Сказание о Радонии. Книга 3. Гордость. Вера. Верность

Взгляд девушки скользнул по столу и остановился на желтоватых листах бумаги, лежащих у зеркала. Вздрогнув, словно от сквозняка, она отложила гребень в сторону и, медленно протянув руку, взяла один из них. Замешкавшись на мгновение, посмотрела на его чистую поверхность, собираясь с мыслями. И вдруг, схватив перо, начала писать. Быстро, без запинки, не помня себя.

Слова лились сплошным потоком. Девушка едва успевала выводить их. Мысли, которые она прокручивала в голове десятки, сотни раз выливались на желтоватую гладь листа одна за другой. Перо, скрипя, проворно скользило по бумаге, оставляя на ней слова о любви, тоске, желании быть рядом и горечи, поселившейся в сердце после последней встречи.

Вскоре клочок был полностью покрыт чернильной вязью, и Ирина, отбросив перо, замерла, молча глядя на него и прерывисто дыша, будто только что пробежала несколько вёрст.

Подняв дрожащей рукой письмо, она прикрыла глаза и аккуратно подула на него, чтобы высушить. Когда черный узор слов и предложений окончательно впитался в поверхность, Ирина оглянулась в поисках огня.

В комнате горело несколько свечей. Бумагу можно было сжечь в их пламени, но что делать с золой? Развеять её по комнате? Нет, эта мысль ей не понравилась. Чтобы донести свои чувства до места, где сейчас находится Олег, пепел должен обрести настоящую свободу, а не быть заключенным в стенах покоев. И только одно место, как показалось девушке, подходило для этого. То самое, которое снилось ей этой ночью.

Ирина снова прислушалась. Из коридора по-прежнему не доносилось ни единого звука. Тимофей Игоревич строго-настрого запретил ей покидать дом, но сейчас его, очевидно, не было в тереме. Если сделать все быстро, то к приходу мужа девушка уже вернётся и посадник никогда не узнает о нарушенном ею запрете. Нужно решаться, другой такой возможности может и не случиться!

Поднеся письмо к пламени свечи, она аккуратно подожгла его, положив в серебряное блюдо. Не отводя глаз, завороженно смотрела, как огонь пожирает написанные ею слова. Когда бумага сгорела полностью, Ирина бережно сгребла пепел и, пересыпав его узелок, спрятала за пазуху. Затем, наскоро одевшись, повязала на голову красный, с черной вышивкой платок, накинула на плечи тулуп и, сунув ноги в сапоги, аккуратно, крадучись, выглянула за дверь.

Снаружи было тихо и темно. Стараясь ступать неслышно, на носочках, беглянка прошла через весь терем, выйдя на улицу через заднюю дверь, которую обычно использовали гости посадника, желающие остаться незамеченными.

Девушка глубоко вдохнула прохладный воздух, пропитанный ароматом печного дыма и мёрзлой земли. Он показался удивительно вкусным после затхлой комнаты, в которой она была заточена.

Опасливо оглянувшись, девушка склонила голову, чтобы никто не мог посмотреть ей в лицо и быстро зашагала в сторону внешней стены детинца, туда, откуда открывается вид на Радонь.

В место, которое видела во сне.

Ирина следовала по знакомым переулкам, не замедляя шага и не оглядываясь по сторонам. Редкие встречные прохожие, угрюмые и сгорбленные, не обращали на неё внимания. В последние дни такие женщины, дрожащие от каждого шороха, встречались часто – ничего необычного. Горожане были подавлены и боялись скорой осады.

Преодолев внутреннее пространство детинца, она, никем не узнанная, наконец приблизилась к лестнице, ведущей наверх. Не теряя времени, поднялась и застыла на мгновение, пораженная открывшимся видом.

Радонь, укутанная белоснежным покрывалом, простиралась до самого горизонта. Ни справа, ни слева не было видно берегов. Они растворились в морозной дымке, висящей в воздухе. Казалось, будто Радоград по воле могущественного колдуна вдруг переместился в бескрайнюю ледяную пустыню. Белое безмолвие царило вокруг, и лишь вой ветра изредка нарушал эту торжественную тишину. Зрелище поистине было величественным и завораживающим.

