Тайна Пророка Моисея

Юлии было шестнадцать лет, но она выглядела, как девочка – подросток. И все, кто находился в комнате, видя, что она почти "ребёнок" – были возмущены тем, что "соплячка" владела большим состоянием.

Юлия остановиалсь в центре комнаты и, глядя прямо перед собой, сказала:

– Я слушаю вас. Говорите, как вы хотите отнять мой бизнес?

Мамыкин сделал сильные протестующие жесты рками.

– Нет, нет. Мы просим тебя, Юлия, поделиться своим состоянием с родителями.

– У меня нет родителей.

– Но вот ты живёшь, богатая. А родили тебя они. Всё – таки однажды ты…

И Мамыкин начал говорить о том, что дети обязаны… должны…

А Юлия спокойно смотрела на биологических родителей, на банду, которая пыталась убить её. Между Васькой и Таней на диване сидел с ободранным лицом Дятел и улыбался ей.

У Юлии, конечно, было желание спросить Мамыкина: а почему вы говорите за этих людей? Но девушка знала, что Мамыкину такой вопрос задавать было нельзя. Нельзя было "высоко стоявшему" чиновнику напоминать, что он вор. И что он и только он хотел получить её наследство.

И тут Юлия сделал хитрость, которая могла показаться всем, что девушка готова идти на уступки.

– Я говорю: нет. Но вы… – Юлия указала рукой на Ваську и Таню, – … можете приезжать в замок моего прадедушки, отдыхать, гулять в парке. купаться в бассейне, но не жить. Вам я открою только первый этаж. А на верхних этажах – библиотека.

Она подошла к столу, взяла карандаш и написала на листке бумаги номер электронного замка на входных воротах. Протянула Ваське бумажку и быстро ушла из комнаты.

Никто не знал и не мог знать, что в замке были установлены скрытые видеокамеры и микрофоны. Юлия была уверена, что в замок отдыхать мог приехать только Мамыкин со своим сыном. Но так как на входе в усадьбу стояло электронное табло, на котором всегда появлялись цифры количества посещений гостей замка, то Юлия прошла в него по подземному туннелю. И, войдя в компьютерный зал, начала ждать…

Она смотрела на увеличенную фотографию Жени. на мониторе. Вынула из ножен кинжал "милосердия". Юлия была правшой, но она заметила и запомнила, что Женя выдёргивал из карманов Дятла её "мобильник", деньги. паспорт – левой рукой. Вот почему девушка решила прятать кинжал в левом сапоге.

Ей было шестнадцать лет, и она мечтала о любви. Мечтала, чтобы любимый ею парень не только обнимал её, но и целовал её тело. У неё перехватывало дыхание, когда Юлия мысленно видела, как Женя раздевал её.

Девочки говорили, что он делал кунилингус…Развратник!

Но Юлия хотела и мечтала, чтобы Женя делал этот разврат с ней. Он её заинтересовал, когда она узнала от девочек, которые шпионили за Женей, как он делал кунилингус…

На мониторе прозвучал щелчок, а потом – негромкий монотонный звук открываемой двери на входе в усадьбу. Огромная металлическая дверь уходила в стену.

С улицы во двор вошли Мамыкин и Хрыч. Они остановились под навесом, который прикрывал от непогоды монитор. На нём отражалось время посещени и уход гостей усадьбы.

Прадедушка Юлии с шести лет находился в концлагере для детей "врагов народа". И научился там изображать простодушие, доверчивость и " любовь к Родине и к партии". Он тщательно скрывал свою ненависть к советской власти и страшно боялся её и любую власть. Поэтому он придумал секреты в замке, чтобы знать, что говорили высоко стоявшие правители страны, любезно приглашённые Президентом Академии. А перед смертью сказал Юлиной маме:

– В концлагере меня сломали. Это был ад. Я стал патологическим трусом. А ты никого не боишься. Ничего не давай фондам. Они все воровские. Власть воровская. Придут после моей смерти из Академии, пошли их всех на х…! Ты смелая, ты сможешь. Для Юлички не нанимай телохранителей. Они предадут. Изучи документы в секретной комнате, и ты поймёшь…

Он два раза уходил на фронт, добровольцем, рядовым. И чекисты были уверены, что юный профессор, доктор наук, которому только что исполнилось восемнадцать лет – хотел уйти к немцам. Но Советскому Союзу нужны были Гении. И Сталин лично запретил "трогать" Гения.

