Фьямметта. Пламя любви. Часть 2

– А воображение на что? К тому же близость скоро станет вполне реальной. Так что я авансом поставил ее на первое место. Тем более меня ждет неслыханный подарок.

– Какой?

– Твоя девственность, разумеется.

Фьямметта нахмурилась.

– Может, оставим в покое тему моей девственности? – не удержавшись, вспылила она.

Де Велада лишь усмехнулся:

– Тему оставить в покое, конечно, можно, а вот твою девственность оставлять в покое я не намерен. Но так и быть, обещаю с этим повременить до нашего венчания.

Фьямма вспыхнула пуще прежнего:

– Вы… Да вы… Несносный человек – вот вы кто!

Маркиз на этот забавный выпад довольно расхохотался.

Отпыхтевшись, Фьямметта Джада задала маркизу крайне интересующий ее вопрос:

– Нет, я не могу понять, зачем вам я? Именно я? Ведь выйти замуж за вас будут рады сотни девушек. Выбирай – не хочу. Вы сами говорили об этом. А вас отчего-то заклинило на мне. Скука тому причина или есть другие побудительные мотивы? Решили пощекотать себе нервишки? Захотели поразвлечься? Право слово, на что только не пойдешь ради новых эмоций, когда остальное пресытило и есть всё, что можешь пожелать.

– А ты так уверена, что желать мне больше нечего?

– В любом случае должны знать: вы не тот, кого смогу полюбить.

Бровь маркиза иронично изогнулась.

– Тебе придется сильно постараться. Когда-нибудь разберешься в своих чувствах и поймешь, что давно любишь меня. Что не можешь жить без меня. Я буду последним глупцом, если в этот день не окажусь рядом. Поэтому не хочу рисковать. Привяжу тебя к себе и буду терпеливо ждать того благословенного дня, когда это произойдет.

– Ха-ха! И не надейтесь! Этот день не наступит.

Луис Игнасио оперся одной рукой о спинку стоящего рядом кресла, а пальцами другой потер с усилием лоб.

– Когда Господь распределял среди детей своих разные качества, ты была первой в очереди за строптивостью, – произнес он устало.

– Что поделать, – Фьямметта развела руки в стороны. – Отец всегда говорил, что покорности мне не досталось при раздаче, а вот упрямством Господь наделил сверх меры. Но вот что скажу, маркиз, когда я возглавляла очередь за строптивостью, вы локтями расталкивали такую же за самомнением! Если бы самодовольство можно было превратить в строительный материал, то вашего с лихвой хватило бы на немаленький замок. Жили бы в нем припеваючи и наслаждались собой.

– У меня уже есть замок, и не один. А наслаждаться я планирую тобой.

– Но такие, как вы, мне никогда не нравились! – воскликнула раздраженно Фьямметта, всё яснее и яснее ощущая, что не в силах переспорить этого невозможного говоруна. – Было бы лучше, чтобы оставили меня в покое.

– Оставлю, конечно, – ответил маркиз, не дрогнув бровью.

– Когда?

– Когда понравлюсь.

– Но этого никогда не произойдет!

– Значит, никогда и не оставлю.

– Что за чушь? Зачем вам я? И что будете со мною делать?

– Буду стараться понравиться тебе насильно, – маркиз оттолкнулся рукой от спинки кресла и плавным, завораживающим движением приблизился к Фьямметте. – Поверь, нет смысла противиться своим чувствам. Ты напрасно выбьешься из сил.

– Но мы с вами совершенно не подходим друг другу, – парировала она.

– Это почему же?

– Да хотя бы потому, что постоянно спорим.

Луис Игнасио снисходительно улыбнулся.

– Мы не спорим, мы обмениваемся аргументами.

– А разве это не одно и то же?

– Нет, не одно.

– А сейчас что делаем, по-вашему? Ведь мы как раз и спорим о том, спорим или не спорим!

