Крысиная возня. Дистопия. Роман-притча

Проржавевший замок наконец-то поддался, дверь с превеликим трудом тронулась с места, и пасечник попал в омшаник. Было сразу понятно, что большая часть ульев перезимовала. Пчелы летали в прохладном помещении и теперь, когда дверь отворилась, ринулись наружу, не ожидая, что там все еще холодно и неприветливо.

Борис Алексеевич стоял и всматривался в сумрак омшаника. Его глаза постепенно привыкали, и он стал различать очертания своей маленькой вселенной. Ульи стояли в два ряда друг на друге и в несколько рядов вдоль стен. В воздухе вибрировало приятное дребезжание пробудившихся пчел.

Еще было не время вытаскивать ульи, но проверять и подкармливать уже надо было начинать. Пока пчелы неактивны, надо всех проверить, кого подлечить, кого подкормить, кого в ведро стряхнуть да подпалить.

И пусть еще холодно. И снег еще лежит толстым утрамбованным слоем. И по ночам еще снегопадит и хандрит. Скоро, уже очень скоро будет весна, а за ней и лето придет. И покатится колесо жизни как и раньше – ни быстро, ни медленно, а так, как тому и положено – ибо всему свое время.

Глава 3.

Оттепель

Подводная лодка медленно и бесшумно двигалась в холодных водах Атлантики. Синий кит с интересом наблюдал за странным, как ему казалось, собратом и время от времени приближался к непонятному объекту на непочтительно близкое расстояние.

Темно-синяя, местами мутная вода казалась некоей вязкой жидкостью, обволакивающей массивное тело рукотворного кита. Он медленно погружался в тягучую водную массу, не издавая при этом ни звука, и маневрировал в подводных течениях. Люди внутри подлодки сохраняли не только режим радиомолчания, но и внутреннюю тишину.

Обнаружить подобный предмет в водах океана не представлялось возможным, хотя сам по себе предмет был огромных размеров. Собственно, размер в данном случае не имел никакого значения. Главное – сохранение тишины и почтительного расстояния до других объектов в международных водах Атлантики.

                                           * * *

Зима на северо-востоке Штатов выдалась неожиданно холодной, со снегом и морозами, что само по себе было совершенно несвойственно для данной местности. Заморозки наступали не только ночью, но могли продержаться весь день. А потом еще и следующий день, прежде чем температура снова повышалась и наступала оттепель. Но после кратковременной оттепели, когда все начинало подтаивать, снова приходили заморозки и сковывали жизнь с новой силой. Вода, замерзая, расширялась во всех трещинах, извилинах и изгибах внешних труб, отчего осыпалась штукатурка, рвались водосточные трубы и вообще происходили странные вещи. Снег не убирали ни с улиц, ни с крыш домов, и, подтаивая, он спрессовывался, образуя тяжелую водянистую массу, которая продавливала кровли. Крыши многих домов, как жилых, так и общественных зданий, не выдерживали натиска природы и начинали протекать, отчего внутренние помещения заполнялись сыростью и вечным спутником сырости – плесенью.

А плесень – это такая субстанция (хотя с биологической точки зрения это грибок), которая обладает феноменальной живучестью по сравнению с другими видами и подвидами живых существ. Эта штука может пережить все, даже ядерный взрыв, если потребуется. И самое главное – эта плесень есть везде, за тем исключением, что, когда окружающая среда наименее благоприятна, при отсутствии тепла и влажности, плесневые споры капсулируются и ждут. Ждут долго. Могут ждать столетиями нужных условий. И при этом не теряют своих жизненных свойств на следующем витке возрожденной жизни.

Вот это жизнь! Вот это можно назвать поистине адаптивным способом выживания. Много ли в природе таких существ, способных выживать в самых неблагоприятных условиях. Много? Это смотря как считать. Насекомые, черви, грибки – в общем-то, много. Однако ничего или никого из разумных существ в этом списке не будет. А так да, плесень торжествует. Она торжествует еще и потому, что избавиться от нее практически невозможно. И ничего с этим поделать было нельзя, потому что зима оказалась холодной и снежной, весна – ранней и теплой, а люди – необучаемыми.

