Любовь, которую ты вспомнишь

– Выпей еще, – голос Паши пробивался сквозь нарастающий гул в ушах, как сквозь толщу воды. Миронов снова подносил бокал к моим губам. – Медленно. Маленькими глотками.

Я послушно делала глоток. Вода казалась обжигающей холодной и безвкусной, словно я пила растопленный снег. Или это я вся – сплошной лед.

Трижды я отстаивала своего сына. Выдержала. Выжила. А сейчас… сейчас у меня отбирали не его здоровье. У меня отнимали его самого. И делал это тот, кто все еще значил для меня гораздо большее, чем просто сухое слово «муж».

– Ань, – диван ощутимо прогнулся, когда Павел опустился рядом и бережно обнял меня рукой за плечо. – Что случилось?

Я не знала, как ему удавалось каждый раз улавливать момент, когда паника меня отпускала, и я становилась способна на объяснения. Но сегодня Миронов ошибся. Вымолвить хоть слово я еще не могла.

Лишь нашла взглядом бумажку, измятой кучкой лежащую на столе, и холодные мурашки вновь табуном затоптались по спине.

К счастью, Паша понял все без слов. Потянулся вперед, подхватил документ пальцами и ожидаемо ничего не понял. Я видела, как он хмурил свои широкие брови, но не находила в себе сил для разговора.

Миронов достал из кармана телефон – свой, вероятно, чтобы прогнать текст через переводчик. Но в тот же момент ожил другой мобильник – мой. Я не дернулась, даже не посмотрела, кто именно желал со мной пообщаться. Тогда Паша проявил инициативу и ответил сам.

– Максим Григорьевич, – поприветствовал он моего адвоката строгим деловым голосом. – Да, Миронов. Да. Объясните, что…

Дальше Павел долго молчал, наверняка выслушивая все то, что мне ранее объяснял Шах. Лишь один раз за разговор он позволил себе вопрос:

– Что именно вы предлагаете?

И снова длительное молчание, окончившееся уверенным:

– Да. Делайте. У вас полный карт-бланш в этом вопросе.

Наверняка в другом состоянии меня бы разозлило, что решения касательно моего будущего принимаются без моего ведома, но именно в ту минуту мне было плевать на все. Апатия, неизменно накрывающая после паники, уверенно проникала в мысли, успокаивала чувства и замедляла сердцебиение вместе с дыханием. Но хотя бы позволяла разуму соображать четче.

– Что вы решили? – отставив полупустой бокал на стол, я повернулась к Паше. Он уже закончил разговор и теперь сидел, погруженный в свои мысли.

Несколько мгновений он внимательно изучал меня глазами, словно решал, готова ли я выдержать его следующие слова, но все-таки признавался:

– Шах подаст иск о разводе от твоего имени. И запросит обеспечительные меры в отношении твоего мужа. Диего не сможет приближаться к вам или общаться любым другим способом.

Понимание осело горечью на языке. Я не хотела, чтобы все заканчивалось так, ведь верила, что между мной и Ди действительно возникли чувства – прошлый или настоящие, не важно, главное – что искренние. Но попытка отобрать у меня сына ломала все: и мою веру, и мою любовь.

Поэтому я только кивнула, утыкаясь взглядом в коленки. Наверное, так действительно будет лучше – меньше соблазнов, меньше лжи. С глаз долой – из сердца вон. Должна же эта поговорка хотя бы со второго раза сработать?

Паша еще недолго покопался в моем телефоне, после чего так же молча отложил его на столик. И сжал мою руку своей широкой ладонью.

– Ань, все будет хорошо, вот увидишь, – попытался он меня убедить в том, во что сам, возможно, не верил. – Ты, главное, не переживай. Ты нужна сыну.

Словно в ответ на его слова из спальни в компании Леры вышел Александр. Его глаза были красными, что будило чувство вины, но слез видно не было. Сын сразу же бросился ко мне, а я одним толчком выныривала из состояния, в которое меня загоняла паника, и крепко прижимала малыша к себе.

– Прости, солнышко, – шептала я в макушку малыша, чувствуя, как очередная порция слез вырывается наружу. На этот раз – виноватых. – Я напугала тебя, да?

Саша кивнул, чуть отстранился и посмотрел на меня своими пронзительными голубыми глазами.

– Мам, а если папа попросит у тебя прощения, ты его простишь?

