август тут же метнул в меня полный гневного недовольства взгляд, что было понятно по его плотно сжатым губам и заострившимся скулам.

– Доброго дня, гости дорогие, – Мамаша Сейба улыбнулась шире обычного (мне начало казаться, что улыбка и благостность – это обычные состояния её лица) и развела руки, словно собираясь обнять всех собравшихся.

– Привет, Сейба, – сухо поприветствовал её Август. И, криво усмехнувшись, добавил: – Ты как всегда, времени зря не теряешь. Уже успела наладить контакт с моей новой сотрудницей.

– Ой, Август, – отмахнулась Мамаша. – Что ты так волнуешься? Девочка заблудилась, а я лишь помогла ей выбраться из леса. Кстати, а где твой прошлый помощник?