Жаловаться и обращаться куда-либо за помощью было практически бесполезно, и каждый справлялся как мог. Сначала помогали страховые компании, но потом и они, увидев реальный масштаб проблемы, стали самоустраняться от решения проблем. Мол, надо было предусмотреть, перекрыть крышу вовремя, решить вопросы с водостоком заблаговременно и так далее. Так что большинство людей оставались наедине со своими проблемами.

Теперь же, когда весна уже была в разгаре и казалось, что все вздохнули с некоторым облегчением и принялись за решение проблем насущных, природа снова разразилась своим гневом. Десять дней подряд лил дождь. Бесконечный, холодный, монотонный дождь. Было ощущение, словно огромную тучу поставили на прикол и она изрыгнула из себя все возможное над определенной местностью. Кто определил эту местность в качестве плацдарма для излияния?

И снова все наполнилось сыростью. Непроходящей сыростью, как долгоиграющим насморком. Дышать было сложно. Влажный воздух наполнял легкие водой, и многие страдали от респираторных заболеваний, астмы и непроходящего кашля.

Но несмотря ни на что, радио и газеты вещали, что все хорошо, что погода скоро улучшится и наступит лето. А еще говорили, что жизнь становится лучше и лучше. Верилось с трудом, но человек так устроен, что готов верить во что угодно, лишь бы обмануть самого себя и не сталкиваться с реальными проблемами сегодня. Пусть все случиться завтра, а сегодня я не буду об этом думать. Собственно, данная постановка вопроса была одним из факторов массовых протечек крыш в частном секторе. Никто не позаботился о кровле заблаговременно, считая, что раз одну зиму перезимовали, то и следующую тоже пронесет. Но, как это обычно и бывает, бутерброд непременно падает маслом вниз в самый неподходящий момент.

Было воскресенье, и Джон, Пит и Джейн по обыкновению собрались в импровизированной лаборатории для подведения результатов предыдущих попыток. Воскресенье было единственным днем, когда было возможно полноценно собраться и обсудить течение эксперимента в свободной обстановке. Так сказать, без спешки и цейтнота. На неделе такое было невозможно.

Вольеры шуршали. Чайник шумел. Джон откашливался. Хрипел портативный радиоприемник и каким-то магическим способом сам по себе перескакивал с одной волны на другую. Или это просто были помехи в радиоэфире. Пит стоял около приемника и с некоторым удивлением рассматривал маленького хрипящего монстра.

Пит был подающим большие надежды психологом двадцати девяти лет. Скромно, но чисто одетый, джинсы, рубашка, аккуратно причесан и гладко выбрит – собственно, ничего особенного, но опрятен. Он был пониже ростом, чем Джон, и несколько крупнее в телосложении, хотя постоянное недоедание превратило его комплекцию скорее в плюс, чем в минус: он не выглядел изможденным, как Джон. Бледное лицо Пита было гладко выбрито, волосы причесаны, очки в толстой черной оправе протерты и посажены на нос. Он был свеж и бодр, в отличие от Джона, и был готов приступить к следующему эксперименту, следующей ступени, следующему шагу. Ему нужны были результаты, которые он мог применить в своей работе.

– Слушайте, – Пит увеличил громкость.

Приемник продолжал шипеть, фонить, но сквозь помехи отчетливо слышалось уверенное щебетание ведущей новостного канала.

– Что там опять? – откликнулся Джон из-за вольера.

– Мне кажется, что они все-таки договорятся… – раздумчиво пробормотал Пит.

– Кто – они? – Джейн выглянула из-за кипы бумаг на столе.

– Кто-кто, – нервно передразнил Пит. – Вы что, в самом деле спите, что ли?

– Нет, а что? – Джон вытер руки грязным полотенцем и отошел от вольера.

– Возможно, они договорятся – наши Штаты и их Советы! – саркастично продекламировал Пит, вставая на невысокую скамеечку.

– А, это, – в голос ответили Джон и Джейн.

– Да уж, вы отстали, други мои… Может, они уже все-таки договорятся, может, договорятся, – как-то нараспев продолжал Пит. – А то страху-то на всех нагнали. Бункеров понастроили. Спичками запаслись…

– А, да, есть такое: спички, мыло и консервы «спам». Но, по сути, это совершенно бесполезная затея. Если бабахнет, то ни тех ни других не останется, только об этом догадываются немногие, остальные читают утреннюю прессу и идут тариться всякой всячиной, которая совершенно им будет не нужна.