Де Велада от души рассмеялся. Отсмеявшись, шагнул ближе и вздернул указательным пальцем кончик ее носа. Девушка тут же отступила немного назад.

– Чтобы ты успокоилась, предлагаю компромисс.

Фьямма посмотрела на Луиса Игнасио с нескрываемым скепсисом.

– Отчего-то мне заранее хочется к вашему компромиссу добавить эпитет «абсолютно бескомпромиссный».

Луис Игнасио протяжно вдохнул и так же выдохнул. Прочесал пальцами волосы, убрав со лба упавшие пряди. Закинул руку назад и потер шею.

– Что-то не так? – спросила Фьямметта настороженно.

– Да вот думаю, не попросить ли твоего братца в качестве приданого подарить мне нервометр? Даже интересно, как долго ты будешь, словно искусный шарманщик, играть на моих истончающихся нервах.

Луис Игнасио вновь сделал пару шагов навстречу Фьямметте. Ей отступать было некуда: за спиной была та самая консоль[49] с букетом. Поэтому она увернулась и обогнула мужчину по дуге. Маркиз усмехнулся и обернулся. Такая рокировка заставила теперь его встать спиной к консоли. Делано равнодушным тоном де Велада произнес:

– Не стану убеждать тебя в том, что я лучший муж для тебя, о котором могла бы только мечтать. Скоро это сама поймешь. Не буду убеждать и в том, что ты лучшая женщина, встретившаяся на моем жизненном пути.

Фьямметта вспыхнула и перебила маркиза:

– Но зачем всё это? Зачем вам я?

Он вздохнул.

– Скажу так. Мне такая гавань, как ты, очень даже подходит для семейной жизни.

Фьямма фыркнула.

– А вот в моей гавани такому пиратскому бригу, как вы, совсем не место.

Луис Игнасио усмехнулся.

– Это почему же?

– Я уже говорила, у вас настолько раздутое самомнение, что, боюсь, вас еще до нашего венчания порывом ветра снесет.

Де Велада расхохотался.

– Не стоит бояться, mi Caramelito. У моего самомнения есть надежный якорь – эгоизм. А у него – отличная цель: ты. Пока я тебя не заполучу, мне никакой порыв ветра не страшен, – маркиз поиграл бровями. – Ну, а когда это случится, сможем полетать вместе. Уверяю тебя, со мной ты и на седьмое небо сможешь попасть.

Фьямметта утомленно вздохнула.

– Нет, вы точно мастер развешивать макароны на уши. Признаться, мужчин, подобных вам, встречать не доводилось.

Луис Игнасио растянул губы в довольной улыбке.

– Это ты верно подметила. Мужчин, подобных мне, тебе встречать не доводилось. Думаю, не стоит доказывать тебе очевидное.

– Что именно?

– Что ты сменила объект влюбленности с сопляка Саватьери на мою нескромную персону.

– Ну вот еще! Не стоит обольщаться, – произнесла вслух. И подумала: «А ведь и в самом деле, я давно испытываю к маркизу нечто большее, чем простая симпатия». Но скептик внутри тут же возразил: «И всё же это только симпатия, пусть и большая. До настоящей влюбленности она не доросла». Фьямметта захотела сказать об этом Луису Игнасио и начала было:

– Есть одна маленькая проблемка…

Но он как будто понял, о чем она хотела сказать, и потому перебил:

– Если проблема и есть, то она только у тебя в голове. Будет любопытно взглянуть на твое милое личико, когда безальтернативное «никогда» сменится уверенным «навсегда». Пойми, mi Llamita, Господь предначертал наш союз, а ты упрямством портишь его предначертания. Твоя судьба была предрешена в тот день, когда мои матушка с батюшкой вознамерились обзавестись потомством.

Фьямма в неопределенном жесте развела руками и хлопнула себя по бедрам.

