Явление Героя из Пыли Веков

Внутри, в полумраке, едва разгоняемом чадящей лучиной, за липкими столами сидела разношерстная публика: пара хмурых мужиков с красными от сивухи носами, какой-то проезжий торговец в потрепанном армяке, с подозрением косящийся на свой узел, да несколько личностей, чей род занятий определить было затруднительно, но он явно не был связан с честным трудом. Гул стоял такой, что слова приходилось не произносить, а выкрикивать, перебивая пьяный хохот, бряцание кружек и отчаянный кашель кого-то в углу.

Появление Богдана в его полном «ратном» облачении – с чугунком на голове, самоваром на груди и косой-Громобоем на боку – вызвало в этом вертепе некоторый переполох. Разговоры стихли, все головы повернулись к вошедшему. Хозяин корчмы, пузатый тип с физиономией, напоминающей печеную картофелину, вытер руки о грязный передник и с неприязнью уставился на Богдана, явно прикидывая, не вызовет ли этот чудак буйство или, чего хуже, не откажется платить.

Но Богдана сейчас мало волновала реакция местных забулдыг. Его орлиный взор (слегка затуманенный от смрада) обшаривал помещение в поисках ТОГО САМОГО. И он его нашел. В самом темном и, пожалуй, самом грязном углу, за столом, на котором сиротливо стояла опрокинутая кружка и валялись обглоданные кости (неизвестного происхождения, но Богдан тут же решил, что это «остатки трапезы аскета»), сидел ОН.

Мужичонка был худ, вертляв, с лицом, иссеченным не то морщинами от тяжких дум, не то шрамами от частых потасовок. Одет он был в нечто, отдаленно напоминающее одежду: штопаный-перештопаный кафтанчик неопределенного цвета, из-под которого выглядывала рубаха, не видевшая стирки со времен Куликовской битвы, и штаны, державшиеся, кажется, на одном честном слове и паре веревочек. Но что-то в его облике – может, хитрый прищур маленьких, вечно бегающих глазок, или манера почесывать острый подбородок, словно он постоянно что-то выгадывал – зацепило Богдана. Звали это чудо природы Филимон, или просто Филя, и славился он в округе способностью «одолжить» без возврата все, что плохо лежит, а также продать прошлогодний снег под видом «целебной мази от всех недугов».

В тот самый момент, когда Богдан устремил на него свой пронзительный взгляд, Филя был поглощен чрезвычайно важным занятием: он пытался с помощью трех наперстков и одного шустрого горошка «облегчить» карманы заезжего лопоухого парня, явно впервые попавшего в подобное заведение. Филя ловко тасовал наперстки, бормоча что-то вроде: «Кручу-верчу, запутать хочу! Где горошек, там и денежка твоя (или моя)!», и парень, разинув рот, следил за его манипуляциями, уже предвкушая легкий выигрыш (которому, разумеется, не суждено было состояться).

Богдан замер, пораженный в самое сердце. Это было оно! Несомненно! В этой «продувной бестии» (как его наверняка называли завистники и недоброжелатели) он узрел нечто совершенно иное.

– Так вот он каков, избранник судьбы! – прошептал Богдан, и самовар на его груди согласно дребезгнул. – Муж, искушенный в хитросплетениях жизни, знаток путей тайных и троп неизведанных! Лицо его, изможденное бдениями и думами великими, светится огнем внутреннего познания! А руки его (в этот момент Филя ловко смахнул горошек под ноготь и показал пустые наперстки ошарашенному парню, который только что лишился последней монеты) движутся с такой быстротой и точностью, что это не иначе как знак высшей координации духа и тела! Умудренный опытом странник, постигший бренность мирского и ныне указующий другим на иллюзорность материальных благ!

Возможно, как раз в эту секунду Филя, прибрав в карман неправедно нажитую монетку и заметив краем глаза пристальный взгляд чудака в железяках, поднял голову и, заметив разочарованное лицо проигравшего парня, философски изрек, похлопав того по плечу:

– Не печалься, братец! Деньги – пыль дорожная! Сегодня нет, а завтра… завтра, может, еще хуже будет! Главное – опыт жизненный, он дороже всякого злата! А за науку, как говорится, и заплатить не грех!

Богдан чуть не прослезился от умиления. «"Деньги – пыль дорожная!" – мысленно восторжествовал он. – Какая глубина мысли! Какое презрение к тленному! А "опыт жизненный дороже злата" – это же квинтэссенция мудрости веков! И он готов делиться этой мудростью, даже… даже взимая за нее скромную плату, дабы не обесценивать знание! Гений! Истинный философ на распутье!»

