Год семьи

Глава 3

Если смотреть правде в глаза, трудно передать чувства шофёра. Не секрет, прощание с женой по обыкновению далось, мягко говоря, не просто и не легко, а твердо говоря, дорогой ценой. В любом случае, на душе скребли кошки, настроение заметно понизилось, нахлынуло разочарование и овладело сердцем.

Не будем, однако, спорить до хрипоты, долбить лбом стену, настаивать и опровергать. По большому счету, история всегда соседствует с географией, идут бок о бок, локоть к локтю и плечо к плечу. В России, по крайней мере, география издавна и без всяких ограничений играет историческую роль. В свою очередь, история круглые сутки и в любую погоду активно взаимодействует с географией. В одной, можно сказать, упряжке. И что греха таить, проявив наблюдательность, даже слепой углядит, как история с географией сказались на характере и национальных особенностях русского народа. Стоит проникнуть в тайные закрома народного сознания, взгляду откроются щедрость чувств и сокровища мысли. Вот и Колыванова как неотъемлемую часть русского народа от печалей и тяжелых раздумий излечивала дорога.

В общем и целом, чтобы отвлечься и переключить сознание с грустного содержания на жизнеутверждающий оптимизм, Василий настойчиво будил за рулём фантазию и богатое воображение в поисках идей. Попросту говоря, на дороге шофер практически ежедневно напрягал ум, проявлял сообразительность и шевелил мозгами в надежде что-нибудь придумать или догадливо открыть: двигатель внутреннего сгорания, к примеру, компас, порох, радио или электрический свет. Изобретал, одним словом. Кумекал и сочинял, двумя словами.

Иногда – чем черт не шутит! – его подмывало замахнуться на волшебный механизм, способный решительно и бесповоротно отделить желток от белка, белок от желтка. От случая к случаю, в самых смелых мечтах, он и вовсе грезил о хитроумной машине, которая продуктивно и плодотворно в любую минуу извлечёт косточки из фруктов.

Но не надо обольщаться и витать в облаках. Спустимся на грешную землю, где многие из нас молчком таят и тайком молчат, надеясь скрыть загадочные поползновения души. Пусть кто-то и хотел бы подлить масла в огонь, но хватит толочь воду в ступе и переливать из пустого в порожнее.

Едва фура миновала перекрёсток, на дороге случился инспектор дорожно-патрульной службы, а в просторечии и по старой памяти – гаишник, черт бы его побрал! Говоря откровенно, при виде гаишника любой шофер испытывает слабость тела, в груди безотчётно ёкает сердце, даже если он не знает за собой грехов. Как бы то ни было, постовой без видимой причины взмахнул полосатым жезлом и недвусмысленно употребил красноречивый жест: стоять, бояться! Дескать, замри и почувствуй страх! Дирижёр, блин!

Если по справедливости, то относительно дорожной полиции Колыванов, надо признаться, отрицательных чувств не испытывал. Впрочем, и особой любви не питал, симпатий и одобрения не выказывал, расположением не баловал, повышенным вниманием не обнадёжил. Под углом гуманизма и производственных отношений Колыванов терпел полицию как неизбежную, но осознанную необходимость. Что понапрасну тратить порох, бороться с ветряными мельницами, плевать против ветра, ежели не в силах ничего изменить?

Словом, хочешь-не хочешь, пришлось остановиться, хотя вины за собой шофёр не чувствовал, даже подозрения отсутствовали. Поднявшись на подножку, дорожный инспектор в звании старшего лейтенанта тщательным образом осмотрел кабину, заглянул под сидение и ощупал глазами спальное пространство за спинками водительских кресел, где помещались койки экипажа. Чтобы снять неловкость, Василий изобразил непринуждённый интерес:

– Что ищем, командир? – доброжелательно полюбопытствовал шофёр без особого интереса, а скорее из деликатности и приличия ради.

Инспектор, хоть и полиция, которая, ясное дело, вызывает природную неприязнь, но на свет родился всё же человеком. А человек, кто бы ни был, нуждается в добром слове. Однако вместо ответа по существу – так, мол, и так, ищем оружие, наркотики, взрывчатое вещество или хотя бы приветливого взгляда инспектор повёл себя неадекватно и довольно вызывающим образом. Шофёр, во всяком случае, нарвался на отповедь.

– Что надо, то и ищем! – отрезал старший лейтенант.

– Я вас чем-нибудь обидел? – дружелюбно поинтересовался Колыванов.