– Вы с моим братом, прямо как заводные, говорите о судьбе и предначертанности, а может, всё-таки позволите выбирать свой путь мне самой?

Де Велада цыкнул языком и помахал указательным пальцем у нее перед носом.

– Если я позволю выбирать, ты очертя голову ринешься по неправильному пути.

– Откуда вам знать, что этот путь будет неправильным?

– Да потому что он будет вести не ко мне, а от меня! – ответил маркиз гораздо более эмоционально, чем обычно.

«Нет, похоже, проще заставить водопад течь в обратную сторону, чем уговорить этого мужчину отказаться от намерений», – подумала Фьямма, но, к удивлению, ощутила не должную досаду, а облегчение и душевное удовлетворение.

– Вы хотели предложить какой-то компромисс, – напомнила она совершенно невпопад.

– Ах, ты об этом. Мне кажется, тот компромисс потерял актуальность.

– И всё-таки. Что вы хотели сказать мне?

В глазах Фьяммы горел огонек живого любопытства. Как же ему это нравилось! Как нравилась она сама, такая непосредственная, искренняя, безыскусная.

– Я хотел после заключения брачного контракта избавить тебя на время от своего общества. Дать тебе возможность сжиться с мыслью о неизбежности нашего союза.

Фьямма оценила сказанное и наградила маркиза саркастичной улыбкой:

– Умаслить меня пытаетесь?

– Отнюдь, – ответил Луис Игнасио с такой же улыбкой.

– Тогда встает вопрос: что должна взамен сделать я.

Фьямметта не очень-то надеялась, что маркиз расщедрится на объяснение, тем не менее он сделал это.

– Ты до нашего венчания живешь здесь и никуда не съезжаешь.

– А куда же денетесь вы? – спросила Фьямма с некоторым недоумением.

– Вначале перееду в Альберго-дель-Аквила-Нера[50] здесь неподалеку, потом в арендованный для нас дом. Думаю, так будет лучше для поддержания твоей репутации.

– Ха! Это что-то новенькое! – воскликнула Фьямметта удивленно. – Неужели вас и вправду заботит моя репутация? Вас, для кого это слово – блеф, фикция, обман и мистификация, вместе взятые. Я наслышана от Хасинты Милагрос…

– Моей сестре неведомо и трети того, что было на самом деле, – оборвал ее маркиз раздраженно. – Так что я во сто крат хуже, чем можешь представить. Но репутация мужчины и репутация женщины – неравновеликие величины. То, что для мужчины зачтется в качестве очередной победы, для женщины останется несмываемым пятном на всю жизнь.

Для Луиса Игнасио, ставшего причиной краха не одной женской репутации, такая предусмотрительность была внове. Но отчего-то ему было важно, чтобы о его будущей жене не говорили плохо. Одно дело – шлейф, тянущийся за ней из-за мезальянса родителей. Совсем другое – видеть огорчение любимой из-за злых сплетен за спиной. Если жених и невеста будут жить до свадьбы под одной крышей, это даст почву для нескончаемых пересудов.

Но в желании маркиза удержать Фьямметту в палаццо Ринальди была подмешана и другая составляющая. Ему хотелось, чтобы маркиза Гверрацци до их венчания находилась под приглядом сестры и шурина. На первый взгляд, всё шло по задуманному сценарию, однако обострившееся седьмое чувство сигнализировало маркизу об опасности срыва его планов. Де Велада не осознавал до конца, чем вызвано беспокойство, но рисковать не хотел. Плутовка Ямита была строптивой и непредсказуемой. От нее можно ожидать чего угодно. Он не сможет успокоиться и до конца расслабиться, пока по закону не назовет Фьямму своей.

Луис Игнасио сделал шаг вперед и взял девушку за руку.

– Поверь, я говорю без какого-либо подвоха. Так будет лучше для тебя.

Фьямметта Джада вмиг посерьезнела.