– Джон, а что бы ты делал, если бы знал, что ядерная война неизбежна? – Джейн снова высунулась из-под кипы бумаг, где она вот уже пару часов старательно вручную переписывала результаты предыдущих опытов в сводную тетрадь.

– Что бы я делал? – отозвался Джон. – То же самое, что и сейчас. Абсолютно то же самое, что и сейчас.

– Ты бы не пошел в бомбоубежище? – воскликнула Джейн.

– Нет, не пошел бы. Нет никакого смысла прятаться. Не погибнешь сразу – погибнешь позже. Выйти все равно придется. И все погибнут от излучения сразу, или лучевой болезни чуть позже, или от рака чего-нибудь еще позже. Какая разница… Хотя постой, разница только в том, что есть уникальная, просто абсолютная возможность продлить собственные мучения на годы. Это да. Не лучше ли… – Джон остановился на полуслове.

– Что? Что «не лучше ли»? – Джейн тщетно пыталась понять позицию Джона.

– Не лучше ли не обращать внимания на данную информацию, – продолжал Джон, – потому что конкретно для нас она ничего не меняет, и просто продолжать свою научную деятельность так долго, сколько это представляется возможным?

– Джон, это безумие, – выдохнула Джейн.

– Почему? – искренне удивился экспериментатор.

– Ну… – смутилась ассистентка. – Хотя бы потому, что все хотят жить… все боятся смерти.

– Ну да, все хотят жить, и поэтому у нас двенадцатая попытка вымирает на фоне полного благополучия? – подхватил разговор Пит.

– А что, это серьезное заявление, – продолжал Джон после небольшой паузы. – Пит, это интересное наблюдение, смею себе предположить… Интересное предположение. Крысы вымирают добровольно, но что бы они стали делать, случись какой-нибудь апокалипсис? Они стали бы бороться за свои жизни?

– М-да… – Пит облокотился на вольер, взбираясь на лавку около вольера и заглядывая внутрь него. – Не думаю, что нам удастся проверить эту гипотезу, хотя было бы занятно.

– Какую гипотезу? – Джейн встряла в разговор.

– Хм. Видишь ли, – рассеянно продолжал Джон, – крысы не желают выживать в идеальных условиях, но Пит выдвинул предположение… А что, если… А стали бы крысы бороться за свою жизнь в неблагоприятных условиях? Я вижу в этом вопросе огромный смысл. Правда, проверить эту теорию у нас не получится. Пока не получится, а там видно будет.

– Понимаю, – протянула Джейн и тут же, словно встрепенувшись, продолжила: – Вы что, действительно ожидаете, что крысы будут строить бомбоубежища?

Джон и Пит залились беззлобным смехом, а Джейн смотрела на них и не понимала, что такого смешного она сказала.

Радиоприемник захрипел и выдал: «Уважаемые граждане, только что правительством Штатов была получена телефонограмма от правительства Советов. В этой телефонограмме Советы призывают заморозить конфликт. А также пообещали отвести свои лодки из нейтральных вод, если Штаты прекратят поставку ракет на континент Советов. Наше правительство ответило нейтрально, но оставило возможность к дальнейшим переговорам и достижению перемирия. Однако мы не собираемся отступать!»

То есть можно было с большей долей вероятности сказать: «Пронесло». И на данный момент можно было выдохнуть с облегчением: опасность миновала. Но это ровно до завтрашнего утра, когда новые утренние газеты начнут пестреть картинками и заголовками, что Советы во главе с их кровавым диктатором уже погрузили свои пулеметы в проржавевшие корыта – других ведь у них все равно нет – и гребут веслами в водах Атлантики. И вот-вот причалят к берегам Штатов… Ну или что-то вроде того. Подобные статьи выходят регулярно. То есть каждый день. И везде все одно и то же, только в разных интерпретациях, что само по себе не противоречило общепринятому нарративу утренних газет, но требовало недюжинной способности журналистов обмусоливать одно и то же так, чтобы читатель не потерял интерес и не переметнулся к другому изданию. Ну откуда взять столько фактов, чтобы можно было более-менее правдоподобно обрисовать картину происходящего? Вот и придумывалось всякое. А то, что было известно как факт, бралось за непререкаемую аксиому и превращалось в тех китов, на которых зиждился весь мир. Дальше оставалось только дело техники: создать правдоподобную картину мира на грани катастрофы и культивировать некий безусловный коллективный ужас, который бы срабатывал как условный рефлекс при произнесении определенных словосочетаний. Некое «сим-салабим» – и добрая часть населения уже верит… нет, не верит, а точно знает, что все пропало и надо спасаться.

