Год семьи

Владимир Гоник

Год семьи

Минувший год власти объявили ГОДОМ СЕМЬИ.

(из средств массовой информации)

Текущий год власти объявили ГОДОМ СЕМЬИ.

( из средств массовой информации)

Будущий год власти объявят ГОДОМ СЕМЬИ.

( из средств массовой информации)

ПРИКЛЮЧЕНИЯ СЮЖЕТА

Предисловие автора к роману-песне «Год семьи».

Странная, на мой взгляд, но с весёлой причудой мысль о шофёре, которого на дальней дороге среди неограниченного простора России ждёт другая семья, приходила мне на ум не раз. Приходила, уходила, снова появлялась, настойчиво требовала внимания, настырно стучалась в дверь. Мнилась она как предтеча занятного, полного иронии и поэзии сюжета. Главного героя я замышлял лукавым народным мудрецом, хитроумным доморощенным философом, жаждущим самоотверженно осчастливить всех женщин, добиться всеобщей справедливости. В начале июня я проводил жену и почти годовалую дочь в Киев, к моим родителям. Мне пришлось задержаться в Москве, на студии «Мосфильм» шла работа над фильмом «Первая дорога», экранизацией моего рассказа «Медовая неделя в октябре», опубликованного в популярном на тот момент журнале »Юность». Кстати сказать, спустя несколько лет рассказ вновь экранизировали, уже на Одесской студии. Редкий случай, «Мосфильм» создал картину для кинопроката, в Одессе сняли телефильм. На «Мосфильме» тем временем съёмочная группа укатила в экспедицию, я вознамерился последовать за семьёй. Не тут-то было! Стоял жаркий июль, разгар курортного сезона, в Москве плавился асфальт, густые толпы осаждали авиационную и железнодорожную кассы. Впрочем, напрасно, билеты в кассах отсутствовали. То есть, вовсе и напрочь, как принято говорить. Захлопнув оконца, кассиры посиживали без дела, толпа прилежно уповала на чудо, обездвижив и онемев. Как вразумить их, как втолковать, что мне срочно надо в Киев, к жене и дочке. И, конечно, меня с нетерпением ждут родители. Исчерпав возможности, я решил, что между Москвой и Киевом наверняка существуют автомобильные грузоперевозки. Как выяснилось, с одной из московских автобаз в пять утра уходил грузовик с «шаландой», длинным прицепом, гружённым большими металлическими рамами для строящейся в центре Киева гостиницы. Молодой водила оказался весьма словоохотливым, в пути я узнал некоторые подробности из жизни шоферов. Постоянный маршрут, по которому водитель доставляет грузы, называется – плечо. От-сюда неожиданное понятие – плечевая жена. То есть, одна супруга обитает в начале маршрута, другая на маршруте, где экипаж ночует, или в конце, в пункте назначения. Свойство, о котором поведал шофёр, совпало с моим давним замыслом. Совпадение не могло оказаться случайным, явление определило ход событий. Сюжет зрел лет двадцать. Загруженный работой – сценариями и прозой, странствуя по миру или пускаясь в кругосветное плавание, я изредка вспоминал давний замысел и оказию с поездкой на грузовике. А потом вдруг почувствовал, что сюжет вызрел, история сложилась, характеры определились, надо лишь записать. Сценарий «Семьянин» я написал быстро, почти в один присест. В ту пору Союз кинематографистов и Госкино проводили конкурс на лучший сценарий комедии. Объективности ради, и дабы избежать стороннего влияния и магии имён, конкурс проводился анонимно, под девизами. Фамилии авторов хранились отдельно, в запечатанных конвертах, которые вскрывались лишь после подведения итогов. Участие в конкурсе приняли около сотни авторов. Сценарий «Семьянин» завоевал одну из трёх премий. .Фильм «Семьянин произвели совместно две студии – им. Горького (Москва) и Беларусьфильм (Минск). Снимать взялся народный артист Сергей Никоненко, он же исполнил главную роль. Его напарника играл питерский актёр Евгений Леонов-Гладышев. И женский состав оказался вполне звёздным: Люба Полищук, Аня Самохина, Катя Воронина… Особый успех достался молодой киевлянке Тане Комаровой. Её пригласили за фактуру (рост около 190 см ), но она проявила себя как яркая и талантливая актриса. В монтажный период я улетел в Лос-Анджелес на фестиваль кинодраматургии. Мой сце-нарий фильма «Грешник» (Тhe Sinner) был признан лучшим, две студии предложили ра-боту в Голливуде. Условия оказались довольно соблазнительными, однако я не остался, вернулся в Москву. Правда, сначала мы с женой прокатились по американским городам и весям, я читал лекции в университетах, проводил мастер-классы. По возвращении меня ждал сюрприз. Нечистый на руку, вечно заточенный на воровство, случайный в кино директор студийного объединения «Импульс», выходец из силовых структур, но изгнанный за серьёзные прегрешения, в очередной раз нарушил закон и тайком, за нашими с режиссёром спинами, перепродал будущий фильм жуликоватым дельцам из города Новосибирск. Назывались