Юлия в свои восемь лет догадалась, что её мама не болела. Но зачем она так поступила? И когда мама "вылечилась", Юлия строго спросила её:

– Ты зачем это сделала?

– Чтобы ты избавилась от иллюзий.

Юлия требовала от мамы, чтобы её биологические родители жили в замке и на вилле, в Крыму. Девочка никогда не общалась с Хрычом и Таней, но была уверена, что они хорошие люди. И тогда мама преподала девочке "урок", чтобы она увидела другой мир. А сама находилась рядом с дочкой, в парике, пешком или в машине – следила за Юлией.

Глава

Женя

За дверью в коридоре прозвучали негромкие звуки музыки, а потом раздался размеренный голос робота:

– Юлия, во двор замка вошли трое мужчин. Они идут в сторону парка.

Юлия тихо лежала рядом со мной, прижимаясь ко мне всем нежным телом и положив голову на мою грудь. Едва в коридоре раздался голос робота, как её пальцы дрогнули. Она обнимала меня рукой, подложив ладонь под мой корпус.

– Женя, давай уедем отсюда – далеко, далеко.

Юлия мечтала о любви, о сексе, поэтому она не хотела знать о том, что происходило за пределами наших отношений.

Я взял на руки Юлию, поставил на ноги и начал надевать на неё одежду. Я спешил, а Юлия нарочно мне мешала.

– Женя, я хочу поехать на рыбалку. Мы с мамой, порой, каждый день рыбачили…Хочу управлять яхтой. И чтобы ты стоял за моей спиной.

– Юличка, яхты часто переворачиваются, а акулы внимательно выбирают симпатичных девушек, чтобы их скушать, – говорил я, внимательно глядя на монитор.

Робот показывал трёх человек, которые вошли во двор усадьбы. Это были следователь Наумов и человек со шрамом. А третий – был тот, который приходил ко мне в офис и предлагал "работу фрайера".

Юлия мешала мне одевать её. Она прижималась ко мне всем телом и не давала натянуть на её попку трусы, которые цензура в СМИ приказала называть "трусиками".

Почти бегом мы пошли в компьютерный зал. Я хотел немедленно спуститься вниз, в парк и вышвырнуть "гостей" на улицу. Но Юлия сказала:

– Женя, не смей выходить в парк. Они догадаются, что за ними велась слежка. И тогда мы ничего не узнаем.

В парке по другую сторону от бассейна стояла летняя веранда с высокой крышей. На круглом столе веранды лежали в вазах фрукты, ягоды. В чашках была еда. Всё это приносили официанты из кухни.

Мамыкин сидел в плетённом кресле и внимательно осматривал стену замка.

На первом этаже были огромные окна, высокие двери. В комнатах и залах – удобная мебель, копии картин на стенах. А на втором и третьем этажах окон не было.

– Странное положение, – заговорил Мамыкин, продолжая осматривать замок. – Я в своём доме, а не могу подняться на второй и третий этажи.

– Я там был, – сказал сидевший рядом с Мамыкиным Хрыч. – Там всюду книги.

– А когда в последний раз здесь была девчонка?

– В прошлом году.

– Странно ведёт себя Юлия. Не курит, не пьёт и не ширяется.

– Её готовили в полководцы. Дед и прадед боялись, что Юлия могла повторить Таньку, шалаву.

– Ты говорил, что твой дед был палачом в ГПУ. И что ГПУ требовало от Гутенбергов?

– Документы, архив. Гутенберги в 1914 году отправили в Англию десять миллионов золотых рублей. А двадцать миллионов большевики забрали, в банке. А когда к ним пришли с обыском, то драгоценности были на месте, а архив исчез. Документы исчезли. Мой дед пытал последнего Гутенберга. Он только сказал:"Вы, хамы, от меня слово не услышите". И правда – молчал. Унёс в могилу какую – то тайну.

– Хм…интересная история, – раздумчиво заговорил Мамыкин, глядя в сторону идущих к ним "гостей". – За границей миллионы, а они здесь терпели нищету.

– Надеялись, что наша власть долго не продержится. Все они – белая сволочь – ждали…ждуны. Не дождались, – с удовольствием сказал Хрыч. – Все были перебиты. Туда им и дорога. Собакам собачья смерть.

– А прадед Юлии мог что – нибудь знать о тайне?

– Ему было шесть лет, когда его отправили в концлагерь. Вот там он и получил фамилию "Иванов".

– Имя отца моего прадедушки – Марк, – сказала Юлия. – Он уехал в начале 1918 года на юг за Софией де Боде. Ты знаешь её?