– Ещё чего! Не родился тот водила, который меня обидит!

– А культура общения где?

– Культуры у нас навалом. Из всех щелей прёт.

– Даже козырнуть мне не удосужились…– огорчился Василий.

– Ишь, ты! Ежели всем козырять…

– По уставу честь отдать полагается…– напомнил Василий без надежды на взаимность и понимание.

– Разговорчивый попался! – выразил неподдельное возмущение инспектор. – Больно умный, как я посмотрю!

– Умный, – не стал спорить и отнекиваться, но покладисто согласился шофёр.– Не нравлюсь? Вам глупые по душе?

Что касается внутренних убеждений, Колыванов как здравомыслящая личность грубость отрицал в корне. Несдержанное слово, конечно, оскорбляло слух, неоправданная грубость мешала взаимопониманию, необоснованное хамство препятствовало общению.

"Отсталый солдафон, никакого в нем содержания", – нелестно отметил про себя Колыванов, всем видом игнорируя постового. А тот, знай себе, насвистывал популярную мелодию и в ус не дул, хотя был безусым. – Инспектор, ты всё-таки офицер,– сдержанно, но с укоризной попрекнул его Колыванов.

– Ну, офицер и что дальше?– старший лейтенант удивился, как будто до сих пор не брал в толк свою принадлежность и звание.

– Офицер, а манеры солдатские. Только что из казармы.

– Мы – люди казённые, – нахмурился инспектор, как бы намекая, что миндальничать и разводить церемонии ему не к лицу, но за напускной строгостью Василий угадал смущение.

Не найдя ничего интересного в кабине, старший лейтенант раздосадованно сопел, тесная униформа стягивала тучное тело, гаишник смахивал на перекормленного ребёнка, у которого тугие пелёнки вызвали законное недовольство. Выбравшись из кабины, дорожный инспектор заглянул под капот, где проявил незаурядный интерес к мотору. Впрочем, ничего предосудительного старший лейтенант не нашёл и расстроился ещё больше. До поры, видно, он ещё надеялся, однако надежда, похоже, на глазах слабела и угасала. Но что сетовать и пенять, мысли поспешают, а язык находчив: до поры до времени не сеют семени, до поры и вёдра носят воду, до поры и кувшин за коровой ходит. Все мы горазды, коль народ подсобит: до поры – у норы, а в пору – и в нору.

Со своей стороны, шоферу по-прежнему было невдомёк, что ищет служивый. Внезапные догадки и неожиданные мысли приходили на ум и тотчас исчезали, даже богатая, свойственная шофёрам интуиция подводила, лишь естественная досада и ярко выраженное недоумение мучили психику и весь организм.

Не обнаружив под капотом ничего существенного, кроме мотора, старший лейтенант погрузился в раздумья. Ещё издали бросались в глаза его озабоченность и разочарованное состояние, и Колыванов, который, казалось бы, не имел никаких оснований для симпатии, на самом деле невольно сочувствовал офицеру и непроизвольно за него переживал.

Тем временем дорожный инспектор, задумчиво двигаясь, обошёл фуру, дотошно изучил сцепку и сопутствующие конструкции, Колыванов, как свита, терпеливо сопровождал его сзади, и, как свита, держал подобающую дистанцию.

– Найду, мало не покажется,– неожиданно пообещал старший лейтенант, адресуя в пространство загадочную угрозу.

С точки зрения научной химии, голос дорожного инспектора содержал высоко углеродное железо, придающее материалу особую твердость и уверенность в своих силах. Если откровенно, кого-то другого угроза могла до смерти напугать или привести в замешательство, но только не Колыванова. Как говорится, не на того напали. Храня выдержку и соблюдая хладнокровие, Василий терпеливо ждал объяснений. Ждал, но не дождался.

– Инспектор, ваше поведение меня интригует, – в официальной манере заявил Колыванов. – Объясните смысл ваших действий.

– Секретная операция, – ограничился лаконичным и лапидарным высказыванием полицейский.

– Я в своей жизни ни одного секрета не разгласил, – произнес шофёр убедительным тоном, однако в голосе угадывалась обида. – Мне любую тайну можно доверить. Что ищешь, начальник?

– Сам знаешь, – высокомерно или даже спесиво, в привычной для силовых органов надменной манере ответил инспектор, не желая, по всей видимости, наводить мосты и налаживать взаимопонимание.