– Мне хочется верить вам, маркиз. Более того, по неизвестной мне причине уже верю. Хорошо. Я согласна. Я поживу в палаццо брата.

– Вот и славно. Думаю, Хасинте Милагрос будет в удовольствие помочь тебе с подготовкой к венчанию. Кстати, она недавно спрашивала о тебе.

– Ваша сестра проснулась? Я хотела после разговора с братом повидаться с ней, но камеристка сказала, что герцогиня отдыхает.

– Нет-нет, Синта встала. Разве она сможет пропустить подписание нашего брачного договора?! Мой поверенный уже здесь. Синьор Гуитто прибудет с минуты на минуту. Какое-то время уйдет на согласование деталей, так что вполне можешь навестить Хасинту. Когда всё будет готово к подписанию, мы вас позовем.

Фьямма кивнула, сделала книксен и направилась к выходу. В дверях обернулась и улыбнулась. Маркиз улыбнулся в ответ. Когда девушка скрылась, Луис Игнасио повернулся к консоли, вынул из вазы сломанную гортензию, оторвал нежно-голубую цветочную шапку и вставил себе в петлицу. Еще один шаг на пути к победе сделан!

* * *

– Милая, скажи же что-нибудь, – обратилась к подруге Хасинта Милагрос.

Фьямметта оторвала от нее взор и в гневе вперила его в Луиса Игнасио. Маркиз безмятежно улыбался. Ему было забавно наблюдать за тем, как спокойная болотистая зелень глаз любимой с каждой новой секундой превращалась в гневно-штормящий океан шапкообразных крон разлапистых пиний[51], взбудораженных мощными порывами ураганного ветра.

Арканджело Гуитто в это время шумно спорил с синьором Каприльей. Луис Игнасио нанял поверенного для улаживания этого и последующих дел, связанных с бракосочетанием. Сейчас Просперо Каприлья, по его требованию, пытался внести в заготовленный текст договора последний, сверхважный для маркиза пункт. Герцог Маддалони тоже был вовлечен в дискуссию. Джанкарло Мария, в попытке засунуть две ноги в один ботинок[52], раскраснелся до состояния пунцовости заката над Неаполитанским заливом.

Маленькой искрой, разжегшей такой пожар, стала формулировка о сроке заключения брака, на которой настаивал Луис Игнасио. Мало того что она существенным образом сокращала выторгованный Фьямметтой месяц, но еще и была составлена таким казуистическим образом, что допускала возможность заключения брака хоть через час после подписания договора.

Между Фьяммой и Луисом Игнасио натянулась струна взглядов, по крепости сравнимая с гитарной. Фьямметта буравила глазами маркиза, пытаясь прожечь в нем дыру. Он взгляд тоже не отводил, но в его глазах вовсю плясали хитрые черти. Де Веладе явно нравилось происходящее. Он был абсолютно спокоен и расслаблен, как если бы ни минуты не сомневался в исходе дела.

Струну взглядов оборвал взволнованный голос Хасинты Милагрос:

– Фьямма, дорогая, две недели – тоже неплохой срок. Мы наймем вдвое больше портних, и они успеют пошить тебе роскошный наряд к венчанию. Всем остальным займется тот же распорядитель, который готовил нашу с герцогом свадьбу. Так ведь, дорогой? – обратилась она к изрядно вспотевшему супругу.

Джанкарло Мария стянул с головы ненавистный парик и вытер им выступивший на лбу пот.

– Да, дорогая. Думаю, с этим проблем не будет. В крайнем случае скажем синьору Гольдони, чтобы нанял вдвое больше помощников.

– Вот и славно, – обрадовался синьор Каприлья, – значит, записываем в последнем пункте такую формулировку: «Церковный брак с соблюдением всех правил, установленных Тридентским собором[53], должен состояться не позднее четырнадцати суток со дня подписания договора».