они МЖК «Электрон». То есть, молодёжный жилищный комплекс. Тогда многие ушлые комсомольские деятели ринулись в коммерцию. Студия и коммерсанты скрытно от автора и режиссёра урезали фильм и перемонтировали, чтобы корысти ради получить в течение дня ещё один, дополнительный сеанс. Мы с Никоненко подали судебный иск, минский суд арестовал картину, опечатал хранилище. Экспертами в суде выступили В. Я. Мотыль, режиссёр «Белого солнца пустыни» и доктор искусствоведения, киновед В. С. Листов. Они определили, что фильму нанесён значительный художественный ущерб. Ночью на минскую студию проникли злоумышленники, сорвали пломбы и печати, украли исходные материалы – негативы и позитивы. Мошенники расторопно оформили в Госкино прокатное удостоверение, напечатали множество кинокопий, пустили в широкий прокат. Смириться мы, естественно, не могли. После настойчивых усилий с трудом, но всё же удалось возбудить уголовное дело. Это было первое уголовное дело по авторскому праву. Молодой, очень бойкий и бравый следователь из районной прокуратуры трижды закры-вал дело. Городская прокуратура Москвы трижды отменяла постановления. Следователя в результате заменили и, кажется, уволили. Несмотря на препятствия и задержки, уголовное дело , в конце концов, дошло до суда. Директор МЖК сел в клетку, директор объединения «Импульс» подался в бега, его объ-явили в розыск. Слушалось дело в Пресненском суде с участием государственного обви-нителя из городской прокуратуры. Было понятно, что подсудимым грозят реальные сро-ки. Оставалось последнее заседание для вынесения приговора, когда депутаты по какой-то дате объявили амнистию. Вердикт суда гласил, что амнистия применяется «по не реабилитирующим обстоятельствам». То есть от наказания их избавили, но судимость осталась. Следователь отправился в Новосибирск, по акту изъял прокатное удостоверение, Савёловский суд Москвы и Госкино признали его недействительным. Отныне никто не имел права показывать картину, разрешить просмотр могли только автор сценария и режиссёр как обладатели исключительных авторских прав. Преступники, однако, заблаговременно изготовили копии прокатного удостоверения и обманывали прокатчиков, предъявляя фальшивые документы. Так незаконно выпустили кассету, фильм обманом прошёл по всем ТВ-каналам и по кабелю. Жулики и 1-й канал обманули, предъявив старую копию документа, юристы канала не потребовали оригинал, не справились в регистре Госкино, даже не заглянули в информационный выпуск. Мало того, Союз кинематографистов официальным письмом заранее уведомил 1-й канал о том, что показ запрещён и возможен только с письменного разрешения авторов. 1-й канал, разумеется, пренебрёг, разместил на картине 86 рекламных роликов, шесть блоков на 20 минут. Вместо цельной картины зрителям предложили мелкую шинковку из фильма и рекламы. Ничего не оставалось, как предъявить каналу иск. Заседание Останкинского суда напоминало цирковое представление с клоунадой. Судья Илларионова безостановочно указывала секретарю, что писать в протоколе, что не пи-сать, а что они напишут потом, после заседания. Мне говорить она не давала, постоянно обрывала, затыкала рот, всячески выражала свою неприязнь. Юрист канала выступала свободно, без ограничений, при благосклонном радушии суда. Дамы вели себя, как дав-ние закадычные подружки. Вероятно, так оно и было. Я выразил судье недоверие, она уединилась в совещательной комнате, сама с собой посовещалась и отказала, недоверие не приняла. Понятно, что в Останкинском суде дело я проиграл. Городской суд, однако, – редчайший случай! – отменил решение и пересмотрел дело заново, в мою пользу. Спустя год-полтора мне позвонил А. С. Лавров, бывший следователь по особо важным делам уголовного розыска (МУР), автор сериала «Следствие ведут знатоки», сообщил, что прочитал в газете, будто Илларионову лишили звания федеральный судья и осудили на два года условно. В кинематографе обычно фильмы снимают либо по оригинальным сценариям, либо экранизируют прозу. Спустя 20 лет после выхода фильма «Семьянин» я вдруг почувствовал неодолимое желание по фильму написать прозу. Желание крепло, росло и вылилось в долгую кропотливую работу. Гоголь жанр романа «Мёртвые души» обозначил как поэму. На жанр прозы «Год семьи» внятно напросилась песня. Стало понятно, что привычным языком, расхожим словарём не обойтись, пришлось измыслить и придумать особый, я бы сказал, неповторимый язык. К счастью, русская словесность обладает неограниченными возможностями, позволяет фантазировать, изобретать, проявлять выдумку. И, конечно, текст наполнен неподражаемым русским фольклором, самобытным, находчивым, остроумным. Роман-песню «Год семьи» расцениваю как интересный эксперимент.