– Не знаю,– твёрдо стоял на своём Колыванов, не теряя присутствия духа.

– Все вы такие! – с обвинительным уклоном охарактеризовал его старший лейтенант и, понятное дело, антагонизм и противоречия в отношениях достигли предельно допустимого уровня.

– Что значит – все?! – терпению Василия пришёл конец.

– Все – это все! – неуступчиво и буквально непримиримо, словно с чуждых классовых позиций, настаивал инспектор.

– То есть, вы хотите сказать, все шофёры мазаны одним миром?

– Именно! Именно это я и хочу сказать! – в категоричной форме подтвердил старший лейтенант.

– Недопустимое обобщение! А если я скажу, что все инспекторы дорожно-патрульной службы берут взятки?!

– Клевета! – решительно отказался старший лейтенант и как-то буднично, со скукой в голосе, словно устал опровергать, добавил. – Не все.

– А я настаиваю, что все! – напористо атаковал его Василий.

– Не все, – вяло и как-то незаинтересованно, почти сонливо возразил инспектор.

– Не нравится, когда обобщают?! – торжествующе и почти злорадно напустился на него шофёр. – То-то же!

По большому счету, Колыванов готов был ручаться головой или другой, но тоже ответственной частью тела, что старший лейтенант не читал Спинозу, а Фрейда, если и знал, то исключительно понаслышке. А потому не стоило впустую биться, как рыба об лёд, бесполезно сотрясать воздух и понапрасну терять с ним время. Устав ждать, Василий нечеловеческим усилием воли собрал мысли в кулак и напряг ум в поисках аргументов.

– На охоту вышел? – едким голосом поинтересовался шофёр и сам же ответил. – Вздумал чёрт свинью остричь: визгу много, шерсти нет.

– Свободен! – подвёл ,черту под дискуссией инспектор и энергично

взмахнул полосатым жезлом. – Проезжай!

Что ж, с чужого похмелья голова не болит, да и свой-то огонь ярче горит, жарче греет, свой хлеб сытнее, своя воля – своя доля, своя доля – свой и ответ. Храня молчание, Колыванов с независимым видом поднялся в кабину и тронул машину с места. Набирая скорость, он чувствовал на затылке тяжёлый взгляд несговорчивого оппонента, с которым они не нашли общего языка, принципиально разошлись во мнениях и взглядах. И теперь надежда на консенсус и компромисс практически исчезла напрочь.

Говоря иносказательно и фигурально выражаясь, сани заартачились, оттого и лошадь встала. Старший лейтенант, как памятник, неподвижно торчал на дороге, бесстыже присутствовал в зеркале, хмуро глядя вслед. "Что всё-таки он искал?" пытливо размышлял Василий, переживая вновь нелицеприятный разговор. Между тем, население близлежащей местности твёрдо верит, будто шила в мешке не утаишь, хотя на этот раз загадка осталась без ответа. Жди-не жди, непредвиденные помехи, нежелательные загвоздки то и дело встречаются нам на пути, ведь давно известно, жизнь прожить – не поле перейти, не ложку облизать. В груди шофёра ныли разочарование и неутолённая обида, только и оставалось, что забыть досадную встречу, вычеркнуть из памяти инавсегда похоронить.

Сказать по правде, кое-кто за деревьями не видит леса. И вдруг, исключительно неожиданно и на редкость внезапно, Колыванов боковым зрением обнаружил совершенно посторонний ему предмет. Нет смысла ходить вокруг да около, пускать пыль в глаза и вешать лапшу на уши. С первого взгляда, незнакомая вещь смахивала на перчатку. Со второго взгляда, шофер опознал кожаную мотоциклетную крагу, неотъемлемую принадлежность любого инспектора дорожно-патрульной службы, который значительную часть служебного времени проводит в седле мотоцикла.

"Какой забывчивый!" – с мстительной усмешкой бескомпромиссно, безжалостно и беспощадно подумал Колыванов о старшем лейтенанте. И конечно, несмотря на подмоченную репутацию, на испорченные отношения и личную неприязнь, Колыванов чистосердечно и бескорыстно вздумал незамедлительно и безотлагательно вернуть крагу хозяину. Надо ли сомневаться, за всю сознательную жизнь шофёр не присвоил ни чужой собственности, ни материальных средств, ни даже копеечной безделушки.

