Тайна Пророка Моисея

Я не собирался смотреть снизу вверх на человека со шрамом. Я встал на ноги и, глядя в его левый глаз, с угрозой в голосе заговорил:

– Кто вы? Почему вы меня допрашиваете?

Взрыв ненависти был так велик, что я готов был вонзить кулак в лицо незнакомца. Он резко отшагнул назад и суну руку под полу пиджака, где у него висел пистолет.

– Женя, спокойно, – влсстно сказала Юлия.

И я спокойно. и вежливо заговорил:

– Вы нарушаете УПК России, допрашивая меня без причины по делу, которое было признанно недействительным и закрытым. Вы вначале добудьте факты…

– Скоро мы их добудем, – сказал "Кум", выписывая для меня пропуск на квадратике листа. – Возьмите, Евгений Васильевич. И до скорой встречи.

Я вышел во двор. Юлия прохаживалась перед своей машиной. и смотрела в "мобильник".

– Женя, как только ты вышел из кабинета, они схватили наушники. Женя, не зли их. Скажи им что -то похвальное.

Мы сели в машину, и я раздумчиво заговорил:

– Да…парни умные. Особенно этот, со шрамом..Чувствуется в нём высокий интеллект…Опасный человек.

Знаками рук я показал Юлии, что машину надо поставить на платной стоянке.

В метро на платформе я с досадой увидел стоявших Рому и Еву. Они уже были для меня "вестниками" беды. Я придержал за руку Юлию и встал за спиной ефрейтора и старшего сержанта.

Подошёл поезд. Двери открылись. И люди начали быстро входить в вагон.

Когда идущая перед Ромой Ева вступиал в вагон сбоку от входа мелькнула растопыренная ладонь и хлопнула девушку по ягодицам. Ева никак не отреагировала на хамство, молча прошла вперёд.

Рома шёл за девушкой. И тоже получил шлепок ладонью по заду. Сбоку от входа прозвучал смех.

Следом за Ромой в вагон вошла Юлия. И когда вновь появилась ладонь с расстопыренными пальцами, чтобы хлопнуть Юлию, я стремительно бросил свою руку вперёд, схватил большой палец и вырвал его из сустава.

Через секунду, когда я уже вошёл в вагон, раздался дикий, пронзительный визг.

Визжавший мигрант, судя по лицу, из Центральной Азии сидел справа от входа на лавке. А его товарищи или собратья находились слева от входа и заполняли собой все лавки. А справа – были только москвичи.

Вот я и потянул Юлию за руку в правую сторону вагона.

Мигранты курили сигареты, нарочито смачно харкали под ноги, бросали окурки, сморкались, кричали русские маты, пинали тех москвичей, которые неосторожно прошли на левую половину вагона.

– Ты чо, русская гнида, не видишь, что это наши места?!

Мигрант визжал, сильно наклонившись и прижимая левую руку, которой он пытался хлопнуть Юлию, к своему животу.

Мигранты вскочили с лавок.

Вперёд выскочил "качок" с ножом в руке. Ненавидяще и быстро скользнул взглядом по правой стороне вагона.

– Кто из вас, русские гниды, посмел сделать больно моему брату?! Я вас всех раком поставлю!

Он прыжком метнулся к Роме, рывком сорвал с его плеча погон ефрейтора, швырнул его себе под ноги, топнул по нему ногой и закричал:

– Это ты?!

– Нет, нет, это не я, – дрожащим голосом торопливо заговорил Рома и указал пальцем на Еву. – Это она. И больше скажу потому, что я человек честный. – Рома судорожно сглотнул слюну и сильно продолжал говорить: – Она всегда плохо отзывалась о мигрантах.

– А ты? – спросил "качок".

– Я всегда говорил, что мигранты – это честь и совесть России. Спасители России.

– Ну, и говно же ты, – сказала Ева.

– Я человек чести!