Ирина торопливо засунула руку за пазуху. Её пальцы сразу же онемели от студёных порывов. Развязав нехитрый узелок платка, она глубоко вздохнула и, решившись, взмахнула им. Пепел, оставшийся от сгоревшего письма, взметнулся в воздух и, подхваченный ветром, закружился над замерзшей рекой. Он медленно улетал вдаль, постепенно ускользая из вида. Девушка вдруг почувствовала, как тяжесть, давящая на её плечи, стала немного легче. Улыбка скользнула по ее разбитым губам, впервые за долгие месяцы.

– Донеси мои слова к нему, – тихо прошептала Ирина вслед уносящимся вдаль серым хлопьям. – Ради Владыки, донеси!

Дело было сделано.

Пора возвращаться. На мгновение она замерла, подумав – не броситься ли ей самой со стены вниз? Закончить всё здесь и сейчас. Но, поколебавшись немного, отринула эту мысль. Самоубийство считалось тяжелым грехом и совершивший его никогда не попадёт в Славию. Покончив с собой, девушка не смогла бы встретиться с любимым после смерти. Ирина была не способна на такой шаг.

Быстро окинув прощальным взглядом реку, она поспешила вниз по ступеням. Путь назад оказался труднее, ноги будто отказывались нести её обратно в дом мужа. Возвращаться в комнату, ставшую для неё тюремной камерой, было невыносимо. Но, собрав всю свою волю, девушка шла так быстро, как могла. Шагала, не замечая ничего вокруг: улица за улицей, переулок за переулком.

Впереди уже виднелась черная крыша терема, когда вдруг за спиной раздался голос:

– Ирина!

Девушка похолодела. Её руки, замерзшие на ветру, задрожали. Она замерла, стоя на месте, не в силах пошевелиться.

Если её заметил кто-то из знакомых Тимофея – девушке не сдобровать!

Из-за спины донёсся звук суетливых шагов. Кто-то приближался, но она по-прежнему не решалась обернуться и взглянуть.

– И-ирина, доченька! Как ты, Ир-инушка?

Это был Остап Туманский. Пошатываясь, отец остановился в двух шагах от неё. Сдвинув брови, он старался понять – не обознался ли.

Отец был пьян.

От него густо несло вином, а лицо, несмотря на холод, покрытое испариной, было багрово-красным. Шапка боярина съехала на затылок, а рукав и вся правая сторона тулупа были в снегу. Он, вероятно, упал, поскользнувшись на заледеневшей мостовой. Подойдя вплотную к дочери, мужчина заглянул в её лицо и, увидев синяки и ссадины, в ужасе отшатнулся.

– Ир… Ирина, д-доченька, – запинаясь, произнес он. – Кто это сделал с т-тобой?

Девушка не желала с ним разговаривать – это было бессмысленно. Она понимала, что на следующий день отец даже не вспомнит о встрече с ней, а на пустую беседу могли уйти драгоценные минуты, которых в запасе было так мало.

Не проронив ни слова, беглянка опустила голову и попыталась продолжить путь, но Остап, изловчившись, схватил её за ладонь.

– Это он? – обдав её облаком перегара, грозно спросил боярин. – Тимофей избил тебя?

Ирина резко выдернула руку из его пальцев, в её глазах блеснул гнев. Сердце наполнилось жгучей обидой. Она с укором посмотрела на папу.

Перед ней стоял когда-то уважаемый человек, растерявший всё, что у него было. Почему он не мог быть таким же сильным и решительным, как другие отцы, которые всегда стояли на стороне своих дочерей? Почему он не сумел защитить своего ребёнка от той жестокости, которой она без всякой вины подвергалась так долго?

– Ты разве удивлён? – ядовито процедила Ирина. – Я думала, ты знаешь, кому отдаёшь меня!

– Я… Я… – открыв рот, залепетал Остап, не найдя, что ответить.

– Он бьёт меня каждый день, отец. Начиная с первого дня. Но к чему этот разговор – ты ведь сам отдал меня! Променял дочь на возможность пить, не считая денег!

Лицо мужчины исказилось. В его затуманенных алкоголем глазах блеснули слезы. Подойдя, он попытался коснуться дрожащей рукой изувеченной скулы девушки, но она отстранилась, с раздражением оттолкнув его.

– Я не знал, доченька! – всхлипывая, произнёс он. – Я думал, ты будешь счастлива замужем!

– Я говорила тебе, замужем за кем буду счастлива, но ты не послушал!

