Последнее знамение

Статуя богини представляла собой высокую фигуру в длинном одеянии с капюшоном, из-под которого наружу выглядывал длинный птичий клюв. Руки Рорх были опущены, одна костяная ладонь накрывала другую. У ног статуи располагался алтарь, а сбоку от нее темнел одинокий грот, закрытый решеткой. Статуя Жнеца Душ отсюда была почти неразличима: свет ее свечи давно померк.

Киллиан подошел к алтарю и заглянул в глубокую вазу, покоящуюся справа от свечи. Дно устилали высушенные лепестки роз.

Сердце Киллиана сжалось. Он будто только что понял, что именно собирается сделать. Его пугало вовсе не то, что молитвы, обращенные к Рорх, по легенде, отбирали у человека частичку души. Если б это помогло, он отдал бы ее без остатка… да и много ли в нем осталось от человеческой души после экспериментов Ланкарта? Нет, его терзала сама мысль о том, что он пришел сюда почтить память Бенедикта Колера – человека, впервые за долгие годы заставившего его поверить, что он кому-то нужен.

Это было невыносимо.

Еще ужаснее эту процедуру делало то, что Киллиан был здесь совсем один. Он не видел в храме других молодых жрецов, многие из которых смотрели Бенедикту в рот, когда он с ними разговаривал. Быть может, Бриггер еще просто никому не сообщил? Такой шанс был, но это не мешало Киллиану злиться на эгоистичных желторотых юнцов, которые с жадностью стервятников наблюдали за его горем на тренировочной площадке.

Рука Киллиана потянулась к вазе с розовыми лепестками, и он вытащил один – тот был совсем тонким и готов был раскрошиться от малейшего дуновения ветерка. Киллиан хотел произнести имя Бенедикта, но ему перехватило горло.

Нет. Начать следует не с этого.

– Я не знаю, состоялся ли уже Суд над Иммаром Алистером, – тихим приглушенным голосом заговорил он. Пальцы начали растирать сухой лепесток над алтарной свечой. Пламя задрожало, и в этой игре света Киллиану показалось, что руки Рорх зашевелились. – Если еще не поздно, молю тебя, встань на его защиту на Суде Богов и позволь ему переродиться.

Лепесток раскрошился, почти не оставив на пальцах следов.

Ответом Киллиану была тишина.

А на что он рассчитывал? Что статуя Рорх заговорит с ним? Он и сам не знал, чего ждал, поэтому взял второй лепесток и вспомнил тихий шелестящий голос Ренарда Цирона. Взгляд невольно скользнул в грот Жнеца Душ. Чем-то Ренард действительно его напоминал, и Киллиан даже подумал, что стоит вознести молитву не Рорх, а ее верному стражу, однако передумал.

– Я… – Его голос дрогнул. Потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. – Я не знаю, состоялся ли уже Суд Богов… – Он вновь прервался, чувствуя, что его слова звучат глупо. Он будто зачитывал отчет на собрании жрецов. Пальцы все перемалывали лепесток над играющим пламенем. – Просто позволь ему переродиться. Позволь ему видеть мир, позволь быть его частью. Он был хорошим человеком, что бы кто о нем ни думал.

В горле встал неприятный комок.

Осталась последняя часть ритуала.

Бенедикт.

Ты ему дорог, – вспомнились Киллиану слова Ренарда. – Не припомню, чтобы он кого-то так рьяно защищал. И не припомню, чтобы за кого-то так сильно боялся.

Давящее ощущение комка в горле стало сильнее, глаза защипало.

– Бенедикт… – прошептал Киллиан, почувствовав дрожь в собственном голосе. Не помня себя, он взял лепесток и принялся крошить его над пламенем свечи, надеясь, что нужные слова сами попросятся на язык, но этого не произошло. Лепесток рассеялся над горящей алтарной свечой в полной тишине.

Киллиан повторил попытку, но слова вновь застряли у него в горле.

– Зараза, если кто и заслужил треклятого перерождения, то именно он! – вдруг сорвалось с его губ. Выкрик эхом разнесся по пустому храму.

Внутри Киллиана нарастала злость, которую он не мог контролировать. Та его часть, что стала хаффрубом, слишком плохо ладила с собственным гневом. Не помня себя, Киллиан выхватил из вазы горсть лепестков и швырнул ее в статую.

