Хорошая примета

– Да-да! Очень красивый сарафан!

– И колготы что надо.

– А помада тебе не идет, ты вот как есть красотка.

Я привстала и потянулась за сумкой, игнорируя сочувственные речи. Спасибо хоть все цветастые, как рушники, и у меня есть шанс затеряться в толпе. Я скинула валенки и достала из сумки школьные кеды Третьяка. Вот почему с обувью сообразила, а до джинсов не доперла? Какая разница, оверсайз же в моде!

– Мила, – Есения уставилась на кеды, – не пори горячку, там мороз, вдруг у них стадион открытый.

– Не страшно, – буркнула я, справляясь со шнуровкой. – У меня колготки с пятерным начесом.

Я закончила с переобуванием, когда автобус съехал с трассы и остановился перед высокими коваными воротами. Мы прилипли к окнам, как охочие до новых территорий туристы. Нечасто удается побывать в закрытых учебных заведениях подобного элитного типа, и все мы ожидали увидеть как минимум новомодные корпуса со сверкающими панорамными окнами и парковку, заставленную спорткарами, но уже минуты три катились по брусчатому пустырю.

Все академии располагались за городом, у них была своя инфраструктура, и по рассказам, даже лучше столичной. Здесь студенты жили весь учебный год и бывали в городе только по выходным. Высшая медицина, экономика и юриспруденция, технологии и дизайн. В рекламе такие места не нуждались, потому что поступить сюда можно только по семейному поручительству или по другим внушительным связям, и поэтому для нас они представляли немалый интерес.

Ольга повела плечами и заерзала:

– Ну это точно не дизайн. Сеня, а мы в какую академию-то едем?

Староста натянула на голову платок и потупилась:

– А я не уточняла, думала юридическая, откуда в художке команда по клюшкованию, там девки одни…

Я отвлеклась от череды черных двухэтажных построек по бокам и свесилась в проход, чтобы разглядеть в лобовое стекло главный корпус. В глаза бросились мощные резные ставни из красного дерева. Какой-то Кощеев дворец, а не учебка…

– Уж точно не мед, – сказала я.

На прогрессивную общину, коими виделись нам все академии, это место вообще не походило. Мне, конечно, впору радоваться, вдруг и сарафанами тут никого не удивишь.

Автобус остановился, и мы нехотя потянулись на улицу, где сбились в плотный комок, опасаясь сдвинуться с места. Центральное здание академии было поистине исполинских размеров и нависало над нами вычурной громадой, как черная грозовая туча.

Но стоит отдать должное организации – вся немалая мощенная камнем территория оказалась очищена от снега, и валенки не зря остались валяться под сидением в автобусе.

Клюшкари были одеты в красные с желтыми полосами спортивные костюмы, и когда они вооружились огромными сумками с экипировкой, мы с девчонками стали не так ярко выделяться, хоть все равно наша пестрая компания смотрелась здесь как горстка леденцов в вороненом котле.

– Красота, – не стесняясь, оценил нашу ошалелую компанию физрук, по совместительству главный тренер. – Да нам с такой группой поддержки и обереги не нужны!

Мы скромно улыбнулись Петру Степанычу и медленно двинулись вслед за парнями ко входу. В том, что заведение элитное, никто из нас не сомневался уже после ворот. Обрамленные витиеватой ковкой из черненого серебра входные двери и вычищенный двор это подтвердили, но, когда мы зашли внутрь, скрыть восторга все равно не удалось.

Мы, сгрудившись у самого порога, старались вести себя как воспитанные городские особы, ведь золотыми шпросами на высоких окнах, бархатными шторами с кисточками и коврами на каждом углу нас не удивишь, но главное здесь было не в роскоши. Каждый дюйм академии был пропитан духом нави, силой заговоров и благословений. Если бы мы не работали с подобным изо дня в день, могли бы и не заметить, однако обережная вышивка очень развивает восприимчивость. Там и стежок чувствовать надо, а здесь каждый карниз сделан вручную с большим трудом и благодетельностью. Мы старались держаться изо всех сил, но уже спустя минуту охали, как деревенщины.

– Да-а-а, Петро. Я смотрю, честно выигрывать вы не собираетесь! – громогласно прокатилось по залу. – Это что за красны девицы?!