– Да, я читал о ней. "Валькирия" Белого движения.

– И когда она погибла во время штурма Екатеринодара, Марк вернулся в Питер. Мама говорила, что однажды, когда по телевизору зазвучал старый Гимн.." Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а потом…" прадедушка очень зло сказал: "А потом они построили равную нищету, голод, разруху на семьдесят три года".

Я был изумлён тем, что история Белого движения приблизилась ко мне. В одно мгновенье я вспомнил, что моё восхищение Белым движением началось в детстве, когда я увидел фильм "Чапаев". Меня поразила атака белых офицеров, идущих под барабанный бой. И я нашёл в библиотеке Правду об этой атаке. Это генерал Каппель вёл в штыковую атаку офицерский полк, навстречу пулемётным очередям. Половина его отряда погибла во время этого марша. Но красноармейцы не приняли штыковой бой, бежали в тыл.

Вот тогда я начал восхищаться Белым движением. Они были честью, совестью России, благородные русские офицеры. Они ушли, и в России воцарилось всё подлое и мерзкое, что таилось всегда среди человеческой гнили.

Подростком, когда я прочитал о Софии де Боде, я был очарован прелестной, жестокой "Валькирией". Тогда я подумал, что был бы счастлив находиться рядом с этой девушкой.

А сейчас я узнал, что родственник Юлии Марк был другом Софии. Я словно на машине времени заглянул в далёкое прошлое России, когда погибали честь и совесть народа.

– Юличка, у тебя есть какая – либо информация о Софии?

– Да. Есть увеличенная фотография. На ней София и Марк. Марк перед войной был кавалергардом. А когда началась война, то Марк попросил императора направить его в школу военных пилотов.

Говоря так, моя баронесса села в кресло, в котором я сидел, и, обнимая меня левой рукой – правой что – то быстро набрала на клавиатуре. На одном из мониторов появилась старая советская кинохроника. В кремлёвском зале выступал модно – вихрастый парень с "горящими" глазами, глядя в зал и стуча себя в грудь кулаком:

– Ради счастья народа я готов отдать свою жизнь, свою кровь!…

– Это Борец. Он тогда был Вторым секретарём ЦК ВЛКСМ. Его готовили в генеральные секретари КПСС. А после гибели СССР – Борец приватизировал десятки заводов. Но так как они все гнали только брак, то вскоре закрылись. Вот он Борец.

И Юлия указала своим красивым укзательным пальцем на другой монитор, на которым были трое "гостей" Мамыкина. Тот, который приходил в мой офис и был Борец. Он, идя к веранде, старательно держался в стороне от полицейских. И, глядя прямо перед собой, Борец молча прошёл мимо сидевшего в кресле Мамыкина. Открыд дверцу маленького холодильника, взял с полки банку пива и ушёл в парк.

Продолжая смотреть прямо перед собой, Борец попытался открыть банку. Но не смог и, яростно рыча, изо всех сил швырнул её в сторону большой круглой клумбы с цветами. А потом прыгнул в клумбу и начал топтать цветы ногами.

Мальчиш Кибальчиш, который стал Буржуином.

Юлия закрыла пальцами глаза. Я прижал голову Юлии к своей груди. Я не пытался задавать вопросы девушке о поведении Кибальчиша. Она что – то узнала о секретном разговоре Мамыкина и Борца.

Девушка любила цветы, а я не догадался, когда мы шли по городу мимо цветочного магазина, и Юлия посмотрела на цветы. Не догадался подарить ей букет.

Кибальчиш Борец, вероятно, притомился давить ни в чём не виноватые растения, поэтому он, глубоко вдыхая воздух, направился в глубину парка. Там был небольшой театр. Над сценой и залом когда – то висел платяной навес. А сейчас на столбах, что подпирали навес болтались разноцветные куски материи. Сцена провалилась, а на деревяных креслах, которые полукругом стояли перед сценой, остались клочья когда – то мягких сидений.

Борец сел перед сценой и начал смотреть вперёд. Когда к нему бегом подошёл официант с подносом, на котором стояли бутылки и фужеры, то Мальчиш Кибальчиш никак не отреагировал на его появление.

Наумов и человек со шрамом остановились перед сидевшем в кресле Мамыкиным. У Наумова подрагивали колени, и он плотно сжал их. А человек со шрамом старательно показывал Мамыкину своё холодное спокойствие, смотрел ему в лицо немигающим взглядом.