– Зачем?! – яростно крикнул он. – Зачем ты забрала его?! Зачем ты забираешь у меня всех, кто мне дорог? Что бы я ни делал, я всегда остаюсь один! Это нечестно, ты слышишь?! Нечестно!

Он несколько раз толкнул каменную статую, но ничего не произошло.

Киллиан снова осознал, что плачет, и сейчас ему было все равно, что он разбушевался в святом месте. Его злость была направлена на богов, и они должны были услышать ее.

– Ты не имела права! Ты не могла позволить этому случиться! Почему со мной? Проклятье, почему ты не забрала меня?! Верни его! Ненавижу тебя! Верни его!

Киллиан зарыдал в голос, поэтому не расслышал спешных шагов, следующих в секцию Рорх.

Слезы вмиг прекратились, когда шаги зазвучали совсем близко.

– Бенедикт? – всхлипнул он.

В арке углубления Рорх показался человек в длинной рясе, и поначалу Киллиан действительно принял его за Бенедикта, однако незнакомец подошел ближе и оказался совершенно на него не похож. Это был служитель храма.

– Молодой человек, это святое место, – свистящим шепотом произнес мужчина. – Что вы здесь устроили?

Залившись краской от стыда, Киллиан подскочил, оттолкнул служителя в сторону и опрометью бросился прочь из Храма Тринадцати.

Глава 8

Сельбрун, Крон

Двадцать первый день Сойнира, год 1490 с.д.п.

Выход из храма все отдалялся и отдалялся. Сколько бы Киллиан ни гнался за ним, как бы быстро ни бежал, он не мог выбраться отсюда. Он слышал тяжелую поступь оскорбленной богини за своей спиной. Обернувшись, он увидел огромную фигуру Рорх, тянущуюся к нему своими костяными руками.

Харт!

Она звала его. Пришло время платить по счетам.

– Нет! – в ужасе выкрикнул Киллиан, припустив еще быстрее. Он мчался по круглому залу Храма Тринадцати под осуждающими взорами каменных богов, и Рорх вот-вот должна была настичь его.

Какая-то часть Киллиана даже мысленно приближала и без того скорую кончину. Все, кто был ему дорог, погибли. Никого не осталось. Ради кого ему жить? Ради чего продолжать убегать? Острые иглы горя и боли терзали его, омывая волнами бесконечного одиночества. Однако другая часть его души при мысли о расправе, которую собиралась учинить над ним Рорх, приходила в ужас.

Харт!

Он ощутил ее костлявую руку прямо на своем плече и закричал…

Ему вторил другой вскрик.

Киллиан вскочил… и сел на кровати.

– Боги, Харт! – запыхавшись от испуга, выдохнул Карл Бриггер. Его лицо казалось побледневшим даже в рыжеватом свете оставленной на столе масляной лампы. – Тебе приснился кошмар?

Киллиан попытался отдышаться.

– Я… да… кажется. – Он поморщился и потряс головой, сбрасывая с себя остатки морока Заретта. Правое плечо, поврежденное когда-то огнем, противно ныло, как будто его и впрямь коснулась рука богини смерти. Киллиан перевел дух и с отвращением отер потный лоб, после чего испытующе уставился на старшего жреца. – Что вы здесь делаете?

Карл Бриггер нахмурился от его невежливого тона, однако замечаний делать не стал. Он нервозным движением оправил рясу, хотя этого и не требовалось: одежда на нем не сбилась и не пошла лишними складками. Прошло около минуты, прежде чем он заговорил о цели своего ночного визита.

– Гм… Харт, ты должен кое-что знать, – неохотно начал он. Взгляд сиротливо блуждал по комнате в поисках чего-то, за что можно было бы зацепиться. Указав на стул, Бриггер вопрошающе кивнул. – Не возражаешь, если я присяду?

– К чему бы мне возражать? – пожал плечами Киллиан. Он думал, что Бриггеру, должно быть, сообщили об инциденте в Храме, и теперь старик пришел научить юного скандалиста уму-разуму. От одной мысли о подобной отповеди Киллиана передергивало: ему совершенно не хотелось обсуждать то, что произошло в секции Рорх.

Бриггер тем временем оставался хмурым, ему будто не нравилось, как начался этот разговор. Он с явным недовольством развернул стул к кровати и сел, тут же прислонив кулак к губам, чтобы откашляться. Киллиан свесил ноги с кровати и откинул одеяло, представ перед старшим жрецом в ночной сорочке и простых льняных штанах для сна.

