Сухинские берега Байкала

– Он …, он…., где?!

– Там, в чуме – успокаивая жену все еще больше жестами, чем словами ответил Тыгульча. Лэтылкэк проворно привскочила и, глухо застонав, обрывисто произнесла:

– Э…, э …, зачем ты его там оставил…, он же…, он же, очень опасен!

И в это время дверь чума с треском разлетелась, лучинисто расщепленная на дощатые обломки. Вывалившийся из дверного проема Яшка Каторжанин сжав кулаки, с диким и глухим рычанием набросился на Тыгульчу. Делая молниеносно-поочередные выпады ру-ками и ногами, он пытался достать, и сразить наповал, как делал это не единожды в дра-ках, ненавистного ему тунгуса. Но тот заметно уступая ему, как в росте, так и в весе, не говоря уже о физической силе, мелкими шашками отступая назад, проворно уклонялся из-под всесокрушающих яшкиных ударов. Это, конечно же, привело нападающего в некото-рое замешательство. Разъярённый как бык, Яшка, всего лишь на какой-то чуток, замедлил движения, а изловчившийся Тыгульча в ловком, проворном броске, ударом головы снизу вверх, угодил ему в нижнюю челюсть, и тем самым сразил, повалив наземь. Однако Яшка хоть на мгновение и выхлестнувшийся сознанием, был все же телесно гораздо крепче, чем его противник и выдержал удар. Вскочив на ноги он, словно медведь подранок вздыбился еще более агрессивно перед эвенком, но как, оказалось, совершил непоправимую ошибку.

Прирожденный охотник, шуленга сухинских эвенков, не раз, вступавший в поединок с настоящим медведем, как будто бы этого и ждал. Выхватив охотничий нож, он свистящим взмахами и резкими выпадами клинка, нанес, не заостренной его стороной, отражающие удары по локтям рук и кулакам Яшки. Затем наступая, молниеносно повторил замысловатые движения, и с той же виртуозностью, полоснув воздух, чуть коснулся лезвием горла противника. Яшка, едва ощутив ожог соприкосновения с металлом, оторопело остановился, и Тыгульча продолжая молниеносные движения своих рук, вдруг уткнувшись носком клинка в живот каторжанина, замер в боевой стойке неминуемого нанесения того последнего, и без всяких сомнений единственного, смертельно-поражающего удара.

Яшка Сахалин утробно икнул, как-то в миг обмяк, и неожиданно опустив руки, и голову, покорно сел прямо перед ним, на каменистую россыпь побережья. Тыгульча перехватив разом погасший взгляд противника, улыбнулся и замиряющее тихо произнес:

– Прабильна,… а то брюхо тбой…, кишка делай, будим сопсем долой!

Все произошло на глазах у Лэтылкэк, и она пребывала в восхищение и невероятной гордости за своего мужа, защитившего ее женскую честь, и их человеческое достоинство.

Глава 11

Старый саврасый конь, на котором восемь лет назад приехал в Сухую Осип Бабтин, по мере становления состоятельности своего хозяина, все реже и реже запрягался в ежедневный хомут конского труда в крестьянском хозяйствовании. Осип любил этого старого конягу, когда-то приобретенного отцом еще совсем малым жеребенком. Любил, не столько за внешний, стройный вид скакового рысака, сколько за способность ходить на зависть многим послушно и под седлом, чем, нежели выполнять обязанности обычной, ездовой лошадки. Все минувшие дни, Савраска привольно пасся на Топкинском побережье, в задах хозяйского подворья. Поймать его сразу же Оське не удавалось, конь был не стреножен, и за неделю вольной пастьбы заметно поправился. Однако Хаба загнал его в поросшую густым тальником неглубокую ложбинку, располагавшуюся близь ворот скотного двора Бабтиных, и ухватившись за гриву, ухитрился накинуть на конскую морду недоуздок. Скормив прихваченный с собой кусок хлеба, Оська, привел коня на скотный двор и под навесом конской повети, крытой кладкой ржаной соломы, оседлал, и услужливо подвел к крыльцу, угадав, когда по ступенькам будет сбегать хозяин. С легкостью вскинувшись в седло, Осип выехал со двора, в широко распахнутую Оськой калитку ворот.

Еще с раннего утра, от предгорий Сухинского побережья заметно прибавляя начал све-жо давить Верховик, так здешние байкальские рыбаки именуют прибрежный ветер мест-ного значения. Он незаметно, но неуклонно обрывал сизо-серые покровы ненастного неба от невысоких сухинских гор, все больше и чище оголяя свежеющую синь горбатых контуров их. По неглубоким распадкам косогоров извиваясь по-змеиному, поползли вверх теплые испарения дождливого ненастья. Струясь белесой поволокой, они, неудержимо отрывались от чрезмерно увлажненной земли. Мелкий дождь при легких ветровых порывах, то прекращал, то снова продолжал заунывно сеять небесную влагу.