Любовь, которую ты вспомнишь

– Я хотел свою семью!

Внутренние установки рушились одна за одной. Спокойствие, равнодушие, отстраненность – они покидали меня, даже не попрощавшись. Зато злость закипала с новой силой. Злость на то, что за меня снова принимали решение.

– У тебя есть семья, Диего! – нравоучительно заявила Габриэлла Солер, замирая в проходе и оборачиваясь ко мне. – Я, Хави, Сара и Мария – мы твоя семья!

Она устремлялась дальше, словно разговор был окончен. Вот так просто: она сказала, а я должен был… что? Принять? Поверить? Согласиться?

Я последовал за ней на кухню, чувствуя, как кафель под ногами буквально плавился от моей ярости. Воздух был густым и терпким от запаха готовящегося мате – горьковато-травяной аромат, который я всегда ассоциировал с родительским домом, сейчас вызывал тошноту.

– Семья? – мой голос прозвучал резко, как хлыст. – Семья не подставляет. Семья не плетет интриги за спиной. То, что ты сделала – это не по-семейному. Это по-свински.

Мать, не моргнув глазом, поставила на стол две изящные фарфоровые чашки вместе с блюдцами.

– Я сделала то, что ты должен был сделать сам еще месяц назад. Ты запутался, милый. Позволил чувствам, причем самым низменным, ослепить себя. Эта женщина… – ее губы скривились в гримасе отвращения, – эта русская авантюристка с ее сомнительными мотивами и ребенком от бог весть кого…

– Он мой сын! – рявкнул я, ударив кулаком по столешнице. Фарфор жалобно звякнул, и мое стремление контролировать эмоции отправилось в бездну. – Мой! Кровь! Плоть! И ты знаешь это!

– О, конечно, – мама язвительно улыбнулась, медленно наливая чай. В обе чашки. Она даже не допускала мысль, что я не буду пить ее чертов мате. – Мы проведем тест ДНК, раз ты так настаиваешь. И если, – оно особенно выделила интонациями последнее слово, – если окажется, что мальчик твой, – мы, конечно же, заберем его себе. Негоже воспитывать ребенка вдали от отца.

– А вдали от матери – можно? – почти рычал я, с трудом сдерживая ярость, грозившую выплеснуться через край.

Габриэлла изящно пожала острыми плечами.

– Вдали от такой матери – еще как.

Она была непробиваемой. Я смотрел на нее, и меня буквально трясло. Я видел перед собой не мать, а холодную, расчетливую стратегию в обличье ухоженной женщины. Стены, украшенные семейными фотографиями, вдруг показались мне постановочными декорациями в пьесе, где главную роль неизменно играла стоящая напротив женщина.

Меня душило этой обстановкой показательной «семейности». Эти две чашки, наполненные нелюбимым чаем, вызывали только одно желание: разбить их об пол, избавится от навязчивого запаха – и избавиться от навязчивой заботы, которая теперь воспринималась оковами.

Я вновь почувствовал это: не полноценное воспоминание, но знание, что так происходило не только сегодня.

– Ты всегда так? – тихо спросил я. Голос сдавило комом в горле. – Всю мою жизнь? Ты видела не меня, а куклу, которую нужно правильно одеть, поставить в нужную позу и выставить в нужном месте?

Габриэлла взмахнула ладонью, словно отгоняла приставучую муху.

– Не будь драматичным, Диего. Я всегда желала тебе только добра. И сейчас желаю. Тебе просто нужно время, и ты сам поймешь, что твоя жена – это ошибка. Она никогда тебе не подходила и не подходит сейчас. Другое дело – Елена. Вам ведь было хорошо вместе! Но ничего, я уверена, вы еще сойдетесь, когда тебя отпустит.

В ее словах не было ни капли злобы. Только ледяная, непоколебимая уверенность в своей правоте. И это было самое ужасное.

Теперь я уже не понимал, что хотел от нее услышать. Извинений? Точно нет. Оправданий? На любое действие оно у сеньоры Солер: она желала для меня только добра. И при этом не допускала мысли, что мое «добро» и ее – это совершенно разные вещи.

Она не понимала, что каждым своим словом теряет меня, окончательно и бесповоротно. А я вдруг почувствовал такую усталость, что даже отказался от идеи хоть что-то до нее донести.

В эту дверь стучаться бесполезно. И я перестал стирать кулаки, пробиваясь туда снова и снова.