Нравится-не нравится, дела – как сажа бела. Последующие события могли кого угодно сбить с толку и вывести из равновесия. Не успел Колыванов глазом моргнуть, из краги, словно птица из гнезда, выпорхнула денежная купюра. Трепеща в коротком полёте, точно осенний палый лист, ассигнация улеглась на пол и вздрагивала, как живая, отзываясь на тряску грузовика.

«Вот оно что!» – находчиво сообразил Колыванов и, в свою очередь, встряхнул крагу, как посуду с остатками жидкости.

Если не кривить душой, могло сдаться, будто порыв ветра своевольно взметнул охапку или ворох сухих листьев. Судя по листопаду, полицейский жил при дороге припеваючи, денег – куры не клевали, собаки не едали, а кошелька ко времени не нашлось. Разнообразные по достоинству ассигнации игриво разлетелись в тесном пространстве кабины, усеяли пол и сидение, а иные непринужденно прикорнули на щитке под ветровым стеклом.

Разумеется, в условиях денежных осадков любой водитель почувствует душевный разлад и смятение мысли, даже опытный шофер с большим стажем работы способен угодить в аварию или беспрепятственно совершить дорожно-транспортное происшествие с непредсказуемыми последствиями.

Ничего не попишешь, слезами горю не поможешь, поспешишь, людей насмешишь, пришлось остановиться. Колыванов опустошённо сидел, приходя в себя после острого приступа разочарования. « Какие ещё нужны доказательства?» – горько думал Василий, удрученный несовершенством человеческой натуры. В большинстве своём народ уже высказался, Колыванову ничего не оставалось, как примкнуть к общему мнению: вор на вора напал, вор у вора дубинку украл, вор честным людям не верит, вор на вора челобитную не подаст.

«А ведь я почти поверил ему», – мучительно переживал Василий свои заблуждения или, говоря проще, аберрацию зрения и рестрикцию чувств.

Если смотреть правде в глаза, за свою жизнь Колыванов неоднократно разочаровывался в людях – пора бы уже и привыкнуть. Но не привыкал, не привыкал, каждое новое разочарование болью отзывалось в груди. Вот и сейчас поведение инспектора сразило шофёра буквально наповал, он почти захворал, в глубине организма ныла совесть и страдала душа. Но и то правда, совесть без зубов, а гложет, она и не сосед, от неё не уйдёшь, она молоточком постукивает да послушивает, мучает, спать не даёт.

Переждав душевную боль и разочарование, Василий совладал с упадком настроения, кропотливо собрал все купюры, набил ассигнациями крагу, придав ей прежний вид и первоначальное состояние. Теперь он развернулся на перекрёстке, с достоинством подкатить к постовому, всем видом демонстрируя негативное отношение к мздоимству. Стыдись, мол, вор и взяточник, прощения не жди!

Исполненный благородства и не теряя достоинства, Колыванов без сомнений и колебаний опустил стекло, предъявил крагу хозяину. Уместно вспомнить, что по своему внутреннему устройству и содержанию Колыванов стыдился кого-то унижать, тыкать носом в ошибки, а тем более подчеркивать недостатки. И хотя, по мнению крупных ученых, жизненный опыт шаг за шагом губит веру в людей, шофёр надеялся, что выведет постового на чистую воду, а тот устыдится. Устыдится, усомнится, усовестится, переменится, перекуётся, переиначится.

Как известно, капля никотина убивает лошадь. С другой стороны, капля совести открывает двери в рай. Не считая, конечно, того, что красота вообще спасает мир. По этой причине шофёр заранее испытывал неловкость, а кроме того, сочувствовал постовому, огорчался за него и переживал. И не секрет, под углом юстиции крага с деньгами есть улика, которая на языке закона формулируется как вещественное доказательство. Со своей стороны, вещдок способен загнать преступника в угол, посадить на скамью подсудимых, пригвоздить к позорному столбу, припереть к стене, припечатать и разоблачить или, по крайней мере, смутить.

Но нет, не тут-то было, шофёр жестоко ошибался. Старший лейтенант даже глазом не моргнул, бровью не повёл. Видно, в своих расчетах и убеждениях полагал, что с него взятки гладки, комар носа не подточит, иголку не подсунешь. А ведь, по большому счету, Колыванов проявил невероятную принципиальность как гражданин и патриот, другими словами, как неподкупный прокурор, общественный и государственный обвинитель.

Если начистоту, шофёр хранил в сердце хрупкую и недосягаемую мечту. Грезил Василий, чтобы народ и отдельные граждане по силе возможности не тащили всё, что плохо лежит. И конечно, что лежит хорошо. То есть, мир, труд, май, кого хочешь, выбирай! В смысле, пусть никто не ворует.

