Загубленные желаниями

– Нельзя здесь задерживаться, – озлобленно выдал Моцо. – Пока мы тут «играем», гунъны совершенствуют свое новое оружие… Змеи… Лучше придумать не могли, как просто отравить свифов… Нелюди, – сжал он кулак…

– Стоит ли доверять этому Салику, Шамила? – Выражение лица Тирида сменилось разочарованием. – Эти ребята – здесь в Лиге – ведь и понятия не имеют, что вот-вот разгорится новая война. Признаться честно, не представляю, поднял бы клинок на кого-либо из них…

– При виде покойного однокланца – поднимешь, – отрезал Моцо. – И с удовольствием разрубишь любого гунъна.

– Полно, – устало и задумчиво просипела Шамила. – Салику доверяет Батис, а я верю ему… Он утверждает, что Салик – человек против войны. Стал бы он звать меня в лагерь гунънов и передавать образец яда, чтобы мы – свифы – сотворили противоядие? Поэтому, думаю, доверять Салику можно…

Шамила, говоря об этом, испытывала тяжелый груз в левой части груди под ребрами, словно тело сопротивлялось тому, как она пыталась заверить и друзей, и себя. Честно, она не доверяла Салику. И всякий раз, вспоминая с ним встречу еще в год Конваларии, несмотря на то, что находились оправдания того, как повел себя председатель гунънов, что-то подсказывало, что есть вещи, о которых она не знает. И как бы ей не хотелось вернуться домой, понимала, что нужно еще задержаться в Лиге. Было крайне необходимо просто-напросто исчезнуть с улиц Ти – сверх меры «псы» совершали всякого рода нарушения порядка. Да и за пройденное время частенько стали указывать в листовках, что среди них есть женщина.

– Встретимся здесь еще через три оборота дня, – командным тоном объявила она «своим».

Моцо нервно пнул небольшой камень, а Тирид сникнув, молча согласился со сказанным. Все трое, каждый погружаясь в свои переживания, благополучно направились в Трапезную.

* * *

В просторном закрытом зале без какой-либо мебели группу встретил «недавний» наставник Чон.

Его незаинтересованность проводить занятия с новичками нескромно вопила равнодушием и неохотой, которые можно было наблюдать в выражении лица. По всей вероятности, он проявлял увлеченность только при командире Нобу и Управителе Тоице. И предпочитал Чон «расстрачивать» свои силы для более опытных гунънов. Да и наличие свифов именно в этой группе не особо его устраивало.

Предстояло ознакомиться с приемами рукопашного боя, чего в предвкушении ждали все ученики.

– Моё имя вам известно, – начал Чон с безразличным каменным выражением, от движения губами которого и так грубое лицо становилось еще невыразительнее.

Исыль обратила внимание на наращенное мускулами тело еще той ночью на полигоне, а при свете дня могла рассмотреть его подробнее, так как рельефы заметно выступали под тканью куртки.

– Я буду обучать рукопашному бою и правильному владению клинком в течение всего первого полугода. Спешу предупредить, что занятия будут проводиться в этом зале в зависимости от погоды снаружи. В дождь, в снег заниматься будем на полигоне.

Ученики произвольно издали возмущенный гул, ожидая услышать обратное. Наставник, не обращая внимания на волну негодования, продолжил говорить, заметив на лице ученика, сидевшего на полу впереди всех, некоторое пренебрежение. И это пришлось ему не по душе. Это был Ханг. Ханг запомнил наставника с ночного состязания, и тот показался ему надменным и заносливым гордецом, скрытно считавший всех окружающих его людей, мелкими и недостойными насекомыми. И в этом он был прав.

– Я научу отвечать ваше тело на любую опасную ситуацию. Доведенные до мастерства приемы основаны на внезапности, и будут применяться против врага, чтобы победить, не навредив себе…. Мы тщательно изучим человеческое тело, чтобы выявить места, уязвимые для боли и поражения. Начнем понимать свое собственное тело: отрабатывать уклоны, падения, освобождения от захватов руками противника, или посторонними предметами. Научимся свыкнуться с оружием, одновременно рассредоточивать силу и перемещаться в пространстве. Будете заниматься как друг с другом, так и с пустотой.

Ханг громко ухмыльнулся, услышав последнее.