– Ты отняла у меня сына, – прошептал я. Злость ушла, оставив после себя пустоту и ожог. – Думаю, будет честно, если я отвечу тебе тем же.

Я повернулся и пошел к выходу. Спиной я чувствовал удивленный, а затем гневный взгляд матери.

– Что ты имеешь в виду?

Ее шаги – быстрые, немного нервные слышались точно за моей спиной. Но я не собирался останавливать, а сделал то, что уже делал сегодня, но в другой квартире: я оставлял свой комплект ключей на коридорном комоде.

Я не обернулся. Звон металла о дерево прозвучал неожиданно громко и окончательно. Это был не жест – это был приговор.

– Диего! Вернись сию же минуту и объясни, что это значит! – голос Габриэллы Солер сорвался на крик, теряя привычную ледяную выверенность. Впервые за вечер я услышала в нем не расчет, а настоящую, неподдельную панику.

Я остановился у лифта, нажимая кнопку вызова. Механизм с тихим гулом начал свою работу где-то внизу.

– Это значит, что ты больше не сможешь входить в мою жизнь, когда тебе вздумается. Ни в мой дом, ни в мои решения. Ты лишила меня права на мою семью. Теперь я лишаю тебя права на меня. Все взаимно.

Целых пять секунд в подъезде царила тишина, нарушаемая лишь тихим гулом работающего подъемника. И на какой-то миг я поверил, что мне позволят спокойно уйти.

– Это все она в тебя вбила! Эти глупости! – закричала сеньора Солер. Ее голос звучал надтреснуто, почти истерично. Не эмоция, а испуг за ускользающий контроль.

– Нет, мама. Это ты. Ты вбила. Просто я наконец это увидел.

Очередной упрек в сторону моей жены едва не сбил с намеченного курса – хотелось развернуться и объяснить матери, что Анна – лучшее, что случалось в моей жизни. Обеих моих жизнях, что до, что после амнезии. Но разумом я понимал, что любые мои слова не будут услышаны, поэтому промолчал.

Лифт подъехал, и двери с мягким шорохом разъехались. Я шагнул внутрь.

– Ты сошел с ума! – До Габриэллы Солер наконец-то дошло, что я не собирался отступать. Она бросилась вперед, успев схватить меня за рукав прежде, чем двери начали закрываться. Ее пальцы впились в ткань пиджака с силой, которой я от нее не ожидал. – Я – твоя мать! Ты не можешь просто так…

– Могу, – я спокойно, но твердо высвободил рукав из ее хватки. Ее глаза, широко распахнутые от ужаса и неверия, были последним, что я увидел перед тем, как стальные створки окончательно сомкнулись, отделив меня от нее. – Уже сделал.

Спускаясь вниз, я не чувствовал ни торжества, ни облегчения. Только тяжелую, давящую пустоту. Я перерезал последнюю якорную цепь, связывающую меня с ложным берегом, на котором меня считали не человеком, а проекцией чужих амбиций.

Но я не был один в бушующем море. Где-то там, в кромешной тьме этого шторма, сияли ярким светом мои настоящие маяки. Моя семья. Анна. Алекс. Они оставались моим единственным берегом, и я готов был плыть к ним сквозь любые волны, даже если шанс на успех был призрачным.

К моменту, когда я вышел на парковку, меня уже ждало сообщение с данными нового адвоката и координатами места встречи. Я едва успел доехать до него к обозначенному времени, но мысль о том, что я делаю это ради своей семьи, добавляла уверенности. Если пришлось, я бы вымаливал юриста выслушать меня, стоя на коленях. Но этого, к счастью, не потребовалось: я опоздал всего на две минуты, лишь краем мысли отметив, что ресторан, выбранный для встречи, считался одним из самых дорогих в Барселоне.

Арна́у Серра ждал меня за дальним столиком, уткнувшись в телефон. На вид ему было около сорока, и, если верить заметкам Бланки, он являлся чуть ли не самым успешным адвокатом в Каталонии. Поэтому, видимо, цена его услуг, которую помощница отправила отдельным сообщением, была откровенно завышенной.

Но деньги сейчас последнее, что меня волновало.

– Сеньор Серра, прошу прощения за опоздание, – извинился я, приблизившись к столику.

Мужчина со стилем и уверенностью гранда[1]тут же оторвал взгляд от экрана и с небольшой заминкой поднялся, протягивая мне руку.