Фьямметта Джада вспыхнула и выскочила из-за стола, за которым они расположились. Ножки отодвигаемого стула, вторя ее возмущению, недовольно вжикнули, оцарапав прекрасный паркет, выполненный в технике графьё[54].

– Позвольте, наконец, и мне высказаться по этому поводу, – обратилась она к собравшимся.

– Насколько я успел узнать вас, милейшая маркиза, вы выскажетесь вне зависимости от нашего на то дозволения, – Луис Игнасио нарочно ответил Фьямметте в подчеркнуто-официальном тоне. – Но прежде чем вступите в торг, хочу напомнить басню Лафонтена про курицу с золотыми яйцами[55]. Вам наверняка читала ее в детстве бонна[56]. Если помните, эта басня о скупце, который имел курицу, несущую золотые яйца. Однажды ему показалось мало того, что имел, и он решил вспороть курице брюхо. Глупец надеялся обнаружить там клад, который мог принести гораздо больше, чем якобы «простые» золотые яйца. Надеюсь, помните мораль той басни?

Как часто мы, держа в руках синицу,Желаем превратить ее в жар-птицу.Как правило, итог сего таков:В руках мы держим горстку потрохов[57].

Думаю, вы поняли, к чему клоню? Если нет, поясню. В попытке выторговать себе лучшие условия можете потерять то, что уже предложено. Так что на вашем месте я не стал бы возражать и принял эту формулировку как данность.

Фьямметта Джада молча опустилась на стул. Мысли в ее голове крутились по кругу со скоростью белки, вращающей колесо. А что, если несносному маркизу и впрямь взбредет обвенчаться с ней со дня на день? Она же не успеет морально подготовиться! Не успеет принять факт, что придется всю жизнь подстраиваться под этого властного человека, принимать его решения как свои, слушаться во всём и не перечить. Да чтобы принять такое, понадобятся не две недели и не месяц! Она в принципе не сможет такое принять. А если так, то какая разница, четырнадцать дней или тридцать? Как говорится, та же собака, только в другом ошейнике. И как быть? Ведь она дала согласие на брак. Идти на попятную в присутствии двух поверенных? Если поступит так, будет выглядеть глупой девчонкой, у которой семь пятниц на неделе. Да и кто ей позволит?! Она находится под опекой брата, а значит, вынуждена подчиняться его решениям.

Фьямма взглянула на маркиза и с затаенной надеждой в голосе тихо спросила:

– Может, хотя бы три недели?

Де Велада с непроницаемым видом покрутил головой.

Фьямметта Джада тяжко вздохнула.

– Вы всё же настаиваете на двух?

Маркиз с той же невозмутимостью и затаенной в уголках губ улыбкой коротко кивнул.

Герцог Маддалони поднялся с места и подошел к Фьямметте. Положил ей руку на плечо в знак поддержки. Джанкарло Мария сумел подтолкнуть сестру к принятию решения и теперь был рядом, чтобы не позволить ей ни отступить, ни выкинуть какой-либо иной финт. Фьямма подняла голову и взглянула на него с надеждой. Старший брат кивнул глазами, давая понять, как следует поступить.

Вновь тяжело вздохнув, маркиза Гверрацци наконец-то вымолвила:

– Ну что ж. Если других вариантов нет… – она перевела взгляд на маркиза. – Я согласна.

Все присутствующие облегченно выдохнули.

Поверенные принялись вписывать формулировку в текст договора, а Фьямметта с замиранием сердца полностью осознала, что только что сожгла последние мосты.

Как-то раз ей довелось увидеть, как захлопывается мышеловка. Маленький мышонок, соблазнившись кусочком сыра, не подозревая об опасности, залез в нее, после чего раздался жуткий щелчок, от которого сердце в ее груди стало размером с того самого мышонка. Сейчас в голове Фьяммы раздался похожий щелчок, и она ощутила себя маленькой глупой мышкой, попавшей в умело расставленную мышеловку.