– Что Вам показалось смешным в моих словах? Встать. – потребовал он.

– Бой с пустотой…, – улыбался Ханг.

– Поясните, – Чон в ожидании скрестил объемные руки на груди.

– Во внезапном бою важно проявить смекалку, принять решение, чтобы выжить. Хороши любые средства самозащиты. Первое, что применит боец – это свои руки: кулак, пальцы, ладонь. Бой с пустотой не даст прочувствовать неминуемой боли, стало быть – не самое лучшее средство приучиться к ней. А совладать этой болью очень важно.

– Гм…. Выполнять удары, сбивающие движения, отражать нападения – в этом, разумеется, помогут схватки с живым человеком, либо с препятствием…. Все без исключения воспринимают пустоту, как полное отсутствие. Но пустота, поверьте, обрастет плотью, и станет наполненной, если вы увидите в ней начало чего-то нового и осязаемого…

– Если согласиться с Вами, то в пустоте нет пустоты? – на лицах одногруппчан появились улыбки, от чего Ханг нарочито расправил плечи и гордо вздернул подбородком. – Размытость означает неточность и вызывает сомнение.

– Не всем дано понять это, – строго отозвался учитель, от чего воспитанники тут же сделались серьезными. – Невежество – то, что порой трудно победить. Нежелание понять пагубно для любого воина, – грубо и прямо произнес мужчина, и с заметной неприязнью на лице, отвернулся от Ханга. – Всем встать и сосредоточиться по залу по двое! – приказал вдруг он.

Гердеро вопросительно уставился на не менее озлобленного друга. Было очевидно: учитель и ученик не взлюбили друг друга.

– Определите между собой нападающего и защитника! – объявил наставник. – Покажите, что умеете!

Шамила намеренно встала рядом с Юми. Остальные не заставили долго ждать с выбором, и совсем скоро стали пытаться изобразить между собой борьбу, создавая вокруг себя неуклюжую возню.

Ханг, разгоряченный неприятным разговором, уверенно атаковал Гердеро. Друг сразу отметил изменения в его нападах и старательно отбивал удары. В паре Шамилы и Юми роль наступателя уверенно была отдана второй, что делала это неумело и небрежно. Шамила же всем видом показывала, что ей совсем непросто защищаться, наигранно уклоняясь от взмахов одногруппчанки.

Что касается самого наставника, то тот, сомкнув руки за спиной, медленно проходил между учениками и про себя отмечал способности новобранцев, всё же больше внимания уделяя паре, в котором размахивал кулаками дерзкий Ханг.

– Достаточно! – скомандовал мужчина и неожиданно предложил. – Кто-нибудь осмелится напасть на меня?

Все замерли. Лишь доносилось шумное и неровное дыхание по всему залу.

Ханг, до сих пор пребывающий в гневном расположении, дернулся в сторону Чона, чтобы «принять вызов», как тут же Гердеро остановил его. Во благо друга, учитель в этот момент стоял к ним спиной, и не увидел того явного рвения, которого никто больше не проявил.

– Таковых нет в группе? – довольно продолжал подбивать мужчина, улыбаясь тому, что всё-таки его внешность внушает воспитанникам опасение.

Ханг сжимал зубы, а кулаки были сомкнуты в твердой уверенности ввязаться в бой с самим учителем, который в сущности не делал ничего такого, чтобы вызывать такой гнев. Но нечто неприятное в этом человеке присутствовало: то, что не понравилось только Хангу. А что-то в Ханге не полюбилось наставнику.

Всё же Чон – опытный воин, поэтому, вспомнив, а возможно, не забывая о том, что помимо него и Ханга в зале находились и другие ученики, быстро собрался и начал обучение.

– Итак, первое. Вы громко дышите! Стремитесь дышать в такт шагам. Важно научиться вырабатывать глубинное дыхание животом, как можно чаще, пока это не войдет в привычку. При правильном дыхании двигается всё тело. При ходьбе вдыхайте через нос, выдыхайте через рот. При беге делать это нужно через нос и рот одновременно…

Ученики внимательно слушали, послушно повторяли за наставником, и понемногу искра неприязни между Чоном и Хангом стала растворяться. Учитель на молодого человека более не глядел, а Ханг, слившись с группой, усердно принимал его поучения.