Собственно говоря, некоторая хорошо срежиссированная паника среди населения – это не только плохо, но и очень даже хорошо для отдельных особо одаренных индивидов. Сведущие люди уже подхватили общий тревожный тон настроений и начали раздувать его до небес. Предлагать товары и услуги, по сути своей ненужные, но якобы призванные защищать от наступления лучевой болезни, ядерной войны или чего-то там еще. Уловив едва заметную тревогу среди граждан, умные дельцы начали предлагать уже созданные домашние бункеры и полуоборудованные бомбоубежища, которые надо было просто установить у себя в подвале. Это прекрасная мысль. Однако никто не сообщал потенциальным покупателям, что ядерная зима может продлиться лет десять, а то и сто и в этом случае ничто не поможет.

Раскручивалась феерическая реклама всякого хлама: в ход шли противогазы, резиновые сапоги и куртки, прорезиненные палатки, надувные лодки и прочая утварь, что в былые времена не пользовалась особым спросом. Продажи отдельных товаров в магазинах взлетали до небес и приносили баснословную выручку, хотя в прежние времена эти «отдельные товары» и при очень большой распродаже были не особо-то нужны.

Некоторые особо одаренные дельцы заказывали небольшие статейки у тех же утренних газет, не задаром, конечно, что такой-то и такой-то товар очень нужен, прямо жизненно необходим в условиях блокады, и дальше шла реклама карманных фонариков, детской присыпки, влажных салфеток или каких-нибудь консервов, которые изрядно подзалежались на складах. Главное было не то, что действительно пригодится в случае чего, потому что понимающие люди осознавали, что в случае чего уже ничего не пригодится, а то, что людям надо было продать хлам. То есть – в прямом смысле – продать картинку подороже.

Происходило постепенное расфокусирование жизни как социального явления человека разумного и превращалось в бесцельное отбывание повинной.

Люди переставали спрашивать о возмещении ущерба от холодной зимы с мотивацией: живем так, следующей зимы может и не быть. Проводились собрания членов какого-нибудь правления для решения общих задач. При оглашении окончательной стоимости ремонта того или иного объекта люди, бухтя и возмущаясь, расходились по своим заплесневелым каморкам и продолжали жить в режиме «как получится». И поскольку изменить положение вещей не представлялось возможным, люди продолжали жить в смиренном ожидании незавидной участи: то ли взлететь на воздух вместе с большей частью населения, то ли задохнуться от плесени с отдельно взятыми равномерно распределенными по поверхности людьми, получившими плесень в подарок.

Люди переставали планировать будущее, потому что благодаря газетам это будущее сжалось до настоящего дня и, возможно, до завтрашнего утра. И если нет определенного будущего, нет и необходимости производить так называемые долгосрочные инвестиции в собственную жизнь: купить дом, машину, пойти учиться… Зачем, если завтра ничего не будет? А вдруг все-таки что-то будет? Это «вдруг» было весьма и весьма неопределенным, хотя каждый в душе надеялся, что именно он-то и выживет. Только в случае ядерной войны живые будут завидовать мертвым. И можно сказать, что – ну вот же, кто-то же все равно выживет. Все равно, да выживет. Но он станет ошибкой выжившего, когда всё, абсолютно всё говорит о том, что такого не должно было случиться, но случилось и по факту является всего лишь статистической погрешностью. Но ведь есть те, кто примет это за аксиому. Что если очень постараться, то можно выжить. И дальше возникнет только один вопрос: зачем?