Его вопрос повис в воздухе, острый и недетский, словно шип, впившийся мне в самое сердце. Я замерла, чувствуя, как спина снова застывает от холодных мурашек. Эти простые слова были куда страшнее любого юридического документа.

Где-то рядом со своим мужем Лера замерла в молчаливом ужасе. Паша напрягся, его пальцы вновь нашли мое плечо, несильно, но ощутимо сжимая. Они оба ждали, что я сейчас сорвусь, снова погружусь в ту пучину паники, из которой только что с таким трудом выбралась.

Но странным образом этого не произошло. Внутри все сжалось в один тугой, болезненный комок, но ледяная волна не накатила. Вместо нее пришла ясность, горькая и безжалостная.

Я посмотрела на сына, на его серьезные глаза, в которых плескалось недетское понимание чего-то самого главного. Он не спрашивал, вернется ли папа. Он спрашивал о прощении. Как будто уже знал, что виноват тот, кто должен был защищать.

Я медленно выдохнула, смахнула с его щеки прядь волос и постаралась, чтобы голос не дрогнул.

– Солнышко мое, есть поступки, которые… – я запнулась, подбирая слова, которые сможет понять ребенок, но которые не будут ложью. – Которые причиняют очень большую боль. Такую, что одно «прости» ее не лечит. Как глубокий порез. Его нужно долго и терпеливо залечивать, и даже когда он заживет, всегда будет напоминать о себе шрамом.

Саша не отводил взгляда, и мне казалось, что он видел меня насквозь, видел всю ту боль, которую я пыталась спрятать.

– Но, если он очень-очень попросит? – не сдавался сын, и в его голосе послышались нотки мольбы. В его мире все еще было просто: провинился – попросил прощения – получил его.

Мое сердце разрывалось на части. Я хотела крикнуть, что нет, никогда, что тот, кто пытался разлучить мать и ребенка, не заслуживал ничего, кроме презрения. Но я видела в глазах Александра не только любовь ко мне, но и ту привязанность, что успел поселить в его душе Диего. Отнять это значило бы причинить сыну еще одну боль.

– Я не знаю, Саш, – ответила я наконец честно, и это была самая горькая правда. – Я не знаю. Сейчас мне очень больно и очень страшно. И, прежде чем думать о прощении, мне нужно понять… как нам с тобой жить дальше. Только вдвоем. И как сделать так, чтобы ты никогда-никогда больше не был так напуган, как сегодня.

Я прижала его к себе, пряча лицо в его мягких волосах, вдыхая его детский, такой родной запах. Он был моим якорем. Моей единственной правдой в этом рушащемся мире. Единственной целью и смыслом жизни.

В комнате повисла вязкая тишина, которую разрушил Павел.

– Ну что, – громко хлопнув ладонями по собственным коленям, он будто бы поставил точку в произошедшем. – Кто-нибудь покажет мне настоящее море? А то я его только из самолета и видел!

– Я! – тут же подорвался Саша. Его взгляд прояснился и заблестел чем-то, очень близким к восторгу. – Я знаю, где пляж! Я покажу!

Он рванул в сторону спальни, явно намереваясь переодеться. Паша, поднявшись на ноги, улыбнулся мне, давая понять, что его планы всегда работали.

– Пойду проверю, чтобы не забыл плавки, – сообщил он, прежде чем скрыться за дверью, куда секундой раньше забежал Александр.

Лера тихонько заняла место мужа рядом со мной.

– Ты правда думаешь, что Диего на это способен? – кивнув в сторону сиротливо отброшенной на край стола бумажки, осторожно поинтересовалась она.

Видимо, Паша успел ей что-то рассказать, пока я объяснялась с сыном.

– Иск подан от его имени, – глухо отозвалась я, стараясь абстрагироваться от темы. Будто мы обсуждали не мои проблемы и не моего мужа. – Испанский суд не стал бы в этом врать.

– Но ты же знаешь, как это бывает, – неопределенно пожала плечами сестра. – Связи, деньги…

Я не ответила. Объяснять Лере, что здесь все происходило совсем не так, как у нас на родине, у меня попросту не было сил.

– И Диего, – не дождавшись моего ответа, продолжила Валерия. – Когда мы столкнулись в коридоре, он выглядел ошарашенным, а не довольным.

– Я не хочу об этом говорить, – я упрямо отмахнулась от любых упоминаний болезненных вещей. Теперь Ди – снова среди них. Как и пять лет назад.