Глава 4

После занятий большинство учеников последовали в небольшой двор, обставленный скамьями между павильонами, чтобы передохнуть на бодрящем прохладном воздухе.

Шамила последовала за Гердеро. Выдался тот самый редкий вечер, когда было можно передохнуть от нескончаемых поручений Нобу, и Гердеро с большой охотой, намеренно не ускоряя шаг, пошёл за остальными учениками. Он занял место возле белых камней, перенесенные сюда для всеобщего благоустройства. Девушка ловко обошла эти камни, и, не отрывая взгляда от спины молодого человека, попутно обдумывала подходящие слова, чтобы скоренько обговорить задуманное.

С самого знакомства девушка почти всегда «невзначай» обращала внимание на сухощавую и жилистую фигуру гунъна. Его смуглая кожа, раскосые светло-карие глаза, широкие плечи и сильные ноги невольно вызывали её интерес, который она старательно оправдывала простым любопытством.

– Гердеро? – по обыкновению спокойно и приземисто окликнула она его и непримечательно тут же отвела глаза.

– Я слушаю тебя. – Поднялся он с места, стоило девушке подойти ближе.

Шамила стояла, свободно взвалив груз тела с одной ноги на другую, от чего больше походила на подростка, которого заставили сюда прийти, нежели это было сделано добровольно.

– Я хотела попросить всегда ставить меня в паре с Юми на занятиях и на полигоне во время тренировок. И хорошо бы, койки стояли рядом, если возможно…

Гердеро часто внимательно следил за тем, как в разговоре преподносила себя свифка, и никогда не отмечал высокомерия и гордыни в ее манерах. Говорила четко, правильно и непринужденно. Все же ощущалось наличие в ней образованности и опыт влияния на воспитание ее семейного окружения. Всякий раз, как обращалась к Гердеро, выражалась с почтением и не позволяла вольничать, несмотря на то, что друг другу молодые люди приходились одногруппчанинами.

– С обменом спальных мест, боюсь, помочь не смогу, – устало выдохнул гунън, и наклонил голову в поисках слов для пояснений. – А что касается постоянной пары, то хорошо…

– Благодарю, – коротко кивнула Шамила, и только хотела развернуться и уйти, как молодой человек негромко окликнул ее.

Свифка резко обернулась с легкой задумчивостью в глазах, чуть заметно приподняв брови, но при этом, сомкнув губы, демонстрируя всем видом, что обладает умением скрывать волнение – так для себя решил Гердеро. В действительности, гунън допускал, что Шамила не знает что такое волнение совсем, и быстро развеяв мимолетное наваждение, промолвил:

– Поощрительно то, как ты пытаешься заботиться о ней. Но…, рано или поздно наставники поймут, что у Юми – серьезные проблемы.

Гердеро смотрел как-то понимающе и говорил осторожно, словно боялся обидеть. Но все же дал понять свифке о том, что знает о непростом положении одногруппчанки с веснушками.

– У нее нет проблем. – Шамила не сильно удивилась услышанному. Таковых догадливых в Лиге могло быть немало. Но, несмотря на очевидность, судорожно перебирала мысли за мыслями, пытаясь выстроить цепочку событий в поисках то ли момента, когда именно мог Гердеро это узнать, или насколько сильно это его знание сейчас было не к месту.

Гердеро не стал отвечать на возражение, и Шамила сдалась.

– Когда ты это понял? В Трапезной?

– В Трапезной я лишь предположил. Убедился на полигоне. Твои попытки помочь похвальны, но важно не забывать и об остальных, которые рискуют будущим…, – как-то нехотя произнес он последнее.

– Я понимаю…, – свифка не нашла ничего другого для ответа.

Оба словно молча согласились с чем-то, что невидимо витало между ними в воздухе. Свифке без промедлений захотелось уйти, но вдруг вспомнила, что нужно спросить еще кое о чем:

– Мм, и еще… – Шамиле показалось занятным, как Гердеро в этот момент устремил в нее вопросительный взгляд, вздернув кверху подбородком. Но внешне, естественно, никак не отразила своего мимолетного увлечения. Да и по правде, в голове всегда держала образ Амгула, как беспощадного правителя, который только спит и видит, как бы изощреннее истребить свифский клан. Она смотрела на Гердеро и представляла, как тот безжалостно убивает свифских воинов одного за другим, и делала выводы, что рука её точно не дрогнет, если дело дойдет до войны.