– И все же чем обязан в столь поздний час? Ваше дело настолько безотлагательное, что не могло подождать до утра?

Бриггер недовольно посмотрел на Киллиана.

– Ты так и не выучился должной манере разговора со старшими, Харт, – едко бросил он. – Если я пришел, значит, на то были свои причины.

– И какие же они? – тяжело вздохнул Киллиан, начиная раздражаться.

Если б дело было в нравоучениях, вряд ли Бриггер бы так медлил. Отчего он продолжает ходить вокруг да около? Если он хочет сообщить какие-то неприятные вести… Что ж, хуже того, что и так произошло, ничего быть не может. Карлу Бриггеру нечем было его пугать.

Старик снова прочистил горло.

– У меня недавно состоялся разговор с Рерихом Анкордским, – нехотя начал он.

Киллиан выжидающе уставился на Бриггера. Он никогда не имел дела лично с правителем Анкорды, но отчего-то был уверен, что ничего хорошего от контакта с ним ждать не следует.

– Ты должен понимать, Харт, что замысел Бенедикта с малагорской операцией изначально был безумной авантюрой, на которую ни я, ни Рерих VII подписываться не хотели, – продолжил старик.

Настал черед Киллиана хмуриться. В прошлый раз разговор начался с этого же вступления и обернулся катастрофой. Зачем же старик повторяется?

– Однако же вы подписались, – напомнил Киллиан.

– Да. С рядом условий, – многозначительно произнес Бриггер. – Я озвучивал эти условия Бенедикту при тебе, когда вы оба пришли в мой кабинет.

Киллиан постарался припомнить, что говорил тогда старик, но не сумел. Что-то об ответственности за малагорскую операцию там действительно было, но память предпочла не концентрироваться на том, что именно.

– Я не помню все разговоры дословно. Что вы пытаетесь мне сообщить? – Киллиан почувствовал, как внутри него поднимается злость. – О чем вы говорили с Рерихом Анкордским?

– Об ответственности за провал малагорской операции, Харт. И не надо так смотреть! – Бриггер предупреждающе приподнял руку, заметив написанное на лице Киллиана возмущение. – Цель операции не выполнена, и Совет Восемнадцати рано или поздно посмотрит в сторону тех, кто ответственен за учиненные беспорядки. Уж поверь, недовольные взгляды падут в первую очередь на тех, кто эту операцию развязал.

– То есть, – прищурился Киллиан, понимая, куда клонит старик. В прошлый раз он не дал себе труда внимательно его послушать, однако теперь вспомнил, что и это Бриггер ему уже говорил, – вы хотите сказать, что собираетесь повесить всю ответственность на Бенедикта? Несмотря на то, что беспорядки на материке и беженцы – дело рук военных?

– Открой глаза, Харт! – вскинулся Бриггер. – Воины пошли за Бенедиктом после его призыва. Если б не он, никакой новой войны не началось бы. Такое происходит не в первый раз: Бенедикт неистовствовал в Хоттмаре, и нам повезло, что Кардения была слишком занята войной, чтобы приструнить весь Культ за скандал с герцогской семьей. Затем разгорелось Сто Костров, и эта казнь вошла в историю как самая кровавая. Только окончание войны помогло Бенедикту выйти сухим из воды. Ему часто везло! Но боги не могут благоволить кому-то вечно. Сейчас именно Бенедикт заварил эту кашу с малагорской операцией, втянув в это весь материк. И в какой-то момент придется напомнить, что малагорская операция была исключительно его инициативой. – Бриггер сделал небольшую паузу и добавил: – Его и его команды.

Киллиан мотнул головой.

– Боги, он же погиб там! Неужели вам этого недостаточно?!

– Да, Харт, он погиб, – холодно перебил старик. – И ему уже все равно, что будет твориться тут, в мире живых. – Он вздохнул и устало потер переносицу. – Послушай, твоя юношеская горячность мне хорошо понятна, но ты умный малый и не должен смотреть на Бенедикта, как на богоподобную фигуру.

– Я смотрю на него, как на человека, чью память вы и Рерих Анкордский собираетесь очернить в глазах мира! – воскликнул Киллиан.

Бриггер посмотрел на него чуть ли не с жалостью.

– Очернить память? Харт, он вовсе не был непогрешимым, на его счету достаточно авантюр, многие из которых были рискованными. Последняя не увенчалась успехом. Он знал, что ответственность ляжет на него.

Киллиан отвел взгляд и поморщился.

