Сухинские берега Байкала

Андриан Мушеков с братьями Лекандром и Гавриилом появился в Сухой десятилетием позднее друзей своей юности и молодых лет. По воле столетнего родителя Ильи, поселился он на левом берегу устья реки Сухая, там, где в начале девяностых годов обосновался мельник с Ольхона Илья Тарбанов и приступил к домашнему обустройству родственным, отдельно-замкнутым хуторским особняком.

В период первого массового заселения Сухой, началось активное освоение прилегающих к селу земель и на левом плоскогорье в пади Топка, первые сухинские земледельцы принялись валить лес под распашку полей. Стремления во чтобы то, не стало жить в достатке и вырваться из нужды, а в таких случаях не минуемо возникавшее деловое соперничество, двигало действиями и поступками людей, подчас порождая нездоровую атмосферу зависти, а вместе с ней и безудержную алчность. Поэтому новоселы первой волны массового заселения Сухой, старались захватить все ближайшие к селу лучшие участки земли, даже если для вырубки вековой тайги и разработки таких земельных участков у них не имелось достаточно сил, средств и времени. Так как пахотное земледелие считалось высоко затратным, то оно еще какое-то время находилось в начальной стадии своего развития. К тому же ранние весенние и осенние заморозки не давали созревать хлебам и в первую очередь пшенице. Это чаще случалось на полях ближе к Байкалу. Тем не менее, затратив много нелегкого труда на освоение земли, большинство сухинцев не хотели расставаться с ней, и поэтому сеяли вынужденно в основном рожь и ячмень. В результате потребляли хлеб больше черный из ржаной муки и зачастую солоделый. Недостаток пшеничного хлеба восполняли, путем мены рыбы на зерно пшеницы. Многие сухинцы были разочарованы такими неблагоприятными обстоятельствами еще не так недавно выбранного ими местожительства, и практически в те же первые годы массового заселения села, покинули его.

Со скотоводством было значительно проще. Для зимнего содержания скотины требовались, прежде всего, сенокосы с хорошими травостоями и некоторые из сухинцев преуспели развернуться. Они самовольно захватывали и присваивали все подходящие в ближайших окрестностях, травянистые прогалины и редколесья, не требующие больших затрат на расчистку. Кроме самовольно захваченных лесных полян под сенокосные угодья, для сенокошения ими использовался и Загзинский калтус. Но все же здесь, в топком болоте косили сено больше те, кто не имел в достатке лесных сенокосов. Выгоны для скота были общими. Скот пасся без пастухов в лесной деревенской округе. Поэтому нередко таежные хищные звери: волки, росомахи и медведи нападали на деревенских околичных выгонах, на пасущихся коров, случалось и на лошадей, и наносили ощутимый урон.

Не случайно, как и более ста лет назад, доминирующим занятием в Сухой по-прежнему, оставалась рыбалка. При хорошей организации и удаче, она приносила неплохие доходы. Поэтому по примеру кударинских, корсаковских и оймурских богатых рыболовов, состоятельные рыбаки сухинцы кроме сетевых лодок, стали заводить и закидные невода.

Вся бригада большой сетевой лодки составляла восемь паев, где обычно два пая приходилось на рыбацкий стан, оборудованный кухонным инвентарем. Остальные шесть считались сетевыми, и они приходились все либо на хозяина рыболовецкого стана, либо на его дольщиков из числа рыбаков, имеющих хотя бы один и больше сетевых паёв.