– Дома в Ти я делала пробежки. К кому мне обратиться, чтобы получить разрешение бегать на полигоне на рассвете или ночью?

– Я предупрежу Газодо, – задумался гунън, и как-то по-особенному осмотрел лицо девушки. – Добровольные тренировки обычно приветствуются. Но выделяй этому то время, которое не будет мешать учебным часам.

Шамила снова кивнула, и от чего-то продолжала смотреть на гунъна в ожидании его безмолвного одобрения. И Гердеро не отвёл взгляда сразу. Сотворившаяся сама по себе необязательность и лёгкость вокруг, окунули обоих в уют и умиротворение, из которых не хотелось выплывать вовсе.

Спустя мгновение Гердеро отозвался тем же коротким кивком, давая то самое «одобрение». Шамила не спеша побрела в сторону казарм, ловя себя на мысли, что хочется обернуться назад…

* * *

– Отец! Наставница Нигахана сегодня снова отменила занятия! Я переделала с матушкой все дела по дому!

– От чего же? – Коо сосредоточенно ковырял воспаленный участок кожи на ладони, пытаясь высвободить назойливую занозу, занесенную еще в минувший день. С самого рассвета примерный семьянин встряхивал рукой, будто так он скорее избавится от тягучей и нервической боли. Сумерки уже накрывали верхушки деревьев, когда гунън с возвращением домой, наконец, основательно взялся за ее устранение.

Вооружившись тонкоконечной иглой и крепким настоем, громко сопя в ладонь, мужчина старательно выкворил занозу. И совсем скоро на месте нарыва наружу высвободилась побелевшая жидкость.

Заметно подросшая Саша усердно занималась в школе пожилой Нигаханы и посещала уроки танцевального искусства. Коо смотрел на свою дочь и вспоминал, как сильно с супругой тревожились за ее жизнь, когда лекари Миццу дали страшное заключение ее здоровью. Сколько бы еще им пришлось пролить слез в ожидании невозвратного, если б не Хатисай и новое заключение лекаря Чинта? И что бы стало со здоровьем ребенка от неправильного лечения? За покой и мир их небольшого, но уютного дома, семья Коо была обязана Хатисай.

Коо так и продолжал работать в цехе по изготовлению шерстяных изделий. Его ценили как исправного и добросовестного работника, несмотря на происхождение, о котором, кажется, даже и благополучно забыли.

Сразу после наступления мира, неугомонные свифы придумали разводить в водоемах Миццу рыбу. Промысел удачно прижился в этих краях, и стал приносить сины в семьи хоть и небольшой, но подающей надежды провинции.

Буквально два сезона назад стали часто наблюдать на водной глади и на берегах мертвую рыбу, а на коже местных – неизвестную хворь в виде страшной сыпи. Было сомнительно пить воду с колодцев, но со временем все поняли, что пресная вода не заражена в отличие от озер и прудов.

Пожилая Нигахана, так и продолжавшая занимать свой нелегкий пост, нет-нет да отменяла занятия в связи с очередным заболевшим учеником. Ребенка с сыпью сразу же отправляли домой, учеников отпускали с занятий, а учителя проветривали помещения и отмывали всеимеющиеся предметы мебели…

Коо обработал «исцеленное» место настоем, проверил в небольшой деревянной шкатулке сины и объявил семье, что следующим оборотом выезжает в Ти.

– Нужно написать письмо, – обеспокоенно предложила супруга.

– Писали уже… Нужно ехать в Управление самому…

– Но…, – хотела возразить женщина…

– Не тревожься. – Коо, зная наперед, что та станет перечислять всевозможные причины и опасения, чтобы его не отпускать, решил заранее пояснить. – Завтра же отправлюсь в столицу. Попробую попасть к председателю. Только вот сдаётся мне, что в Штабе знают о нашей проблеме, только от чего-то бездействуют. Хорошо бы, если бездействие не связано с чем-то серьёзным. Если ошибаюсь, то нам помогут, я уверен… – Коо задумался. – А вообще по-хорошему надо бы сразу к Главнокомандующему… – От раздумий выдернул тяжелый выдох супруги. – Не нужно волноваться. Не война же… Быстро доберусь до Ти, передам письмо лично в руки лидеру или председателю, и сразу же домой. – С заботливой нежностью провел ладонью по её бёдрам и устало улыбнулся. – Что тебе привезти из столицы? Хочешь новое платье? Или может платок цвета алого заката?