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить.

Федор Тютчев

Глава 1

Силы небесные, святые угодники, откуда простому человеку столько счастья? Шофёру, скажем, и дальнобойщику, к примеру. Судьба, похоже, благоволит и улыбается с приязнью и явным расположением.

Вообще, говоря откровенно, честному человеку удача чаще симпатизирует. Когда дорога свободна и машина исправна, о чем еще мечтать? Мотор урчит и дышит ровно, тормоза в порядке, грузовик напористо режет пространство, в кабине уют, за окном ветер посвистывает. Шоссе зовет в даль и уносит, уносит… А вокруг холмы, перелески, вода в озёрах блестит, глаз радуется: простор, раздолье, ширь –  Россия! Да, Россия, прямо скажем, Россия, что ни говори. Её поминаем каждый божий день – к месту и попусту, по делу и всуе, по любому поводу и без, или, говоря проще, впопад и невпопад, всякое лыко ставим в строку.

Если смотреть правде в глаза, дорога обычно производит на людей благоприятное впечатление. Сдай шофер в рейсе, как космонавт в полёте, медицинские анализы, все показатели организма, понятное дело, окажутся доброкачественными, потому как дорога благотворно влияет. Катишь непринужденно, езда глубокое удовлетворение приносит.

Положа руку на сердце или на другой жизненно важный орган, дорога, как водится, нормальному человеку в охоту. Таких на свете пруд пруди, даже больше. Да и что нам толковать, народ давно мнение сложил: охота пуще неволи. А и то правда, охоту тешить – не дрова рубить, спина не переломится. Хочешь-не хочешь, охотой сам пойдёшь, как коза на верёвке, а коли охоты мало, неволи прибавь. Но прибавляй-не прибавляй, охота в гости пойти, да никто не зовёт. Или того пуще, охоча жаба до орехов, да зубов нет.

Словом езда всякому по нраву и в охоту. А тех, кому езда поперек души, нескромных, что ли, и с тараканами в голове, гораздо меньше. Практически раз-два и обчелся или того меньше. Народ и тут высказался не в бровь, а в глаз: охота смертная, да участь горькая. Они погоды не делают, никто их добрым словом не вспомнит.

По совести говоря, великий писатель Гоголь, уж на что был насквозь больным и склонным к меланхолии человеком, с причудами и капризами, да к тому же в отличие, скажем, от Пушкина и Толстого он за всю жизнь не знал ни одной женщины, что само по себе интригующая  загадка природы, но и он, Гоголь, в дороге коренным образом преображался.

Какие сомнения, народ, со своей стороны, давно определился. Во-первых, дорогу к избе не приставишь. Во-вторых, и на ровной дороге спотыкаются. В третьих, дорожному путь не угроза. В четвёртых, дорожный путник ночлега с собою не носит. В пятых, в десятых, в двадцатых… – много знать – мало спать, скоро состаришься. Да и то правда, много думается, мало сбывается, много пряли, мало наткали, много дыму, да мало пылу, много крику, да мало толку.