"Качок" расстегнул кобуру, что висела на поясе Ромы, неторопливым движением руки вынул из неё пистолет и положил его в карман своего пиджака.

– Ты говно русское, согласен, что ты говно? – спросил "качок" Рому, слегка тыча его ножом.

– Да, да.

Брат "качка" продолжал визжать, и "качок" вновь закричал:

– Кто обидел Люка?!

Я отодвинул от себя Юлию на расстояние вытянутой руки. Но девушка прильнула ко мне. Я поправил на её голове шлем и вновь отстранил от себя.

"Качок" подступил ко мне и поднёс кончик ножа к моему лицу.

– Так это ты, гнида русская, обидел моего брата?

– Да, да! – закричал Рома. – Это он! Он вас, мигрантов, за людей не считает!

Качок начал медленно опускать вниз нож, отвернув от меня своё лицо в сторону.

Я повернулся к "качку" корпусом.

И едва его рука с ножом стремительно метнулась в мою сторону, в живот, как я ещё быстрее – дёрнул себя вбок. Нож скользнул мимо моего тела. И тут же я сжал локтём руку "качка", и нанёс два молниеносных удара средними фалангами сжатого кулака – в верхние и нижние зубы своего врага. Выбил все передние зубы.

Поезд в это время остановился, двери открылись, и я, развернув "качка" лицом в сторону открытого входа, швырнул его на платформу, где стояли два полицейских.

"Качок", быстро перебирая ногами, выставив вперёд руки, по – прежнему сжимая нож, помчался на полицейских. Они, увидев бежавшего на них с ножом в руке мигранта, прыжками метнулись в разные стороны, крича:

– Помогите кто – нибудь!

Я шагнул к мигрантам и голосом "зоны" сказал:

– Всем лечь на пол, иначе буду убивать!

И эти люди, привыкшие у себя на родине в городах и кишлаках пресмыкаться перед баями, воспитанные родителями – рабами – немедленно опустились на грязный захарканный пол.

Ева начала истерично смеяться и кричать:

– Теперь Рому уволят за потерю оружия!

– Нет, Ева, – сказал я, – сейчас такие востребованы. Они честь и совесть России.

Но я уже говорил это, идя по птаформе метро, держа Юлину ладошку в своей руке.

– Женя, ты доктор наук, а почему ты скрывал от меня? – спросила Юлия.

Я промолчал потому, что старался забыть всё то, что произошло за два месяца до моего отъезда в Москву шесть лет назад.

Я был официально приглашён на международную конференцию в Иерусалим, где должен был выступить со своим докладом. После конференции я мог получить кафедру в университетах Иерусалима или Нью – Йорка, на выбор. И вдруг я оказался в тюрьме. Я боялся думать о том, как восприняли моё внезапное исчезновение на конференции, в Сибири.

Это была катастрофа.

Но я быстро "пришёл" в себя, зная, как должен был вести себя на "зоне", потому что вырос на "зоне" – в детстком доме…

И вдруг Ева забежала вперёд, бросилась на меня, обхватила мою шею руками и воскликнула:

– Женя, это награда от МВД России!

И хотела поцеловать мои губы, но Юлия двумя рукми очень сильно толкнула Еву и сердито посмотрела на меня, но промолчала.

А когда я взял ладошку Юлии в свою руку, то сразу отметил, что её ладонь была вялой. Девушка шла рядом со мной, но чуть отвернув лицо в сторону от меня. Я наклонился к Юлии и тихо сказал:

– Юличка, ты моё солнце незакатное. Ты смысл моей жизни.

– Женя, перестань так говорить! – строго приказала Юлия.

Она улыбнулась мне своей очаровательной улыбкой и прильнула ко мне.

Я почему – то вспомнил разговор с Катей. Ей было двадцать лет, а мне – шестнадцать. Мы голые лежали на диване, и я сказал:

– Катя, а ты не хочешь стать мамой?