– Мне так жаль…

– Не утруждай себя! – зло рассмеявшись, выпалила Ирина. – Единственная жалость, что есть в тебе – к самому себе! Остальное – ложь, которую твоими устами произносит выпитое вино! Я знаю, что и тогда, и сейчас тебе было плевать на меня! Ступай, у меня нет времени на пустую болтовню!

Она оттолкнула Остапа с неожиданной для хрупкой девушки силой и, пошатываясь от избытка чувств, сделала несколько шагов вперёд. Но тут же застыла, услышав глухой удар – отец, потеряв равновесие от толчка, рухнул на землю. Тяжело дыша от клокочущей внутри злости, Ирина всё же обернулась, чтобы проверить, всё ли с ним хорошо.

Туманский лежал на животе, закрыв лицо ладонями. Его сотрясали рыдания, а слёзы, просачиваясь сквозь пальцы, падали на холодный снег.

– Д-девочка м-моя, Иринушка! – всхлипывая, причитал он. – Как отдал т-тебя, только о тебе и д-думаю! Как ты п-покинула дом, мне вовсе житья н-нет! Только сейчас п-понял, что ничего мне не нужно – ни денег, ни Д-думы! Только ты нужна! Одна т-ты у меня осталась! Я так тебя люблю! Достался тебе никчемный отец. Конченый человек! Был бы другой – м-может, иначе сложилось бы! П-прости меня, кровинушка моя, мне так жаль!

Ирина смерила его презрительным взглядом.

– Мне тоже жаль, – холодно бросила она и, отвернувшись, быстрым шагом пошла к посадному терему, оставив всхлипывающего боярина лежать на промёрзшей мостовой.

Глава 4. Пока не тронется лёд

Роговолд, морщась от мелкого, колючего снега, который сильный, порывистый ветер бросал в его раскрасневшееся лицо, глядел на неподвижную, покрытую толстой коркой льда Радонь. С его провозглашения Великим князем прошла неделя, каждый день которой был посвящён подготовке к осаде.

Радоград напоминал огромный улей.

Несмотря на пронизывающий холод, жители неустанно, день и ночь, трудились, чтобы обеспечить город всеми необходимыми ресурсами. Хотя и делали это неохотно – для привлечения людей к работам пришлось задействовать городскую стражу и даже княжескую дружину. Многие в городе были недовольны этим, но Роговолда мало волновало чьё-либо мнение. Он чётко понимал важность выполнения всех задач в срок.

Государь осознавал, что самое подходящее время для захвата столицы – зима. В этот период Радонь замерзает, что позволяет осаждающим создать плотное кольцо вокруг города. Став лагерем прямо на льду они могли лишить защитников Радограда всякой связи с внешним миром.

Однако стоит продержаться до весны, и осада сразу сойдёт на нет. Ширина реки в этих местах станет непреодолимым препятствием для врага, особенно с приходом тепла, когда Радонь разольётся и станет ещё шире. Тогда жители смогут спускаться к воде и рыбачить прямо со стен, пополняя запасы пищи и чистой воды.

Но сейчас пронизывающий до костей ветер будто напоминал о том, что весны ещё нужно дождаться. Для этого потребуются терпение и стойкость, так как морозы могут задержаться на несколько месяцев.

Особую опасность для города представлял недостаток воды. Если без еды люди могут протянуть недели, то без возможности утолить жажду – всего пару дней. Брать питьё из Радони, скованной льдом, прямо со стен, невозможно. Спуститься к полынье тоже опасно: враг немедленно заметит и сразит стрелой того, кто посмеет покинуть крепость.

Ещё Великий князь Всеслав, прозванный в народе Каменотесом, понял это и распорядился высечь в посадской части острова, прямо в скале, большую пещеру. Размером 50 саженей в длину и 20 в ширину она, названная колодцем Всеслава, была промазана специальной глиной, которую можно было найти на берегах реки и доверху заполнялась водой при опасности зимней осады. Питьё, содержащееся там, оставалось чистым и свежим столько, сколько потребуется.

Уже сотни лет никто не пользовался колодцем. И вот теперь Роговолд наблюдал, как вереницы людей ведрами носят студёную радонскую воду из многочисленных прорубей, стараясь наполнить его настолько, насколько возможно.

Но не только об утолении жажды думал князь в эти дни. Отряды под началом Ивана объехали великую реку на длину трёхдневного перехода как вверх, так и вниз по течению, и сегодня утром вернулись, изъяв у жителей близлежащих деревень излишки муки, сушёной рыбы, грибов и прочей снеди. Еда была остро необходима столице, хотя крестьяне и сами почти израсходовали собственные запасы.