– Сеньор Солер, ничего страшного, – мы заняли места напротив друг друга. – Ваш секретарь предупредила меня, что вы можете задержаться.

Мысленно сделал себе пометку выписать Бланке внеочередную премию.

– У вас какие-то проблемы с женой? – тут же поинтересовался Арнау, когда мы оба попросили у официанта кофе. – Тяжелый развод?

Его лицо не выражало ничего, кроме деловой заинтересованности, но взгляд зелено-карих глаз оставался холодным, что весьма типично для представителей его профессии.

– Не совсем, – выдохнул я и за неполные двадцать минут выложил всю историю с самого начала, от встречи с Анной в Екатеринбурге до сегодняшнего утра и полученного от Валерии снимка.

К концу рассказа чашка адвоката опустела, а сам мужчина выглядел крайне задумчивым.

– Поправьте меня, если я не прав, – он одернул свой пиджак и сел ровнее. – От вашего лица подали заявление о разводе и установлении опеки над ребенком. Но вы не хотите ни того, ни другого, и вам нужен юрист не чтобы развестись, а чтобы отменить развод?

Я с готовностью кивнул. Арнау Серра усмехнулся.

– В моей карьере такое впервые, – протянул он и подхватил в руки телефон, все это время лежащий на столе экраном вниз. – И вы готовы заплатить двойную ставку за срочность, верно?

Я снова выразил согласие. Не представляю, что именно наговорила этому сеньору Бланка и что он наговорил ей в ответ, но сейчас мне плевать, в какую цену мне встанет вопрос исправления ошибки. Главное – вернуть доверие Анны. И окончание судебных разбирательств – это лишь первый шаг в нужном направлении.

Арнау долго переписывался с кем-то, будто и вовсе позабыв о моем существовании. Но в какой-то момент он тихо хмыкнул и перевел взгляд на меня.

– В отношении вас подано ходатайство об установлении ограничительных мер, – сообщил он мне, тут же возвращаясь обратно к экрану. – Адвокат вашей жены времени зря не теряет.

– Что это значит? – хрипло поинтересовался я, чувствуя, как на шее затягивается невидимая петля.

– Что ваша жена или ее представитель пытаются запретить вам приближаться или общаться с Анной Солер и ее сыном, так как вы представляете угрозу их физическому или психологическому состоянию. Достаточно распространенная практика в ходе развода и раздела имущества.

Его слова не укладывались у меня в голове. Чтобы я угрожал хоть чем-то своей жене и сыну?

– Но для этого им придется предъявить доказательства, которых, как я понимаю, у них нет, – словно сам с собой продолжал говорить Серра. – С этим проблем не возникнет, не переживайте. Но вот с чем я точно помочь не смогу, так это со встречным заявлением на развод, поданным от лица сеньоры Солер.

Я почувствовал, как воздух перестал поступать в легкие.

– Ваши документы отозвать не проблема, – заблокировав телефон, мужчина снова отложил его в сторону и прямо посмотрел на меня. – Но это не остановит процесс, если он запущен еще и со второй стороны.

– Я уговорю Ану забрать свое заявление, – уверенно заявил я, понимая, что это – единственный приемлемый вариант. – Главное отзовите прошение об опеке.

– Нужно подписать договор и оформить судебную доверенность на всякий случай, – Серра поднялся на ноги и застегнул пиджак. – Насколько я понимаю, отлагательств ваше дело не терпит. Поэтому предлагаю заняться всем этим прямо сейчас.

Я с готовностью поднялся следом.

Вернуть Анну и Алекса – единственное, что было сейчас для меня важным. И только что я обзавелся первым союзником в этом нелегком деле.

Но, кажется, понадобится еще парочка. И я уже знал, кому позвонить.

[1] «Гранд» (от исп. grande) – это исторически высшее дворянство в Испании. В современном контексте это слово означает «вельможа», «аристократ», человек из высшего общества.

Глава 63

Следующие дни прошли мимо меня, хотя я занималась практически теми же вещами, что и обычно. Завтракала с сыном и сестрой. Ходила на пляж. Гуляла по вечерней Барселоне. Но из окружающего мира будто выкачали все краски.

Все, на что меня хватало – это на улыбки сыну. Рядом с ним я заставляла себя быть легкой, добродушной, необремененной проблемами. Но стоило Александру скрыться в спальне, как тяжесть произошедшего ложилась на плечи настоящей гирей, холодной и неумолимой.