Катя рывком села на диване и зло ответила:

– У тебя что – кукушка поехала? Я терпеть не могу детей! И для меня слово "мама" – это паскудное слово!

– Однажды ты станешь мамой.

Она вдруг затихла и вежливо заговорила:

– Женя, я тебя люблю. Но ты должен стать моим сутенёром. Будешь меня подкладывать под влиятельных и богатых "папиков". Мы разработаем систему. А когда станем богатыми, то ты займёшься наукой.

– Нет. Я сейчас буду заниматься наукой.

– Женя, ты уже убедился, что талант в России – это пустой звук. В Советском Союзе всё решал блат, а сейчас – деньги. Давай хитрить, подличать, как все. И мы станем богатыми, потому что ты умный и кулак у тебя сильный. Согласись со мной.

Но меня воспитали романы Дюма и Вальтера Скотта. И я знал, что после семи лет характер у человека не менялся.

Я с детстких лет думал о семье, о том, что любая девочка могла стать мамой. Я, как и все дети в детстком доме, видел во сне "маму". И для меня семья стала мечтой, но только мечтой, потому что на первом месте была мечта о блистающем мире, к которому я стремительно шёл.

ГЛАВА

Я ждал Юлию перед входом в здание, под крышей которого висела металлическая плита с надписью "Дворец бракосочетания".

Избушка была не на курьих ножках, но старой с заколоченными фанерой окнами и проломленной крышей.

Юлия знала заведующую районным ЗАГСом и пошла "договариваться" с ней о регистрации нашего союза, который принято было называть "заключение брака".

В третьем веке Новой Эры на Ближнем Востоке христиане сформировали первый Догмат веры. По этому Догмату все новорождённые девочки должны были стать жёнами Иисуса Христа, Бога. Девочки росли и понимали, что Христос не мог стать их мужем. И они предавали Его, становились "невестой" ( перевод: "нецеломудренная", в значении: грешница). Они умирали, как будущие жёны Бога. Делали "брак" ( смерть). И надевали на себя одежду смерти – белый цвет. Бежали с женихом в Храм, чтобы испросить прощенье у Бога за своё предательство. И священник тряс над головой "невесты" кольцом, прося Бога простить грех предательницы и дать ей вечное прощенье – как кольцо без начала и конца.

Избушка стояла на площади имени Ленина. Да он и сам, грубо созданный из гипса, стоял рядом с избушкой, с протянутой вперёд рукой, правой, на которой висел плакат с надписью "Подайте Христа ради!" А на левой руке у вождя мирового пролетариата ( древнеримские пролетарии презирали труд и были тунеядцами!) висела корзина со вторым плакатиком, с надписью "Жмоты! Дайте ещё! Жрать хочу!"

Я обернулся и посмотрел в ту сторону, куда размашисто указывал Ленин. Там, по краю площади проходила автомобильная дорога, по которой из Москвы в глубину области и назад шли автобусы и легковой транспорт. Эта дорога проходила мимо закрытого посёлка. В нём жили богатые и очень богатые москвичи, в километре от районного центра.

Но не для москвичей сельские жители продавали самогон в пластиковых бутылках, которые их дети собирали по обеим сторонам дороги. Собранные пустые бутылки дети бегом подносили к столам, что стояли по обочинам дороги. Отцы и матери детей торопливо наливали из вёдер и бидонов самогон через воронки в бутылки, завинчивали пробки и ставили бутылки плотными рядами на столы.

Самогон был для бедняков, которых в СМИ называли "средним классом". Они охотно покупали дешовое пойло, "дегустировали" и уезжали. А для тех, кто ехал в закрытый посёлок, юные девушки и парни предлагали другой "товар", написанный на плакатах, что висели у них на "грудях":

"Муж на час"

"Жена на час"

"Тайский массаж"

"Любые услуги за ваши деньги"

От площади в сторону посёлка стояли десятки столов с выпивкой и "заедками". Здесь, как всюду, в подобных местах – продавали электронику, порнофильмы, одежду, обувь. Здесь была обычная "толкучка". Метрах в десяти от Дворца "Смертесочетания" стояло роскошное двухэтажное здание районной администрации.