Привезённого провианта было недостаточно для такого огромного города, как Радоград. Роговолд понимал, что надолго его не хватит, но это всё же было лучше, чем ничего. Возможно, этим решением он обрёк многих селян на голодную смерть, однако рассудил, что деревенские мужики, в отличие от горожан, в случае нужды смогут выйти на лёд и добыть рыбу, либо отправиться на охоту в близлежащий лес.

Многие из крестьян просились под защиту крепостных стен, опасаясь разорения во время осады. Уже через несколько дней после венчания Роговолда на престол, на льду перед городскими воротами выстроились бесконечные очереди из людей, стремившихся попасть в Радоград.

Крича и переругиваясь, не взирая на стужу, в них стояли мужчины, женщины, старики и дети. Но Великий князь повелел не впускать в город ни единого человека, не имеющего в нём дома или имущества.

Во-первых, он опасался проникновения за стены лазутчиков, способных навредить ему.

Во-вторых – нехватки провизии и воды. Чем больше народу в столице, тем быстрее истощатся припасы. Исключение сделали только для тех, кто мог быть действительно полезен в это грозное время – лекарей и повитух, которых, напротив, приглашали, обещая приют и защиту.

Разгон очереди потребовал некоторой жёсткости, так как люди не хотели расходиться. Они устраивали потасовки со стражей и своими криками, мольбами и воплями создавали панические настроения среди радоградцев. Роговолд понимал, что ничто так не опасно, как паника и показное неуважение к властям. Потому несколько, около двух десятков, наиболее ретивых беженцев были казнены прямо на льду у стен. С тех пор не было снегопадов, и поэтому красные пятна крови, большие и яркие, до сих пор были чётко видны с укреплений, отрезвляя горячие головы. Вскоре после этого очередь исчезла и просители разошлись по своим домам.

Казалось, всё под контролем, однако, князь всё равно не мог не заметить, насколько встревожены его люди. Слухи о уме и удачливости Владимира, вопреки стараниям Ивана, стремительно разлетелись по городу. И, хотя стража реагировала на подобные речи жёстко и, зачастую, даже жестоко, многие из жителей Радограда по-прежнему считали Владимира законным князем, просто предпочитая помалкивать об этом.

Кроме того, беспокойство было вызвано и тем, что никто не знал, когда именно прибудет Изборовский князь, как теперь язвительно величали Владимира в городе. Роговолд уже дважды отправлял лазутчиков на дорогу к крестьянской столице, но никто из них так и не вернулся.

“Нужно продержаться месяц. Если зима будет долгой – два. На этом всё. Племянник будет вынужден снять осаду и уберётся восвояси. Потерявший надежду, он лишится верности своих людей и его войско начнет стремительно таять, уменьшаясь на глазах. А затем, к середине весны, из Каменца подтянется пополнение и тогда поредевшую дружину Владимира можно будет разбить без труда. А уж после – заняться действительно важными вещами. Сковать возрожденное Великое княжество крепкими цепями, сделав его по-настоящему единым”, – так думал Роговолд, молча созерцая безмолвную ледяную пустыню, раскинувшуюся перед ним.

Он знал, что шахты и рудники Каменца работают неустанно, днём и ночью. Дым бесчисленных плавилен и кузниц непроглядной пеленой окутал северную столицу. Стоя здесь, на стене в ожидании врага, он уже смотрел в будущее. Роговолд знал, что главная битва – та, ради которой он и затеял всё это, – ждёт впереди. И сражение это будет кровавее и страшнее всех, которые Радония видела на своём веку. Однако трофей, который государь так желал заполучить – освобождение от ханатского ярма – стоил любых усилий. Любых жертв, прошлых и будущих.

Князь, опустив голову, посмотрел на Железный Коготь, висящий на поясе. Ему очень пригодилась бы сейчас колдовская сила, которой обладал тот, настоящий нож. Конечно, если она когда-либо вообще существовала.

Роговолд отдавал себе отчёт, что сейчас его можно счесть жестоким тираном. Преступником, развязавшим братоубийственную войну. Но вскоре всё изменится. Его цель, великая цель, искупит всё, и летописи сохранят для будущих поколений не совершённые им злодеяния, а заслуги.

Благодарные потомки назовут его Освободителем!