И, уже не сомневаясь ни секунды, поправив чугунок, который теперь съехал на затылок, обнажая его пылкий лоб, и стараясь не слишком сильно греметь своим самоваром и косой (чтобы не спугнуть столь редкую птицу мудрости), Богдан твердым шагом направился к столику Фили. Будущий летописец и оруженосец, еще не подозревавший о своем высоком предназначении, только что закончил утешать «ученика» и теперь прикидывал, не стоит ли заказать на выигранную монету кружку самой дешевой браги, пока этот странный субъект в ржавых доспехах не начал задавать неудобные вопросы. Судьбоносная встреча двух одиночеств – одного, ищущего славы, и другого, ищущего выгоды – была неминуема.

Часть 3: Диалог о высоком и низменном.

Богдан приблизился к столу Фили, отчего тот инстинктивно вжал голову в плечи, ожидая чего угодно – от праведного гнева обманутого вкладчика до предложения купить «вечный двигатель» из палок и веревок. Окружающие завсегдатаи, предвкушая бесплатное зрелище, навострили уши. Даже хозяин корчмы перестал протирать и без того заляпанный прилавок и с интересом уставился на эту странную пару.

– Челом бью тебе, о муж, чьи речения полны сокровенного смысла, а деяния отмечены печатью нездешней мудрости! – начал Богдан, стараясь говорить как можно более внушительно, но от волнения голос его слегка дребезжал, как и самовар на груди. – Не ты ли тот избранник Фортуны капризной, кого само Небо уготовило мне в сподвижники на стезю великих свершений, дабы вместе мы очистили землю сию от скверны многоликой и имя свое вписали в скрижали вечности золотыми письменами?

Филя моргнул. Потом еще раз. Такого набора слов он не слышал, кажется, никогда, даже от самых пьяных попов или заезжих шарлатанов, продававших «слезы единорога». Он внимательно оглядел Богдана с головы до ног, пытаясь понять, не сбежал ли тот из ближайшего сумасшедшего дома или, может, это какой-то новый вид вымогательства. Однако вид у «героя» был хоть и нелепый, но искренний, а глаза горели таким фанатичным огнем, что Филя на всякий случай решил подыграть. Мало ли что у этих блаженных на уме.

– Э-э-э… Стезя, говоришь? – Филя почесал свой небритый подбородок, изображая глубокую задумчивость. Его взгляд быстро оценил ржавые «доспехи» Богдана, пытаясь прикинуть их рыночную стоимость на вес (скорее всего, нулевую). – А стезя эта, мил человек, она какая? Златом-серебром усыпана, аль коврами персидскими устлана? И харчи на ней, на стезе-то твоей, как – от пуза аль впроголодь? А то, знаешь, на пустой желудок и скрижали вечности как-то не очень аппетитно выглядят. Да и скверну всякую гонять сподручнее, когда силенки есть.

Богдан, не уловив ни грани сарказма и практицизма в речи Фили, воспринял его вопросы как очередное проявление пытливого ума, стремящегося к познанию всех аспектов грядущей миссии.

– О, нет, достойнейший из смертных! – с жаром воскликнул Богдан, взмахнув рукой, отчего его щит из бочечной крышки едва не снес со стола остатки трапезы предыдущего посетителя. – Стезя наша терниста и полна лишений, ибо ведет она не к благам земным, что прах и суета, а к вершинам духа и славе неувядаемой! К избавлению отчизны от пут мракобесия и засилья сил… э-э-э… несимпатичных! К рассвету новому, где каждый будет сыт… э-э-э… правдой и светом познания! Ты постигаешь ли величие замысла сего, о прозорливец?

Филя глубокомысленно кивнул, хотя «величие замысла» его пока мало трогало. А вот слово «отчизна» снова заставило его маленькие глазки хитро блеснуть. «Рассвет», «правда» и «свет познания» – это все, конечно, хорошо, но на хлеб не намажешь. А вот «отчизна»… если она достаточно велика и богата, то и «силы несимпатичные» там могут водиться весьма состоятельные. И при «избавлении» ее от этих сил, если правильно пристроиться к «спасителю», глядишь, и самому что-нибудь обломится.

