Загубленные желаниями

* * *

Первый день в Лиге для новобранцев стал одним из важных, волнующих и запоминающихся.

Высшее военное учебное заведение гунънов приняло на обучение своих первых учеников всего три года назад. Новобранцы смотрели на тех, кто учился здесь свой второй и третий год и понимали, что их ждут существенные изменения.

Когда Газодо еще в учебном зале рассказывал о порядках и Уставе, с тренировочного поля доносились крики упражняющихся и призывания их наставников. Многим не терпелось оказаться на полигоне и своими глазами увидеть то, с чем будут работать на протяжении всего учебного срока.

Наконец, после трапезной группы были сопровождены до этого, всеми ожидаемого места. А полигон действительно впечатлял своей конструкцией и особым порядком занятий.

Перед учениками простиралось поле, на котором проводилась военно-боевая подготовка. Полигон имел отличительные особенности, кои действовали в военных лагерях: рельеф, укрепления, площадки, на которых проводились соревновательные сражения.

На огромной территории было сосредоточено множество укрытий в виде деревянных щитов, окопов, стогов сена, бочек и одной смотровой башни. В распоряжении бойцов так же имелась площадка с искусственным освещением, что давало возможность проводить и ночное обучение. В самом отдалении располагался просторный лабиринт из каменно-песчаных колонн и деревянных заграждений, бесконечные коридоры которого таили в себе множество препятствий и испытаний. Этот лабиринт чаще использовался на открытых состязаниях, которые регулярно проводились для всех учеников между группами. Результаты состязания в свою очередь определяли дальнейшее обучение сильнейших и последующее исключение проигравших в поединке.

Слишком долго шла война между свифами и гунънами, поэтому последние, несмотря на то, что было принято межклановое перемирие, до сих пор тяжело перестраивались к правилам новой мирной жизни. Управление настаивало, чтобы состязания в Лиге проводились, как можно чаще, и испытания были отягощены жесткими условиями, дабы поддержать волевой дух молодых гунънов.

Площадка с мишенями для оттачивания навыков стрельбы из наручей и арбалета тоже находилась на полигоне. А вот занятия по боевым искусствам и овладению клинком проходили в закрытых помещениях.

Молодые люди смотрели и восхищались всем, что видели, и о чем попутно истолковывал наставник Газодо. Назидатели, в том числе и Гердеро, следили за тем, чтобы ученики соблюдали тишину, и под впечатлением держали себя в руках от выпирающих наружу чувств.

Все девушки обратили внимание на выступающие рельефы учеников постарше, которые в это время тренировались на полигоне, и крепко старались не показывать своей явной заинтересованности.

На полигоне занималась группа, которых наставляли несколько учителей, среди которых на той самой единственной башне стояла красивая молодая черноглазая женщина. Ее черные густые волосы были собраны в объемную длинную косу, которая свисала аж до самой поясницы. Крепкое тело, облаченное в военное обмундирование из черной куртки с плащёвым капюшоном и черных брюк, свидетельствовало о долгих часах тяжелой подготовки и вызывало соответствующую оценку.

Она стояла, широко расставив ноги и уперев руки в бока, и хмурила брови, являя свое недовольство. Хотя, по мнению неопытных новичков, ученики постарше справлялись с заданиями блестяще.

– Быстрее, дубьё деревянное! – вдруг вскликнула она и воспитанники стали проделывать маневры еще резвее, сопровождая движения и выпады глухими выдыхательными слогами.

– Вот же бес одноглазый…, – вдруг тихо протянул Ханг и завороженно уставился на слишком привлекательную наставницу.

Гердеро, что стоял рядом и внимательно слушал Газодо, только слегка помотал головой и не стал отвечать ему.

– Откуда эта прелестница? – продолжал Ханг восхищаться. И судя по его выражению лица, ответа от Гердеро он не ждал, а беседовал с самим собой.

– Эй…. Ты чего? – улыбнулся друг, зная, как часто Ханг теряет голову от подобной, вечно первой «любви».

– Это она…, – вдруг выдал парень, не отрывая взгляда от той, что явно была старше лет на семь-восемь.

– Кто? – не понимал Гердеро, успев поймать пару возмущенных взглядов соучеников, которым, по всей видимости, эти двое мешали слушать Газодо.