Я вновь посмотрел на облупленного Ленина. Наверное, я хотел "бросить стих, облитый горечью и злостью", но в это время дверь Дворца "Смертесочетания" начала приоткрываться, и я, сделав стремительные шаги, быстро поднялся наверх крыльца. Юлия, улыбаясь, взяла мою руку и повела меня за собой в сумрачное помещение Дворца. Слева от входа была небольшая комната с пятью стульями и ободранным столом. А прямо перед нами была вторая комната. На её двери мелом было написано "Председатель совета депутатов района".

– Юличка, мы, наверное, идём не туда, куда нужно ?

– Нет, туда. Здесь бедно, зато быстро. А обручальные кольца хранятся в доме прадедушки.

Она открыла дверь, и я увидел длинную узкую комнату, в конце которой было маленькое окно с грязными стёклами, а у входа, перегораживая комнату стоял грубо сколоченный стол, за которым на табурете сидела женщина и заполняла ручкой "Свидетельство о браке", заглядывая в наши паспорта.

Заведущая ЗАГСом, она же председатель совета депутатов внимательно посмотрела на меня и сказала, продолжая изучать моё лицо:

– Юлия, ты хорошо знаешь Женю?

– Да. Я с ним познакомилась шесть лет назад.

– Ну, тогда распишитесь в журнале, – сказала заведующая, пододвигая к нам школьную тетрадь, а когда мы поставили в ней свои фамилии, добавила: – Я обьявляю вас мужем и женой. Поздравьте друг друга.

Я протянул руку своей жене.

– Нет, иначе, – сказала заведущая.

Мы поцеловались.

Для меня регистрация союза была незначительным событием. А вот Юлия цвела очаровательной улыбкой, настолько нежной, что я испугался что кто – нибудь грубым словом мог убить эту улыбку. Поэтому я решил доехать до посёлка на автобусе, а не идти пешком через "толкучку".

Когда мы вошли в автобус и остановились на задней площадке, я увидел боковым зрением Виталину, которую искал в городе с первого дня после приезда в Москву. Она тоже увидела меня и махнула мне рукой.

Но Юлия, прижавшись ко мне, смотрела в мои глаза. И я не посмел обидеть свою жену тем, что меня заинтересовала незнакомая ей девушка. Я смотрел в серые глаза Юлии и видел в них бесконечный космос.

Я не посмел думать о Виталине, потому что Юлия могла почувствовать, что мои мысли заняты другой девушкой.

Но вот Юлия насторожилась, и её улыбка исчезла, словно моя девушка вспомнила что – то нехорошее. Она быстро опомнилась и вновь разулыбалась. И улыбка её была напряжённой.

Когда автобус остановился у поворота дороги, за которым начиналась закрытая зона посёлка с двойным рядом высокого ограждения из металлической сетки с колючей проволокой по верху – Юлия перестала улыбаться.

– Женя, ты на меня будешь сердиться, – сказала она, настороженно глядя в мои глаза.

Я уже понял, что в доме её прадедушки жил кто – то, кого я знал.

Мы вышли из автобуса. Перед нами был КПП с двойными металлическими воротами, проходной и кабиной дежурного. Юлия протянула в окшко мой паспорт и "Свидетельство о браке". Дежурный записал информацию в журнал и открыл железную калитку перед проходной.

– Женя, я должна сказать тебе, что наш дом не совсем наш.

– Кто сейчас там живёт?

– Женя, не сердись на меня. И пойми, что я… – она не смогла договорить фразу и глубоко вздохнула.

– Кто там живёт?