«Ага, – пронеслось в голове у Фили, пока он с видом полного понимания взирал на Богдана. – Слава – это, конечно, штука воздушная, и в суп ее не покрошишь. Но если отчизна у него такая… ммм… перспективная, то и "путы мракобесия" могут оказаться из чистого золота. А "силы несимпатичные" вполне могут хранить свои сбережения в увесистых мешках. Интересно, этот чудак хоть драться-то умеет, или только языком чесать горазд?»

А вслух Филя сказал с деланной скромностью и ноткой практической заинтересованности:

– Что ж, дело твое, видать, и впрямь великое, раз о нем такими словами говорится. И отчизну спасать – долг всякого… э-э-э… сына ее, пусть и не всегда сытого. Только вот скажи, мил человек, а отчизна-то твоя… она большая? И силы эти… несимпатичные… они очень… несимпатичные? А то, знаешь, одному-то, может, и не сдюжить супротив них… даже с такой вот… э-э-э… мудростью.

Богдан был в экстазе. Он нашел! Он нашел не просто соратника, а стратега! Человека, который не только постиг глубину его миссии, но и сразу начал думать о тактических аспектах ее выполнения! Этот диалог обещал перерасти в долгое и, несомненно, плодотворное сотрудничество. Для одного из них – точно.

Глава 5: Контракт на Служение Идеалам (и Обещанной Похлебке).

Часть 1: Переговоры о великом (и о еде).

Итак, первое знакомство состоялось, и Богдан, уверившись в «прозорливости» и «глубокой мудрости» Фили (который на самом деле просто пытался понять, насколько безумен его новый знакомец и можно ли из этого безумия извлечь хоть какую-то выгоду), решил без промедления перейти к делу, а именно – к вербовке своего первого и, как он надеялся, единственного соратника. Он придвинул свой импровизированный стул (перевернутый дырявый ящик, валявшийся неподалеку) поближе к Филе, отчего хозяин корчмы нервно дернулся, опасаясь за сохранность и этого предмета интерьера.

– Итак, о избранник судьбы! – начал Богдан, понизив голос до заговорщицкого шепота, который, впрочем, был слышен всем в радиусе пяти столов. – Предстоит нам путь неблизкий и деяния, от коих содрогнется сама твердь земная! Узришь ты, как падут твердыни зла вековечного, как развеется мрак невежества под натиском нашего… э-э-э… совместного светоча! Мы с тобой, Филя, пройдем по стопам Святогора-богатыря, разбудим спящих витязей, а может, и самих Перуна с Велесом на подмогу призовем! – тут Богдан на всякий случай перекрестился, путая древнеславянские и христианские символы с присущей ему непосредственностью.

Он начал расписывать Филе грядущие подвиги, смешивая в одну кучу сюжеты из полузабытых былин, дешевых лубочных картинок и собственных, весьма туманных, «прозрений». В его речи мелькали Змеи Горынычи о ста головах (которые они непременно одолеют, по очереди отрубая эти самые головы Громобоем-косой), Кощеи Бессмертные (чью смерть они отыщут в самом неожиданном месте, например, в дупле старого дуба или в кармане у зазевавшегося купца), идолища поганые (которые окажутся просто плохо отесанными пнями, но это уже детали).

– И сокровища, Филя, сокровища несметные ждут нас! – глаза Богдана заблестели лихорадочным огнем. – Золото, что отнято у народа злыми воротилами, боярами толстопузыми да купцами ненасытными! Мы вернем его… э-э-э… ну, кому-нибудь вернем! Или, по крайней мере, справедливо разделим между… ну, между нами, как главными освободителями! И благодарность потомков, Филя! Представь себе – памятники нам поставят, песни сложат, в школах наши подвиги изучать будут! Ты только представь!

Богдан говорил много, путано, сбиваясь с былинных героев на святых мучеников, с предсказаний о конце света на практические советы по изгнанию кикимор из погреба (переписанные им с ошибками из «Домостроя»). Филя слушал его с выражением глубочайшего, почти священного внимания на лице. Он кивал в нужных местах, цокал языком, изображая то удивление, то восхищение, а сам в это время лихорадочно прикидывал, сколько правды может быть в этих фантастических обещаниях. «Сокровища несметные» – это, конечно, звучало заманчиво, но вот «благодарность потомков» в карман не положишь и на брагу не обменяешь. Его практичный ум требовал конкретики.