– Я влюбился…, – ответил бедняга-сердцеед…

– Для опробования своих сил, подтверждения готовности к дальнейшему обучению, на этом полигоне будут проводиться состязания, где будут отслеживаться усвоенные навыки в искусстве ведения рукопашного боя, выносливость, владение оружием и слаженность в выполнении группового задания, – громко объявил Газодо, обратив внимание на некоторую «возню» среди учеников на том месте, где стояли Гердеро и Ханг. – Первое состязание пройдет через полакрида. Строгий, но справедливый отбор наставников более слабых отправит домой, а обратных – объединит в три группы и позволит обучиться в Лиге дальше.

Ученики замолкли, услышав о том, что каждый из них рискует покинуть Лигу уже через каких-то полгода. Даже Ханг оторвал свой жадный взгляд от красивой наставницы и, наконец, перевел его на Газодо.

Разумеется, то, что из поступивших в Лигу до выпуска доходили не все, и тайной не являлось. Но подробностей столь скорого выбывания до этого момента никто не знал.

– На первом состязании особое внимание будет уделено на способности каждой группы. Сплоченность, единомыслие и равенство – вот что должны проявить на состязании. Что касается способностей отдельного воспитанника – каждый сможет представить себя на итоговых проверочных испытаниях по всем изученным дисциплинам в конце первого учебного года. Думаю, призывать вас к усердию и выдержке не нужно. Сделав выбор в пользу Лиги, каждый из вас понимал, на что он идет. Если же кто-то решится вернуться домой, должен будет ударить в гонг, – и указал на ту сторону, где этот гонг располагался. – На полигоне ничего не скроется ни от наставников, ни от вас самих лично. Добро пожаловать в Лигу…

Глава 2

– Сколько человек погибло?

– Нисколько. К счастью, обошлось без жертв, господин Главнокомандующий.

– Это радует…, – выдохнул Фолкае.

Весть о крупном пожаре на мыловаренной фабрике две недели назад переполошило население Ти. Погибших не было, но одного пожилого рабочего всё же доставили в столичную врачебную. Он получил травму, но, по словам лекарей – не серьезную. Советник Батис предоставлял подробности происшествия каждые два часа. Жители понемногу отошли от волнений этого события, но всё же неприятный осадок витал в воздухе сокрытым страхом и недоверием.

– Это уже четвертый пожар за последние полгода, и всегда одна и та же причина – поджог.

– Удручающий факт, – расстроенно согласился Советник. – Дознаватели продолжают поиски. Ох, уж эти Бродячие Псы… Нашелся очевидец того, как некто неизвестный проносил за спиной сомнительный мешок. Девушка была облачена в черное, на лицо был скинут капюшон, и пол лица закрывала повязка. Эта фигура уже неоднократно появлялась накануне подобных происшествий. Взять только беспорядки в переулке Просвещения у площади! Группа неизвестных, среди которых была единственная женщина, облили жидкой смолой окна Ссота! Немыслимое варварство!

– Но в чем причина их агрессии?! – свифский лидер не мог понять, что именно двигало этими правонарушителями.

– На этот раз на воротах фабрики прописали: «За предательство и содействие врагу». Многие не могут забыть о погибших на гаммаде. В народ просочилось известие о проделках Амгула – о бумагах, которые ему удалось тогда украсть, – тяжело вздохнул Батис. – Народ – редкостный провокатор – им и невдомёк, о каких вообще бумагах речь, но записали всё Управление в предатели.

– Гм, – Фолкаё задумался. – Но ведь и у гунънов происходит подобное. На границе две декады назад все наблюдали черный дым близ подножия Толо на востоке.

– Так-то оно так. Только всё происходящее на чужой холодной земле не греет теплом умы мало думающих и много говорящих свифов…

– Тут не поспоришь… Ведь уж и в Миццу не осталось ничего, что упоминало б о полигонах.

– Полигоны сокрыты, бумаги перепрятаны или уничтожены. Люди, связанные с тогдашним отрядом обеспечения предупреждены о неразглашении.

– Гм…, – Фолкаё встал и тяжело вдыхая, отошел к окну.

– Шамила благополучно устроилась, Главнокомандующий, – кажется, пожилой Батис, что и после смерти Орато, и по просьбе Фолкаё продолжал нести службу, решил сменить неприятную тему.