В свою очередь, Гоголь в дороге испытывал душевный подъем, расцвет фантазии и творческих сил, рука тянулась к перу, чернила просились на бумагу. Потому и чурался писатель оседлой жизни, кочевал неприкаянно и хозяйством себя не обременял. И пусть Василий Колыванов не писатель вовсе, а наоборот – шофёр, но толк в своей профессии тоже знает. Не зря премиями и служебными поощрениями родная автобаза регулярно отмечала.

Целые дни с рассвета и до заката проводил Колыванов в дороге. За рулём хорошо думалось – о жизни, о стране, о тайнах мироздания и текущей действительности, машина кормила семью, а что еще требуется рассудительному и трезвому мужчине, семейному притом? По таким обычно сохнет безутешно женский пол, такие всегда в цене – на вес золота, как говорится. С таким любая согласится под венец, только где такого взять, если в живой природе они встречаются крайне редко, от случая к случаю или того реже.

Дни напролет в любую погоду летит под колёса дорога, проносятся мимо встречные автомобили. А вспомнится в дороге семья, потеплеет на сердце. Ждут тебя домочадцы, считают дни, ждут дети, ждёт жена, ждут преданно и терпеливо. Как подумаешь, в груди солнечно, душа поёт, мыслями овладевает радость. Эх, ма! – радость в закрома, из закром достанем, коль хватит нам ума. Однако радость-то радостью, да только радость с печалью за одним столом сидят, из одной тарелки едят, на одних санях ездят. Что ж, рад бы в рай, да грехи не пускают, рад бы до неба достать, да руки коротки, рад бы заплакать, да смех одолел, рад бы порадоваться, да охота пропала.

Глава 2

Среди ночи, как ошпаренный проснулся будильник – ударил злобно и по обыкновению неожиданно и бесчеловечно. Вздрагивая от ярости, он буквально зашёлся в истерике – бился неистово, звоном терзая слух.

Вообще, если честно, какая нужда преувеличивать и пускать пыль в глаза? Но будильник и впрямь звенел так свирепо и яростно, что само собой разумелось: договориться не удастся, поблажку не вымолить, пощады не жди.

Оглушительный звон, как клинок, рассёк тишину спящего дома и небо над крышами, насквозь пронзил уши, окрестное пространство и рассветные сумерки. Ещё не разлепив глаз, Колыванов вслепую и заморочено нашарил в тазу будильник. Звон умолк столь же внезапно и резко, как и возник. И теперь уже тишина с размаха щедро отвесила звонкую оплеуху, некоторое время Колыванову мерещилось, будто он оглох.

После пережитого кошмара сон, понятное дело, разлетелся весь вдребезги – захочешь, да не уснёшь. Тем более что по заведенному однажды и навсегда распорядку следовало встать и пуститься в дорогу.

Каждое утро Колыванов поднимался ни свет, ни заря – изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц – вот уже который год. Металлический таз Василий находчиво приспособил в помощь будильнику для безоговорочного усиления звука. Шофёр догадливо поместил будильник в таз, чтобы решительно взбодрить организм и кардинально повлиять на дремотное состояние тела. Как говорится, ни шагу назад! И никаких компромиссов, приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Сообща будильник и таз могли покойника разбудить.

Сегодня, однако, Колыванов не проснулся. Будильник и таз по привычке растерзали тишину в клочья. Впрочем, надрывались зря, разбудить Василия не удалось. «Устал, бедняга», искренне посочувствовала мужу жена, пытливо заглянув в спящее лицо. С немым вопросом, если быть точным.

Что гадать, кто-то усомнится, кто-то не поверит, а на наш взгляд, жену можно понять. В те редкие дни, когда он ночевал дома, Колыванов, проснувшись, как правило, оказывал жене знаки внимания. Нынче, надо признать, муж повел себя на удивление безучастно, жена не знала, что и думать. Иначе говоря, проявила законное недоумение. "Неужто в пути поистратился? – подумала она подозрительно. – Неужели поизносился?

Нет нужды доказывать, Колыванов жену любил. Профессия, тем не менее, накладывала на чувства свой отпечаток. Супруги редко виделись, разлуки длились продолжительное время, короткие встречи случались наперечёт.