– Эй, – в такие моменты Павел или Лера обнимали меня за плечи и крепко прижимали к себе. – Все наладится.

Но я не верила. Моя жизнь была разбита, и каждый удар растерзанного сердца напоминал об этом с завидным постоянством.

Родственники ни на минуту не оставляли нас с Сашей наедине, и спустя пару дней их общество начало меня утомлять. Что сестра, что ее муж упорно делали вид, будто ничего не случилось. Они не поднимали тему моего развода. Не упоминали Диего. Быстро переводили разговор, если вдруг Саша заикался об отце. Словно не было никакого Ди.

Но ведь это было неправдой.

Я и сама не хотела говорить о нем, но такое тотальное игнорирование слона в посудной лавке выводило из себя, поэтому однажды я предложила Паше исполнить то, что он задумывал изначально: провести время с Лерой наедине.

Но, к моему удивлению, он отказался.

– Я понял, что дико соскучился по Сашке, – заявил мне тогда Миронов, используя самый запрещенный прием: намек на их желание иметь собственного ребенка. – Хочу провести с ним побольше времени, пока есть возможность.

Лера на то же предложение лишь пожала плечами, отметив, что и так все время рядом с мужем, а наше общество ее нисколько не напрягает.

До меня не сразу дошло, что таким образом Паша контролировал, чтобы мы с Диего не общались. Лишь в один из дней, заметив, как он цепко оглядывается по сторонам, стоило нам только выйти из отеля, меня накрыло осознанием. Не спрашивая разрешения, Павел взял на себя роль цербера при мне и моем сыне, и мне страшно было представить, что могло бы произойти, если бы Солер действительно появился на нашем пути.

Но он не появлялся. Не звонил, не писал, не искал встреч. Я знала, что его номер добавлен в черный список на моем телефоне, как и все аккаунты в соцсетях – Миронов постарался. Но все равно испытывала разочарование от того, что Ди не пытался найти другой способ, чтобы объясниться.

В моих глазах это только подтверждало его вину.

Я запрещала себе думать о нем, но каждую ночь, закрывая глаза, я видела Диего. Прокручивала в голове то время, что мы провели вместе за последний месяц, и пыталась найти тот момент, когда все пошло наперекосяк. Когда в его голове появилась мысль, что нашему сыну будет лучше с ним, чем со мной.

И не находила.

Я снова сталкивалась с противоречием: тот Ди, которого я знала, не был способен на интриги и закулисные игры. Но могла ли я сказать с уверенностью то же самое о Диего нынешнем? Сердце кричало, что они идентичны, за исключением памяти. Разум сопротивлялся, напоминая слова самого Солер о том, что я не должна обнадеживаться на его счет.

«Не хочу, чтобы ты ждала от меня каких-то слов или поступков как от Диего, которого ты знала. Потому что его нет, Ана. Его памяти во мне нет. И я не хочу начинать что-то строить на зыбкой надежде, что однажды это может измениться».

Тогда его слова казались искренним порывом души, тянущейся к моей навстречу. Сейчас – предупреждением. Намеком на все, что случилось после.

Я понимала, что застряла в этом состоянии пограничности, когда мне нужно было окончательно принять вину или невиновность Диего, но я малодушно откладывала этот момент, позволяя другим решать за меня.

Паша и мой адвокат однозначно заявляли, что поступок мужа непростителен. Поэтому их ответные шаги – заявление на развод и ходатайство об ограничительных мерах – максимально оправданы.

Александр был целиком на стороне отца. Несмотря на все попытки объяснить ему, что вот так легко простить Диего я не смогу, сын верил, что это – всего лишь вопрос времени.

Родители в телефонном разговоре заняли противоположные стороны: папа непреклонным голосом назвал Ди предателем и посетовал, что не может надавать ему подзатыльников собственными руками. А мама неожиданно поинтересовалась, уверена ли я в том, что Диего причастен к судебному разбирательству.

– Может, он ничего и не помнит, – сказала тогда она, отобрав трубку у отца, – но я не думаю, Ань, что люди после амнезии настолько сильно меняются. Он ведь был здравомыслящим мужиком! Ни за что не поверю, что ему настолько отбило мозги!

В итоге трое категорически запретили мне общаться с мужем. Одна – так же категорично настаивала на откровенном разговоре.

И только Лера подозрительно молчала, словно набрала в рот воды, никак не высказывая свое мнение по поводу сложившейся ситуации.