Мужчина знал, что никто, кроме него, не сможет вынести эту ношу – чудовищный груз ответственности и вины. Потому Роговолд сам взвалил его на свои плечи. Они, все, кто в этот момент ненавидит его, просто не понимают, какую важную миссию он выполняет. Но они поймут. Поймут и раскаются в своей слепоте!

Внезапно резкий звук рога разнёсся над городом, силой вырвав мужчину из раздумий, в которые он был погружён.

– За стены! За стены! – раздались громкие крики дозорных.

Люди у подножия острова, продолжавшие набирать воду, поспешили наверх по каменным ступеням, стараясь как можно быстрее укрыться в крепости.

– Князь, Владимир прибыл, – спокойно сообщил подоспевший Иван.

Роговолд посмотрел на запад. Там, между отливающих стальным, серо-белым блеском маковок башен детинца, было видно, как, подобно чёрной реке, к городу плывёт большая колонна людей.

***

Тронув поводья, Владимир остановил лошадь. За его спиной тут же закричали сотники, приказывая своим людям сбавить ход. Щурясь от ледяного ветра, князь поглядел вперёд – туда, где над гладью реки возвышался величественный город. Радоград. Место, которое он считал своим домом.

Он молча смотрел на столицу, оставленную им так давно. Сердце учащённо забилось в груди. В памяти всплыли лица родных – отца, матери, братьев.

Мужчина сглотнул подступивший к горлу ком. Сколько всего изменилось с того момента, как он был здесь в последний раз!

Владимир вспомнил, как в детстве вместе с Олегом играл на улицах Радограда. Теперь картины прошлого казались далёкими и нереальными. Город, который он знал и любил, находится во власти врага. Сильного и умного. И с ним придётся столкнуться в ожесточённой борьбе.

Князь покинул Изборов неделю назад, оставив его на присягнувших ему бояр, и отправился в поход на столицу. Владимир знал, что время работает против него, поэтому, подгоняя дружину, старался преодолеть расстояние до берегов Радони как можно быстрее.

После того как он был торжественно венчан на Речной престол в Изборове, несколько сотен жителей посада изъявили желание вступить в его войско. Князь, понимая, что необученные крестьяне не принесут значительной пользы в бою, всё же принял их в дружину. Он знал, что эти люди могут оказаться полезными при обустройстве и поддержании порядка в осадном лагере. Кроме того, со стен осаждённого Радограда его армия будет выглядеть внушительнее.

Лада неотрывно сопровождала Владимира. Теперь они ночевали вместе, расставаясь лишь на время дневного перехода. Конечно, дружина не могла этого не заметить. Вскоре среди бойцов поползли слухи.

Но, к удивлению девушки, её опасения не подтвердились: союз командующего с дочерью простого охотника был воспринят воинами благожелательно и стал подтверждением любви правителя к своему народу. Он, очевидно, не чурался простолюдинов, считая их достойными внимания и даже чувства.

Мужики всячески старались помочь Ладе, и когда днём она передвигалась в обозе, нередко развлекали её рассказами и байками из походной жизни. Девушка была весела и бодра. Князю казалось, что тяготы марша никак не отражаются на ней. Она всегда пребывала в хорошем настроении и будто стала даже краше, чем прежде.

Выступив к Радограду, Владимир направил вперёд по обеим сторонам от дороги дозоры. Они двигались на несколько вёрст впереди, на удалении двух сотен саженей от основного пути – справа и слева. Их задачей было заметить лазутчиков Роговолда и, не мешая им двигаться навстречу колонне, перерезать путь к отступлению. За неделю в расставленную командующим ловушку попались несколько вражеских разведчиков.

Увидев колонну, те разворачивались и спешили обратно в Радоград, чтобы доложить о приближении врага, но попадали в руки высланных Владимиром разъездов. Князь знал, что дядя представляет примерные сроки его появления у стен столицы. Но надеялся, что неведение, в сочетании со слухами, которые он распространил в городе, воспользовавшись предложенной Драгомиром хитростью, подорвут боевой дух защитников крепости и самого Роговолда. А возможно, даже сорвут какие-либо приготовления к осаде.

Прежде Владимиру никогда не доводилось вести за собой столь многочисленного войска. Людской поток растянулся на многие вёрсты, петляя между холмов. Такая разнородная рать – радонцы, северяне, изборовские крестьяне – требовала твёрдой дисциплины. Поэтому поистине незаменимым человеком для командующего стал Святослав. Он, носившийся вперёд и назад между головой и хвостом колонны, стал его голосом.