Добившись улыбки любимой жены, в прошлом – изменник гунънова клана накинул холст на плечо, подмигнул дочери и вышел ополоснуться в затопленной бане. Наутро его ожидал непростой и долгий путь в столицу…

* * *

Еще один день подходил к своему исходу.

Казалось, сам оборот дня подустал от наполненности делами и, благоприятно обернувшись бархатистым оттенком молочного неба, поспешил накрыть опустевшие учебные павильоны и территорию полигона уютным ночным покровом, затягивая расслабившиеся тела воспитанников на своих койках в долгожданный сон.

Гердеро, как и положено помощнику командира казармы, улегся самым последним. Несмотря на исполнительность, выдержанность и природное добродушие, и он успел утомиться от постоянных разговоров и изъяснений то с наставниками, то с одногруппчанинами.

Гердеро вырос, воспитываясь своим дедом в деревушке, что располагалась севернее столицы. Своих родителей помнил плохо. Ему от силы исполнилось два года, как однажды в дом ворвались военные и увезли родителей на суд. Отцу – чистокровному гунъну – по законам клана предстояло отбыть на рубку лесов дальних земель Севера, а матери – свифке – был вынесен приговор о скорой казни на помосте. Тогда дитя успел спрятать его дед. Что же касается отца, то тот свел счеты с жизнью еще в ожидательном пункте перед самой отправкой, не желая принимать то неизбежное, что стало с его семьей.

Мальчик, несмотря на удачное наследие гунъновой внешности, вырос «в тени». Грамоте учил дедушка, который сам был когда-то учителем счета, и которого Гердеро похоронил уже став подростком. В родной деревне все любили юношу-сироту, и, кажется, никто и не знал, что Гердеро – «беззаконный» плод загубленных запретным желанием и связью разнокланцев. Хотя, конечно же, тот, кто донес до военных об этой семье, проживал в этой же деревне. Испытывал ли он сожаление в будущем или острую боль в груди, когда б видел, как малыш растет сиротой, по воле нелюдя лишившись материнской и отцовской любви, ответить трудно, так как воздаяние за содеянное не заставило его самого долго ждать. Доносчика нашли утопленным в собственной бане. А кто совершил это правосудие местные даже разбираться не стали, ибо, несмотря на тяжелые гунъновы законы и условия, которые диктовались простым жителям той деревни, в которой проживала семья Гердеро, запретная связь не была поводом убийства матери и сына.

Если б Гердеро поделился с кем-нибудь своей историей, безымянный слушатель, вероятно бы, решил, что гунън управляем жаждой отмщения за несвоевременную смерть родителей. Но на самом деле, Гердеро стремился попасть в штаб, чтобы собственной службой повлиять на законы, принимаемыми теми, кто занимает высокие звания, чтобы ни одна семья, ни один ребенок больше не пострадал от подобных, отнюдь негуманных законов, как однажды это случилось с ним….

Нельзя не отметить почитание молодым воспитанником Главнокомандующего Амгула. Один только запрет на казни удостоился восхищения не только Гердеро, но почти всего клана…

Гунън на миг прикрыл веки, потянулся, раскинув руки в стороны, и повернулся лицом туда, где на соседней койке лежала Шамила. Она также не спала – смотрела над собой, уперевшись взором в основание верхней кровати, на которой храпел одногруппчанин.

Гердеро, не отводя от свифки глаз, задумался. Именно в этот момент Шамила, почуяв пристальный взгляд, повернула голову и непроизвольно уставилась на него. Приглушенный свет ночного неба лениво проникал в тихую казарму и ложился на мирно лежащие тела. Такой же свет обволакивал оголённые плечи Гердеро и его скулы. Как обычно, тот смотрел просто – без скрытого умысла или намека на что-то непристойное или двусмысленное. Этот взгляд никогда не вызывал у девушки презрения или негодования – ведь под его началом в воздухе витала надежность и правильность.