Мы встрепенулись, отложили изучение резных сюжетов на перилах и дружно поклонились стоящему на лестнице невысокому мужичку в черном костюме, которого даже не сразу заметили. Холщовые штаны и простая подпоясанная красным кушаком рубаха на нем чем-то напомнили мне пижаму Олега, только сидели они как брюки и смокинг. Мужик с интересом рассматривал нас и улыбался, подкручивая седые усы. Где-то я его уже видела…

– А ты как думал! В этом году брошены все силы, – ответил ему физрук. – Это наши вышивальщицы. Хотят изучить предмет для «секретной» курсовой работы, – перешел он на шепот. – Надеюсь, не проблема?

– Шутишь? – Мужик внезапно нахмурился и так же резко воссиял. – Наши двери для народников всегда открыты. А для красавиц и подавно!

– Это что за богатырь-угодник в отставке?.. – шепнула Ольга.

В голове будто лампочка зажглась. Да это ж Сорочинка! Кто-то позади поперхнулся на вдохе. В глаза сразу же стали бросаться молоты Сварога, без которого тут не обошлась ни одна картина и резьба. И как сразу не доперли?! Конечно, для нас это фактически родные стены, и за академию это место никто не считал. Юридический… Как же.

– Что ж! Я рад приветствовать вас в стенах Сорочинской академии, чувствуйте себя как дома, – улыбнулся мужчина нам и перевел взгляд на спортсменов. – А вы чего встали? Дорогу забыли, карту начертить?! – рявкнул он так грозно, что даже у меня нога дернулась.

Перед нами стоял Горислав Деянович, директор академии, с которой у нашего института издавна сложилась крепкая дружба. Даже в приветственных буклетах Сорочинке был посвящен один маленький абзац. Сюда можно попасть и без связей, родственных или блатных, достаточно родиться с проклятием или получить его в течение жизни – и смело паковать чемоданы.

Каждое лето в сети появляется куча объявлений, где обещают проклясть ваше чадо «быстро, эффективно и безболезненно», чтобы повысить шансы на поступление в подобное место. Здесь продолжали развивать ведические традиции, волхование и зелейную фармацевтику, ведь это настоящий чернокнижный НИИ!

Наша группа завистливо поджала губы. Покровительствующий бес хоть и проклятие, но открывает совершенно другие перспективы. Уж местные специалисты в миру точно будут нарасхват. Мы даже погадать боимся, потому что потом иголку в руках не удержим, а здешним студентам подобное нипочем, и по сути это был тот же народный институт, только с немного иным уклоном.

Сила духа не имеет окраски, она олицетворяет силу рода и магию окружающего нас мира, где перед бурей всегда затишье, после дождя радуга, после грома молния, а после ночи рассвет. Двойственность мира присутствует в каждом из нас, но если ювелиры на нашем потоке специализируются на обережной магии, здесь студенты смело работают с воинской или тяжелой бытовой, и учатся тут потомки ведунов и ведьм, оборотни и прочие счастливчики, к которым ни одна порча уже не прилипнет. Поговаривают даже, что род Горислава Деяновича берет свои корни от Яги.

На третьем курсе у нас будет здесь несколько выездных лекций в модуле «Погребального шитья», где семантика очень уж отличается от привычной обережной и требует тесного знакомства с Навью.

Директор повел нас за собой по просторным коридорам академии с экскурсией, когда приметил на лицах неподдельный восторг и любопытство.

– Потрясающе…

– Ты на перила глянь, сколько ж им лет, пятьсот?

Мы поднимались по широкой лестнице, спотыкаясь на каждом шагу. Всем вмиг стало плевать и на манеры, и на женихов, потому что даже рамы для картин тут были вырезаны из дерева-громовицы. Благана Перуну молится каждый день, только чтобы одну щепу урвать, ведь дуб, пораженный молнией, для знахарок дороже золота, а тут из него, наверное, даже парты сделаны!

В коридорах стояла не свойственная учебному заведению тишина. Лекции в разгаре, и на них вряд ли кто-то будет спать. Вылететь из академии можно на раз-два, а дальше только в менеджеры и дорога, ведь с проклятием да без диплома – прямой путь в шарлатаны, а там и до тюрьмы недалеко. У меня даже на маму работает парочка свах, закончивших подобные вузы, ведь приворот снимать дело далеко не белое: иногда такая сильная магия попадается, что и черта просить о помощи приходится.