– Все это, конечно, слова твои, о герой, сладки, аки мед липовый, да заманчивы, как песня сирены заморской, – прервал Филя наконец поток богданова красноречия, когда тот на секунду запнулся, пытаясь вспомнить имя очередного змея (кажется, Тугарина Чудиновича). – И подвиги великие, и слава вечная – это все дело хорошее, кто ж спорит. Только вот скажи мне, о предводитель рати будущей, а харчи-то в походе вашем славном предусмотрены? Аль святым духом питаться будем, да росою утренней запивать? И где ночевать станем, на путях-дорогах этих героических? Не под открытым ли небом, где комары да мошкара злее всяких печенегов будут, а дождик осенний за шиворот так и норовит забраться?

Богдан на мгновение опешил от столь приземленных вопросов. В его грандиозных планах как-то не находилось места для таких мелочей, как еда и ночлег. Но он тут же нашелся:

– О, не тревожься понапрасну, верный мой соратник! – изрек он с отеческой снисходительностью. – Путь героя всегда освещен заботой высших сил! Обретем мы и кров, и пищу! Встретятся нам на пути добрые люди, что поделятся последним куском хлеба с воинами света! А ночевать… ночевать мы будем в палатах царских, что воздвигнуты будут нашими… э-э-э… последователями! (Богдан туманно представил себе, как благодарные крестьяне наперегонки строят им шалаши из веток). А пиры, Филя, пиры горой будут после каждой победы! Яства заморские, меды хмельные рекой потекут!

«Ага, палаты царские из лопухов, и пиры горой из одной луковицы, – саркастически подумал Филя, но вслух сказал с деланной надеждой:

– Ну, если так, то и я готов, пожалуй, послужить делу твоему великому. Только вот, для ясности, так сказать, и дабы недомолвок меж нами не было, хотелось бы некоторые… э-э-э… пункты нашего договора обговорить.

И тут начался торг, достойный пера самого искушенного рыночного маклера. Богдан, витая в эмпиреях героических миссий, обещал все подряд – от «манны небесной» до «скатерти-самобранки» (которую они, несомненно, отвоюют у какой-нибудь Бабы-Яги). Филя же, твердо стоя на грешной земле, пытался выторговать себе вполне конкретные и осязаемые блага:

– Перво-наперво, – начал он, загибая палец, – харчи. Ежедневно. И не обещания о «манне небесной», а что-нибудь существенное – кусок хлеба, миска похлебки, а если повезет, так и мяса кусочек. Есть – значит есть. Нет – значит, будем искать, и ты, герой, в этом первый помощник. Согласен?

Богдан, немного сбитый с пафосного настроя, но видя непреклонность в глазах Фили, махнул рукой:

– Согласен! Пища телесная не должна отвлекать от дум высоких! Будет тебе похлебка! И даже… даже с мясом… когда-нибудь!

– Второе, – продолжал Филя, загибая второй палец, – питье. Ежели по пути кабак какой али корчма встретится, и если деньга какая у нас (или у кого другого) найдется, то чарку-другую горячительного – для согрева души и тела, да для остроты ума ратного – мне не возбраняется принять. И тебе, герой, для храбрости, не повредит.

– Возлияния чрезмерные духу ратному вредят! – нахмурился Богдан, но потом смягчился: – Но чарку… одну… для поддержания тонуса… пожалуй, дозволю. Если будет из чего.

– Третье, – Филя хитро прищурился, – трофеи. Ежели в ходе наших… э-э-э… подвигов что-либо ценное или просто полезное в хозяйстве попадется – будь то кошель оброненный, али курица безхозная, али сапог дырявый, но еще годный – то я имею право сие… э-э-э… подобрать. Для общего, так сказать, блага нашего малого воинства.

Богдан задумался. Грабить он не собирался, но «трофеи, отнятые у зла»… это звучало героически.

– Ежели то будут трофеи, добытые в честном бою со злом, или дары от благодарных спасенных – то пусть будет так! Но не мародерствуй, Филя, ибо то не по-богатырски! (Что считать «мародерством», а что «трофеями», осталось невыясненным).

– И последнее, но не менее важное, – Филя поднял четвертый, самый грязный палец. – Советы. Ежели я, своим умом мужицким, что-то дельное примечу или совет какой дать захочу касательно наших… э-э-э… предприятий, то ты, герой, обязуешься меня выслушать. А уж следовать ему или нет – то воля твоя героическая. Но выслушать – будь добр. А то знаю я вас, героев, у вас мысль как птица вольная, не всегда в нужную сторону летит.