Если откровенно, своим присутствием Колыванов семью мало баловал. В повседневной жизни он практически отсутствовал и собой одаривал домочадцев исключительно мимолётно. Говоря проще, посещал семью Колыванов в зависимости от маршрута, условий движения и в полном соответствии с разнообразием дорожных причин.

Дни напролёт он колесил по дорогам, в пути ночевал, изредка появлялся в урочный день и час. Наведается домой раз в неделю, считай – повезло. Как говорится, и на том спасибо. Хотя случалось, Василий навещал семью ещё реже.

Обычно он приезжал под вечер в назначенное время, как поезд по расписанию. И как поезд на станции, присутствовал в доме строго ограниченный срок. Что Василия, что жену по жизни обуревали противоречивые настроения: с одной стороны, радость встречи, с другой – боль разлуки. Не успели свидеться, пора прощаться. Короткая побывка с вечера до утра, будто солдат в увольнении: ночь на все дела – на детей, на хозяйство, на задушевный разговор, на любовь – одна ночь, да и та не вся: хочешь-не хочешь, а с рассветом – в путь! Поневоле вывод напрашивается: бедному жениться, ночь коротка.

Он уезжал на исходе ночи, спозаранку, как говорится, едва проклюнется рассвет. Жена второпях собирала мужу дорожный харч, безутешно глотала слезы, проклинала судьбу. И Колыванов всякий раз чувствовал себя не в своей тарелке, печалился, уводил глаза. Что поделаешь, если такая работа, только и остается, что горестно вздыхать, да набраться терпения до следующей встречи. А впрочем, пора бы уже и привыкнуть – за столько-то лет!

Но не привыкали, не привыкали – ни он, ни она. Каждое прощание натурально выходит боком: тягостное впечатление, боль души, глаза на мокром месте, волнение в груди. Незавидная доля, врагу не пожелаешь. Кто видел, тот знает: жена без мужа – вдовы хуже.

Схожая картина часто наблюдается среди женатых мужчин. Недаром муж в отсутствие жены смотрится исключительно по-сиротски, жалость к нему рвёт сердце на части. Но если взглянуть правде в глаза, не зря, должно быть, по большому счету, шоферов уподобляют людям героических профессий – лётчикам, к примеру, разведчикам или морякам. Не зря! И кто бы сомневался, героическая профессия, как водится, предполагает в натуре долгое отсутствие и подразумевает крайне редкие свидания с женой. Словом, требуются сила воли, выносливость и другие яркие проявления.

Теперь настало время признаться. Не мудрствуя лукаво, начистоту откроем всю подноготную: пятнадцать лет провёл Василий Колыванов за рулём – пятнадцать лет! Все годы помнились расставаниями, короткими встречами с женой, ожиданием новой встречи. В известном смысле шофер на дороге всё равно, что глубоководный подводник в мировом океане: телом в походе, мыслями в родном порту.

Да и как иначе, народ издавна усвоил: родная сторона – мать, чужая – мачеха, родной куст и зайцу дорог, по родному дому и родне сердце ноет в глубине. И пусть дом дому не указ, у себя дома всё споро, а вчуже жизнь хуже.

Если ничего не скрывать, шофёра в дальнем рейсе уместно сравнить с высотным пилотом в слоях заоблачной стратосферы, с тайным разведчиком на чужой территории; сходство наблюдается невооружённым глазом, профессии роднит неизбежная разлука с любимой.

Как бы то ни было, и кто бы что ни говорил, пятнадцать лет тяжелой фурой пронеслись по автостраде, словно один день. За все годы Колыванов проявил себя как незаурядная личность, выдающаяся персона, почти герой. Неужели можно охарактеризовать его иначе, если целый день, от рассвета и до заката, он в пути – мчится стремглав, изредка навестит семью, переночует в супружеской постели и дальше, дальше – дорога не ждёт, труба зовёт, времени в обрез.

Сведущие люди толкуют, будто любовь в разлуке крепнет, расстояние усугубляет чувства. Дескать, чем длиннее разлука, тем желанней встреча, кто станет опровергать? Какие сомнения, разлука невольно располагает любящие сердца к взаимности, короткие встречи разжигают страсть. Не зря в народе утвердилась неоспоримая мысль: разлука для любви, что ветер для пожара.