Это было… странно. Обычно Валерия первой бежала меня поддерживать или вправлять мозги, высказываться или просто делиться наблюдениями. Но сейчас я ловила ее улыбку и чувствовала неестественность. Смотрела на ее общение с мужем и видела не столько любовь, сколько напряженность.

– У вас с Пашей все в порядке? – решилась я спросить у сестры в тот редкий момент, когда мы остались одни. Все остальное время рядом с нами постоянно находился ее муж.

– Да, конечно, – слишком поспешно ответила Лера и натянуто улыбнулась. – Не бери в голову. Просто расстраиваюсь, что он скоро уедет.

Я бы и сама хотела уехать – вернуться в свою уютную квартиру, в привычное одиночество и мир, где Диего Солер не существовало. К родителям, которые всегда поддержат и пожурят одновременно.

Но о последствиях подобного решения буквально вчера меня предупредил Максим Геннадьевич во время звонка, на котором, разумеется, присутствовал и Миронов.

– Ваш отъезд будет выглядеть как попытка скрыть ребенка, – выговаривал он, когда я заикнулась о возможном возвращении на родину. – Адвокат вашего мужа зацепится за это как довод в пользу передачи опеки отцу.

– Думаю, Елена будет только рада, что мы уедем, – горько усмехнулась я, не особо рассчитывая на ответ.

В том, что Мартинез не упустит свой шанс и быстро вернет освободившееся место рядом с Диего, я не сомневалась.

– Ммм, о чем вы, Анна Леонидовна? – неожиданно ворвался в мои мысли голос Шаха. – У вашего мужа другой адвокат, Арнау Серра. Такая акула, которая вцепится в нас и утащит на самое дно, если почувствует хоть каплю крови. Не советую давать ему поводов.

Вопросов в моей голове стало еще больше. Почему Ди сменил защитника? Что произошло у них с Еленой? И зачем ему, как выразился Шах, «юридическая акула»?

Даже озвучь я хоть один из них, вряд ли мне кто-нибудь смог бы ответить. Поэтому я сидела и выслушивала наставления адвоката и Паши, которые в очередной раз объясняли мне, что с отъездом придется повременить, а с мужем общаться только в присутствии Максима Геннадьевича, а еще лучше – вообще не общаться.

Я молча кивала, но чувствовала, что слова беспокоящихся о моем благополучии мужчин никак не отзываются внутри. Словно посторонний шум, которого в присутствии Павла становилось все больше.

Поэтому, когда он уехал, я испытала искреннее облегчение.

Лера поехала провожать мужа в аэропорт, и впервые за несколько дней мы с Сашей оказались предоставлены сами себе. В этот раз на пляж потащила сына я сама, не дожидаясь его просьбы. А всю дорогу до моря всматривалась в идущих навстречу мужчин.

Глупо, но я искала в них Диего. Искала, и не находила.

Пока Саша резвился с другими детьми и строил замки из песка, я раз за разом зависала над списком заблокированных номеров. Их было не так много, но взгляд притягивал только один.

Я была раздавлена поступком Диего, но при этом дико по нему скучала. По его взгляду, напоминавшему безоблачное испанское небо. По его теплым объятиям, в которых я чувствовала себя защищенной. По его нежному шепоту на ухо и горячим поцелуям.

Набрать его номер хотелось до дрожи в пальцах. Но разум упорно твердил, что этим я сделаю только хуже – себе в первую очередь. Прощать одно предательство – это как дать зеленый свет на другое, а я не была уверена, что смогу пережить все это еще хотя бы раз.

Поэтому телефон так и оставался молчалив. Как и я.

Когда мы с сыном вернулись в номер, предварительно поужинав в одном милом прибрежном кафе, Валерия уже успела вернуться. Но выглядела она крайне хмуро.

– Что-то случилось? – уточнила я, пока Саша мыл руки в ванной.

Лера лишь отмахнулась от меня, уткнувшись в телефон. И просидела так она еще два часа, практически не отрываясь. Я думала, что она общается с мужем, но, когда сестра подскочила на диване от входящего звонка и прошипела в трубку «Где ты пропал? Я весь день не могу тебе дозвониться!», я поняла, что речь шла вовсе не про Пашу. С ним так грубо Валерия даже в моменты жгучей обиды не разговаривала.

Возникшие тайны у сестры, которая добрых десять минут разговаривала за закрытой дверью своей спальни, взволновали меня не на шутку, поэтому, усадив Александра за мультики, я дождалась Леру у двери и почти втолкнула ее обратно в спальню.