Они довольно долго смотрели друг на друга. Ни свифка, ни гунън одинаково сразу не сообразили, что такая прямота может оказаться не совсем привычной и благоприятствующей. Поэтому Шамила, стоило это осознать, нахмурила брови и первой натянула покрывало почти до носа. От ее резкого движения Гердеро вынырнул из своих размышлений. Так же нахмурил лоб и расположился на противоположный бок, невольно перебирая в памяти разговор о желании быть в постоянной учебной паре с Юми и просьбы делать утренние или ночные пробежки.

Молодой гунън, разумеется, не стал докладывать Нобу о Юми и с достоинством оценил поступок Шамилы на полигоне в самую первую ночь в Лиге. Никто из сообитателей пока не подходил к нему с доносом на Юми, и поэтому Гердеро не спешил с решением.

Он закрыл глаза, а в ушах звенел голос Шамилы и ее неприступный взгляд – лезла в мысли, отвлекая от желанного сна.

Гунън еще долго ворочался с бока на бок, вызывая недовольство тех, кто так же не мог заснуть, и теперь удачно сваливал причину своей бессонницы на таких, как Гердеро. В скором времени, все же сделать это удалось, и в стенах казармы до самого рассвета, наконец, укоренился долгожданный покой.

* * *

Приближаясь к пограничному посту свифской охраны, Амгул определенно предвкушал на лицах находившихся на службе пограничников, озадаченность и презрение, и невидимо улыбался предстоящему забавному явлению. Так и случилось. Совсем молодой свифский боец с недоумением уставился на некогда врага, и не знал, как поступить. Границы были открыты для свободного перехода, и требовалось лишь предоставить сопутствующий документ личности. Но когда дело касается человека, услышав чье имя, до сих пор становилось неспокойно, а изображение Амгула все еще лежало в особых переплетах в каждом свифском военном учреждении, чутьё диктовало свои «правила» и однозначно призывало к недоверию.

Помимо Газодо, Амгул взял в сопровождение почти полностью «обновленный» после «гаммады» отряд.

К бойцу подошел военный постарше, хмуро оглядел представительство гунъновой власти. Обменялся парой негромких и осторожных фраз со своим растерявшимся сослуживцем, и дал разрешение на пересечение границы, за которой гунънов ожидала столица Ти, земля под которой когда-то чуть не стала для Амгула могилой…

Дорога составила чуть меньше оборота дня – ведь не приходилось прятаться, выжидать, обходить, сходить с дороги, как это было всего каких-то шесть лет назад.

Погода стояла пасмурная, но без дождя, и отсутствие излишней сосредоточенности делало настроение Амгула на редкость легким и подъемным.

Добравшись до Ти, лидер приказал отряду устроиться в том самом пансионате, где приютил их с Хатисай когда-то Гон. Вспомнив о нем, Амгул безмолвно склонил голову, как бы отдавая дань памяти и выражая сожаление его несвоевременной кончине. В лавке Чайной, где также доводилось побывать гунъну, вовсю шла торговля мясным продовольствием с не меньшей очередью даже в такое позднее время…

– Господин Фолкаё…, – Амгул стоял посреди кабинета свифского лидера и смотрел с традиционным прищуром. Два хрусталя серых глаз на фоне белой кожи лица прожигающе, но не грозяще опасностью, смотрели на Фолкаё – тот же холодный взгляд, та же беспристрастность.

– Главнокомандующий Амгул…, – поприветствовал нежданного гостя мужчина и пригласил сесть напротив.

Фолкаё выглядел спокойным. Хотя нельзя не сказать, что услышав от своего писаря имя гунъна, объявивший о его непредвиденном визите, испытал настоящее замешательство. Но совсем скоро совладал волнением и позволил пригласить его.

Газодо же по просьбе друга остался ждать в коридоре, посчитав, что будет лучше поговорить со свифом наедине.

– Признаюсь, удивлен. – Начал толерантный во всем Фолкаё. – Вина? Макаджина? Горячего чая?

– Благодарю. Я бы не отказался от воды, если можно.

Фолкаё сам лично подал гостю желаемое, и с нетерпением ждал пояснений причины его приезда, внимательно рассматривая человека, с которым в первый и последний раз сталкивался в битве, в которой оставил по кисть свою руку.