– Что ж, красавицы, – директор глянул на часы. – Готовность – час, свободному перемещению не препятствую, но рекомендую не опаздывать, – он строго на нас посмотрел и указал рукой: – Выход на арену в конце коридора.

Мы благодарно поклонились в могучую спину директора и столпились в кружок. Половина группы сразу предпочла занять места на арене, чтобы не опоздать и не сыскать себе проклятья, остальные горели желанием изучить здесь каждый угол и вообще не смотреть матч, но разгуливать без сопровождения не рискнули и идею поддержали, а меня последние пятнадцать минут волновал совсем иной вопрос…

– Есть у кого с собой ножницы?

Есения и Ольга зарылись в сумки:

– Зачем тебе?

– У меня есть, на, – протянула мне княжна маленькие маникюрные ножнички.

– Идите, я догоню, – я оглянулась в поисках уборной и, прихрамывая, двинулась в противоположную сторону.

Боль в ногах уже отзывалась пульсацией в висках, и никакие обереги не спасали. Когда дома я примеряла кеды брата, совсем не подумала о колготках, которые в пять раз толще, чем домашние носки, а теперь готова была биться головой о стену, только бы Боги ниспослали мне пару лаптей.

Повезло, что на мне три слоя одежды, и дрожь в коленях останется незамеченной, как и замятые пятки. И надо ж было додуматься!

Взгляд зацепился за знакомую картину в золоченой раме. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и замерла. Да чтоб им тут жилось хорошо, хоть стрелки бы нарисовали!

– Чур меня, – шепнула я, когда поняла, что блуждаю по кругу вот уже минут двадцать.

Нужно возвращаться. Арена, должно быть, немаленькая, заныкаюсь на последний ряд и просто сниму это шерстяное подобие колготок, и стрижка ворса не понадобится.

Я вжалась в стену, скинула пуховик и стала осматривать сарафан на предмет красных нитей, которые можно срезать без вреда для здоровья. Уже ловко отпарывая одну из лент на подоле, я не смогла сдержать смешка. Самое подходящее местечко для снятия оберегов, ничего не скажешь.

Я вытянула из ленты нитку, приложила ладони с зажатой шелковинкой к лицу и дунула.

– Горячи слезы проливаю, семь печалей на ветру колышутся, да пути не слышится, – бормотала я заговор. – Ниточка блаженная, горем умытая, стелись скатеркой, веди удачу и взгляда ясного в придачу. Улыбается солнышко ясное и за собой радостно манит, со счастливым оборотом знается, да истина не ошибается.

Я дунула в ладони еще три раза, повязала нить на палец и всмотрелась в «компас», который благодаря стараниям вот уже третьего поколения женщин в нашем роду будет точнее любого ДжиПиЭс.

Ниточка натянулась алой стрелой в обратном направлении. Я подхватила пуховик и побежала по коридору, стараясь не отвлекаться на манящие барельефы и панно из красного дерева. Точно чертовщина: чуют заплутавшую, вот и резвятся. Нечасто тут подобные недотепы разгуливают, так что мне нечего и обижаться. Пошалят да успокоятся.

Я свернула раз пять, когда указатель уперся в массивную дверь с искусной резьбой. Тонкие деревянные грани косами переплетались в затейливые узоры, рисуя идеальный рунический оберег, вплетенный в изящные крылья птицы-павы. Мне удалось разглядеть почти весь символический словарь, прежде чем я осознала главное. Что-то не припомню ее на своем пути… Мимо такого разве пройдешь?

Я тряхнула рукой, но нитка буквально примагнитилась к двери. Арена же наверняка круглая, и проходов на нее должно быть поболее одного. Может, это короткий маршрут? Я аккуратно толкнула незапертую дверь и прошла внутрь.

Всюду располагались стеллажи со стеклянными отполированными витринами, на стенах были развешаны рушники, скатерти, оружие и какие-то грамоты, а в центре на деревянной стойке красовался герб академии: Молот Сварога[7] с гравировкой в виде звезды Руси, которая в десятки раз усиливала и без того надежного помощника в постижении силы и мудрости предков.

Я огляделась в поисках табличек «съемка запрещена» и, не обнаружив ничего подобного, принялась шарить по сумке и карманам в поисках смартфона. И не сразу сообразила, что он остался валяться на кровати, ведь карманов мой древний сарафан не предусматривал!

Цокнув от обиды, я медленно двинулась к виднеющейся в другом конце зала двери, стараясь запечатлеть все это хотя бы в памяти.