– Хорошо…, – Фолкаё смотрел в окно и раздумывал о своём, не желая с кем-либо делиться помыслами и переживаниями. А таковых в его жизни было предостаточно. Смерть супруги от хронического заболевания печени стала основным рычагом для того, чтобы в Шамиле начались изменения. Она стала совершенно неуправляемой. Часто сбегала к беспризорным «друзьям» из закоулков Ти, намеренно пропускала школьные занятия. А однажды вообще на спор заночевала в одном из Домов алид. К счастью для нее тогда всё обошлось благополучно, и никто нетрезвую лидерскую дочь не обидел.

Фолкаё сильно удручали поступки отпрыска, хоть и связывал подобное поведение с потерей близкого человека. Он помнит, как Шамила еще долго стояла рядом с местом захоронения праха и после зажжения закатного огня над телом матери. Земля предков – так называли это место. В сезон Равновесия эти холмы утопают в цветах, коими щедро одаривает сама природа, а в сезон Шафрана родственники усопших повсюду рассаживают семена изящных лико́рисов и статных люпинов, напоминая ушедшим, что те не забыты.

Но однажды Шамила переменилась. Это случилось после очередного ее побега и смерти соседского друга. С возвращением домой она взялась за учебу, стала пропадать на долгие часы в тренировочных залах свифской военной школы, но с отцом избегала любых разговоров.

– Вы не забыли? На сегодня объявлен сбор для всех служащих штаба, – выдернул его из воспоминаний Советник.

– Кто объявил? – недовольно буркнул лидер, сводя брови, и обернулся.

– Управление, господин Главнокомандующий.

Батис понимал его недовольство. Ибо штаб Управления чаще принимал те или иные решения, не согласовывая с лидером, и высокопоставленные военные нередко пренебрегали объяснениями этих решений.

– Управление слишком часто забывает, кто его создал, и кому истинно должны все подчиняться.

– Я напомню. Ваш отец при жизни подписал разрешение на разделение полномочий членов Управления и властвующего на месте Главнокомандующего лица ровно напополам. Поэтому мы обязаны соблюдать это равенство.

– Я хочу поставить на согласование вопрос о пересмотре данного документа, – выдохнул Фолкаё и вернулся на свое место.

– Понимаю, но это невозможно. Управление не позволит дать ход пересмотру, так как равным по праву господством имеет возможность оспаривать подобные решения. – Пожилой мужчина, кажется, и сам был не доволен тому, что происходило в штабе, и всячески был рад полезному содействию лидеру. Но ничего существенного ни предложить, ни, тем более, сделать не мог.

– Не нравится мне это…, – выдохнул Фолкаё и сложил искалеченную руку на стол. – Что там с посевными?

– Скудно… Ангары забиты зерном лишь наполовину. Сыграли роль засуха в Конваларию и преждевременные холода в Шафран…

– Амгул ответил на мое предложение о торговом обмене?

– Свифский штаб отозвал Ваше письмо, сочтя просьбу о помощи у гунънов унизительной.

– Штаб что совсем ополоумел?! – не выдержал Фолкаё и снова встал. – Они хотят, чтобы свифы платили за пшено, как за говяжью грудину?! Может, объявим о поборах с детских приютов в пользу ожиревших животов членов Управления?! Срам убогий…, – с искренней озлобой прошипел Фолкаё и опустил голову. – Шамила права… Я так мало сделал.… И так много допустил из-за своей слепоты… Даже Бродячие Псы в открытую пишут на воротах, а я бездействую!

Шамила, несмотря на свою юность, обладала яркой прозорливостью, кой порой нельзя было найти во многих взрослых. Она не раз отмечала слишком острую зависимость от призывов Управления, и позволяла себе не особо деликатно высказываться о них в присутствии того же самого Батиса или других военных.

– Кажется, я стою на месте и захлебываюсь от нехватки воздуха.

– Фолкаё, – подошел Батис и положил руку на его плечо, – я знаю тебя с рождения. Ты рос на моих глазах, и отец твой гордился своим сыном. Что бы там не придумывал Штаб, мы обязаны прислушиваться. Наличие Управления необходимо. В попытках распустить это важнейшее звено власти мы рискуем вызвать недовольство свифов и навлечь на столицу волну мятежа. А враг, хоть и не враг теперь, не может вызывать наше твердое доверие. Подумай, господин Главнокомандующий…, – снова похлопал по плечу лидера. – Я оставлю Вас. Неотложные дела требуют вмешательства, – пожилой Советник по безгласному одобрению бесшумно покинул кабинет.