– Зачем вы говорите об этом мне, если для себя уже все решили? Если вам плевать на то, что я об этом думаю?

– Затем, что меня не настолько не волнует его память, насколько ты думаешь, – с грустью вздохнул Бриггер. – Я не зря напомнил, что ответственным является не только он, но и его команда. Единственный выживший из его команды – это ты.

Киллиан недоверчиво уставился на Бриггера.

– Вы хотите, чтобы за малагорскую операцию перед Советом Восемнадцати отвечал я? С учетом, что меня там даже не было?!

– Нет, – покачал головой Бриггер. – Не хочу. Именно за этим я и здесь, Харт. Пока мало кто знает о том, что ты состоял в команде Бенедикта, однако об этом известно Рериху, и я… не уверен, что эта информация надолго останется тайной. В какой-то момент перед Советом нужно будет кого-то представить как ответственного. Я не удивлюсь, если выбор Рериха Анкордского падет на тебя. Это вполне в его стиле. – Старик устало вздохнул, а Киллиан несколько раз недоверчиво моргнул, не понимая, чего теперь ждать. – Я этого не хочу, Харт. В память о Бенедикте я не хочу, чтобы тебе испортили жизнь и заставили держать ответ за то, к чему ты причастен лишь косвенно.

– Вы… встаете на мою сторону?

– С моральной точки зрения я всегда и был на твоей стороне, но силы неравны. И именно по этой причине оставаться в отделении тебе никак нельзя. – Бриггер поднял на Киллиана тяжелый взгляд. – Я вряд ли смогу тебя защитить, если Рерих обрушит на тебя гнев Совета Восемнадцати. Я могу лишь предупредить о том, что тебя может ждать, и настаивать на твоем немедленном, – он помедлил, подбирая слово, – побеге.

Киллиан громко втянул воздух, которого стало резко не хватать.

– То есть, я теперь… беглый преступник? – спросил он.

– Пока нет, – с печальной улыбкой ответил Бриггер. – Но, боюсь, в скором времени можешь им стать. Я не могу предсказать действия Рериха, в последнее время он стал мнительным и безрассудным. Он готов на все, чтобы спасти собственную репутацию. Точнее, то, что от нее осталось. После Ста Костров Анкорды переложить вину на одного незнакомого юнца из команды Бенедикта за ним не заржавеет. Я этому ничего не противопоставлю.

Не сможете или не захотите? – едко подумал Киллиан, однако бросать провокационный вопрос старику не стал. Бриггер уже сказал, что не станет защищать Киллиана. Какая, в сущности, разница, по какой причине?

– В головном отделении о тебе знают, – продолжал Бриггер. – Молодые жрецы и преподаватели понимают, кто ты и с кем пришел. Когда весть о провале малагорской операции станет широко обсуждаемой, тебе будет уже поздно скрываться. Бежать нужно прямо сейчас. У тебя нет времени на раздумья. И тебе лучше забыть дорогу в Крон, и особенно дорогу в головное отделение Культа. – Старик покачал головой. – Боюсь, что, если тебя начнут разыскивать, и ты попадешься жрецам, братской снисходительности тебе лучше не ждать.

Киллиан сжал в кулак руку, начавшую подрагивать. Только недавно он думал, что хуже быть не может. Похоже, боги Арреды решили продемонстрировать ему свое чувство юмора.

– Я полагаю, – сдавленно произнес Киллиан, – что мне не следует ждать даже до утра?

– Чем скорее ты скроешься, Харт, тем лучше. Не говори, куда направишься. И будь осторожен. Боюсь, это все, что я могу для тебя сделать. Прости.

Бриггер поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. Уже в дверях он замер и стал в пол-оборота. Смотреть на Киллиана он избегал.

– Да, вот еще. Тебе, разумеется, не стоит путешествовать в форме Культа. В наших гардеробных есть вещи, в которых жрецы иногда уходят на тайные задания. – Он немного помедлил, прежде чем добавить: – Удачи, Харт. Прощай.

После этого Бриггер вышел из комнаты, оставив Киллиана одного.

Глава 9

Дарн, Анкорда

Двадцать шестой день Сойнира, год 1490 с.д.п.

Кожевник Густав Грен вытащил из-под прилавка коробку с заработанными деньгами и, отойдя чуть дальше, принялся пересчитывать.

– Хорошо, хорошо, – протянул он, растягивая губы в улыбке. – Так держать! Если покажешь себя молодцом, скоро возьму тебя настоящим подмастерьем.