Но я справилась в прошлый раз, справлюсь и в этот.

Ведь теперь людей, способных меня поддержать, стало на одного больше. И ради благополучия Саши я вновь успокою своих демонов и загоню их в самые дальние уголки своей души.

Так же, как и чувства к его отцу.

Глава 61

Диего Солер

– Диего Солер, что ты опять натворил?!

Именно такими словами встретила меня Валерия, когда я ввалился в номер. Хотя я не был уверен, что это именно их дверь – просто помнил, как ее муж заявлял, что остановился на том же этаже, что и Анна. Поэтому я собирался стучать во все комнаты подряд, но мне повезло с первого раза.

Хоть в чем-то мне повезло.

Резкая смена настроения Анны выбила меня из колеи. Я не понимал, что могло произойти за время моего отсутствия, ведь когда я уходил принять душ, я оставлял Анну в радужном настроении. Она улыбалась так, что мне хотелось забить на все дела и остаться с ней. Или утащить жену в ванну вместе со мной.

А позже ее глаза прошибали насквозь плескавшимся в них разочарованием. Будто я… предал ее?

Но чем, черт возьми, я успел провиниться за неполные пятнадцать минут?!

В какой-то момент я отчетливо осознал, что не добьюсь от Анны никаких разъяснений. Я не мог осознать, что с ней происходило, но одно было кристально ясно: в таком состоянии каких-то разумных слов ждать глупо. Я мог получить объяснения и позже, дав жене возможность успокоиться.

Но сердце разрывалось на части, когда я оставлял ее одну со своими эмоциями. В какой-то неадекватности. В обществе ребенка, который и сам мало что понимал – я видел, каким растерянным выглядел Алекс, когда я уходил.

Я не смог оставить их одних. И пошел к единственному человеку, который способен был поддержать мою семью вместо меня.

– Ты нужна сестре. Прямо сейчас, – вот и все, что я смог ответить испепеляющей меня недовольством Лере. Рука сама собой потянулась в нагрудный карман, где всегда валялась пара визиток, и лишь наткнувшись на обнаженную кожу я сообразил, что так и не застегнул пуговицы рубашки. А пиджак и вовсе оставил в номере Анны.

Тихо выругался, приводя в порядок одежду. Лера в это время задавала какие-то вопросы и, кажется, возмущалась, называя меня «непутевым зятем», но я не вникал в ее слова.

– Пожалуйста, – с нажимом произнес я, заставляя ее замолчать на середине слова. – Позвони мне, когда поймешь, что случилось. Потому что я ничего не понимаю.

Валерия, не ожидавшая от меня таких слов, зависла на пару мгновений, хлопая своими нарощенными, в отличие от сестры, ресницами. Но у меня не было ни времени, ни желания дожидаться, когда родственница возьмет себя в руки.

– В номере есть пиджак, в кармане – визитка с моим номером. Я буду ждать твоего звонка.

Я ушел, чувствуя себя паршиво, как никогда. Понимание, что близким людям плохо, но я ничего не мог сделать, чтобы облегчить это состояние, било по мозгам все то время, что я добирался до офиса и переодевался в свежий костюм – хорошо, что я имел привычку держать в кабинете сменный комплект одежды. И лишь на время деловой встречи, которую я провел из рук вон плохо, я смог немного абстрагироваться от произошедшего в гостиничном номере.

Но все вновь перевернулось с ног на голову, когда я увидел входящее сообщение с незнакомого номера.

Там не было ни одного слова, но я сразу же понял, что отправитель – сестра моей жены.

А прислала она мне фото, которое просто не могло быть правдой.

Снова и снова я скользил глазами по неровным строчкам смятой ранее бумаги и не мог поверить в то, что видел. Ведь этот документ, на котором стояло мое имя наравне с именем Анны, не мог существовать в моем мире сразу по нескольким причинам.

Первая: я не собирался разводиться со своей женой. Второе: я бы никогда не потребовал единоличной опеки над нашим ребенком.

И третье, самое важное: я ничего подобного не подписывал!

В висках застучало. Кровь ударила в голову с такой силой, что мир поплыл красными пятнами. Руки сами сжались в кулаки – я физически чувствовал, как ломаю кости тому, кто посмел довести Ану до слез.

И я поддался этому чувству, вылетая из кабинета так резко, что распахнутая дверь шумно ударилась о стену, заставляя мою секретаршу вздрагивать. Оглушительный грохот был до смешного несоразмерен тишине кабинета.