– И не думай отмазываться, – грозно предупредила я, закрывая спиной проход. – Выкладывай, что у тебя произошло.

Мрачный взгляд исподлобья не сбил меня с намеченной цели узнать правду. Не зря же мы с Леркой родственники – я тоже умела смотреть так, чтобы сомнений не оставалось.

– С Пашкой поссорились, – на выдохе произнесла Валерия и присела на край постели. Ее плечи поникли, а голова опустилась, скрывая лицо распущенными волосами.

Я аккуратно примостилась рядом, подхватывая ладошку сестры.

– Сильно?

Лера тяжело вздохнула.

– Не так, чтобы сильно. – Она недолго помолчала, а после совершенно другим – более взволнованным, искренним голосом. – Просто это так глупо! Я все время думала, что мы с ним на одной волне, что понимаем друг друга с полуслова! А оказалось, что нет.

Мне показалось, что я не вправе давать какие-то советы на эту тему, когда у самой в жизни полный кавардак. Поэтому просто сжала сильнее тонкие пальцы, показывая, что я – рядом. Всегда.

Несколько минут мы просидели молча, лишь звук телевизора из соседней комнаты нарушал устаканившуюся тишину. Не знаю, о чем думала Лера, я же в очередной раз прокручивала свой будущий развод, как неожиданно сестра спросила:

– Ты правда веришь, что Диего мог отобрать у тебя Сашку?

Я отпустила Лерины пальцы и обхватила себя руками за предплечья. Один вопрос, а мне опять становилось холодно, хотя я точно знала, что в номере более чем тепло.

– Я верю, что без его подписи ни один суд не принял бы такой документ.

Это – та правда, в которой я не сомневалась. А остальное – уже детали, разбирать которые у меня не было никакого желания.

– Но все же, – не унималась сестра. Она повернулась в бок, чтобы смотреть мне в глаза, и ее взгляд был полон какой-то непонятной решимости. – Если это чудовищная ошибка, нелепая случайность? Неужели ты позволишь себе отказаться от мужчины, которого любишь столько лет? От отца своего сына?

Ее слова били наотмашь, потому что дарили надежду. Глупую, наивную веру, которую я не могла принять. Найти Диего спустя пять лето было чудом. Потерять его – откровенная смерть. Которую я с трудом пережила. Но на второй заход сил у меня просто не осталось.

– Я не хочу это обсуждать, – тихо, но твердо заявила я, отворачиваясь. Не думать о Диего – единственное правило, которое придумала я сама. И которому я собиралась следовать неукоснительно. Хотя бы ближайшие пару часов.

К моему удивлению, обычно дотошная сестра тут же отстала. А спустя недолгую паузу и вовсе встала, хлопнула в ладоши и воодушевленно предложила:

– Как на счет прогулки? Я сойду с ума от мыслей, если останусь сейчас в номере.

Я не возражала, но столь быстрая смена настроения меня настораживала. Особенно если оценивать ее в рамках остальных странностей, происходящих с моей ближайшей родственницей в последние дни.

– Может, дойдем до того кафе у моря? С дохлой рыбой над входом? – продолжала фонтанировать идеями Валерия. – Я бы не отказалась от ужина.

– Мы с Сашей уже поели, – призналась я, не испытывая такого энтузиазма тащиться целых четыре квартала на ночь глядя.

– Пока мы туда дойдем, мой племянник уже проголодается по новой, – отмахнулась Лерка, залезая в свой чемодан чуть ли не с головой. – Я угощу его картошкой фри. И оплачу детскую комнату напротив, помнишь? Ему там понравилось.

Слова сестры звучали логично, но я никак не могла избавиться от ощущения подставы. И все-таки, постояв еще с минуту, я не нашла, к чему можно придраться. А Лера, однозначно угадав момент моей капитуляции, пошла подговаривать моего сына, который только рад был подговариваться.

Все шло как обычно: мы собрались, покинули отель и двинулись по широкой улице, по которой не раз уже гуляли вечерами. Саша бежал чуть впереди, заглядывая в лотки торговцев. Мы с Лерой чуть запаздывали. Сестра пересказывала мне новости наших общих знакомых, прочитанные ею в соцсетях. Я кивала головой, но половину пропускала мимо ушей, больше глядя по сторонам да на мелькающее в просвете между деревьев море.