Мамыкин долго молчал, рассматривал полицейских, модно, как это уже делали все депутаты ГосДумы, щерился. То есть, криво улыбался. Такая улыбка стала знаком уверенного в себе Мужчины. И, словно размышляя вслух, Мамыкин заговорил:

– И зачем я должен двигать этих парней вверх? Почему они такие никудышние?

– Шеф, – дрожавшим голосом ответил Наумов, – мы делаем своё дело честно.

Мамыкин резким движением руки указал Хрычу и Дятлу отойти в сторону. А сам рывком встал с кресла и, осмотрев небосвод, крыши многоэтажных особняков за высоким каменным забором, направился к центру веранды. Остановился под низким платяным навесом и, не оглядываясь, круговым движением кистью руки приказал полицейским встать перед ним.

Как обычный советский бай – Мамыкин долго молчал, старательно выдерживая долгую паузу, глядя на полицейских.

– Флэшку вы не добыли. Она у Жени. Это не плохо. – Мамыкин вновь выдержал долгую паузу и тихо заговорил: – Шесть лет назад Женя сделал два звонка. В Нью – Йорк и в Иерусалим. А так как звонки за границу всегда прослушивались, то разговор был записан. В разговоре ничего особенного не было, кроме того, что Женя решил навсегда покинуть страну. А перед отъездом хотел посетить детский дом, в котором он вырос. И тут неизвестный человек задал вопрос: "Когда ты приедешь в Москву?" Женя ответил. И разговор закончился. Но нам сообщили, что этот человек не тот, за кого он себя выдавал. Женя был уверен, что говорил с профессором Кларком. А наши специалисты начали изучать Кларка. И обомлели… – Мамыкин посмотрел по сторонам. – …Посланец Кларка знал, где можно было перехватить Женю. Но они почему – то разминулись. План провалился. И нужно было ждать. И когда началось "шевеление", то мы немедленно выпустили Женю из зоны и дали рекламу его офиса на телевидение и в газетах, которые, между прочим, Кларк читал. Посланец Кларка скоро появится в Москве.

– Так выходит, что Женя "подсадная утка", – сильным голосом спросил человек со шрамом.

– Да. "Подсадная утка".

– А ему известно зачем хотел с ним встретиться посланец? – спросил Наумов.

У Наумова тряслись ноги, но скорей всего не от страха перед баем, а потому что нервничал. А вот человек со шрамом стоял перед Мамыкиным, демонстрируя ему свою независимость. Он, вероятно, тяготился тем, что вынужден был, как собака, как "шестёрка", обойти бая и встать перед ним. Понимал, что бай хотел унизить обоих гостей и показать им своё байское величие. Человек со шрамом с закеменелым выражением на лице прямо смотрел в лицо Мамыкину, выставив вперёд ногу.

Мамыкин модно ощетился и сильно ударил ладонью по плечу человека со шрамом, сказал:

– Нет, ему ничего не известно. Тут загадка, Федя…

– Моё имя Константин. Константин Егорович.

– Ты Федя. И будешь всегда Федя. И будешь слушать, когда я говорю, – зло ответил Мамыкин. – Женя ничего не знал о посланце, о том, что он хотел встретиься с Женей. Есть только предположение, что у посланца был "ключ" к той информации, которой владел Женя, как пустяком. Но если "ключ" войдёт в "замок", то откроется нечто…

– А где искать посланца? – спросил Наумов, сотрясаясь всем телом. – Когда он может появиться?

– Мы не знаеем, кто он, откуда приедет. Но он знает Женю. И как только они встретятся – то Женю надо ликвидировать немедленно.

– А Юлию? – спросил Константин – Федя.

– Её тоже. Надоела мне. Всё. Идите, работайте.

Мамыкин резко развернулся и направился быстрым шагом в парк.

– Женя, – тихо заговорила Юлия, прижимаясь ко мне, – давай бежим за границу через Крым. На вилле есть подводный грот. И рядом в небольшом зале находится настоящая торпеда. Прадедушка нашёл её на дне моря. Сапёры убрали из неё боевую часть, и прадедушка на торпеде катался под водой. И я с мамой каталась.

Юлия вспомнила прошлое счастливое детство и разулыбалась. А я не решился огорчить девушку тем, что нам никто не позволил бы уехать далеко от Москвы.