«О, мудрец! – подумал Богдан. – Он даже о важности совета помнит! Воистину, это перст судьбы!»

– Разумеется, Филя! Твои советы будут для меня, как глас разума в пустыне сомнений! Всегда выслушаю! И непременно… э-э-э… учту!

Так, под гул пьяных голосов и в смраде дешевой сивухи, заключался этот необычный контракт – союз высокого идеализма и приземленной корысти, героического бреда и мужицкой смекалки. Один мечтал о славе и спасении мира, другой – о сытной похлебке и возможности что-нибудь стянуть по дороге. И кто знает, может, именно такой странный альянс и был нужен для того, чтобы история их «подвигов» стала по-настоящему незабываемой. По крайней мере, для них двоих.

Часть 2: Скрепление договора (самогоном и ухмылкой).

Договор, хоть и не скрепленный подписями и печатями (ибо пергамента под рукой не оказалось, а сургуч в этой дыре был дефицитнее трезвого мужика), требовал, тем не менее, ритуального утверждения. Филя, как человек бывалый и знающий толк в подобных церемониях, тут же взял инициативу в свои руки.

– Что ж, коли по рукам ударили, да условия все обговорили, – сказал он, потирая свои загребущие ладошки, – то надобно наш союз богатырский скрепить, как то издревле повелось! Не на сухую же нитку такие дела великие начинаются!

С этими словами он вскочил со своего дырявого ящика и, прошмыгнув мимо заснувшего за стойкой хозяина корчмы, скрылся где-то в темных недрах заведения. Богдан смотрел ему вслед с умилением, полагая, что его новый соратник отправился на поиски «священной чаши» или «живой воды» для омовения их союза.

Филя же, не найдя ни того, ни другого, но обладая природной смекалкой и знанием тайных ходов (а также слабых мест хозяина, которому он когда-то «помог» списать недостачу в виде пары бутылей «казенки»), вернулся через пару минут, держа в руках объемистую, мутно-зеленую бутыль, заткнутую кукурузным початком. Содержимое бутыли булькало и переливалось, источая такой крепкий аромат сивушных масел, что даже самые прожженные завсегдатаи корчмы уважительно притихли.

– Вот! – с гордостью произнес Филя, ставя бутыль на стол перед Богданом, отчего тот слегка качнулся. – Медовуха заморская, слеза Перунова, не иначе! (На самом деле, это был обыкновенный первач, который хозяин гнал для своих в подсобке, но для Богдана разницы не было). – Для скрепления союза нашего богатырского, дабы крепок он был, аки дуб вековой, и нерушим, как… как слово купеческое! (Филя чуть не сказал «как слово мое», но вовремя прикусил язык).

Богдан просиял. Это было именно то, чего не хватало для полной картины! Ритуальное возлияние! Он взял бутыль, которая оказалась на удивление тяжелой, и, откашлявшись, приготовился произнести тост. Кружек, разумеется, не нашлось, поэтому пить решили прямо из горла, «по-походному, по-богатырски».

– За будущие победы наши славные! – торжественно провозгласил Богдан, прикладываясь к бутыли. Он сделал хороший глоток, отчего его глаза полезли на лоб, дыхание перехватило, а из ушей, кажется, повалил легкий дымок. Вкус «слезы Перуновой» был похож на смесь керосина, жгучего перца и глубокого разочарования в жизни, но Богдан мужественно проглотил, решив, что именно таким и должен быть напиток истинных героев – терпким и незабываемым. – За поверженное зло! За спасенную отчизну! И за… за нашего верного летописца и оруженосца! – он кивнул в сторону Фили.

Филя дождался своей очереди, выхватил бутыль с ловкостью заправского карманника и приложился к ней с явным удовольствием и знанием дела. В отличие от Богдана, он не стал произносить пафосных речей, а просто крякнул от удовольствия, вытер губы рукавом своего потертого сюртука и подумал про себя: «Ну, поглядим, что за цирк тут намечается. Главное, чтобы кормили исправно. А там, если что, и сбежать недолго. Хотя… этот чудак в кастрюле, может, и не такой уж безнадежный. По крайней мере, скучно с ним точно не будет. И поесть на халяву, пока он мир спасает, вполне себе можно».