Закидной же невод составлял от тридцати, до сорока паев. Сюда входил невод с мотней, неводник большого размера, представлявший собой плоскодонную лодку, именуемую несколько странно для здешних мест рыбаками «эстонкой», спуск, два спусковых подъездка, большая морская многовесельная лодка, одна средняя гребная, две малые лодки и две коногонные лошади с воротами. Основной долей такого имущества от двадцати, до тридцати паев владели лишь единицы самых предприимчивых сухинцев. Однако к описываемому времени было немало и таких, кто сумел заиметь от одного до четырех паев сетевых и даже до половины десятка паев неводных. Такие рыбаки выходили на летнюю рыбалку непременно на долевых паях, как в сетевых, так и в неводных бригадах. Так сухинский рыбак Кирилл Лобанов имел в неводной бригаде оймурского богача Евдокима Филонова долю своего участия в три пая. Кроме того держал Кирилл все паи и в своей сетевой лодке, строил дом и сумел к тому времени распахать две десятины пахотной земли на левобережье устья реки Сухая. Лелеял Лобанов надежду расширить её со временем и приобрести конскую жнейку хлебов. Состоятельность в хозяйствование достигал Кирилл упорным трудом и честным отношением к рыбакам рыбачивших в его лодке по найму, чего нельзя было сказать о некоторых других состоятельных рыбаках, односельчанах.

В Сухой в число самых богатых, первым выбился Иван Хамоев. Прилагает все усилия и старания не отстать от него и Осип Бабтин. Правда, пока еще слабовато тягаться Бабтину с соперником односельчанином, имевшим более половины паев на одном только закидном неводе, принадлежащим с весны текущего года ему, да столько же на трех больших морских, двух малых рыбацких лодках. Однако Осип тоже не сидит, сложа руки, и этим летом, в канун первого омулевого привала, сдал в пользование, на условиях, с половины добытого, три сплава новых сетей тунгусам Тыгульчи. А у себя на сухинском берегу, на правобережье речушки Топки, как раз напротив своего дома, он еще с весны успел выстроить пристань, пусть пока что единственного, но уже единоличного сетевого стана. И это в его сетевой лодке ходит Леонтий Меркушов, и не как у большинства других, на долевых паях, а простым наемным башлыком, что для многих, в том числе и для самого Бабтина оказалось большой редкостной удачей. Такое пусть не часто, но случалось здесь нередко. Рыбак не сумевший выкарабкаться из долговой кабалы, или, пережив на море штормовую стихию, даже из самых бывалых и опытных, лишаясь рыбацкого снаряжения, вынужден был, как наемный батрак идти на рыбалку по найму. И все же таких рыбаков, как Леонтий Меркушов были единицы, и их любым способом старались привязать к себе как можно ближе те, кто сам старался не выходить в море, а всего лишь занимался ее организацией, или куда чаще скупкой и торговлей рыбы.

Тем не менее, за летний сезон рыбалки, даже рядовому рыбаку по найму доставалось не так уж и мало. Порой случалось, добывал он и солил рыбы два, а то и три, семи пудовых, рыбных лагуна. Лагун оценивался в десять рублей, четыре лагуна омуля стоили цены лошади, а доброй ездовой порой доходила до сотни рублей. Иван Хамоев за предыдущий

летний сезон рыбалки добыл свыше двадцати пудов рыбы, не считая причитающейся рыбакам по паям и долям по найму, а Осип всего лишь около половины его улова. Иван, когда-то такой же бедняк и голодранец, как и Бабтин, за короткий срок построил огромный дом, заимел свыше пяти десятин пашенной земели, от продажи рыбы расширил хозяйство больше, чем кто-либо из сухинских мужиков. Скота он держал только дойного десять голов крупнорогатого, семь езжалых лошадей, не считая молодняка. Купил сенокосилку, хлебожнейку, и намерен даже приобрести зерномолотилку. Осип заметно уступал ему в богатстве. А это и не давало ему покоя. Правда, он тоже построил добротный дом, имел немалое подворье со скотом, а для ухода за ним, и для других хозяйственных нужд и рыбалки, содержал в последнее время три годовых работника. В годовых работниках жили в дворовых постройках его те, кто не имел собственного жилья и семьи, нередко ссыльные и беглые каторжные. В наемные же работники, шли, как правило, батраки односельчане, а то и из соседних сел. Не гнушался Осип привечать на постоянную, или временную работу даже нищими, бродячими людьми. Не брезговал Бабтин и отпетыми уголовниками, лишь бы отвечали они ему лояльностью, и способны были выполнять самую нелегкую физическую работу. И все же многое Осип достиг личными стараниями, как дельный и изворотливый в хозяйствование человек, обладающий невероятной изощренностью и смекалистым умом, пусть даже и эксплуатирующий полудармовой чужой труд. Однако немало достигнутое им все это в короткие сроки, так и не приносило желаемого удовлетворения. Грезил Бабтин давней, заветной мечтой, стать самым состоятельным и богатым хозяином не только в Сухой, а желанно во всем понизовье Селенгинском, что не давало ему никакого покоя, и тем, точно червь безудержно точило чрезмерно ненасытное его самолюбие.