Фолкаё остался, обвиняя в мыслях отца за неосторожность и неосмотрительность. Глубоко волновался за дочь и искренне не мог понять, когда именно потерял с ней взаимопонимание.

Шамила считала, что что-то несет угрозу для всего клана, и убеждала Фолкаё быть дальновиднее и не столь доверчивым к тем, кто его окружает. Но Фолкаё решил, что в дочери изрядно играет дух народолюбия, как и в нем когда-то, и не воспринимал предостережения всерьез. Он был рад узнать, что с Шамилой все хорошо. Свифский лидер очень надеялся, что жизнь вдали от родительского дома поможет дочери найти себя, и, наконец, прийти с ним к единогласию.

За окном вечерело. В воздухе пахло сыростью. А в небесной дали ровным клином улетали в отдаленный юг Адияко дикие о́гари, громкими криками оживляя округу в напоминание, что жизнь в Адияко продолжается.

* * *

Жилая часть, предназначенная для длительного размещения воспитанников, была поделена на спальное помещение, что отделялось от коридора деревянной створчатой дверью со стертой синей краской; купальню, обложенную мелкой мозаичной каменной плиткой; кладовую с хранившимся хозяйственным инвентарем, и чулан.

Общее спальное помещение напоминало ангар для хранения зерна. Только вместо закромов по обе стороны располагались двухъярусные кровати. Рядом стояли напольные этажерки, и над каждым нависал широкий оконный проем, заливавший всё помещение потоком щедрого солнечного света.

Что же касается купальни, куда толпой направилась мужская часть группы Гердеро, то Тоиц не поскупился, и выделил для нее уместительное помещение. В купальне имелись три огромных и подогреваемых каменных водовместилища, в каждом из которых могли пребывать одновременно до двенадцати человек. А на боковых подпорных стенках были установлены узкие трубы, откуда в деревянные емкости доставлялась родниковая вода. При помощи установленного маховика имелась возможность регулировать поток воды. Так же вдоль всего купального помещения стояли широкие деревянные скамьи, а на навесных полках ровными стопами лежали сложенные льняные полотна, предназначенные для вытирания тела или для застилания.

В так называемом чулане на узких сквозных стеллажах в ожидании приюта ютились бумага, чернила, графиты, книги по истории и прочие, сопутствующие обучению предметы.

Охрана полного оборота дня имелась лишь на входе в Лигу, а соблюдение внутреннего порядка накладывалась на каждого, кто пребывал в самом здании и примыкающей к ней территории. Иными словами, каждый обитатель по Уставу был обязан нести личную ответственность за сохранность здоровья, жизни и нравственных предписаний, и в случае нарушений – понести соответствующее наказание.

Командир Нобу, отвечавший за соблюдение порядка в казарме, находился в отъезде, и поэтому его обязанности временно перенял наставник Газодо.

Газодо сразу понял способности молодого назидателя Гердеро, и с первого дня доверил размещение группы ему на самостоятельное исполнение.

После насыщенного ознакомительного дня в Лиге все группы прибыли в казармы и стали разбирать личные вещи. Этажерки для хранения были открытыми. Это призывало к доверию друг к другу и уважению к сохранности чужого имущества. Но подобное положение дел пришлась Исыль не по душе. Всем своим видом она показывала, что ей глубоко неприятно то, что ее личные вещи будут лежать у всех на виду, но вопреки собственным предпочтениям, оставалось лишь подчиниться правилам.

Гердеро обошел все кровати и каждого ученика, чтобы убедиться – всем ли досталось место для сна и свободная полка. Та, что опрокинула на себя бульон в трапезной, чье имя было Ю́ми, к его одобрению быстро справилась с выбором кровати, и теперь раскладывала личные вещи на темно-синее покрывало.

Шамиле достался выбор между кроватями, что стояли на входе. И Гердеро, судя по тому, как долго обустраивал остальных, выпала та же самая участь. Свифке и гунъну предстояло спать рядом…

В казарме оставались Шамила, Исыль и девушка с милыми веснушками в то время, когда молодые мужчины отмывали усталость в купальне, располагавшаяся буквально в соседнем помещении. Шамила очень старалась не заснуть, но все же сложила голову на подушку и продолжала лежать с открытыми глазами. Исыль же листала привезшую с собой книгу о холодном оружии. А Юми с нетерпением ждала, пока купальня освободится, чтобы, наконец, отстирать одежду от жира и пятен.