Обойдемся без притворства и лицемерия. В отличие от подавляющего числа мужского населения Колыванов умом проницательно осознавал бремя и маяту женского существования: дети, хозяйство, дом, стирки, заботы, вечная круговерть… А он, хоть и муж, близкий человек и единомышленник, который обязан, казалось бы, делить с женой трудности быта и рутину существования, однако в будничной реальности преимущественно отсутствует по причине дороги.

Ах, дорога, дорога, шофер всегда в отлучке – редкий гость в собственной семье. Во всяком случае, практической пользы в доме от него, грубо говоря, кот наплакал. А если еще грубее, то проку от шофёра в домашнем хозяйстве, как от козла молока.

Впрочем, грубости нет оправдания, для чувствительного человека грубость – незаживающая рана, пробоина навылет, сквозняк в груди. Кроме того, грубиянам редко сопутствует удача, и Колыванов по мере возможностей старался жене не грубить, обходился сочувствием и лаской.

Что касается личного участия в хозяйстве, то по своему мировоззрению Василий обузой никогда не был, к нуждам домочадцев подходил с пониманием. Водопроводные краны и прочую бытовую технику содержал в исправности, собственными руками производил в квартире текущий ремонт и починку обуви. Иначе говоря, с обязанностями мужа и отца Василий справлялся убедительным образом, грех жаловаться и любо-дорого сознавать. Не зря народ в своём мнении утвердился: домом жить – рот не разевать, дома сидеть – ничего не высидеть, дом хозяину дело всегда найдёт. Как говорится, дом невелик, да лежать не велит.

Нет смысла утаивать, нередко Колыванов привозил из рейса подарки жене и детям – обнову типа обуви и одежды или безделушку и посуду для украшения быта, но чаще игрушки для детей и хозяйственные товары для семьи, не говоря уже о продуктах. И пусть дарёному коню в зубы не смотрят, ушлые люди не с бухты-барахты и не на пустом месте высказали суждение: подарки и постылого в любовь приведут. Правда, к нашему шофёру высказывание не относилось, он и без подарков, сам по себе, в своём личном качестве был для жены исключительно любимым и неограниченно желанным.

Каждая местность в родном отечестве имеет свои особенности и своё неповторимое содержание: где дешевле прикупишь картофель, где капусту и огурцы, а где другой овощ. С юга Колыванов вёз в дом фрукты и бахчевые плоды, с прохладного севера поставлял клюкву, морошку, бруснику и прочие дары леса. В снабжении семьи провиантом Колыванов давно усвоил экономическую науку, которая широко пропагандирует удачное сочетание цены и качества. По всей трассе в деревнях Василий был своим человеком, с продуктами жена не знала хлопот.

Вдогонку упомянем, что, если позволял график движения, Колыванов честно посещал родительские собрания, проверял в дневниках школьные отметки, водил детей на аттракционы в парк и сопровождал жену в гости.

Иногда, не сказать, чтобы часто, но случалось, Колыванов устраивал семье посещения очагов культуры – театра, скажем, или выставки кошек. Однажды он даже повёл домочадцев в музей, где все увлечённо знакомились с коллекцией утюгов, кактусов и амбарных замков, потому как не хлебом единым жив человек, душа просит и требует содержания. Как иначе, если духовная близость укрепляет священные узы брака.

Впрочем, и физической близости Колыванов уделял пристальное внимание. Ещё на заре семейной жизни он постиг прописную истину: полноценное состояние женщины зависит прежде всего от мужчины. Иначе говоря, если ты муж, безотказно решай насущные потребности жены.

Но обойдемся без намеков и недомолвок. Как подлинный мужчина Колыванов в дезертирах никогда не ходил. Усвоив главное условие мира и покоя в семье, Василий с принятыми на себя обязательствами справлялся вполне убедительно, перебоев и вынужденных простоев, во всяком случае, не допускал.

Однако мнения мнениями, суждения суждениями, а нам пора объясниться подробно и начистоту. Не в пример многим мужьям на обширном нашем пространстве к первой и главной обязанности мужа Колыванов относился добросовестно, ответственность свою сознавал, проникся насквозь и глубже. До сих пор, по крайней мере, нарекания от жены не поступали, за все годы ни одной жалобы, между прочим, а следовательно, повода для раскола в семье, для разногласий и распрей Василий не давал.