– Да, мастер. Спасибо, – вяло отозвался Дезмонд Нодден, отведя глаза.

Густав смерил его взглядом, в котором сквозило легкое недовольство.

– Ты, надеюсь, покупателям не такую кислую мину демонстрируешь?

– Нет, мастер. Я… просто немного устал.

Густав оценивающе хмыкнул.

– Было б, от чего уставать! Работка-то, поди, не пыльная! Ты расстраиваешь меня, Дезмонд.

Услышав эти слова, данталли вжал голову в плечи. Недовольство кожевника могло отразиться на нем не лучшим образом. Чего доброго, выгонит, перестанет давать кров и еду… и что тогда? Куда податься?

– Я не подведу вас, мастер, – вскинув на кожевника молящий взгляд, скороговоркой произнес Дезмонд. Рот Густава покривился.

– Посмотрим, – протянул он, возвращая под прилавок почти опустевшую коробку с выручкой. Он оставил лишь немного денег для сдачи, остальное, как обычно, собирался унести и припрятать. – Ладно, работай. И не проворонь покупателей. Ты бы их громче зазывал, что ли? Иначе на твою кислую физиономию никто не поведется.

– Я все сделаю, мастер.

Дождавшись, пока кожевник удалится, Дезмонд решил снова провернуть свой трюк: притянуть к себе нитями нескольких человек, на ком нет красного. Этот прием не всегда работал: некоторые люди, не понимая, почему пришли, быстро разворачивались и уходили, однако некоторым становилось неловко, что они долго толклись у прилавка кожевника, и они покупали какую-нибудь мелочь вроде кожаного браслета или шнурков.

Дезмонд знал, что можно попытаться влезть им в сознание и заставить купить что-то подороже, но он слишком боялся обнаружить себя, поэтому предпочитал не рисковать. К тому же здесь, на Рыночной площади, ему тяжело было каждый раз скрывать расплату от покупателей. Сбылась мечта Мальстена Ормонта: Дезмонд переживал расплату молча, не позволяя себе издать ни звука. Максимум, что он себе разрешал, – это привалиться к деревянному столбу, поддерживающему крышу лавки, но в таком состоянии его мог застать Густав и снова отругать за «кислую мину». И, разумеется, в который раз напомнить, что в подмастерья он попадет, только если «покажет себя молодцом». А это значило, что произойдет это не сегодня и не завтра. Следовательно, еще какое-то время придется работать без оплаты, а лишь за кров и еду, помогая при этом жене кожевника по хозяйству после целого дня за прилавком.

Что значило «показать себя молодцом», было непонятно. Дезмонду не нравилось, что эта фраза всегда звучала свысока, как будто нужно было из кожи вон лезть, чтобы заслужить себе работу. Впрочем, отчасти так оно и было: после налета на Малагорию на материк хлынула целая толпа беженцев, разбредшаяся по городам и селениям. Многие из них были готовы на все ради работы, им не хватало жилья, кому-то недоставало денег даже на еду, не говоря уже о налогах, которые необходимо было отчислять в королевскую казну.

Дезмонд понимал удачливость своего положения, однако работа казалась ему утомительной, он постоянно мерз в условиях неприветливой зимы материка и ничего не мог поделать с печатью уныния на своем лице, которая появлялась то от жалости к себе, то от расплаты. Его работодателю это уныние не нравилось, он требовал благодарности и воодушевления, которых Дезмонд совсем не испытывал.

Единственное, что он испытывал практически беспрестанно, это страх. Он постоянно думал, что его арестуют, раскроют и будут пытать, хотя за все время, проведенное на материке, никто из Культа не заинтересовался им.

Просыпаясь по ночам в поту, Дезмонд долго не мог прийти в себя, чуть не плача от одиночества и собственной незащищенности.

Я хочу снова быть в безопасности. Боги, я просто хочу снова быть в безопасности, прошу! – думал он, но боги оставались глухи к его мольбам.

Изо дня в день Дезмонд пытался придумать, где найти укрытие от Культа и других возможных напастей, но в голову не приходило ни одного варианта. Теперь, когда Бэстифар умер, никто не мог гарантировать ему той безопасности, что несколько лет была у него в Малагории. Он мог попробовать найти работу на более выгодных условиях, но не понимал, что и где искать, ведь он толком ничему не был обучен. К тому же бросать столь удачно подвернувшуюся работу и искать счастья в другом месте было слишком страшно.