Вскоре многие в рати начали воспринимать рынду как человека, говорящего от лица самого государя, и выказывали ему соответствующее уважение. Владимир неоднократно замечал, как бородатые, суровые воины склоняли подёрнутые сединой головы, приветствуя безусого юношу.

Князю было приятно видеть, как возмужал мальчик. За время, проведённое в совместных походах, он начал относиться к нему как к младшему брату и старался оберегать. Мужчина с нетерпением ждал момента, когда сможет передать Святославу отцовскую вотчину – пост посадника Змежда. Без сомнений, тот прекрасно справится с управлением ею!

Уже скоро. Должен пройти всего месяц. Если зима затянется – два. Но не больше.

– Какие будут указания, командующий? – осведомился подъехавший Илья. – Мы почти прибыли.

– Всё так, как мы решили, – отвлёкся от своих мыслей Владимир. – Остров слишком велик, и взять его в сплошное кольцо можно, но тогда линия осады будет слишком тонкой и растянутой – по человеку на пять саженей. Если Роговолд захочет сделать вылазку или прорваться, он может добиться успеха – мы попросту не успеем собрать дружинников в кулак, чтобы отбить нападение.

Наша главная задача – отрезать Бирюзовые ворота. Там мы разместим основную часть войска. Остальных разобьём на сотни и расположим вокруг города так, чтобы их лагеря находились в прямой видимости. В случае нападения ближайшая сотня принимает бой, а остальные крупными отрядами ударят по врагу с обеих сторон.

Найди командиров, способных к самостоятельным действиям, и позаботься о том, чтобы их стоянки были хорошо укреплены. Выстройте заграждения, вбейте колья в полыньи, чтобы они вмерзли в лёд, и прочее необходимое.

Внимательно выслушав князя, Илья кивнул.

– Лагеря размещать не ближе чем в двухстах саженях от стен, чтобы люди Роговолда не могли достать до них из луков. В город никого не пускать, всех, кто выходит, задерживать и допрашивать. И позаботься о караулах – Радоград должен находиться под постоянным наблюдением. Не должно остаться ни единого клочка скалы, за которым бы не следил наш дружинник.

– Разреши выполнять?

– Выполняй, – распорядился Владимир. – И помни о порядке в лагере. В условиях осады это особенно важно. Наказания за нарушения будут самыми жёсткими. – И, немного подумав, добавил: – И знаешь, что ещё? Прикажи в каждом лагере вырезать полынью. Мыться и чистить посуду – ежедневно. Мы можем продумать всё, но если начнётся поветрие – все наши планы обратятся в прах. Ступай.

Не медля, воевода развернул лошадь и рысью понёсся вдоль колонны, собирая сотников для передачи распоряжений.

Не глядя ему вслед, князь молча посмотрел на башни Радограда. Он знал, что где-то там, с высоты неприступных стен, дядя – с непреклонной решимостью в глазах – наблюдает за ним, готовый защищать занятый город до последнего.

Глава 5. Хозяин площади

Рыночная площадь Радограда по праву считалась самой большой во всей Радонии. Огромная – на ней можно было разместить средних размеров деревню – она находилась в самом центре посада.

В ярмарочные дни бесчисленные ряды прилавков превращали её в настоящий лабиринт, в котором, торгуясь и обсуждая новости, могли затеряться тысячи людей, съехавшихся сюда со всех концов страны.

Мощёная крупной серой брусчаткой, площадь имела круглую форму. Со всех сторон её обступали плотно стоящие здания высотой в два—три этажа: торговые помещения, постоялые дворы, кабаки и дома развлечений, способные удовлетворить любой, даже самый притязательный вкус. Каждый житель Радограда мог найти здесь заведение по нраву, в котором предлагалось именно то, чего он желал, насколько бы это стремление ни было необычным. Существовала даже поговорка: «Радоградский рынок так велик, что даже Владыка не может уследить за всем, что здесь происходит».

Однако площадь жила не только торговлей. Она была ещё и местом, где горожане и приезжие встречались, делились мыслями, строили планы и обсуждали новости. Слова, прозвучавшие здесь, уже через неделю могли быть пересказаны в Каменце, Старове, Изборове и даже в далёком Святом Зелатаре. Иногда одного короткого разговора было достаточно, чтобы спустя считанные недели о нём судачило всё государство.