Само собой разумеется, для многих соотечественников это непосильная задача, неподъёмная ноша, несбыточная мечта, которая не каждому по плечу. Кишка тонка! Однако мечтать не вредно, да и не запретишь. Словом, так или иначе, в душе шофёр надеялся, что стоит предъявить инспектору крагу, тот раскается и сгорит от стыда.

Обнаружив движимое имущество и денежные средства в целости и сохранности, полицейский был приятно удивлен или даже сражён, загадочное событие не укладывалось в голове. В мгновение ока рухнули его взгляды и мировоззрение, он никак не брал в толк, что стряслось. Говоря проще, он не верил, не верил, не верил, что утраченная собственность чудесным образом воскресла, волшебным манером нашлась. Не зря, видно, в народе толкуют: у корысти рожа завсегда бескорыстна, а если на то пошло, у кого счастье поведётся, у того петух несётся. А с другой стороны, тать не сеет и не жнёт, но всегда погоду ждёт, тать не молотит, но сыту ходит, тать у татя украл утяти.

– Не может быть! – радостно встрепенулся постовой и просиял с неподдельным восторгом.

– Может! – в грубой форме отрезвил его Колыванов с явным вызовом в голосе, с нарочитой бескомпромиссностью в лице.

На самом деле его так и подмывало высказаться еще грубее, так и тянуло несдержанно и нелицеприятно охарактеризовать полицию с неблаговидной стороны. Однако усилием воли Колыванов удержал невольный порыв, чтобы не расплескать себя раньше срока.

– Какой благородный поступок! – с похвалой отозвался старший лейтенант. – Я уж думал, обмельчал народ, перевелись честные люди.

– Ошибаешься, – неуступчиво и строго осудил его Колыванов.

– Я заблуждался, но ты меня переубедил. А то я совсем веру в шофёров потерял.

– Это каким же образом? – въедливо прищурился Василий.

– Достали меня водилы! – с болью в голосе пожаловался инспектор. – Низкая грамотность, образование – хуже некуда. Давеча один тормозит и адресует мне вопрос: как найти площадь Ильича? Представляешь?! Никакого понятия! Я думал, он разыгрывает меня, в городе у нас есть такая площадь. А потом вижу, нет, он на самом деле не знает. И так я расстроился. Ты в школе учился? – спрашиваю. Учился, но давно, отвечает. Я ему говорю: некоторые фундаментальные знания следует помнить всю жизнь. Заруби себе на носу: чтобы найти площадь Ильича, надо длину Ильича помножить на ширину Ильича, усвоил? Он кивнул, а я по глазам вижу, что ни черта он не понял. Так и уехал, невежда малограмотный.

«А он не так прост, этот постовой, ларчик с секретом», – подумал Колыванов и почувствовал непреодолимое желание поделиться чем-то своим, сокровенным. В конце концов, все мы люди, живём под одним солнцем, все нуждаемся в понимании. Да и вообще добрые слова растопят лёд .

– Знаешь ли ты, что самка комара за один раз откладывает тысячи

личинок? – как бы невзначай осведомился Колыванов в надежде отыскать тропинку к сердцу собеседника.

– Да ты что?! – недоверчиво отреагировал постовой. – Неужели правда?!

– Правда, – Василий почувствовал уверенность и решил рискнуть, – В некоторых районах Полинезии до сих пор сохранился матриархат.

– Вот оно как, – понятливо кивнул старший лейтенант. – Ты, оказывается, содержательный человек.

– Спасибо за высокую оценку, – сдержанно поблагодарил Колыванов.

– Что ж, в таком случае не буду от тебя скрывать, – в свою очередь, сказал постовой. – Шея мыши и шея жирафа содержат одинаковое число позвонков.

– Интересное явление, – по достоинству оценил шофёр, чувствуя, как между ними налаживается взаимопонимание. – Если растопить весь лёд, вода на много метров покроет землю.

– Ты уверен? – испытующе глянул в глаза постовой,

– Совершенно достоверная информация. Есть сведения, что мозг человека содержит десять миллиардов нервных клеток.

– Источник надёжный?

– Учёные подсчитали.

– Учёным верю. Они зря не болтают.

– Я тоже доверяю науке. Знакомый ветеринар говорил мне, что шерсти одной овцы хватит на два платья, – честно признался Колыванов.