Глава 6

Юго-западный ветер, принесший долгожданное дождливое ненастье, угнал далеко за мыс Толстой холодную воду Байкала. А на стыке ее с теплой, начиная от мыса Облом, гонит он поносным течением, туда же к мелководью сухинского Подлеморья воду соровую замутнённую. И на подводных песочно-плоских площадях северной оконечности Посольского плеса разгульно и вольно жируют косяки пришлого омуля. Они подошли здесь почти к самому берегу и на мелкоглубье, всплескиваясь игриво, над посеревшей от небесной влаги гладью моря, собирают свою излюбленную поедь, мелкий бокоплав «Ир». Погуляет на сухинских площадях омуль суток трое и так же как появился, снимется в одночасье, и уйдет отсюда  известными только ему одному, да самым опытным рыбакам, путями летней миграции его. Сыскать?! Пойди, угонись. Недаром в народе здесь говорят, такие дни год кормят, и от того в прибрежных деревнях стоит в этот период шумный и ажиотажный

гомон рыбалки. Все деревенские, от старого, до малого, заняты рыбным промыслом. Начиная от мыса Облома, на всем песчаном побережье, и даже далеко на северо-восток за Сухинский мыс, разбрелась суета летней омулевой путины. Пришла она, расселилась по всем рыболовным стоянкам, пристаням, сетевыми бригадами, и артелями закидных неводов. Привела сюда летняя путина и рыбаков из отдаленных деревень, со всего речного понизовья Селенгинского. И на сухинском берегу, не смотря на мелко-моросящую сырость затяжного ненастья, стоит, едва умолкающий на ночь, ажиотажный гул путины.

С десяток сухинских и загзинских сетевых лодок, заходят гребями и где-то там, почти напротив Энхалука, выстраиваясь густой вереницей, плывут вечерней порой на северо-восток они одна за другой, всего в каких-то саженях семи, восьми глуби подле берег. А в каждой лодке по шесть, а в иной даже и по восемь рядовых членов бригады и сеть верховым плавежом, на длинных ушах тянется за лодкой. Там же в ее корме, озабоченно и важно восседает лодочной бригады башлык.

Первыми сегодня на сплавной замет вышли две лодки сетевых бригад братьев Ненашевых, в одной Лаврентия, во второй Галастиона. Следом плывут еще две лодки Ивана Хамоева, где башлычат Мошикин Егор и Хлызов Астафий, а за ними как по пятам тянется сетевуха Алексея Трескина, с которым, на паях с весны рыбачат ныне Алексей Власов и его сын Кузьма. А между шестой и восьмой, где бригадирят Иван Иванов и Феодор Куржумов, поспев втиснутся, плывет лодка башлыка загзинцев Михаила Бабушкина, принадлежащая Мухубуну Татарову, и его компаньону Ивану Дарханову. Стелется на замете за борт лодки и ячеистая сеть Петра Темникова, в которой рыбацкими делами давно заворачивает его, смышленый и деловой не по годам сын Никанор. Как не подгонял рыбаков Леонтий Меркушов, но сегодня его лодка только что, едва сумела выгрестись к замету, и выстроилась очередной, лишь замыкающей в описываемой веренице. Сеет мелко дождливо хмарь ненастная небесную влагу сверху на поседевшую от дождя и безветрия морскую пелену водной глади. Покачивает она лосковой зыбью рыбацкую лодку и Меркушовскую, а Леонтий пристально изучающее вглядывается зорко в морскую, белесую проседь. Ему ли опытному рыбаку не знать, там, где эта седоватая гладь воды пузырится, как будто кипит, там взыгриваясь, пасется стадное косяк омулевый. И он раз, за разом касаясь донной площади намерником, сажеными махами вымеряет плавежную глубь. Но вот наконец-то подобрав подходящее к замету место, он суеверно и богобоязненно крестится, и вполне уверенно, с легкой хрипотцой в голосе, громко командно вскрикивает:  – Бросай наплав!