Сразу после "пересуда", когда с меня сняли судимость, и я оказался – внезапно для себя – на воле, я понял, что стал "подсадной уткой". Не удивился, когда увидел "рекламу" детективного офиса. Но тот, для кого была организована реклама, должен был догадаться, что ему или его посланцу приготовлена ловушка.

Нужно было срочно погрузиться в размышление, вспомнить те разговоры, которые я вёл с иностранцами. Я всё забыл и не вспоминал потому, что едва я "заглядывал" в блистающий мир, который был рядом со мной – и в одно мгновенье рухнул, я стонал от чудовищной душевной боли. Но сейчас рядом со мной была любимая девушка. И мир стал великолепным.

Я не верил в магическую силу элексира, заметив, что моё чувство к Юлии усиливалось с каждой минутой. Я знал другое – у нас соответствие половых гормонов.

– Женя, ты о чём так напряжённо думаешь? – спросила Юлия, внимательно глядя в мои глаза.

– Только о тебе… – И хотя я понимал, что так говорить девушке нельзя, я сказал: – О, великолепная халифша, ты движением своих божественных пальчиков создала в моей душе храм, посвящённый тебе. И ты себя обнажённую поместила в храме, чтобы я вдумчиво осматривал твои тайные и не тайные органы тела…

– Женя, ты так говорил многим! – с надломом в голосе сказала Юлия.

– Нет, я говорил только тебе.

Мамыкин быстрым шагом подошёл к Борцу и сел рядом с ним на испорченное непогодой кресло.

– Ник, почему ты такой сегодня злой? – спросил он Борца.

– Ты хорошо знаешь…Президент не утвердил мою кандидатуру на пост вице – спикера. Ты вон – Москвой управляешь, а я !

– Да брось злиться. Будешь спикером ГосДумы.

– А ты пойдёшь в Президенты?

– Ну… это пока не вопрос времени. Сейчас мы решаем другое… Ты зачем попёрся к Жене?

– Я хотел посмотреть на того, кто убил мой бизнес.

– А ты уверен, что это он?

Борец тяжело вздохнул.

– Если бы я был уверен, то харкнул бы на все ваши закорючки и убил бы его.

– Не время, Ник.

– Догадываюсь.

– Ник, всё будет хорошо.

– Да, если ты отдашь мне бизнес Юлии.

– Я подумаю. Здесь много сложностей. Это в Советском Союзе хорошо было делать бизнес, а сейчас – трудно.

Глава

Мы остановились перед дверью, за которой была "секретная комната".

– Мама сказала, чтобы я не входила в неё до тех пор пока мне не исполнится сорок лет. Исключение – если я выйду замуж.

– И ты не пыталась войти в комнату?

– Нет, потому что я послушная дочка мамы, – с удовольствием сказала Юлия.

Она встала на тёмный квадрат на полу коридора перед дверью, и дверь, дрогнув, плавно ушла в стену.

Я вошёл в комнату за Юлией и сразу увидел в противоположной стороне большой портрет, на котором был изображён молодой парень в белом мундире кавалергарда.

– Это Марк, мой прапрадедушка. Он был свитский, любимец императора. Но в 1914 году попросил императора направить его в лётную школу Сикорского… Вот, смотри..

И Юлия указала рукой на портрет, который, вероятно, был нарисован художником с фотографии, потому что внизу была строчка слов с буквой "ять". "Я обручён с Софией 5 января 1917 года".

Я словно заглянул в далёкое прошлое, великолепное прошлое самой богатой страны мира, где было понятие о чести.

Я любовался юной красивой девушкой, которая обладада магической чувственностью.

В 1917 году София была офицером и находилась в составе женского батальона, который охранял Зимний Дворец. А когда в сентябре Временное правительство сложило полномочия и покинуло Дворец, то София уехала в Москву. Юная девушка собрала юнкеров и возглавила защиту Кремля после того, как большевики, захватив власть в Питере, которая никому не принадлежала, попытались так же легко, как в Питере, подчинить Москву.

София была француженкой, и, наверное, знала, как Наполеон Бонапарт расстрелял из пушек народ, который хотел вновь совершить революцию. Неужели София мечтала стать диктатором России?

Юлия стояла сбоку от меня и внимательно следила за направлением моего взгляда. Ей не понравилось, что я долго смотрел на Софию. Юлия постучала указательным пальчиком по фотографии.

– Женя, а тебя это не удивляет?