– Ладно, откровенность за откровенность. Только ты не разглашай.

– Мог бы не предупреждать,– обидчиво поджал губы Василий.

– Меня недавно ограбили, – тихо и доверительно, как близкому человеку, почти родственнику, поведал инспектор.

– Как?! – растерялся Колыванов.– Где?!

– На шоссе, за городом…

– А кто?!

– Один местный олигарх.

– Ты его знаешь?

– Ещё бы! Каждый день вижу.

– И он тебя ограбил?!

– Ограбил, обчистил, обобрал…

– Он тебе угрожал? Оружие применил?

– Если бы… – печально вздохнул инспектор. – Я бы тогда знал, что делать.

– Как же это случилось? Полиция и вдруг ограбление!

– Сам посуди…Каждое утро я стою на посту. Мимо регулярно проезжает богатый миллионер. У него в нашей местности загородный коттедж. Обычно я козырну – в смысле честь отдам, миллионер тормозит, стекло опустит, десять американских долларов мне вручит и дальше мчится. Это понятно?

– Понятно. Как не понять.

– А тут смотрю – нет его. День нет, два, три… Неделя проходит, вторая, месяц… Три месяца отсутствовал! И вдруг явился, не запылился. Едет утром как ни в чем не бывало. Я по привычке козырнул и говорю ему: что-то вас давно не видно. А он мне: на Канарах был. Хорошо провели время? спрашиваю. Неплохо, отвечает, у меня там вилла, яхта, лошади… Представляешь?! И это на мои-то деньги!

– Да-а!..– ошеломлённо покачал головой Колыванов. – Уникальный случай!

– Подумать только: за мой счет шикует! Совсем обнаглел! Ни стыда, ни совести!

– А у меня в автомобиле ты что искал? – улучил подходящий момент Василий и взял быка за рога.

Но инспектор и сейчас не дал прямого ответа, а поразмыслил и сделал неожиданное предложение:

– Тут поблизости шашлычная есть, кавказцы держат. Зайдем, там и поговорим. Перетрём, обсудим…

– Мне ехать надо, у меня график, – отказался шофёр.

– А по шашлычку? Угощаю!

– Какой шашлык? Я завтракал недавно. Спасибо, конечно, но я сыт.

– Жена, небось, накормила?

– Жена.

– Вкусно?

– Вполне.

– В дорогу снабдила?

– Снабдила

– А у меня нет жены! – с некоторым вызовом, даже обидчиво и капризно заявил инспектор.

– Напрасно, – посочувствовал Колыванов. – Для служивого человека надёжный тыл – первая необходимость. И питание полноценное.

– Не всем так везёт, как тебе. Я в шашлычной на довольствии состою.

– В каком смысле? Платят они тебе? – без церемоний и напрямик поинтересовался шофёр.

– Вот что значит предвзятость и предубеждение. Как полиция, так сразу – платят. Ничего не платят. Столуюсь я там, когда дежурю.

– Бесплатно?

– Почему бесплатно? У нас в деревне говорили: даром за амбаром! У нас бартер: они меня кормят, я их не штрафую.

– Глаза закрываешь?

– Не закрываю, а смотрю сквозь пальцы. Бартер у нас такой.

– Интересные подробности! Любопытная арифметика!

– А ты думал! Мне на службе голодать нельзя. Показатели снизятся. Тебя жена кормит, а меня правила дорожного движения,

– Что-то мы отвлеклись, – заметил Колыванов. – Давай ближе к теме.

Однако инспектор промолчал, сосредоточенно поразмыслил и спросил:

– На тебя положиться можно?

– Ещё как!

– Я в том смысле, что доверять тебе можно?

– Как себе. Не сомневайся.

– А вдруг подведёшь?

– Никогда!

Инспектор снова погрузился в раздумья, видно, не мог решиться, а потом вздохнул и, делать нечего, отважился:

– Ты имей ввиду, мы все тебе доверие оказываем. Всё наше подразделение.

– Какое подразделение?

– Доблестная автоинспекция нуждается в помощи и содействии. Не проговорись!

– Это как понимать?

– Ты будешь смеяться, но нас постоянно грабят.

– Олигархи?

– Хуже.

– Бандиты?

– Гораздо хуже. Олигархи все на виду, мы их в момент прищучим, за жабры возьмём. И с бандитами разговор у нас короткий, в бараний рог скрутим. А тут обычный водила. С ним так просто не справишься.