Шамила все-таки заснула, и даже гул одногруппчан, вернувшихся с купания, не разбудил ее. Гердеро заботливо уведомил Исыль и Юми о том, что купальня свободна, и те быстро отправились туда, то и дело, ловя на себе взгляды освежившихся молодых людей, которые, вероятно, вспомнили, что среди них имеются «интересные личности» противоположного пола.

Гердеро мельком оглядел спящую Шамилу и отметил, что во сне та не кажется суровой и неприступной, как это показалось в момент знакомства. Гунън решил дать ей время на отдых, а потом – все же разбудить, чтобы свифка обязательно смогла умыться. Иначе до вечера следующего дня сделать этого не удастся…

Первым делом Юми и Исыль стали искать хоть какую-нибудь подпорку, чтоб как-то запереться от ненадежного коридора – было сложно довериться малознакомым сообитателям в первый же день, и мыться с незапертой дверью. Но, к сожалению, ничего подходящего для этого найти не удалось, и на свой риск, девушки стали раздеваться, попутно оглядывая обстановку купального помещения.

Юми нашла кусок мыла, набрала в таз воды и принялась растирать ткань. Исыль тем временем встала у края каменной купальни и сморщила нос, не желая окунаться туда, где только что «полежало» тридцать голых мужских тел. Но внимательно осмотрев конструкцию непрерывной подачи воды в водовместилище и его убывания, гунънка поняла, что вода время от времени все-таки самосменяется. Она облегченно выдохнула и, наконец, не спеша, погрузилась в теплую воду. Вскоре в соседний каменный резервуар вошла и Юми, безмолвно радуясь благостной стихии.

Девушки молчали, и каждая думала о своем. Так же молча помыли волосы, тело, и направились к тазам для стирки. Сменная одежда выдавалась так же Лигой, поэтому ученицы сейчас облачились в хлопковые полухалаты с такими же брюками и принялись стирать.

Исыль с задачей справилась быстро, а вот Юми пришлось повозиться с остатками въевшегося в ткань бульона.

– И сколько же надеешься пробыть в Лиге?

– Не понимаю, о чем ты…

– То, что ты арха́ра от таки́на на расстоянии в десять шагов отличить не сможешь, кажется, догадались многие, а в группе разинутой пасти – точно все, – разбавляя тишину звонким и уверенным голосом съязвила Исыль, от чего Юми расстроенно нахмурила лоб, но продолжала настирывать. Юми, по правде, устала постоянно испытывать страх стать пойманной во лжи. С натянутым равнодушием, но все же скрытым ожиданием неизбежного, ждала сейчас от настырной и волевой одногруппчанки полного разоблачения.

– Ты что, малость очумелая? – хмыкнула девушка. – Я ведь и донести могу…, – с чувством собственного превосходства глядела на рассекреченную соученицу Исыль.

Юми застыла, но оборачиваться на «доброжелательницу» не стала. Опустила глаза и продолжила растирать ткань.

– Поступай, как знаешь…, – тихо ответила она.

– А с чего судьба должна благоволить тебе? Обучиться в Лиге и выпуститься мечтают все. Возможно, ты своим обманом сделала кого-то несчастным – кого-то, кто подлинно удостоен того места, которое несправедливо заняла ты.

– Тебе ли судить…, – прозвучало позади, от чего и Юми, и Исыль резко развернулись на только что вошедшую Шамилу, судя по красным глазам которая прямо-таки «заставила» себя проснуться. Она слышала, о чем говорили девушки, и поняла проблему гунънки еще в трапезной, когда произошел этот неприятный случай с нарушением покоя кашеварной утвари.

Шамила устало прошла к пустому деревянному тазу, взглядом отыскала тяжелый деревянный ковш, небрежно оставленный кем-то на скамье, и отошла к большому корыту с холодной водой.

– Тебе ли встревать? – спокойно отозвалась Исыль и переключила теперь внимание на свифку. – Да ты сама слышала о состязании. Из пяти групп останутся только три. А это, напомню, – добрая сотня обучающихся. Эта темная, – кивнула на Юми, сложив при этом руки на поясе, – приведет нас к краху и к неизбежному исключению!