– Сейчас там Хрыч, Дятел и ещё кто – то… Они требовали, чтобы я отдала этот дом.

– И как ты поступила?

– Никак. А они создали какие -то документы, что дом принадлежит Хрычу.

– И Хрыч вселился?

– Нет. Только на первый этаж. Он открытый, а второй, третий и подвал – не имеют обычного входа…Женя, мне было очень трудно без тебя. – Она прильнуда ко мне и задорно добавила: – А сейчас легко и просто.

– Ты с ними разговаривала?

– Нет. Мама запретила. Она предвидела, что на меня будут давить, чтобы всё отнять.

Я думал, что в доме за городом я мог сопокойно посмотреть "сим – карту", "флэшку", вспомнить то, что я старательно убил в своей памяти .Всё то, что происходило в течении двух месяцев перед тем, как я поехал в Москву. Я знал, что после конференции я никогда не вернусь в Россию. Поэтому я хотел в последний раз посмотреть на то место, где жил восемнадцать лет, увидеть тётю Галю и дядю Мишу.

– Юличка, нам нужно найти место, чтобы подумать о том, что происходит?

– Сейчас мы придём в это место.

Она взяла мою руку и повела меня по улице с очень высокими кирпичными заборами, над которыми возвышались роскошные дворцы.

Когда мы вошли в лесной массив, Юлия оглянулась и тихо сказала:

– Здесь противоположная сторона нашей усадьбы.

Рядом с кирпичной стеной стоял небольшой домик, похожий на сарай. Две створки дверей были неплотно закрыты. Их удерживала металлическая цепь с наборным замком. Через щель хорошо просматривалось небольшое помещение, заполненное строительным хламом. Юлия набрала номер на замке и сдвинула в сторону створки дверей.

Мы вошли в сарай, и Юлия закрыла замок на цепи.

Я обратил внимание на то, что на замусоренном полу нигде не было отпечатков обуви Юлии. Девушка заметила, что я осматривал пол и, смеясь, сказала:

– Я всегда заметала следы.

Она подошла к стене, на которой на проволоке висела старая рабочая спецодежда. Юлия сдёрнула её с проволоки и аккуртно положила на пол.

На стене были квадратные плиты из чёрного пластика. Юлия вынула из кармана мой паспорт и "Свидетельство о браке", раскрыла их и поднесла к одной из плит.

Я в это время стоял у дверей и поглядывал через щедь в сторону лесного массива. Я чувствовал, что за нами кто – то следил, но я не видел шпиона. А в посёлок он мог направить "беспилотник"…

Девушка окликнула меня, и я быстро подошёл к ней. На полу сарая открылся люк. Внизу вспыхнул яркий свет, который высветил высокие ступени. Юлия начала спускаться по винтовой лестнице, протянув мне руку.

Вероятно, на глубине пяти метров был длинный коридор, обложенный красным кирпичом.

– Там, впереди, – заговорила Юлия, идя рядом со мной, – подвальный зал со спортивными тренажёрами и лифт, на котором можно подняться на второй и третий этажи. Всё изолировано. Попасть в бункер невозможно.

– Юличка, ты сказала, что не общаешься с этими людьми…

– Да.

– А как ты узнала, что этот дом " не совсем принадлежит тебе"?

– Мне прислали по почте копии документов. А в них… Ой, Женя, это был шок!

– Что в них было?

– Я подарила этот дом и виллу в Крыму…

– Хрычу?

– Нет…Отцу Дятла…И самое отвратительное…Ой, Женя не могу говорить. Ты подумаешь, что я размазня.

Я остановился, снял с головы девушки шлем, потому что шлем был очень тяжёлый. И Юлии было трудно держать его на своей голове, но девушка молчала.

В это время я услышал странный звук, как если бы кто -то рядом с нами листал газету или книгу. Я оглянулся. Юлия указала пальчиком в потолок коридора.