Слышится легкий всплеск, а следом булькнувший звук воды от погружения концевого груза, и сеть ровно пошла за борт. Ловко и проворно работают в лодке люди, мечущие ее и подгребающие веслами. А сплав, шурша цевками и звучно постукивая о борт гальками обеих тетив, вытягиваясь, медленно погружает в водные глубины ячеистое немудрено-плетенное хлопчатобумажной нитью полотно. И вот за сетевухой мерно покачиваясь, выстраиваются на воде полукружьем наплавы, а под ними подводная такой же дугой полощется ячеистая дель. И понесло сетевой сплав, привязанный ушами к рыбацкой лодке поносное течение, в свободное плавание по-над прибрежными, глубинами Байкала.

– Слава богу, кажись, потрапили! – который раз подносит к челу, щепоткой сложенные пальцы сухинский рыболов Леонтий Меркушов.

Довольно улыбаются, и все еще не отошедшие от волнительного напряжения, только что управившиеся с сетевым заметом его подопечные. Осеняются крестом и многие из них:

– Пособи осподи упромыслить нонче омулька!

– Вчерась по всем приметам фарт тако ж сулило, а што толку порожними с моря вышли.

– Так ить гламно ж потрапить!

– С кем хошь об заклад бьюсь, а нонесь фарт по-всякому должон быть!

– Хы…, хто бы спорил, седни может и взаправду подфартит!

– Подфартит, так ужо истинный бог как след разговеемся!

 Вера и надежда, подкрепляемые многолетним рыбацким опытом, все больше лелеют затаенную уверенность в фарт и удачу. И витают эти неизменные спутницы рыбаков по всей лодке незримо в крылато окрыляющих смешках довольно подуставших рыболовов.

 Случается сеть выбирается и преждевременно, в зависимости от сплавки, удачной или не очень. И все же завершающий, лодочно-сетевой плавеж заканчивается, как правило, где-то в предутренней мгле, перед самым рассветом. А там где он заканчивается, сеть в лодку идет, в случае удачи, словно густо серебром утыканная, подчас еще животрепещущим омулем. И на этот раз действительно, не подвел многолетний опыт Меркушова, и фарт не миновал стороной счастливых от добычи рыбаков. Быстро и сноровисто тянут из воды верхнюю и нижнюю тетивы, с цевками и гальками опытные и не обделенные силой рыбаки. Выщелкивают споро ячейник те, кто отбрасывает, собирает улов или, подбирая, укладывает полотно сети на дощатый лодочный настил. А над ними, с кормовой шакши, все так же высится, как грозовая туча, вездесущий башлык. Его гневные окрики, обильно сдобренные громогласием жутковато отборного русского мата, грозно гремят, разносятся по лодке, подгоняя, то на миг зазевавшегося, то кажущегося ему, не очень расторопного рыбака. Кто-то откровенно побаиваясь, трепещет перед ним учтиво, а кто-то не особо, лишь зло поругивает его про себя, но все как один, выражают беспрекословное подчинение, независимо от того уважают они его в самом деле, или нет. Башлык здесь и сейчас – полновластный хозяин, всех дальнейших их рыбацких судеб властелин.