Идея выжить и остаться в мире, где все будет сведено к выжженному полю, – идея так себе. Это как обнулиться сразу всем человечеством. И будут те, кто особо и не заметит подобное происшествие, за исключением того, что решат, что всевышние силы послали им долгую зиму. Но будут и те, кто потеряет враз все достижения предыдущих поколений, тысячей поколений, миллионов человеческих жизней, которые создали этот мир таким, каким мы его сейчас знаем, с вынесением накопленных знаний в так называемую внешнюю накопительную память. И не то чтобы этот мир был абсолютно прекрасен и идеален – нет, но он достоин того, чтобы быть. Просто быть. В конце концов, мыслители предыдущих эпох хотели бы, чтобы этот мир был, и именно поэтому придумывали разные способы, чтобы зафиксировать свои знания и мысли, создавали свои творения: папирусы, книги, рельефы, мозаики, которые по факту и есть внешняя накопительная память человечества. Хотя время от времени это самое человечество умудряется потерять все навыки – ключи к расшифровке – прочтения и понимания артефактов. А так да, общечеловеческая память есть. Но вспомнить не можем.

Возможно, если бы помнили, то не играли бы с огнем. Возможно, еще не все потеряно в этом человечестве и оно остепенится. Возможно, найдет способ разрешить свой нынешний конфликт мирным путем. Возможно. Какое прекрасное понятие, одновременно дающее надежду и отнимающее ее. Это как верить в то, что смерть не случится, хотя все прекрасно знают, что она неизбежна. Вопрос только в том – когда.

– Должны же быть здравомыслящие люди там, наверху? – без энтузиазма заметил Пит, прохаживаясь вдоль вольеров.

– Должны быть, – подтвердил Джон.

– Но? – Пит остановился и посмотрел на Джона.

– Но их никто не будет слушать. Или так: их мало кто будет слушать.

– М-да…

– Да. Потому что думать глобальными масштабами мало кто способен. Остальные не думают, а рефлекторно подчиняются общему течению, так сказать, общей повестке…

– Неужели? – отчаянно воскликнул Пит.

– Пит, ты сам изучаешь влияние общества на отдельного индивида, а не понимаешь, хотя должен был бы, что куда проще и легче следовать за всеми, чем продумывать ситуацию самостоятельно и делать собственные выводы. – Джон завис над столом, где сидела Джейн. – Что у нас тут получается?

– Ничего особенного, – подытожила Джейн. – Пока все графики без изменений и даже без особых отклонений.

– Понимаешь, Пит, – Джон снова повернулся к Питу, – думать масштабно – это сложно. Вот мы проводим эти опыты, и они как под копирку показывают один и тот же результат. Можно прийти к выводу, что ничто не способно этого изменить. Вымирание неизбежно. Но я знаю, что это не так, потому что в естественной среде так не происходит. И это факт. Значит, есть какие-то факторы, которые мы не учли, поэтому мы имеем то, что имеем.

– И? – будущий психолог пытался раскрутить спутанную мысль экспериментатора.

– Что «и?» – не понял Джон.

– Почему люди не могут думать? – продолжал Пит. – Или так: почему ты считаешь, что люди не способны думать?

– А в мире людей гораздо удобней не думать… Хотя… скорее так: думать о чем-то сиюминутном и насущном, нежели о том, что действительно важно. Важно в перспективе. Те, кто наживается на продаже консервов, сейчас не думают о том, что велика вероятность того, что деньги им не пригодятся в скором будущем. Те, кто покупает эти консервы, не думают о том, что велика вероятность того, что ими не придется воспользоваться. Совсем… Просто потому, что того будущего, которое они себе представляют, может не быть вовсе.

– Угу… – задумался Пит.

– Зачем тогда такая шумиха? – спросила Джейн, снова вынырнув из своих записей.

– Зачем? – переспросил Джон эхом. – Затем, что это создание определенной новостной повестки, так сказать, общего фона, когда внимание людей – наше внимание то есть – переключается с важных тем на малозначительные события.

– Джон, ну не можешь же ты утверждать, что война – это малозначительное событие? – Джейн не сдерживала своего возмущения.

– Война – это важное событие. Но ее нет и вряд ли настанет, если, конечно, где-то не сидит полный идиот. А вот создание шумихи вокруг этого и использование данной темы как мотивации для повышения налогов, игнорирования медицинского обслуживания, урезания грантов на научные проекты, как у нас, поддержка определенных производств и так далее и так далее – это уже определенный нарратив. Нарратив, созданный на основе раскрученной новостной повестки.

– Не понимаю, – честно призналась Джейн.

– Не понимаешь… – обреченно вздохнул Джон.