– В усадьбе всюду стоят скрытые микрофоны и видеокамеры. Над нами бассейн.

– Юличка, что " самое отвратительное"?

– По документам я законная жена Дятла.

– Значит, если…

– Да, если они убьют меня, то всё получит Дятел.

– Ты обращалась в органы?

– Нет. Это бесполезно…Я уже готовилась бежать за границу, как увидела тебя.

– Как ты сегодня узнала, что в усадьбу кто – то приехал?

– Робот отправил сигнал на мой "мобильник", когда я ждала тебя в машине. Точка на экране стала мигать.

Юлия ожидающе смотрела в мои глаза, и я понимал, что она боялась, что я мог плохо подумать о ней.

– Ты поступила правильно. Ты смелая и сильная.

– Женя, не хвали меня, а то я испорчусь…Давай уедем через Крым за границу… Прадедушка нашёл в море военную торпеду. Минёры убрали из неё боевую часть. И прадедушка начал кататься на ней под водой.

Я не мог сказать Юлии, что по дороге в Крым нас могли расстрелять.

– Юличка, если этот бункер надёжный, то ты не должна покидать его.

– Нет, я буду с тобой, – строго заговорила девушка. – Ведь согласись, что между нами я старшая?

– Ну и ну, – прозвучвл скрипучий голос, и я сразу узнал говорившего человека, это был Новиков, отец Дятла. – Девчонка владеет большим состоянием…Тут и отели…ресторан…акции. А заграничные счета? Что ты знаешь о них?

– Я знаю только то, что они есть, – ответил Хрыч. – И сразу хочу добавить, что я, как наследник первой очереди, возьму отели и дом в Питере.

– Губа не дура…Только зачем тебе отели?

– Она всё – таки моя дочь.

– Петька, не смеши меня. Я сам буду решать, что ты получишь…А пока…Дятел, иди сюда!

– Папа, ты перестань так оскорблять меня, – откликнулся Дятел.

– А тебе очень подходит это имя, красивое и звучное: Дятел!

– Папа, перестань!

– Ладно, иди сюда…Где сейчас девчонка?

– Я не знаю. Она прячется. Ты напугал её документами.

– Хорошо. Я сейчас подумаю, как закончить тягомотину. Противно… Неужели трудно было выследить и прикончить? Тем более всё её состояние в наших руках…Эй! Принесите пиво!

– Юличка, послушай меня внимательно, – заговорил я, но Юлия мягким голосом остановила меня:

– Слушать не буду. Я старшая в нашей семье.

Девушка сказала нежным, чувственным голосом, прижимаясь ко мне всем телом и обнимая меня за шею. Потом очаровашка взяла мои руки, поцеловала их, потёрлась лицом о мои ладони и сказала:

– Я тебя очень люблю, Женя, но я старшая.

Юлия взяла мою руку, и мы быстро прошли в противоположный конец длинного коридора. Впереди начал медленно открываться второй люк. За ним в спортивном зале вспыхнул свет, и я увидел тренажёры, висевший на цепи боксёрский мешок.

– Прадедушка начал заниматься спортом в девяносто лет и сожалел, что поздно приступил к тренировкам.

В центре зала стояла шахта лифта с открытым входом. Мы вошли в кабину. На стене на пульте было четыре кнопки. Юлия нажала вторую кнопку, и мы поднялись на второй этаж.

В комнате, где остановилась кабина, начали вспыхивать экраны многих мониторов.

– Женя, подожди меня здесь, посмотри телевизор.

– А что это за комната?

– Это рубка управления, – ответила Юлия, и кабина лифта плавно ушла наверх.

– …да, я сам по себе, – услышал я знакомый голос и увидел на экране телевизора Рому.

А девичья рука держала перед его лицом микрофон московского телеканала.

– И как вы совершили… я не побоюсь назвать вещи своими именами, хотя это уже не модно… подвиг?