Да тут можно избавиться от депрессии за считаные секунды…

Сильные обереги хранят память и молитвы всех, кто когда-либо к ним обращался, поэтому наши ученые нашли феномену исповеди вполне научное объяснение: когда тебя окружают память и молитвы сотен людей, твои проблемы становятся не страшнее песчинки соли в бочке меда.

Палец кольнуло, я отвлеклась от ветхой палицы на стойке и отметила изменившееся направление компаса, который теперь настойчиво требовал подойти ближе к витрине, где красовались какие-то костюмы.

– Да что ж такое… Чур меня…

Синий бархатный кафтан с золотым шитьем на рукавах и полах и кушак накрепко приковали мое внимание. Наверное, впервые за долгое время я смотрела на шитье, которое не могла расшифровать с полувзгляда. Невообразимой сложности работа. Я знала почти все про обереги, но здесь симвология свернулась в затейливый глубок, из-за чего сюжеты не поддавались простым трактовкам.

В основном вышивками украшалась женская одежда, потому что нам требуется куда больше защиты. Да и вся шитая символика в большинстве случаев уподоблялась женщине: рожаницы, оленицы-матери, Макошь и дочери. Намеки на мужчин если и встречались, то очень редко, и никогда в центре сюжета, как здесь.

Рядом висели еще три подобных комплекта одежды, но синий явно выделялся. Только на нем вышивальщица самоотверженно отпускала сына, мужа или брата не просто на войну, а на верную смерть. Поэтому большую орнаментируемую часть занимал Даждьбог на коне, направлявший свободную душу к свету. В Ирий[8]. Она знала, что он не вернется, и сделала все, чтобы облегчить ему смерть. Вышивальщицей наверняка была ведьма, ведь непоколебимая вера аж сочилась даром предвидения.

Я не помню, как достала из сумки тетрадь и карандаш, но на первой странице уже отчетливо виднелась схема, где я начала отмечать детали и стежки, которые могут указать на время и место. Если сравнить техники, вычислить это будет несложно, главное, зарисовать, ведь вживую я такое вряд ли еще где-то увижу. Теперь, если подумать, фоткать и рука бы не поднялась.

Это же с ума сойти: черное шитье о большой любви! Да я себя не прощу, если не разберусь в каждом стежке этой истории…

У одной стрелки я пометила «время», у другой «место» и в заголовке листа крупно вывела «БИТВА?», место которой мне помогут просчитать на историческом факультете.

– Битва при Константинополе, – раздалось у меня над головой. – Шестьсот двадцать шестой.

Карандаш выпал из рук. Я медленно отвела взгляд от тетради и наконец-то вспомнила, кто я, где я и что тут делаю. Кед на ногах уже не было, пуховик валялся неподалеку, а я практически легла на пол, уткнувшись в тетрадь, – и все это посреди учебного дня в зале славы Сорочинки. Сдурела?!

Рядом со мной кто-то сидел. Судя по всему, на корточках, потому что мне удалось разглядеть только носы кроссовок и колени. Мужские колени. Я тоже села и сложила руки поверх сарафана.

– В-вы уверены?.. – Я уставилась на кафтан, будто так и надо.

– Абсолютно. Человека, который это носил, звали Лучезар. Лучезар Казимирович, можешь пометить, – ткнули мне пальцем на тетрадь.

Я послушно кивнула и постаралась ровно вывести имя героя, которое мне так любезно подсказали. И что дальше делать?! Вдруг сюда вход воспрещен всем, кроме учащихся? А если за такое попрут из института?! Но я же не собиралась ничего красть или осквернять, у меня исключительно профессиональный интерес…

– А-а-а, – быстро соображала я. – Как звали вышивальщицу?

– Тут не подскажу. Имени мы не знаем, но бабушка говорит, «что-то на “В”».

Бабушка?!

– В-ваш пращур?

– Пра-пра и так десять раз.

– О-о-о…

В уши врезался звон колоколов, очевидно, извещавший студентов о начале перерыва. Или учебы. Или матча!

Я сунула тетрадь в сумку, подскочила и осмотрелась в поисках обуви, избегая глядеть на собеседника. Сколько я здесь уже торчу?! Есения меня придушит…

Парень кашлянул. Я обернулась и увидела в его руках свои красные потрепанные кеды. Он опустил их на пол передо мной и снова кашлянул. Сейчас на моих щеках наверняка такой румянец, что никакая свекла не нужна… Стыдоба!