– Выясни, кто отправил это моей жене, – прорычал я Бланке, пересылая снимок.

– Ж-ж-жене? – запинаясь, переспросила помощница. – Елене?

Я мысленно дал себе оплеуху. Времени, чтобы сообщить сотрудникам о своем изменившемся семейном положении, у меня не нашлось. Но в компании прекрасно знали, что между мной и Мартинез были отношения, поэтому не удивительно, что Бланка сделала именно такой вывод.

В корне неверный, от того злящий еще больше.

– Мою жену зовут Анна Солер, – выдавил я сквозь зубы. – И твоя задача без лишних вопросов выяснить все о том, как этот чертов документ мог оказаться сегодня утром в ее номере!

Я оставил Бланке адрес отеля и все данные, которые у меня были. В сотый раз напомнил, что результат мне нужен немедленно, а после скрылся в своем кабинете и набрал номер Аны.

Короткие гудки были мне ответом. Монотонный звук в трубке бился в такт пульсации в висках.

Я повторил снова, затем – еще раз. После выждал пятнадцать минут и вызвал абонента повторно. Но результат оставался одинаковым.

Судя по всему, меня добавили в черный список.

Тогда я вернулся в переписку с Валерией. «Я этого не делал» – быстро напечатал и отправил, не зная, как еще можно оправдать произошедшее.

К счастью, хоть тут реакции долго ждать не пришлось.

«Я надеялась, что ты это скажешь».

Меня порадовало, что в этой ситуации у меня имелся хоть один союзник. Но мой следующий вопрос о том, как там Ана, Лера уже проигнорировала, хотя сообщение прочитала. И градус моей радости заметно упал, сменившись липким, неприятным чувством изоляции – изоляции от собственной семьи.

Я срывал рабочий день и себе, и своему секретарю, снова и снова спрашивая у нее, удалось ли что-то выяснить. Бланка заметно нервничала, когда раз за разом отвечала, что делает все возможное. Но мне было этого мало. Я должен был разобраться во всем сию секунду.

– Может, вам стоит обратиться к сеньорите Мартинез? – в какой-то момент предложила Бланка, откровенно уставшая от моего пристального внимания. – В конце концов, это она ваш адвокат, а не я.

Я замер посреди кабинета, пронзенный отчаянной догадкой. Да, Елена – мой адвокат. И именно она могла действовать от моего лица, ведь еще пару лет назад я выдал ей доверенность на ведение судебных процессов. Но не могла же Мартинез использовать свое положение для того, чтобы рассорить меня с женой?

Логика подсказывала, что я ошибался. Но в тот момент я руководствовался совсем не ей, когда прыгал в машину и отправлялся по адресу, где провел достаточно ночей за прошедшие годы.

Я не звонил и не предупреждал о своем визите. Я даже не был уверен, что Елена окажется дома, хотя мы договаривались, что работать она будет именно там. Просто воспользовался своим комплектом ключей, завалявшимся в машине, подумав, что настал прекрасный повод наконец их вернуть.

Но Мартинез оказалась на месте. Она громко разговаривала с кем-то по телефону, расхаживая по комнате, когда я вошел в квартиру, но быстро свернула разговор, заметив меня в коридоре.

– Диего?

На ее лице не было ничего лишнего, кроме искреннего удивления. Но это не сбило моего боевого настроя.

– Какого черта ты сделала? – не сдерживая рычания, поинтересовался я, шагая вперед.

Елена нахмурила свои тонкие брови. Несмотря на позднее время, она расхаживала по дому в тонкой шелковой пижаме, прекрасно мне знакомой, будто только проснулась. Раньше ее домашний вид мне даже нравился. Сейчас вызывал лишь глухое раздражение.

– Я не понимаю, о чем ты, – холодно и уверенно произнесла Мартинез, складывая руки на груди. Ее взгляд отражал полное равнодушие.

– Ты единственная обладаешь правом подавать исковые заявления от моего имени!

На какой-то миг Елена замерла, обдумывая мои слова, а затем ее лицо расслабилось.

– Ты о заявлении на развод что ли? – выдохнула она так, будто речь шла о билетах в кино, а не моем браке. – Я подавала только его. Но ведь ты сам об этом просил.

– ЧТО?!