Может, попытать удачу под защитой Мальстена? – невольно думалось Дезмонду. В конце концов, Мальстен Ормонт был едва ли не самым сильным существом на Арреде. Он мог справиться с любой напастью. Однако при одной мысли о давно забытой магии воскрешения, которой владел этот данталли, Дезмонда бросало в дрожь.

Однажды ему пришла в голову мысль, что такая способность Мальстена Ормонта должна страшить не его одного. Наверняка на материке найдутся люди, кому сведения о способностях Мальстена покажутся очень ценными. На ум приходил правитель Анкорды Рерих. Дезмонд думал, что, если удастся сохранить в секрете то, что он и сам данталли, Рерих расположится к нему и пожалует ценному осведомителю достойную награду. Возможно, даже предоставит жилье?

В последнее время Дезмонд все чаще предавался таким мечтаниям, связывая с этим свою дальнейшую счастливую жизнь. Однако что-то останавливало его от идеи прямо сейчас бросить утомительную работу в мастерской кожевника и отправиться к Рериху Анкордскому в Чену. Чего он страшился? Гнева Мальстена Ормонта? Реакции короля? Культа? Он не знал. Он лишь лелеял надежду, что рано или поздно решится на этот шаг, и его жизнь окончательно и бесповоротно изменится.

Глава 10

Тан, Сембра

Двадцать шестой день Сойнира, год 1490 с.д.п.

Юноша в темной поношенной куртке петлял по улицам Тана, изредка оглядываясь. Еще немного, и он перейдет на бег. Киллиан шел за ним в том же темпе, держась на дистанции в три десятка шагов. Минуя каждый дом, юноша опасливо оглядывался и немного ускорял шаг. Киллиан тоже шел быстрее. Он сам не знал, зачем преследует юношу, знал лишь то, что это – данталли. Киллиан понял это по тому, как незнакомец начал усиленно тереть глаза и морщиться, случайно наткнувшись на него взглядом. Заметив, что Киллиан тоже на него смотрит, юноша поспешил покинуть таверну, в которой пересеклись их пути.

Киллиан бросил на стол последние монеты из своих запасов и выскользнул следом. На улице его встретили ранние сумерки, искрящиеся смесью снега и дождя. В это время суток, да еще и в такую погоду большинство прохожих ступало осторожно, боясь поскользнуться на мокром льду. Киллиан же видел прекрасно и каждую искрящуюся наледь обходил без труда. Приподняв ворот коричневой кожаной куртки, украденной из головного отделения Культа, он двигался целеустремленно, ни на миг не упуская из вида свою добычу. В нем проснулся инстинкт охотника, который вел его, точно путеводная звезда.

Данталли. Это данталли, – стучало в голове Киллиана. Он прекрасно помнил, как на него реагировал плененный кукольник Жюскин Прево. Схожесть Киллиана с хаффрубами вызывала в глазах данталли назойливый зуд и приводила их в ужас. Насколько Киллиан успел понять, демоны-кукольники очень щепетильно относились ко всему, что связано со зрением.

Охотник и жертва миновали еще несколько домов и свернули на другую улицу. Таверна осталась далеко позади, и Киллиан знал, что позже ему предстоит проделать долгий путь обратно, чтобы забрать коня, которого он также украл из стойла в Сельбруне. Он никак не мог решиться оставить где-нибудь животное, которое уже сейчас стало не на что кормить на постоялых дворах. Уезжая из Сельбруна, он надеялся быстро осесть в каком-нибудь городке за пределами Крона, найти работу и выстроить из ошметков прежней жизни новую. Однако города, которые он проезжал, то казались ему слишком близкими к Крону, то пестрили жрецами Культа, то не предлагали желтоглазому хмурому молодому человеку с уродливым шрамом на щеке никакой работы.

Новой остановкой стал неприметный городок Тан на северо-западе Сембры. Здесь Киллиан решил переждать мокрый снегопад и почти нос к носу столкнулся с данталли. В момент этой встречи в нем вдруг вспыхнул азарт, будто в его жизнь вернулся смысл. Опьяненный своим порывом, он начал погоню.

Чувствуя, как ускоряется сердцебиение, Киллиан прибавил шагу. Он надеялся загнать кукольника туда, где будет безлюдно. Преследование продолжалось еще около четверти часа, но в конце концов данталли совершил ошибку, шмыгнув в глухой проулок, с обеих сторон закрытый каменными стенами домов.