Я благодарно кивнула и влезла в обувь, как в тапки, чем заслужила еще и хриплый смешок. Мой взгляд скользнул по черно-белой спортивной форме, явно принадлежавшей команде соперников, и я облегченно выдохнула. Это не преподаватель и не директор. Клюшкарь!

– Заблудилась, – брякнула я, глядя в потолок.

– Да я уж понял.

Парень встал, повернулся к выходу и махнул рукой «за мной».

Я старалась не отставать, но затекшие ноги, испуг и кеды этого просто не позволяли. Временами приходилось подбирать сарафан и трусцой догонять спину с цифрой «пять» на кофте, и хвала Богам, незнакомец не оборачивался.

– Теперь только прямо, – указал он на дверь в конце коридора. – Потом вниз по трибуне, думаю, разберешься.

– Спасибо, – кивнула я, справляясь с одышкой.

Вот так забег вышел!

Парень обернулся так резко, что я даже не успела испугаться, и в меня уперлись два светящихся янтарных глаза:

– Тебе спасибо.

– За что?..

Клюшкарь быстро обогнул меня по крутой дуге и крикнул уже в спину:

– За победу!

Глава 4

За указанной дверью оказался очередной коридор, только на этот раз мощенный светло-серой плиткой. Таблички с указанием направлений и секторов были здесь на каждом шагу. Я подошла к одной из них, но как ни всматривалась, буквы и цифры плясали в глазах незнакомыми символами.

По лбу скатилась капля. Я скосила глаза на грудь. Спокойно, сарафан не колышется так явно, как кажется, и сердце остается на месте.

– Ч-чур меня…

– Мила, твою жуть за перемать! Где тебя носит?! Я чуть с ума не сошла, уже думали, сгинула в этих лабиринтах!

– З!

– Чего?

– Заблудилась!

Ольга схватила меня за руку и куда-то поволокла. Ступенька, еще одна – и мы вышли к заполненным трибунам, где, судя по гомону, уже собралась вся академия. Предсказуемо все местные студенты были в форменной однотонной льняной одежде и даже в одинаковых пуховиках. У девушек волосы собраны в аккуратные косы, на платьях лишь тонкие лаконичные узоры, а на юношах – брюки и рубахи с похожими рисунками. О строгости местных правил мы хорошо знали, наши преподаватели частенько заикались, что пора бы их перенять и уравновесить разномастную институтскую солянку.

У прямоугольника игрового поля красовались «Лучи», а чуть выше, на местах сразу за ними – одногруппницы. Цветастые и сосредоточенные, как на контрольной. Теперь я нашла бы наших и без компаса, потому что они выделялись здесь, как клумба на поле стерни.

– Милослава, – строго посмотрела на меня Есения, когда мы с княжной наконец-то добрались до своих мест и уселись, – что случилось?

– Ничего, все нормально, просто чуток заплутала. У них тут все коридоры на одно лицо!

Деревянная решетчатая перегородка, отделяющая нас от игроков, содрогнулась, когда прямо на прутья заскочил шальной чернобровый клюшкарь.

– Нашлась пропажа! – заорал он, привлекая внимание всей команды.

Петр Степанович обернулся и пригрозил мне кулаком.

– Да ладно вам. Что тут со мной может случиться? Это же не глухая чаща!

– Да ну здрасте. Мы уж думали, тебя, такую сладенькую, кто-то съел!

Я только рот успела открыть, как по затылку шутнику прилетело клюшкой. Он взвыл и соскочил с ограды, выставляя свою клюку на манер шпаги.

– Вадим, отвали, – строго сказал ему Белогор. – Помело, а не язык.

– А что я такого сказал?! – взъерепенился парень. – Ты обернись! Кошмар, как они тут существуют, я не пойму. То ли дело наши, – с довольным видом осмотрел он нас. – Всех бы в жены взял!

– Губу закатай! – прикрикнул ему кто-то со скамейки.

Девчонки засмеялись, и атмосфера немного разрядилась. Теперь главное – глядеть только на поле и не оборачиваться. Про чащу я, конечно, брякнула, но примерно так себя здесь и ощущала, среди ровных однообразных льняных стволов. Вадим прав, так и с ума сойти можно. Для нас красочность уже дело привычки, и жизни без нее мы не видели.