Я подошел вплотную, заставляя женщину отступить, но за ее спиной была лишь запертая дверь в кухню, и далеко Елене идти было не куда. Она смотрела на меня настороженно, если не пугливо, и явно не видела причин для подобного моего поведения.

– Ты сам просил! – чуть повысив интонации, заявила она, но уже к последнему слову ее глаза забегали из стороны в сторону, словно Елена вдруг поняла, что моя злость вовсе не безосновательна. – Сам… твоя мать сказала, что ты все обдумал и принял решение развестись.

Пришла моя очередь вздрагивать. Даже ярость на миг притихла, пытаясь понять, послышалось нам или нет.

– Моя мать? – все-таки переспросил я, отступая на шаг.

Теперь во взгляде Мартинез отчетливо читался страх. Нет, я не ослышался. Она действительно сообщила, что руку к возникшим ни с того ни с сего проблемам приложила Габриэлла Солер.

– Сеньора Солер, – тяжело сглотнув, Елена вся сжалась, словно я мог ее ударить. Но, кажется, осознание собственной ошибки пугало ее даже больше, чем нависающий над ней я. – В тот раз, когда я забирала ее с виллы… Она сообщила, что вы поговорили и все обсудили, что твои слова в тот вечер были ошибкой, и ты просто поверил в ложь, которую наплела твоя жена. Что ты разочарован, поэтому не позвонил сам, и что тебе нужно время, чтобы все осознать и вернуться ко мне!

Я смотрел на нее, ту, с которой провел три года, и не понимал, как она, такая умная, самодостаточная и уверенная в себе женщина, могла купиться на этот бред. Она же чертов адвокат! Она всегда казалась мне логичной и последовательной! Почему же сейчас вела себя как конченная дура?

– Ты идиотка, Елена, – не удержавшись, бросил ей в лицо. Я говорил сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как гнев выжигает изнутри все внутренности. – Как ты могла поверить в эту ерунду? Ты же должна хоть немного меня знать! Я не меняю своих решений! И если я сказал, что между нами все кончено, значит, так оно и есть!

– Вот именно, Диего! – найдя в себе силы на ответную атаку, Елена расправила плечи, выпячивая грудь вперед. – Я тебя знаю! И я видела, как ты изменился с появлением этой русской ведьмы! Ты сам на себя не был похож!

– Я наконец-то стал похож сам на себя! – отрубил я, не давая Мартинез продолжить. Я так отчетливо слышал в ее словах интонации сеньоры Солер, что при иных обстоятельствах это было бы даже смешно. – Потому что Анна и Александр – это моя семья! Семья, которой меня лишила сначала моя мать, а теперь и ты!

Елена вздрогнула и отшатнулась, словно я действительно ее ударил. В ее глазах застыли слезы, но она не позволила им пролиться.

– Я поступала в твоих интересах! – вздернув подбородок, она продолжала упрямо стоять на своем. Точно так же, как это делала Габриэлла Солер.

Я покачал головой, поняв, что не добьюсь от бывшей любовницы ни понимания, ни извинений. Она не чувствовала себя виноватой, и мои слова вряд ли могли бы это изменить.

– Ты уволена, – вот и все, что я мог ей сказать. – Я инициирую служебное расследование по всем делам, которые ты вела во время работы на меня. Имей в виду, что будешь обязана дать разъяснения, если понадобится.

На миг ее глаза распахнулись в неподдельном шоке, но я не стал ждать ответа, разворачиваясь в сторону выхода. Чужие ключи со звоном упали на стоящую неподалеку тумбочку, поставив громкую точку во всех наших отношениях с Еленой.

– Ты не имеешь права! – прилетело на ультразвуке мне в спину.

– Не имею? – я развернулся, вновь поддаваясь разрушительному влиянию злости. Теперь я знал виновных, но воевать с женщинами – это не мой путь. И все же оставить хоть одну из них безнаказанными я не мог. – Ты хоть понимаешь, что твой поступок – это откровенный подлог документов? Ты воспользовалась моим доверием, ты повелась на уговоры моей матери, даже не попытавшись уточнить у меня, правда это или нет! Как я могу тебе доверять после этого? Хоть одному твоему решению? Где гарантии, что ты не делала этого раньше, за моей спиной?

Мне не хотелось думать, что предательство Елены носило системный характер, но теперь я не мог позволить себе такой роскоши, как безоговорочная вера в людскую честность. Если предают самые близкие, то чего ждать от остальных?