От мыса Мочище верховым "плавежом" растянулись лодки Ильи Тарбанова заморского бурята, или Абызая, как он представляется нередко, хозяина водяной мельницы хлебных зерновых, выращиваемых земледельцами почти всего низового правобережья реки Селенги, что стоит на речке Сухинской. Родом Тарбанов ольхонский, но лет семь как живет на

левобережье устья этой горной реки, в метрах в ста от береговой линии. В период мукомола на мельницу приезжают хлеборобы не только из понизовья правобережной Селенгинской стороны, но и заморские жители, прежде всего островитяне Ольхона. Дело мельника и рыбака Ильи Тарбанова выгодное, и он нанимает людей на работу, как при больших завозах зерновых на мельницу, так и на весь период промысла летнего рыбного. Работали у него в основном жители бурятского улуса Загза Балдагуевы, Бабушкины, Бахаевы, Буиновы и другие. Но не редко нанимаются к нему и сухинские мужики.

Более чем с десяток закидных неводов расположившись на песчаном берегу между мысами Облом и Сухинский, не считая многочислие сетевок, цедят байкальскую воду. В Налетовской, гоняют коногоны по кругу лошадок неводных башлыков, богатых толстосумов братьев Гашевых и Хребтовского из Корсаково, перематывая тумбами конских воротов, укладывают кольцами веревочные спуски из толстых, смолено-травяных канатов, быть может, самых больших здесь закидных неводов. От зари, до зари «денно», а то и «ночно» тянут артельные бригады рыбаков, едва передохнув, паевые, но чаще своих хозяев закидные невода. Здесь тоже башлык артели всему голова, здесь тоже звучит его волевая команда, остановить ворот, или погонять лошадь. И сдавленно, но далеко по песчаному берегу раздается и слышится его голос: «Пята стой…, река тяни!», или: «Река стой, пята тяни!», в зависимости от прибрежного поноса воды, закружки невода, или занимаемого местонахождения его концевых крыльев. От Облома и до Энхэлука расположились в основном кударинцы и рыбаки из других отдаленных от Сухой, прибрежных деревень, а от Налетовской и до загзинского улуса безраздельно хозяйничают три закидных невода оймурских братьев Филоновых Евдокима, Герасима и Филантия. Здешний рыбацкий плес давно арендован ими у монастырских хозяев. Кроме того две сетевки Филантия этим летом пристали на время путины к сухинскому летнику Гаврилы Дружинина. Степан Трунев, Алексей Березовский в башлыках у него ходят. Там же у берега в Сухой, стоит, едва покачиваясь на воде большая морская парусная лодка все тех же Филоновых, по всем видам готовая хоть завтра же загрузившись свежим уловом, сняться с якоря и под парусом гонимая попутным ветром, либо на веслах, спешно идти в Иркутск, чтобы вернуться назад с денежным чистоганом, или приобретенными товарами. По этой причине, несмотря на ранний час, этим утром Осип Бабтин самолично, спешит на берег встретить сетевиков Леонтия Меркушова. Послал конноверхом он и своего помощника, беглого каторжанина Яшку Сахалина на Тунгусье. Тревожится, кабы чего доброго, ушлый шуленга эвенков не умыкнул, получается, от его половинного улова, сколько-нибудь свежо добытой рыбы.