Пока Арканджело Гуитто зачитывал перед подписанием текст брачного соглашения, Джанкарло Мария с тревогой всматривался в лица нареченных. Неожиданно он сделал большое открытие. Этот засранец де Велада действительно любит его сестру! В те минуты, когда Фьямма не видела, он с такой голодной нежностью смотрел на нее, что сомнения герцога насчет этого брака, если и были раньше, отпали сами собой.

Джанкарло Мария был готов увидеть в глазах маркиза похоть, страсть, неприкрытое желание, но увидел умиление, теплоту и любовь, и это стало для него невероятным сюрпризом. Ведь даже выразив Луису Игнасио согласие на брак, герцог сомневался в правильности решения. Совесть недовольно ворочалась в душе и щипала его изнутри. Не продал ли он Фьямметту Джаду в руки испанского ловеласа за возможность передать в случае своей преждевременной кончины всё наследство детям? Но перехваченный взгляд де Велады, направленный на невесту, унял его тревогу.

– Что ж, синьоры, – возвестил Просперо Каприлья, – можно подписывать договор. Право слово, здесь точно витает дух самой Конкордии[58].

Узкие, как обрезки белесо-розовых шнурков, губы Арканджело Гуитто искривились в подобии улыбки. Он пододвинул текст договора и чернильницу с пером на край стола, и все присутствующие, кроме герцогини Маддалони, поставили в нем подписи. Это фактически равнялось помолвке. И только тогда маркиз де Велада выдохнул и рассмеялся. Впервые рассмеялся легко, беззаботно, как по-настоящему счастливый человек, для кого смех не компонент любовной игры, не результат логически выверенных решений, которыми он оказался вполне доволен, а иррациональная, ни с чем не связанная, рожденная сердцем реакция.

Луис Игнасио подошел к Фьямметте Джаде, сунул руку в карман и вынул оттуда золотой перстень с изумрудом, с помощью резьбы в технике интальо[59] превращенный в бутон артишока[60] – одного из символов, изображенных на гербе маркизов де Велада. Следуя обряду субаррации[61], надел его Фьямме на палец и произнес:

– Я рад, что наш фамильный перстень под цвет твоих глаз. Когда-то мне приснился сон, что у моей невесты зеленые глаза. Видимо, он был вещим.

* * *

После того как присутствующие бокалом игристого вина отметили подписание брачного договора, супруги Ринальди в компании поверенных покинули гостиную, оставив жениха и невесту наедине.

Луис Игнасио подошел к Фьямметте, в полной растерянности смотрящей на лежащий на столе документ. Он взялся пальцами за подбородок девушки и развернул ее лицо к себе. Хитро прищурившись, поинтересовался:

– Надеюсь, ты не собираешься рвать на себе чудесные волосы?

Он заправил выбившийся локон цвета расплавленной меди за ушко. С головой нырнул в ставшие такими знакомыми и близкими глаза цвета болота с проблесками янтаря. Перевел взгляд на приоткрытые манкие губы, обнажившие ровный ряд белоснежных верхних зубов, и, чтобы не увязнуть на этой картине, вновь метнулся к глазам.

Фьямметта Джада поднялась со стула. Она смотрела на маркиза настороженно. Девушка как будто выжидала, что он предпримет дальше. В ее взгляде опытный знаток женских сердец разглядел хорошо знакомый ему огонек предвкушения, и от этого кадык нервно дернулся вверх-вниз.

– Ну же, давай. Поцелуй сама. Не сдерживайся. Ты же хочешь этого, – проговорил он хрипло и сдавленно. – А то ведь поцелую я, и тебе совсем конец будет.

– Вам надо – вы и целуйте, – ответила Фьямма не своим голосом.

Она понимала, что маркиз подсаживает ее на зависимость от волшебных ощущений, которые умеет дарить с незнакомым ей раньше мастерством, но ничего поделать не могла. Более того, даже не хотела ничего с этим делать.