– Тише, – оборвала ее нарастающий голос Шамила, которая все то время, пока говорила гунъка, набирала в таз воды. Медленно подошла к девушкам, вытерла кистью испарину со лба и обратилась к «виновнице» всей этой нежелательной беседы.

– Как тебя зовут?

– Юми, – тихо, но уверенно ответила та.

– Юми…, – повторила для себя свифка, словно пыталась запомнить. – Я не сторонница того, чтобы лезть человеку в душу, но как ты сама понимаешь, придется это сделать. Ибо, несмотря на свою напыщенность, она права, – указала на Исыль. Но, не обращая внимания на нарастающее негодование этой самой Исыль, продолжила. – Как ты попала сюда, и… зачем?

Девушка тяжело вздохнула, немного насупилась, но сразу выпрямилась и начала рассказывать:

– Я из Сирозо. Мой отчим в последнее время стал… проявлять ко мне… внимание…, – нехотя выдала она. – Матушка ничего не знала… Помимо меня в семье еще двое младших брат и сестра. Она много работает и сильно устает. Буквально месяц назад я пригрозила отчиму, что все расскажу матери о его бесчестности, но он обернул все так, что я была вынуждена уйти из дома… Матушка даже слушать не стала. Поверила ему… Мои глаза…. При сильных головных болях я перестаю хорошо видеть. Это бывает еще тогда, когда я сильно волнуюсь.… Матушка водила меня к разным лекарям, но…. По правде говоря, никто точно не знает, почему такое происходит…

– Значит, тебе просто повезло? Ты не волновалась во время осмотра лекаря перед поступлением? – спокойно поинтересовалась Шамила.

– Скорее повезло. Я видела объявление о наборе в Чоккон. Попросила кузена, что служит в военном лагере Сирозо отправить меня с кем-нибудь из своих в столицу. Так я сюда и прибыла. Еще в школе я хорошо бегала, и интересовалась военной историей. Жена кузена, что управляет школой в Сирозо, подсобила, и выдвинула меня претендентом на возможное обучение. Лига одобрила меня, и… вот я здесь.

– Да чтоб тебя…, – выдохнула в сердцах Исыль.

Несмотря на явную гордыню, Исыль жестокой никогда не была и всегда сожалела таким, как Юми.

Шамила же молча дослушала, и немного подумав, предложила:

– Юми, заканчивай со стиркой и возвращайся в казарму спать. Завтра я договорюсь о том, чтобы меня поставили с тобой в паре на тренировочном полигоне, и попрошу Гердеро, чтобы твоя кровать стояла рядом с моей. А ты, – развернулась она к Исыль, – будешь держать язык за зубами. До состязания времени много. Мы поддержим Юми, – решительно призвала свифка.

– Ты в своем уме, чужеземка?! Кто ты вообще такая, чтобы распоряжаться судьбой нашей группы?! Из-за нее нас всех исключат! И я не собираюсь с ней нянчиться, как, в общем-то, дружить с вами обеими!

– Если ты донесешь до нее, Юми заключат в тюрьму для разбирательств. Не думаю, что перемирие между кланами искоренило некоторые «привычки» гунънов, и допускаю, что ее будут пытать до тех пор, пока не выяснят обстоятельств и имена людей, что помогли ей сюда попасть. А затем, чтобы не допустить подобного упущения, военные доберутся и до остальных учеников, включая тебя. Скорее всего, ступени для возможности обучения, придется сдавать заново. И это будет происходить не в стенах школ, где все тебя знают и идут на выручку в случае провала, а здесь – на тренировочном поле, который поразил, уверена, всех новобранцев своими препятствиями. Тебе это нужно? – с наигранной заботой поинтересовалась Шамила. – К тому же куда ей идти? Она говорит, что перестает видеть, когда чувствует сильное волнение, значит, будем учиться расслабляться, – договорила Шамила, скинула одежду и погрузилась в резервуар, вода в котором стала уже остывать. Но это было не столь важно, так как свифка успела заметно подустать за этот день, и после купания мечтала поскорее вернуться в постель…

– Мне плевать. Я в состоянии пройти повторный отбор, – уверенно вздернула Исыль нос и скрестила руки на груди. А потом громко хмыкнула и, не желая больше участвовать в этом разговоре, покинула купальню.