Хмурое от ненастья, летнее утро. Сеет, почти в полном безветрии мелко-моросящий и нудный дождь. Осип, из-под накинутого капюшона лабошака, пристально вглядывается вдаль, в надежде разглядеть на отсыревшей, сизой глади моря, подход к берегу его сете-вой лодки. Пологим берегом он неспешно подходит к своему стану. Его догоняет впопыхах, среднего роста, лет двадцати, разбитной увалень Оська Хаба, редко именуемый деревенскими по имени. На его всегда заспанном, а сегодня еще и побитом лице, из-за сине-лилового свежего фонаря под глазом, светится неприкаянно, кажется всегдашнее, виновно-вымученное раболепие перед хозяином. Несмотря на молодые годы, этот невзрачный с виду парень, уже давненько успел пристраститься к выпивке, благо ее на хозяйском дворе, пусть и при не столь завидном его положении разнорабочего, всегда избыток. Подвыпив, Оська Хаба, как всегда, становится завидное задирист и отменно драчлив, а протрезвев, привычно тих, невероятно ленив, и на редкость бестолковый. Но не за эти качества держит хозяин Оську на своем разросшемся в последние годы подворье. В любое время дня и ночи Хаба, обладает великолепной способностью доложить хозяину фактическое положение дел, как в его доме, так и хозяйстве. И порой докладывает такие подробнейшие сведения об умонастроениях, как семейства хозяина, так и о любом из работников по найму, о чем Бабтин не мог бы и догадываться. А потому, всего-то дворовый разнорабочий Оська Хаба, глаза и уши незаменимые Осипа. Заслышав позади себя тяжелый топот, Бабтин нахмурился, и избоченившись, оглянулся и недовольно пробурчал:

– Ты, безмозглая скотина, где пропадашь?

– Я ета, шичас.

– Э! Да я гляжу тебе и рожу уже успели начистить?

– Да малось…, с каторгой разобрался.

– И канешно он тебе накостылял. Сколь разов далдоню, не связывайся с ним, в каторге, нечета тебе, силиши, што в моем мерине Воронке.

– Есиф Фимыч…, вчерась кавды Макся заезжал, то оне с Сахалином дивно квасили.

– Приказчик Филонаский што ль? И ты канешно не отстал, а об чем баили?

– Макся сказывал, мол, везет провиант тунгусишкам.

– Ну и што?

– Макся выпимши шибко хохотал и грозил подсолить свому Фильке, и те говаривал тожа.

– Мне?!

– Аха, ишо баил што сходит етот раз «Заморе», да с прибором кладет на Фильку.

– Все?

– Кажись…

– Во как!.. Интересно, интересно девки пляшут, но да ладно…, давай-ка воротись к Евлашихе, да приташишь наберег получетвертную. Еже ль фарт, дам знать, понял?!

– Угу.

– Ишо ета, проследи, што б она Сахалину подала только на опохмелку, и тебе чуток…, что ли. Боле не собирай, ты седни ишо мне нужон. Все! Давай поспешай шибчее.

На берегу над костром рыбацкого стана, на одном тагане висит закопчённый до черноты казанок с уже приготовленной байкальской ухой, а вряд струятся белесо-бесцветными парами такие же закопченные дымными кострами, два ведра с чаем. С раннего утра возле стола под легким навесом суетится бригадная стряпка, помогает ей хлопотать помощница. Сюда долетает, доносится, откуда-то еще издали, знакомый всем здесь скрип лодочных весел, перебиваемый, или смешиваемый, то пронзительными криками чаек, то неугомонным и заливистым лаем, под ногами безотрывно крутящихся деревенских собак. Голоса людей, на фоне затишья морского прибоя, то глохнут, утопая в гомонящем разливе обилия звуков, то резко выделяясь отдельными, высокими тембрами, громко разносятся по округе. От приставших ранее к берегу сетевых лодок, тянутся вереницы рыбаков с носилками, сверкающими серебристыми горками добытого омуля. Кто-то, сторговавшись заранее, или только что, закончив торг, сносит ее к скупщикам. А те, кто рыбачит всего лишь за полцены по найму, несут ее своему хозяину, все к тому же скупщику, подчас в одном лице. Вот подошла и приткнулась к берегу лодка Бабтина. На рыбацких пристанях, деревенские бабы, разложив на разделочных столах все под теми же времянками навесами добытую рыбу, сноровисто умело начинают ее пластать и солить в лагуны. Им помогает, многочисленная, подростковая, деревенская детвора. Не смотря на затянувшуюся дождливую непогоду и ранний час, на берегу многочисленно пламенеют костры, густо уставленные частоколом свежих омулевых рожней. По их древкам течет, шкворчаще поддымливая, струится рыбий жир, и зернистыми каплями капает обильно наземь, вперемешку с внутренним рыбьим соком. Поднимаясь от костров, слоится, стелется далеко по-над берегом, кружит невидимо и витает, загустевши, в воздухе аромат вкуснейшего, ни с чем несравненного запаха омулевого, байкальского рожня. Под косую россыпь, мелким бусом сеющего дождя, Осип пребывает в томительном ожидании Филантия. Покачиваясь у самой кромки воды на носках ног, обутых в обильно смазанные нерпичьим жиром ичиги, он оценивающее оглядывает богатый улов своих рыбаков. Вышедшая из моря бригада Меркушова, уже высакала из сетевой лодки, снесла на посол хозяйскую половину, оставшуюся разделив, долевую половину сетевых пайщиков продала ему же, как скупщику, а вторую раскинула по личным мешкам рыбаков. Каждому досталось по три куля, готового к засолу и на варево в семьях свежо-добытого омуля.