– Смотри, с огнем играешь! – в интонации маркиза было больше удовольствия, чем угрозы.

По плечам, рукам и спине Фьямметты пробежала волна мурашек. Этих крохотных бестий-предательниц, выдающих истинную реакцию тела на слова и прикосновения. Настырные нахалки заставили и кровь скорее бежать по венам, распаляя внутренний огонь предвкушения. Глаза Фьяммы полыхнули жарким и запретным. Она попыталась взять себя в руки, но, когда пальцы маркиза утонули в ее волосах, а приоткрытых губ коснулись губы мужские, все ее благие намерения скончались в муках.

Луис Игнасио целовал ее так нежно, так бережно, как если бы собрал в поцелуе всю любовь, существующую в мире. Не разрывая легкого касания губ, маркиз прошептал:

– Не могу избавиться от одной привычки, которую Хасинта считает очень скверной.

От возбуждающего шевеления губ возле ее рта Фьямметте стало щекотно и мурашечно. Она с большим трудом, но всё же смогла спросить:

– О какой привычке речь?

Мужские губы зашептали возле самого уха, обдавая горячечным, опаляющим дыханием, отчего войска мурашек взяли в плен уже всё ее тело.

– Я привык получать то, что желаю. А тебя я желаю. И сегодня я на полпути к тому, чтобы наконец-то заполучить тебя.

Фьямметта отстранилась и взглянула в глаза маркиза. Голод в его взгляде стремительно нарастал. Девушка прочувствовала это каждой частицей тела.

Она тут же вывернулась из капкана мужских рук и отбежала на несколько шагов в сторону. Луис Игнасио сдавленно рассмеялся.

– Хочешь сказать, что ты такая же благонравная и добродетельная, как Изабелла Католичка?[62] Неужто станешь называть меня сейчас беспринципным ловеласом и нечестивым развратником?

– Ничего подобного я делать не собиралась, но рада, что сами подобрали для себя верные характеристики.

Отойдя еще на пару шагов, добавила:

– Кстати, целуетесь вы действительно неплохо. Что есть, то есть. Очевидного отрицать не стану. Но вы должны также знать, что желание повторить поцелуй я задавила в зародыше. По крайней мере, до нашего венчания.

– Отчего так? – спросил маркиз с улыбкой. – Если тебе понравилось, я готов пойти навстречу. Удовлетворенная женщина – счастливая женщина. А я, знаешь ли, люблю делать женщин счастливыми. Может, повторим?

Фьямметта фыркнула.

– Пожалуй, откажусь от такого счастья.

Бровь Луиса Игнасио взметнулась вверх.

– Что так?

– Боюсь, что целоваться со мной понравится вам, а я, в отличие от вас, идти вам навстречу не готова вовсе. Кроме того, вы улыбаетесь, как человек, которого счастье переполняет через край. Боюсь, как бы не умерли от его переизбытка.

Фьямма отвернулась и нацелилась поскорее ретироваться, но тут же была остановлена властным захватом мужских рук на талии. Тело маркиза вплотную прижалось к ее спине. Жар мужского дыхания опалил шею.

Рассудок Фьямметты настоятельно требовал избежать новых ласк, но ноги стали непослушными, ватными, а по всему телу разлилась странная, не испытываемая никогда ранее истома. Она не могла, не имела сил пошевелиться. Мужские губы коснулись со спины чувствительного местечка справа от основания шеи, а уверенные руки перекочевали ей на грудь и уютно расположились там. Настойчивые касания губ за ушком и к надплечью лишали воли, пленяли и подчиняли. Фьямметте до одури захотелось вновь ощутить эти жаркие губы на своих собственных. Из последних сил она развернулась в кольце рук. Ее глаза округлились, а рот предвкушающе приоткрылся, когда она прочла в глазах Луиса Игнасио всю силу потребности в ней.