– Но… – Мартинез попыталась что-то ответить, только я не позволил, остановив ее выставленной рукой.

– Скажи спасибо, что я не увольняю тебя со скандалом, – глухо выдал я. – Прощай, Елена. Я больше не хочу тебя знать.

Не дожидаясь ответа, я вышел, тихо прикрыв за собой дверь, и по лестнице спустился вниз, давая себе время остыть и обдумать все, что узнал. Прохладный воздух подъезда обжег легкие после удушающей атмосферы чужой квартиры.

В голове не укладывалось, что мать после всех предупреждений и угроз все-таки рискнула пойти против моего решения. Да еще как! Используя обиженную женщину в качестве орудия своей жестокой мести. Неужели она и правда верила, что так сможет вернуть мое расположение?

Разочарование в женщине, которая подарила мне жизнь, далось куда легче, чем я себе представлял. Словно подсознательно я уже был готов к тому, чтобы вычеркнуть Габриэллу Солер из своей жизни, и все, что мне оставалось – это сообщить ей об этом. Лично.

Но прежде я должен был исправить то, что она натворила руками Елены.

– Найди мне адвоката, – попросил я Бланку, когда сел в машину и набрал ее номер.

– А как же сеньорита Мартинез? – удивилась ассистентка.

– Она больше у нас не работает, – сообщил я, попутно давая распоряжения относительно расследования. – И адвокат, Бланка. Найди лучшего и договорись о встрече. Сегодня. Чего бы мне это не стоило.

– Поняла, сеньор Солер, – устало выдохнула женщина, вынужденная в очередной раз задерживаться из-за моих поручений. – Все сделаю.

Повесив трубку, я усмехнулся. Только что рассуждал о том, что верить хоть кому-то – это неоправданная блажь. Но в Бланке я не сомневался. Если сказала, что сделает – значит, костьми ляжет, но найдет того, кто сможет мне помочь.

Вот бы нашелся еще и тот, кто мог бы за меня поговорить с матерью – на это я не пожалел бы денег.

Но самые сложные решения мне всегда приходилось принимать самому. И сейчас, кажется, назревало самое сложное из всех.

Глава 62

Диего Солер

От квартиры матери у меня тоже были ключи, но ими пользоваться я не стал, хоть и сжимал в кулаке. Судя по времени, сеньора Солер уже должна быть дома, вернувшаяся со своего литературного клуба, который основала не так давно. Но на трель звонка никто не отреагировал, и мне пришлось повторить трижды, прежде чем я расслышал шум отпираемого замка.

– Диего? – Мама выглядела как обычно: стильно, собрано, по-деловому даже в домашнем костюме. Накрашенная и со строгим пучком на затылке. – Ты что-то зачастил ко мне!

Она улыбалась, и, наверное, эту улыбку даже можно было назвать приветливой. Но сейчас я не испытывал ничего, кроме презрения, поэтому на материнскую нежность не повелся.

– Это в последний раз, – холодно произнес и я вошел в услужливо распахнутую дверь.

– Чаю? – словно не замечая моего напряжения, предложила мама. – Или ты снова заливаешь в себя кофе на ночь глядя?

Я с трудом удержал раздражение внутри. По дороге сюда я успел договориться с самим собой, оставив на поверхности только холодность и отстраненность, а ярость и обиду затолкав поглубже. Сеньора Солер не воспринимала чужие эмоции, поэтому показывать ей их не стоило. Куда больше весомости придаст напускная бесчувственность, но сейчас она трещала и покрывалась трещинами, грозясь вот-вот рассыпаться осколками.

Даже в таком вопросе, как вечерний кофе, моя мать стремилась принимать решение за меня. И ее слова воспринимались упреком, а не заботой.

– Зачем ты это сделала? – проигнорировав ее вопрос, я задал свой: тот, ради которого и пришел. И прежде, чем она станет увиливать, раскрыл все карты: – Зачем подговорила Елену подать документы на развод от моего имени?

Свое радушие мать быстро растеряла, сменив его более привычным высокомерным выражением лица отъявленной стервы. Почему я раньше этого не замечал? Ведь именно так она смотрела на Анну. «Всегда» – вдруг всплыло в голове. И я был уверен, что относилось оно не к той единственной встрече, которую я застал.

– Разве не этого ты хотел? – равнодушно поинтересовалась она, направляясь на кухню. Будто тема, которую я затронул, была ей глубоко безразлична.