Рома подпёр бока кулаками и выставил вперёд свою квадратную нижнюю челюсть. Он по – прежнему изображал собой дуче Бенито Муссолини. Наверное, долго тренировался перед зеркалом.

– Я сам по себе, – повторл он и скупо улыбнулся. – Я скромный, поэтому буду говорить скромно, хотя скромность уже не в чести. Но я скромный… И так, на нас… На меня и на Еву, мою сотрудницу, напала в метро, в поезде большая группа мигрантов…Мне было странно…Я лёжа жму сто пятьдесят, знаете ли… Я предупредил…Они напали…Я сделал руками так…– Рома показал "коронный" жест дуче. – А потом я сделал так. У вожака был нож. И я выкинул из вагона вожака. Он, чтобы не упасть, бросился с ножом в руке на полицейских. Те с криком: "Помогите кто – нибудь!" помчались прочь, хотя я кричал им: "Это не то, что вы подумали!" Но они, вероятно, для ускорения… как знать?… пукали. Тут я должен открыть тайну полицейских в метро. Они это делают часто.

– Пукают?

– Да. У них спецтренировки по сему приёму.

– Говорят, что у вас отняли пистолет.

– Да, китайский, игрушечный.

– Настоящий! – прозвучал голос Евы.

– Да, настоящий – дома.

– А это правда, что вам позвонил министр?

– Да, правда. И так как его поразило то, что произошло в поезде, он присвоил мне звание "младший лейтенант".

Из – за спины Ромы появилась Ева и, торопливо глотнув воздух, закричала:

– Младшего…!

Но тотчас с двух сторон к девушке подскочили два полицейских и зажали ей рот двумя ладонями.

Рома, энергично двигая головой, губами и руками, сказал:

– Да, пока я младший лейтенант.

– А вы кем хотите стать?

– Генералом, – скупо двигая губами, ответил Рома и сильно посмотрел с экрана телевизора.

– Говорят, что вы очень уважаете Михаила Сергеевича Горбачёва, бывшего руководителя СССР? Что вы скажите?

– Скажу, что это человек с большой буквы…Создал коммунизм…Каждому человеку в СССР подарил квартиру. Обещал передовикам дать дворцы. Но не успел… Он был фронтовиком… Да, с одной гранатой выходил против трёх танков.

– А где война шла?

– В Сибири.

– А Сибирь где?

– Ну, это все знают… За Антарктидой. Там холодно.

За спиной Ромы что – то произошло, и он сильно качнулся всем телом вперёд, как если бы его толкнули. Он поморщился, создав на лице гримасу дуче Бенито Муссолини и строго сказал, скупо двигая губами:

– Уберите эту психическую. Она хочет установть цензуру и обругать КПСС. НЕ позволю!

Но что – то снова произошло, и камера, вращаясь в воздухе, упала на пол, где уже лежал Рома с закрытыми глазами, продолжая сильно выставлять вперёд нижнюю челюсть. Даже после быстрого падения на пол ефрейтор не забыл удерживать на своём лице гримасу дуче Бенито. Открыв глаза, Рома сильно сказал в камеру:

– Вот так приходится терпеть удары судьбы за правду.

Изображение исчезло на экране. И прозвучал девичий голос:

– Я уверена, что телезрители уже догадались, что Рома олицетворяет собой новую молодёжь, воспитанную на уважении к КПСС, идущую дорогой чести. И если таких, как Рома, будет много – а я уверена в этом – то коммунизм вновь вернётся в Россию.

– Да, – вдруг прозвучал голос Новикова.

Я увидел его на экране монитора. Он в трусах сидел у бортика бассейна в плетёном кресле под высоким зонтом и смотрел в телевизор.

– Да, – повторил он раздумчиво, – такой парень очень нужен нашему времени. Да, герой нашего времени… Но почему он только "ефрейтор".

– Он ефрейтор, но метит в генералы, – смеясь, сказал Дятел.