Форма на наших парнях сегодня была знакомая. Красно-желтые кофты с лучами Ярило[9] на спине, красные перчатки и щитки на предплечьях и голенях. Мы почему-то ожидали, что экипировка будет напоминать хоккейную, но ни шлемов, ни наплечников на игроках не было, как и коньков.

«Слишком травмоопасно».

Я привстала и повисла на перегородке.

– Белогор, – позвала я капитана.

– Что такое?

– А что на вас за обувь? – указала я на его ноги, которые отсюда было не рассмотреть.

– Бутсы, – задрал он ногу, демонстрируя кроссовки с деревянными шипами.

Староста подошла ближе.

– Раз мы тебя все равно отвлекли, хоть правила нам объясни, – сказала она. – Мы же за этим здесь. Пора бы вникать в суть нашей «секретной курсовой».

– Смотрите сюда, – махнул рукой Белогор, привлекая внимание других одногруппниц. – Это поле для клюшкования, – он указал за спину. – От хоккейного отличается льдом, которого тут нет. Только примятый снег. Поле разделено на две зоны, нашу и… и не нашу. После первого периода мы меняемся. Цель игры – закатить мяч в лунку. Лунки расположены по бокам, – развел он руки. – Сегодня играем классику, до трех голов в каждом периоде.

– А сколько периодов?

– В тренировочных и отборочных по три, в полуфиналах и финалах чемпионата третий только в случае ничьей.

По стадиону прокатилась волна аплодисментов.

Я проследила за взглядами команды и выгнулась в проход, где буквально в паре метров от нас стали появляться игроки в черно-белой форме. Они спускались к соседней лавке у кромки поля и доброжелательно махали клюшками в разные стороны.

Белогор расплылся в улыбке и зашагал к соперникам, которых наша команда встречала как старых друзей. Вероятно, так оно и было, ведь вряд ли спортивный этикет требует приветственных объятий.

– Ну звезды, – присвистнула Ольга.

– «Молоты», – поправила ее Есения.

– Да хоть «молодцы»! Какая к черту разница, если все богатыри как на подбор, – сказала Вецена. – Но наши мне все равно больше нравятся, че эти лысые какие-то?..

Все парни у «Молотов» были обриты практически наголо. Местные правила прически так-то не запрещают, может, традиция?

– Обновляются, наверное, перед началом сезона, – произнесла Ольга. – Я слышала о таком. Скорее всего, пока чемпионат не закончится, черт им больше не помощник.

– Вполне возможно.

– И как им не холодно.

Уж не знаю кому как, а мне до зубного скрежета захотелось раздеться. Лоб взмок, щеки снова вспыхнули, и едва затихший мандраж разгорался с новой силой. Седьмой, второй, третий, четвертый…

Белогор указал на нас какому-то парню с капитанской повязкой и звонко рассмеялся.

– С такой группой поддержки мы не проиграем! – крикнул он.

Капитан «Молотов» демонстративно покрутил головой.

– Думаю, ты кое-что упустил, – намекнул он на толпу в их поддержку.

– Дело ж не в количестве, Данияр, – заметил Вадим, – а в качестве!

Белогор снова замахнулся клюкой на болтливого товарища. Капитан «Молотов» закатил глаза и усмехнулся, после чего приветственно нам помахал.

– Кажется, меня только что приворожили, – сказала княжна, поправляя воротник шубки.

– И меня.

– Мне тоже так кажется.

– И как делить будем?

Девчонки захихикали.

Ну конечно, капитан «Молотов» – высоченный брюнет, широкоплечий, с точеным лицом и обаятельной белозубой улыбкой. Да на него только посмотри косо – тут же наверняка орава влюбленных ведьм проклянет, и пискнуть не успеешь.

Вообще все тут богатыри как на подбор. Из всей толпы выделялся только Вадим. Он один был смуглым и ростом едва выше княжны, тогда как остальные парни на первый взгляд будто тянулись к третьему метру, за редким двухметровым исключением.

В нашей команде было двенадцать человек, пятеро из них готовились к игре, остальные же кутались в куртки и устраивались поудобнее. У «Молотов» скамейка запасных была в три раза многочисленнее, но, к сожалению, на куртках не указывались номера, а я кроме цифры «пять» и желтых глаз ничего не помню!

– Мы этим шахматным доскам не проиграем!

– Это мы еще посмотрим! – ответили Вадиму со скамейки соперников.