Марк и София стояли перед военным аэропланом, на котором были ряды красных пятиконечных звёздочек. Я знал, что русские авиаторы с первых дней войны, сбив германский аэроплан, рисовали красную звёздочку, как знак победы. В обьектив фотоаппарата попали три ряда звёздочек. Я быстро подсчитал количество побед. Их было пятнадцать. А другие звёздочки закрывали София и Марк.

Большевики семьдесят три года старательно вбивали в головы людей России презрение к истории своей страны, потому что любой скотник, тракторист, рабочий легко могли сравнить жизнь народа в Российской империи и в СССР и понять, большевики оболванивали их… "Клячу истории загоним!" И обьявили рабовладельцев "декабристов" борцами за свободу. А благородного графа Бенкендорфа, дружбой с которым гордился Пушкин – большевики назвали палачом.

"Десять раз повторённая ложь становится правдой" написал Ленин ( в ПСС в 55 томах). И вот одна ложь, которая долгое время была непонятной для меня. Почему Ленин назвал красную пятиконечную звезду Христа – символом пяти континентов, якобы охваченные борьбой с буржуинами? А "ларчик" открывался просто – он был без замка.

В Третьем веке, когда на Ближнем Востоке шло романтическое придумывание истории христианства (как и после воцарения большевиков в Росии началось придумывание истории ВКП (Б)) был создан Догмат веры. В Догмате неизвестный подвижник христианства рассказал о том, как появился символ веры – пятиконечная звезда. Три путника шли по пустыне и увидели в небе красную пятиконечную звезду. От неё исходил вниз на землю луч света. Путники пошли по лучу и чудесно обнаружили в Вифлиеме, в сарае среди прекрасных домашних животных младенцы Христа, на которого указывал луч Красной звезды. Отныне эта звезда стала символом Христа. Но после раздела церкви на Православие и Католичество – Папа Римский обьявил в Догмате, что путники увидели Синюю звезду. Когда началась Великая война, Император приказал создать новую форму для солдат – богатырскую. А на "богатырках" должна была быть звезда Красная ( православная) и Синяя (католическая). Это был символ единения Православия и Католичества против Лютеранской Германии. Форма накапливалась медленно. Временное Правительство обьявило, что фронты получат новую форму в 1918 году.

Ленин люто ненавидел церковь и попов, и боялся, что если не обмануть страну по поводу Звезды, то люди, видя её на "богатырках", будут тайно славить Христа. Но Ленин – умный – понимая, что народ всегда всё легко забывал, обьявил, что Красная звезда – это символ пяти континентов. А чтобы люди быстро забыли Правду, Ленин приказал уничтожить все открытки, заменить все газеты, где была Красная пятиконечная звезда до 1918 года.

И никому в голову не приходило: откуда взялась новая форма, если с декабря 1917 года НИ один завод, ни одна фабрика НЕ работали?

Но почему Император приказал печатать на "богатырках" Звёзды Христа, рисовать на военной технике Православную звезду? Ведь Христос – это мир.

Большевики – плоть от плоти христиан пятого века, которые уничтожили историю, культуру, науку, искусство и создали пещеризм – повторили попов, люто ненавидя их.

– А это копия, – сказала моя прелестная баронесса, уводя меня от фотографии и нежно прижимаясь ко мне. – Оригинал большевики порвали на портянки.

Разумеется, с того момента, как в подземном коридоре я услышал голоса Мамыкина и Хрыча, я понял, что они могли узнать, что я и Юлия находились в замке. Они могли спросить охранника: когда в посёлок приходила Юлия?

Девушка подвела меня к белому полотну, в центре которого был чёрный двуглавый орёл со знаками императорской власти в когтях: держава и скипетр – внимательно посмотрела в мои глаза и сказала:

– Дедушка и прадедушка всё предусмотрели.

Я подумал, что Юлия всё – таки была не умной, как вдруг она, словно ответила на мои мысли:

– Женя, твоя жена очень умная и скромная. А сейчас смотри сюда.

И Юлия указала пальчиком на верх полотнища. Там была вышита золотыми нитями строчка слов.

"Вашу храбрость будут помнить потомки России.

Павел I"

– Мой предок барон Марк Гутенберг, полковник, командир Капорского полка с этим знаменем бросился по Чёртовому мосту навстречу пушечным залпам, впереди своего полка. И на виду всей армии Суворова. Он прорвался к пушкам и колол артеллиристов древком знамени, как копьём. Ему рукоплескала вся армия. А Суворов сказал: "Не удивил. У нас таких много." У Марка был полный "бант", то есть, все ордена Империи. Большевики их вешали на задницы проституткам в борделе.