Затем последовало рукопожатие. Богдан сжал ладонь Фили с такой силой, будто пытался выдавить из нее всю его «скрытую мудрость». В глазах Богдана светился неподдельный восторг и вера в нерушимость их только что заключенного союза. Филя же отвечал на рукопожатие вяло, но с хитрым прищуром, который мог означать все что угодно – от «попался, голубчик» до «ну, посмотрим, чья возьмет». Союз был скреплен. Двумя глотками жгучего самогона и одной очень односторонней верой в светлое будущее.

Часть 3: Первые "советы" Фили и их восприятие Богданом.

После того как «слеза Перунова» сделала свое дело (Богдана слегка развезло, а Филя просто повеселел и стал еще более разговорчивым), пришло время для первых «мудрых советов» от новоиспеченного оруженосца. Филя, будучи человеком практичным и не склонным откладывать важные дела (особенно связанные с едой) в долгий ящик, тут же перешел к конкретике.

– Ну что, герой, – сказал он, похлопав Богдана по самовару-броне (отчего тот издал звук, похожий на удар по пустому ведру), – союз мы скрепили, за победы будущие выпили. Дело хорошее. Только вот, прежде чем мир спасать да со змеями разными воевать, может, сперва подкрепимся основательно? А то, знаешь ли, на голодный желудок и подвиг не в радость, и мысль героическая как-то не так быстро в голове ворочается. Да и силенок для махания твоим… э-э-э… Громобоем поболе будет.

Он обвел взглядом убогое убранство корчмы, явно не надеясь найти здесь пир горой, но хотя бы на миску какой-нибудь баланды рассчитывая.

Богдан, чье восприятие мира после глотка самогона стало еще более возвышенным и символичным, воспринял эти простые, продиктованные банальным голодом слова Фили как очередное проявление его невероятной мудрости и прозорливости.

– Мудрые слова, о верный мой спутник! – с восхищением воскликнул Богдан, едва не прослезившись от умиления. – Истинно, истинно глаголешь! Дух богатырский, он, конечно, силен, но и тело бренное требует подкрепления для великих свершений! Как сказано в «Поучении князя Мономаха своим детям… аль кому-то еще… не помню точно»: «Не пренебрегай пищею земною, дабы силы не оставили тебя на поле брани!» Ты, Филя, зришь в корень! Ты видишь самую суть вещей, сокрытую от глаз простецов! Ты понимаешь, что великий поход начинается с… с полной миски! О, какое глубокое, какое аллегорическое изречение! Немедленно запиши его в свою летопись!

Филя только хмыкнул. Летописи у него пока не было, да и аллегорий в простом желании поесть он как-то не усматривал. Но если этот чудак готов принять его урчание в животе за «глас мудрости», то почему бы и нет? Главное, чтобы эта «мудрость» в итоге привела к чему-нибудь съестному. А уж потом можно будет и мир спасать. Если, конечно, после сытного обеда еще останется на это желание. И силы.

Глава 6: Ярмарочное Безумие, или Как Отличить Скомороха от Беса.

Часть 1: Прибытие на ярмарку – царство соблазнов и "нечисти".

После «укрепления союза» и столь же «мудрого» совета подкрепиться, наши герои, ведомые Богдановой идеей о том, что «зло часто таится под личиной праздности и мирской суеты», а также филиной практичной мыслью, что «где много народу, там и пожрать можно сытнее, да и стянуть чего полегче», направили свои стопы (или, точнее, Богдан направил, а Филя просто поплелся следом, предвкушая поживу) в сторону ближайшего уездного города Грязицы, где как раз шумела, гремела и благоухала всеми ароматами мира сего осенняя ярмарка.

Уже на подходе к Грязицам их окутал густой, многослойный шум, похожий на гудение разъяренного пчелиного улья, только вместо пчел были тысячи человеческих голосов, лошадиное ржание, скрип телег, зазывные крики торговцев, визгливая музыка самодельных дудок и балалаек, да еще бог весть какие звуки, сливавшиеся в один оглушительный ярмарочный гул. А запахи! О, это была целая симфония ароматов, способная сбить с толку даже самого искушенного парфюмера (если бы таковые водились в Грязицах). Здесь и дразнящий запах жареного на открытом огне мяса и рыбы, и терпкий дух дегтя от смазанных колес, и острый, до рези в глазах, аромат свежего конского навоза, щедро устилавшего торговую площадь, и сладковато-приторный дух дешевых духов, которыми обильно поливали себя румяные купчихи, и кислый душок пролитого пива, и еще тысячи неуловимых, но характерных для всякого скопления народа и товаров запахов.