– Нет, – Джейн таращилась на Джона, как ребенок. Она действительно не понимала, о чем он говорил.

– Человеку надо немного места, чтобы жить и быть счастливым или хотя бы удовлетворенным своей жизнью и заниматься своим, одному ему порученным делом. Правда, человеку надо еще меньше места, чтобы быть мертвым…

– Джон…

– Просто есть определенные особи, которые считают, что они вправе решать за всех остальных, чего и сколько этим самым «всем остальным» надо для жизни, и поэтому начинается… – Джон остановился в раздумье.

– Что начинается? – спросила Джейн.

– Крысиная возня, – уверенно ответил Джон. – Крысиная возня начинается. Крысиная война за власть…

Джейн нырнула в свои бумаги с головой.

Оттепель сопровождалась понижением градуса накала и повышением уровня некоего усредненного доверия сторон. Это как два гангстера протягивают друг другу правые руки для рукопожатия, но при этом в левых держат за спиной по заряженному пистолету. Вроде мир. Но условный. Кто первый моргнет, тот проиграл.

Кто бы понимал, что выигравших не будет.

– Послушайте, – тихо прошептала Джейн, осторожно выглядывая из-за кипы бумаг, – вот там, в Советах, люди живут или нет?

– Джейн, ну что за вопрос? – возмутился Джон. – Конечно люди.

– Почему они хотят на нас напасть?

– Они не хотят на нас напасть, – как-то смиренно и даже отрешенно пробормотал Джон.

– В смысле? – тихо-тихо возмущалась Джейн. – Они же пригнали свои подлодки…

– Да, пригнали. После того, как мы разместили у них под боком свои ракеты, – отрезал Джон.

– А! А зачем… Зачем мы это сделали?

– Джейн, понимаешь, есть люди, которые не любят рассматривать закономерность и неизбежность причинно-следственных связей как аксиому, а потому считают, что им все можно и за это ничего не будет. А так не бывает.

– Джейн, – подхватил Пит, – сначала кому-то в голову пришла совершенно безумная идея попугать соседа пистолетом, и этот кто-то не рассчитывал, что у соседа есть дробовик и пара ручных гранат. А после того, как сосед пригрозил гранатой, умник начал орать на всю улицу, что его обижают, что ему угрожают. Так понятней?

– Да, понятней… – бубнила Джейн. – Понятней, но не легче.

– Ну и хорошо, – почти в голос произнесли Джон и Пит, а дальше продолжил Пит: – Победителей не будет.

– А выживших? – встрепенулась Джейн.

– И выживших тоже. И вообще, ты бы не захотела выжить в условиях ядерной войны.

– М-да… – насупилась взволнованная до слез ассистентка.

– Да, выигравших не будет, мы все будем проигравшими, – подытожил Джон.

Люди проиграют все. По инициативе одного человека или небольшой группки альтернативно одаренных людей проиграют все. Тысячи лет человеческой цивилизации пойдут коту под хвост вместе со всем тем, что это человечество из себя представляет. Это сложно представить, но даже если достижения человечества останутся нетронутыми, они потеряют всякий смысл, потому что не останется никого, кто бы помнил, для чего то или иное сооружение, изобретение, устройство и как его использовать. Очень быстро не осталось бы тех, кто мог бы вспомнить и, главное, воссоздать уже наработанные технологии. Результатом явился бы откат в развитии. Глубокий откат в развитии. До копья и пещеры. Однако будут те, кто, несомненно, выиграет в этой ситуации. Выиграет плесень. Она, несомненно, останется. Главное, чтобы было влажно и тепло. Хотя даже если так случится, что этого не будет какое-то время, она это переживет. Закапсулируется и переживет. Не переживут все остальные.

Глава 4.

Кресты

Вернувшись от омшаника уже по темну, растопил Борис Алексеевич печку, поставил горшочек с промытой ячкой в пристенок да сам сел чай пить. Вот уже третью весну он встречает здесь, в отчем доме, и за это время успел завести свои правила жизни. Ритуалы, что ли. С вечера горшочек с крупой в пристенок поставить, чтобы с утра каша была наваристая, с утра воды наносить на день, чтобы весь день была в достатке, в субботу – баню топил, в воскресенье – постился и к крестам ходил в молитве.