Все еще не решив, скупать ли рыбу у других бригад сетевых рыбачащих в Сухой, Бабтин пристально смотрит за работой засольщиц, ласково общается с ними и, обернувшись к старшей по возрасту Лукерье Нелюбиной, живо интересуется:

– Чо бабоньки, седни подфартило…, слава богу?!

– Дык чо гневаться…, пластам, так ижно вся бравенна, да хрушка нонче папалася.

– Вижу, вижу…, и жирок будто ладно успела нагулять?

– Спаси Христос, чо сказать, и вправду седни мужички черпанули добренно.

– Тетка Лукерья, прошу тя рыбешку всю уприютить, край до полудни на-а поспеть.

– Фимыч, ты каво, мы дюжи, не сумлевайся, сробим! Тока, таскать-то ее все ж мужиков бы на-а к нам припарить. Вишь, лагуны-то каки матерущи, да тяжеленны.

– Появится Хаба, скажешь, мол, я велел Федьку Креста, да племяша его Ваську оторвать от работы с подворья. Пусть придут, пособят вам.

Осип, пребывая в состоянии избытка приподнятого настроения, обернувшись, встретился с башлыком, окидывая его довольным взглядом. Сегодня Леонтий Меркушов, не подвел ожиданий хозяина, и он намерен, почти весь свежий омулевый посол, сдать на парусник Филантия, этим же днем, уходящий в Иркутск. Филонов, не менее озабоченный привалом омулевого промысла, вероятно, тоже носится где-то здесь же по берегу, скупает добытую рыбаками рыбу, попутно напутствуя своего приказчика Максима Столбновского. Это он, загрузив парусник, должен незамедлительно отправится в главный город Прибайкалья с рыбным торгом. Поуправившись, рыбаки, приводят себя в порядок и подтягиваются к столу рыбацкого стана. Стряпка, как никогда приветлива и необычно учтиво обихаживает их. Разливает по артельным деревянным мискам наваристую уху, подает к столу суетливо с пылу с жару омулевые рожни. Сегодня стол вдобавок, ломится еще и от разнообразной хлебной стряпни и молочных продуктов, принесенных семьями рыбаков. Башлык Меркушов, на правах хозяина бригады садится во главе стола. Жены рыбаков, отставив засолку рыбы на время, так же умываются на берегу байкальской водой и, причесавшись, усаживаются за столом вряд со своими мужчинами, по обе его стороны. Бригада дружно в один голос приглашает к столу и работодателя. Осип, степенно присаживается, вряд с Леонтием. Оглянувшись по сторонам, он подает знак уже сидящему наискосок от него за столом Оське Хабе, и тот ставит перед башлыком получетвертную самогона. Мужики, передавая ее из рук в руки по столу, почти ополовинивают, наполняя посудины, стоящие перед каждым из сидящих. Леонтий, разумеется, не был оратором, но при утихшей застольной суете, он торжествующее встает, и перекрестившись, важно и горделиво держит слово: