Сказание о Радонии. Книга 3. Гордость. Вера. Верность

– Первое, что сделаю, когда пройду, – напьюсь. Вымерз как сука! – недовольно произнёс Антон.

Время тянулось медленно. Один за другим желающие подходили к воротам. Вскоре перед черноволосым осталось десять человек. Он наклонился к Аглае и, приподняв тряпки с её лица, заглянул в полные ужаса глаза.

После ночи, проведённой в беловодском трактире, и всего пережитого там, рассудок девушки помутился. За несколько дней в пути она не съела ни крошки, что не удивляло её пленителя – Антон мог представить, как больно ей было бы сейчас что-либо поместить в рот. Чтобы хоть как-то поддерживать в целительнице жизнь, он насильно заливал ей в глотку крепкое пойло, купленное у Евлампия за деньги убиенного Лёшки. В какой-то момент похититель даже начал бояться, что она не доживёт до досмотра, но Аглая пока была в чувствах – хоть и высохла, будто постарев на пятьдесят лет.

– Ты уж будь паинькой, – Антон ласково улыбнулся девушке. – А если не будешь – поверь, я найду способ сделать тебе настолько больно, что ты даже вообразить себе не можешь.

Пленница, выпучив глаза, широко раскрыла рот. Она явно пыталась что-то сказать, но ничего, кроме нечленораздельного мычания, произнести не смогла. По впалым, покрытым серой кожей щекам покатились слёзы.

– А если будешь хорошей девочкой, я выполню твою просьбу. Помнишь, что ты сказала, когда я достал нож из огня? "Лучше убей меня". Думаю, именно этого ты сейчас и хочешь, верно? – Антон нежно провёл пальцем по измождённому лицу. – Обещаю, я сделаю это!

Наконец подошла их очередь. Мужчина подтянул сани к стоящей у ворот страже. Старший, крупный детина с окладистой чёрной бородой, смерил его взглядом.

– Кто такой?

Антон расплылся в улыбке.

– Целитель.

Тот недоверчиво нахмурился.

– Кто? Ты? Что, сука, шутить удумал?

– Нет, уважаемый, – поднял вверх руки черноволосый, успокаивая досмотрщика. – Доченька моя, Аглаюшка, знахарка.

Стражник внимательно поглядел на неподвижно лежащую в санках девушку.

– Она? – протянул он. – Что ж она лечит?

– Да что угодно! Поветрие, заикание… Даже мужские хвори. После неё стоит всё как у юнца, бабу впервые увидавшего! – и, понизив голос, убийца добавил: – Коли тебе понадобится – только скажи. Сделает всё бесплатно, в лучшем виде!

Стражники, стоявшие рядом, захихикали. Старший на мгновение растерялся, но, услышав смешки подчинённых, тут же грубо ответил:

– Мне этого не надо! Моя сила при мне!

Антон пожал плечами.

– Хорошо! Это тебя Владыка благословил! Видать, хороший ты человек!

– Мать её где?

– Погибла. Кабан задрал. Но, к счастью, успела дар свой дочке передать.

– Чем докажешь, что не врёшь?

– Есть у меня подтверждение, – Антон, откинув тряпки, распахнул на груди Аглаи рубаху. На испещрённой ссадинами и синяками коже виднелось родимое пятно в виде добриги. – Вот, уважаемый, гляди. Любой, кто сведущ, знает, что таким знаком самые сильные целители отмечены.

Старший нахмурился.

– Чего она у тебя избитая такая?

– Юродивая она, уважаемый, – развёл руками мужчина. – Иногда спокойна, как обыкновенная девка себя ведёт. А иногда будто гнев в ней просыпается! Начинает вред чинить. Видать, так её сила знахарская переполняет, что не может сдержаться!

– Так она у тебя что, сумасшедшая? – разочарованно протянул стражник. – На людей бросается? Таких тут не надо.

– Нет-нет, что ты! Другим она не вредит! Видишь, привязал её даже, чтоб уберечь от самой себя, – Антон ласково посмотрел на девушку. – Кровинушка моя!

Старший задумался.

– Да ладно тебе, Никитич, пропускай. Не врёт он, – сказал стоящий рядом светловолосый стражник. – Я тем летом жену водил к повитухе в Глухую Заводь. Оксане. Мы её вчера пропустили, помнишь? Так у неё такой же знак был. На животе только. Врачевательница отменная оказалась! Пропускай.

Старший ещё раз недоверчиво поглядел на Антона. Что-то ему не нравилось в этой паре, но что именно – понять досмотрщик не мог.

– Ладно, проходите, – наконец, разрешил он.

Убийца, улыбнувшись, толкнул сани к воротам. Стражник, пристально глядя ему вслед, напряжённо думал о чём-то. Вдруг, обратив внимание на тёмные, почти чёрные волосы мужчины, вспомнил, что у девочки локоны светлые, цвета спелой пшеницы. Он тут же махнул рукой:

– Эй, ты! С девчонкой! Постой-ка!

Мужчина замер. Досмотрщик вразвалку подошёл к нему.

– А это точно твоя дочь? – колючим взглядом он впился в лицо Антона. – Ответь мне, девочка. Это твой отец?

Повисла напряжённая пауза.

Аглая испуганно посмотрела на вооружённого человека, затем – на своего пленителя. Будто молния поразила её. Вот сейчас. Сейчас она отомстит ему! За папу, за боль и унижение. За то, что он снасильничал её прямо у тела убиенного родителя. За тяжёлое увечье. За то, что она больше не хочет жить!

Девушка открыла рот и что есть силы заорала.

Она кричала: «Он убийца! Он зарезал моего отца! Он насилует меня несколько дней подряд! Он разбойник и душегуб!»

Аглая тряслась, пытаясь освободить руки. От напряжения из её голубых глаз брызнули слёзы.

Но стражник услышал только яростное мычание.

– У неё что, языка нет? – ужаснулся он.

Антон выдохнул:

– Да, уважаемый. Откусила во время приступа. Не уберёг. Пришлось прижечь, чтоб кровью не захлебнулась, – он горько вздохнул. – А сейчас и ты её огорчил, родного отца чужаком назвал! Нехорошо. Один я у неё остался. Видишь, как расстроилась!

Стражник, смутившись, махнул рукой. Развернувшись, он вернулся к проверке людей. Антон тут же толкнул сани дальше, с каждым шагом ускоряя ход.

– Сука… – зло прошипел он. – Ишь чего удумала! Чуть всё прахом не пошло. Вот же тварь!

Он втолкнул сани в ворота и, не сворачивая, двинулся по Торговой улице прямо к Рыночной площади. Мужчина был в столице впервые и город впечатлил его. Да, он сможет тут развернуться.

Но сначала было нужно завершить дело.

Затуманенными злобой глазами он рыскал по домам, выискивая что-то.

– Ну, я тебе устрою! Век меня помнить будешь…

Наконец, черноволосый увидел то, что его интересовало. Зло усмехнувшись, он повернул полозья в направлении широко распахнутых, выкрашенных красной краской дверей.

«Небогатое заведение. То, что надо», – подумал он, протискиваясь сквозь толпу стоявших у входа мужиков, от которых разило по́том и дешёвым спиртным.

Аглая с ужасом глядела по сторонам.

Войдя внутрь, убийца осмотрелся.

Это было типичное заведение для тех, кто ищет быстрой любви. Заревитство не поощряло плотские утехи, хоть и не отказывало им в праве на существование. Публичные дома по всей Радонии были похожи. Невзрачные – в отличие от трактиров, имевших вывески и различные знаки над входом, вроде кружек, наполненных пивом, – такие заведения не выдавали себя ничем. Ни обнажённой груди, ни чего-либо ещё более пошлого, что помогло бы безошибочно определить его суть. За подобные изображения можно было попасть в опалу к езистам.

Но сводники нашли выход из положения и всё же придумали знак, быстро распространившийся по всему княжеству. Они начали красить створки в красный цвет. И хотя все знали, куда ведёт такой вход, никто не выражал недовольства – внешне всё выглядело пристойно.

Судя по облезлой, давно не обновлявшейся краске на дверях заведения, в которое вошёл Антон, оно было самого низкого пошиба. Из тех, куда за медяк пустят даже больного проказой.

Из-за завешенного тряпицей угла к гостю выскочил маленький, плюгавый человечек, полностью лишённый растительности на лице, зато густо усыпанный язвами самых разных форм и размеров.

– Добро пожаловать в моё скромное заведение, – гнусаво поприветствовал он и, скалясь, поклонился, разведя руки в стороны. – Чего изволите? Девочку?

От него неприятно пахло гниением. Антон отрицательно покачал головой. Хозяин недоумённо перевёл взгляд на Аглаю.

– М-м. Прошу прощения, но если вам нужен мальчик – мы не держим…

– Погоди, – перебил его Антон. – Мне твой товар не нужен. Я тебе свой привёз.

– То есть? – растерянно спросил сводник.

– Ну что ты не понял? Работница тебе нужна?

– Работница? – у владельца публичного дома вытянулось лицо.

Аглая, догадавшись, что происходит, принялась громко мычать. Однако её похититель не обратил на это внимания.

– Ну да, вот эта. Девчонка ещё совсем! Свежа, как весенний ветер. Гляди, какие глаза, волосы. Красавица! От клиентов отбоя не будет!

Человечек внимательно поглядел на девушку.

– Хорошенькая, согласен.

– Конечно, согласен. В этом заведении таких отродясь не бывало.

– А что с ней?

– Да ничего. Не ходит она – но в твоём деле это не важно! А то, что немая – так это даже лучше! Болтать не будет.

Аглая продолжала издавать громкие звуки, сотрясаясь всем телом.

– А её не ищут? – с опаской спросил владелец борделя. – Мне проблемы со стражей не нужны.

– Не ищут, не переживай. Да и вообще, не местные мы.

Человечек впился сальными глазками в лицо девушки.

– Что хочешь за неё?

– Да немного. Хлебного вина бутыль да пару медяков. На том и договоримся.

Сводник на мгновение задумался, но, быстро поняв, что сделка выгодная, юркнул за тряпицу. Оттуда донёсся тихий звон, и через мгновение человечек, показавшись снова, протянул Антону пойло и несколько монет. Тот, взяв плату, ухмыльнулся и молча направился к выходу, оставив несчастную внутри.

– Уважаемый, – внезапно окликнул его гнусавый. – А не жалко такую молодую-то? У нас по двадцать—тридцать человек в день через каждую девку проходит.

– Не жалко, – не оборачиваясь, ответил мужчина. – Она крепкая. К ней можно и поболе пускать!

Под яростное мычание Аглаи он вышел из дверей на Торговую улицу и, осмотревшись, направился вглубь города.

Глава 3. Слова на ветру

Проснувшись, Ирина открыла глаза и, не вставая с постели, молча уставилась в потолок. Затаив дыхание, она изо всех сил старалась удержать в памяти ускользающее сновидение. В нём она и Олег шли тёплым летним днём по улицам древнего детинца к городской стене, а затем, поднявшись на неё, любовались розовыми в закатном свете водами Радони.

Они стояли рядом, и княжич осторожно, будто стесняясь, тронул её ладонь кончиками пальцев. По телу девушки разлилось тепло от этого прикосновения, и Ирина, прикрыв глаза, замерла, наслаждаясь чарующим моментом. От волнения её грудь часто вздымалась, а сердце, подобно трепыхающейся в ладонях птице, готово было выпорхнуть из груди.

С надеждой она повернулась к любимому, ожидая, что их губы сольются в поцелуе, но внезапно невидимая сила подняла его и понесла ввысь, к залитому багряной краской небу.

Ирина кричала, пытаясь удержать его. Она схватила ладонь княжича обеими руками, но всё было бесполезно. Печально улыбаясь ей, Олег взмыл к облакам, растворившись среди них и оставив девушку одну, в слезах, на крепостной стене.

Ирина лежала, не двигаясь, и пыталась запомнить каждую деталь посетившего её сна. Но, несмотря на все усилия, он неумолимо ускользал. Ещё несколько мгновений – и она уже не могла вспомнить ни лица суженого, ни ощущение прикосновения на своих пальцах, которое всего минуту назад чувствовала так явно, будто оно случилось наяву.

От обиды глаза заслезились.

Девушка тихо всхлипнула и подняла руку, чтобы вытереть слёзы. Аккуратно, ладонями она коснулась своих век, а затем опустила ладони ниже, к щекам, и тут же отдёрнула пальцы. После последнего избиения Тимофеем Игоревичем, её мужем, скула, куда пришёлся удар его тяжёлого кулака, опухла и будто горела. Эта боль окончательно вырвала Ирину из объятий утренней дремоты, и она, осторожно поднявшись, села на кровати.

Поморщившись, шумно выдохнула.

После переезда из отцовского дома в посадный терем, девушка каждое утро, проснувшись, первым делом прислушивалась. Затаив дыхание, она старалась уловить любой шум в коридоре, с тревогой ожидая услышать гулкие шаги благоверного. Эта привычка появилась у неё в первые недели жизни на новом месте, и Ирина всё никак не могла от неё избавиться.

Когда-то, в самом начале супружества, Тимофей приходил в её покои каждое утро, чтобы взять жену силой и заодно поколотить. Он говорил, что бьёт её, чтобы «научить уму-разуму». Но со временем посадник перестал приходить по утрам и предпочитал наведываться вечером, будучи пьяным. Хотя мужчина и стал появляться реже, побои стали гораздо сильнее. Он колотил Ирину так, что на следующий день она часто не могла встать с кровати.

Снаружи было тихо. Судя по всему, муж уже ушёл – когда он был в тереме, слуги, будто бешеные, носились по коридорам, выискивая каждую пылинку. Тимофей не переносил, когда кто-либо в его доме сидел без дела. Все, включая старого тиуна Прохора, до дрожи боялись его необузданного нрава.

Ирина спрыгнула с кровати, прикоснувшись босыми ногами к холодному полу. Сделав несколько шагов, она подошла к резной полке, сделанной из чернодерева и, подняв кувшин, налила себе воды, с жадностью выпив её. Затем, стараясь не шуметь, на носочках приблизилась к туалетному столику и, бережно отодвинув стул, села за него.

Внимательно, поворачивая лицо из стороны в сторону, осмотрела своё отражение в зеркале.

Ирина всегда была известна своей красотой. «Отцова гордость», – так её называли знакомые Остапа Михайловича, её папы.

Длинные, светлые волосы струились густой волной вниз, до самой талии, узкой, как у осы. Большие, лучистые очи сияли, будто пара драгоценных каменьев, а аккуратный, вздёрнутый носик был усыпан веснушками, делая её похожей на девочку-подростка. Красиво очерченные, цвета калины, полные губы завершали яркий образ.

Такой девушка была до свадьбы с Тимофеем. Но теперь из зеркала на неё смотрела уставшая женщина с блеклыми, всклокоченными волосами и потускневшими, лишёнными жизни глазами.

Она аккуратно провела подушечками пальцев по лицу. Да, досталось не только скуле. Нижняя губа была разбита, и на ней виднелась корочка засохшей крови, хотя Ирина тщательно умылась перед сном, когда Тимофей, едва державшийся на ногах от выпитого, вышел из её покоев, забыв надеть штаны. Выше левого глаза, на лбу, красовалась огромная шишка. Тонкую изящную шею Ирины, подобно ожерелью, окаймляли бордовые кровоподтёки – следы удушения.

Смотреть на себя не хотелось, и она, опустив глаза, начала искать гребень в ящике стола. Обычно он лежал на самом видном месте, но сейчас девушка никак не могла его найти.

«Куда же он подевался?» – с беспокойством думала она, опасаясь, что потеряла дорогой сердцу предмет. Однако вскоре Ирина облегчённо вздохнула: вещь наконец-то была обнаружена.

Взяв находку в руки, девушка внимательно осмотрела её. Небольшой, размером с ладонь, гребень имел семь зубьев и рукоять в виде двух коньков – такие обычно вручали девушкам на свадьбы, желая счастливой семейной жизни.

Но этот был особенно дорог Ирине – его подарила мать, задолго до свадьбы с посадником.

Её отец прожил счастливую жизнь в браке со своей возлюбленной, Светланой. Оба они были из хороших семей, и этот союз благословили родственники. После смерти деда, могущественного боярина Михаила Туманского, который дожил до восьмидесяти лет благодаря милости Зарога, Остап стал главой древнего и богатого рода.

Вскоре в их семье произошло радостное событие – Светлана подарила супругу дочь, которую назвали Ириной.

Остап Михайлович обожал малышку и окружил её заботой. Люди, знакомые с их семьёй, удивлялись такой сильной привязанности отца к девочке – ведь это было необычно для мужчины. Ирина, чувствуя любовь родителей, выросла мягкой и нежной, готовясь однажды стать для своего будущего избранника такой же внимательной и преданной спутницей, какой мать была для её отца.

Однако роду нужен был сын, наследник. На протяжении долгого времени Светлана пыталась снова понести, но все её восемь беременностей обрывались преждевременно.

Наконец, когда Ирине было уже десять, родители зачали дитя в последний раз. И тогда мать, наконец, проходила с животом столько, сколько положено.

Отец был вне себя от счастья – казалось, Владыка сжалился над ним, и скоро в доме Туманских появится ещё один ребёнок.

Девушка хорошо помнила ту ночь, когда мать родила. Малышка допоздна сидела в её покоях, гладя светлые, такие же, как у неё самой, волосы. Светлана была необычайно горячей, вся постель под ней была мокрой, будто началась лихорадка. Женщина металась на подушках, безуспешно пытаясь найти на влажных простынях хоть один прохладный уголок. Тогда она и подарила дочери гребень, достав его из ящика у кровати. Им маленькая Ирина и расчёсывала её кудри, пока повитухи не выгнали её из покоев в тёмный, холодный коридор.

Светлана действительно родила мальчика. Однако, подарив Остапу сына, Зарог лишил его жены. Несмотря на все старания знахарок, жена умерла при родах. Безутешный боярин успел дать сыну имя – Михаил, в честь деда.

Но вскоре новорожденный ушёл вслед за матерью – не прожив на свете и суток, он перестал дышать.

Ирина помнила тот ильд, один для двоих. Держа подаренный гребень в руках, она молча глядела, как огонь пожирает её мать и брата, лежащего на груди покойной. На ритуал пришли все знатные жители Радограда. Тогда её отец ещё пользовался уважением.

Вскоре всё пошло наперекосяк. Не выдержав утраты – сразу и любимой жены, и долгожданного наследника – Остап изменился. Он начал горько пить и забросил дела.

Почувствовав свободу, слуги и помощники быстро прибрали к рукам всё, чем владел род Туманских, поставив некогда могущественное семейство на грань нищеты. Их шумный дом опустел, и многочисленные друзья перестали навещать отца. Лишь старый тиун Мартын остался с ними.

Ирина тоже переживала, но старалась не показывать своей боли, пряча её глубоко в сердце. Она не хотела ранить любимого папу ещё больше. Встречаясь с ним, она всегда улыбалась, желая убедить его и себя, что жизнь продолжается.

Иногда мужчина даже бывал весел, и в такие дни Ирине казалось, что Остап вот-вот справится с печалью. Но каждый раз всё заканчивалось одинаково: он приходил в её покои, садился рядом и тихо плакал часами напролёт.

Девушка надеялась, что однажды отцу станет легче и всё наладится, насколько это возможно. Может быть, он даже снова полюбит кого-то. Но время шло, а ничего не менялось. Его привязанность к вину оставалась неизменной, с той лишь разницей, что с каждым годом пойло становилось всё более дешёвым.

Больше Остап Михайлович не женился.

Казалось, что счастье уже никогда не постучится в дверь их забытого всеми дома. Но внезапно в жизнь Ирины ворвалась любовь. Молодой и красивый княжич, наследник престола, обратил на неё внимание и, долго стесняясь, наконец признался в своих чувствах.

Влюблённые были на седьмом небе от счастья.

Их влечение было взаимным, и Олег уже собирался было попросить у отца Ирины её руки, как его срочно отправили в военный поход. Узнав об этом, девушка едва не умерла от горя. Прорыдав всю ночь, утром, перед отъездом Олега из Радограда, она, спохватившись, осознала, что нужно что-то подарить ему на память. Чтобы любимый не забыл о ней, находясь вдалеке от дома.

Она решила вышить для него платок, но добрую ткань в доме было не найти, поэтому пришлось разрезать одно из старых платьев матери, бережно хранимых отцом в сундуке рядом с кроватью.

Так она и поступила. А вскоре после этого, когда Остап увидел на юбке мёртвой жены дыру, он, в порыве пьяной ярости, избил Ирину.

Это были первые побои в её жизни. Хоть отец наутро и пришёл извиняться и долго, скуля как побитый пёс, рыдал, стоя перед ней на коленях, девушка окончательно поняла, что к прежней жизни уже не вернуться.

Прошло всего несколько недель после отъезда княжича из столицы, когда в дверь их дома постучали.

Открыв её, Остап был ошеломлён – на пороге стоял Тимофей Игоревич, посадник Радограда и Первый наместник государя. Гость был необычайно весёл и добродушен. Он много шутил и пребывал в отличном настроении. Хозяин, согнувшись в три погибели, подобострастно улыбался, не веря, что столь важная персона посетила их печальное жилище.

Они надолго уединились в покоях. А затем Остап позвал Ирину и с радостью сообщил, что вскоре она станет супругой главы города.

Земля ушла у девушки из-под ног. Рыдая, она кричала, что ждёт Олега, что они любят друг друга и поженятся, как только тот вернётся из похода. Но отец был непреклонен. Он заявил, что синица в руках дороже журавля в небе, и что неизвестно ещё – вернётся ли княжич вообще.

А Тимофей Игоревич, один из самых влиятельных людей в стране, сам проявил интерес. Он не побрезговал прийти в их дом и открыто попросил у Остапа согласия на брак. И, что немаловажно, пообещал, что в случае положительного ответа они могут забыть о бедности навсегда. Как, мол, можно упустить такой шанс? Многим остаётся лишь мечтать о подобном.

Как только Ирина ни пыталась разубедить папу – её всё же выдали замуж.

Провожая дочь в чужой дом, Туманский не мог сдержать слёз. Он уверял, что любит своё дитя и делает всё ради её будущего. По его словам, Тимофей – человек надёжный, и с ним она будет в безопасности, словно за каменной стеной.

Однако, ожидания мужчины не оправдались. Реальность обрушилась на голову невесты в первую же ночь.

Напившись, посадник скрутил ей руки и, предварительно ударив, взял прямо на полу в коридоре терема, даже не дойдя до покоев. Слуги стали свидетелями того, как Ирина, крича от боли и унижения, стала женщиной.

После этого она действительно ощутила себя за каменной стеной. По велению мужа её начали запирать в комнате и запретили общаться с кем-либо. Покои девушки в новом доме превратились в темницу, и Тимофей был самым страшным надсмотрщиком в ней – злым и жестоким.

Посадник не любил её и не уважал её отца, относился к супруге без человеческого тепла, избивая по любому поводу. Он обращался с ней хуже, чем иной хозяин обходится с собакой и всегда брал силой. Трепет беззащитной жертвы доставлял Тимофею мрачное удовлетворение.

Со дня свадьбы они ни разу не разговаривали и не спали в одной постели как муж и жена. Долгое время Ирина не понимала, зачем она вообще была ему нужна, но вскоре осознала, что всё дело в Олеге.

Тимофей Игоревич испытывал к нему жгучую ненависть. Каждый раз, когда, чаще всего напившись, мужчина приходил в покои супруги, он упоминал княжича, избивая и насилуя его невесту. Девушка не знала, чем именно была вызвана эта неприязнь. Наверное, ему просто нравится обладать тем, что когда-то принадлежало наследнику престола.

Когда в преддверии зимы она увидела любимого в посадном тереме – едва не лишилась чувств. Тимофей был настолько жесток, что позвал ее проводить Олега к выходу.

Но больше всего девушку ранило то, что любимый решил будто она предала его, намеренно выбрала другого мужа, руководствуясь холодным расчётом. У нее не было возможности объясниться. Княжич смотрел на нее с таким презрением, что девушка почувствовала себя предательницей.

Ирина попыталась найти слова, чтобы рассказать ему правду, но язык словно онемел. Она хотела крикнуть, что всё не так, что она никогда не забывала его, что любит больше жизни. Но слова застряли в горле, а княжич просто повернулся и ушёл, оставив ее одну в этой мрачной темнице.

Больше Ирина не видела Олега и вскоре узнала, случайно подслушав разговор слуг, что он мертв, убит в Ханатаре.

Эта новость ранила её. В глубине души Ирина продолжала верить, что однажды он вернётся. Узнает обо всём и спасёт её. Но теперь девушка ощутила, как земля уходит из-под ног.

В голове не укладывалось, как это могло произойти. Кто посмел? Все мечты о светлом будущем рассыпались, оставив после себя зияющую пустоту. Её сердце будто разбилось на тысячи острых осколков. Она не могла ни плакать, ни кричать. Даже просто думать о случившемся.

С тех пор не изменилось ничего.

Она часто вспоминала Олега, но каждое мимолётное видение отзывалось в теле болезненным спазмом. Тоска была мучительнее, чем любые побои.

Ирина не могла избавиться от чувства вины перед тем, кого любила. Не позволяла себе забыть, что в их последнюю встречу так и не сумела сказать правду – и он ушёл, чувствуя себя преданным.

Внезапно рука с гребнем, которым она только что расчёсывала волосы, застыла в воздухе. Мысль, неожиданная и волнующая, осенила её.

Если не удалось поговорить с любимым при жизни, почему бы не попытаться сделать это теперь, когда он умер?

Еще когда Ирина была маленькой, она слышала от подруг, таких же боярских дочерей, о древнем поверье. Говорили, что если написать письмо на небольшом клочке бумаги, сжечь его, а затем развеять пепел, то человек, к которому было обращено послание, почувствует то, что ему хотели сказать, где бы он ни находился, даже за много вёрст! Считалось, что ветер унесет частичку тебя к нему, передавая суть написанного без слов, прямо в сердце. Ирина тогда лишь посмеялась, считая это нелепыми байками. Но сейчас, вспомнив, что-то внутри неё всколыхнулась. Она не знала, работает ли этот способ на самом деле, если что-то и сможет теперь донести ее чувства до любимого, то это ветер!