30 причин, чтобы не любить

На выходе из ванной мы с папой снова сталкиваемся.

– Больничный дали? А как же чемпионат? – он смотрит на мое бедро, которое я потираю рукой. Так словно легче терпеть боль.

– Нет, завтра пойду на учебу уже. А чемпионат придется пропустить. Елене Григорьевне я написала, – стараюсь придать тону голоса немного разочарования, но папа не покупается.

– Придется? – он усмехается. – Очень видно, как ты расстроена.

Я игнорирую это. Хожу ведь на ходьбу, как он велит, – достаточно. Любить ее заставить он не сможет. Как и Кирова.

Папа как будто мысли мои считывает и говорит:

– Этот Киров – отличная партия. Я и маму его знаю. Она известный в городе человек. В культурной среде. Студентов наших курирует и помогает им устроиться в жизни. Проекты интересные для них организует, – папа застревает в проеме, поворачивая за мной голову. – А отец – успешный ресторатор. Приличная семья.

– Пап, перестань, пожалуйста. Это последнее из-за чего я буду выбирать себе молодого человека.

– Вообще-то, это немаловажно. Ты потом поймешь, – цокает он и пропадает в ванной.

Только захлопывает дверь, за ней возникает Милкина округлая фигура в синем платье. В таком бы на свидание ходить, а она в нем всю домашнюю работу делает, прикрывая поясным фартуком, который сам из белого тонкого хлопка и ни от чего не защищает. Руки она упирает в бока, бряцая браслетами, которые носит на каждом запястье пачками. Маленькие черные глаза смотрят очень зорко, в самый корень задних мыслей, поэтому я гляжу на фиолетовый аметист, утопающий в расщелинке между пышными грудями.

– Ну-ка, хвастайся! Кого ты там выбираешь?

Своих бровей у Милки почти нет, зато нарисованные – очень жирные, темно-коричневые, но не настолько, чтобы совпадать с угольным цветом ее волос. Одну из них она приподнимает.

– Ты бы хоть про ногу мою спросила, – бурчу я обиженно, потому что интересую Милку исключительно как объект сплетен. Не знаю, правда, с кем она потом их обсуждает. Разве что с бабушками у нашего подъезда.

– Да я слышала, что все в порядке, – Милка даже не смотрит на мое бедро, зато подмигивает. – До свадьбы же заживет?

И смеется.

– С таким подходом до свадьбы у нее никогда не дойдет, – впихивается папа в наш разговор, вылезая из ванной, и сворачивает на кухню.

– И не надо. Я не хочу замуж, – кричу ему в спину через Милкину голову. – И ты меня не выдашь.

– Он – нет, а я – да, – убежденно заявляет Милка и играет бровями по очереди.

Черт. Действительно. Папа-то успокоится рано или поздно, а Милка-то нет. Пока не сбагрит меня под венец.

Часть 5

Глава 1

В пути звонит мама. По видео. Я прочесываю волосы назад, чтоб уложились более-менее аккуратно, а то опять начнет предъявлять за мою неряшливость.

– Диша, ты меня удивил! – тянет она, мотая головой. Глаза у нее чаще прищуренные, но сейчас мама их давит из орбит. – Мне Афанасий Игнатьевич по секрету рассказал, что ты за его дочерью ухаживаешь.

Блядь. Не думал, что ректор АСИ такой сплетник. И часа не прошло, все уже в курсе, походу.

Судя по выражению, мама очень рада этой новости. Еле сдерживает ухмылочку. Глаза опять щурит лукаво. Ненавижу этот взгляд. Даже если через камеру, мне некуда от него деться. И сейчас приходится гореть под ним и мириться.

– Не знала, что тебе такие нравятся, – продолжает она, не получив от меня никакой словесной реакции, только вздох и жалостливые глаза. – Яна – отличная девушка. Не вертихвостка, как твоя Лера.

– Мам! – во мне быстро просыпается злость. Кофе ее чуть притупил, но несильно.

– Ну, было и было. Я рада, что ты нашел наконец-то нормальную девушку, – мама отводит от себя камеру обиженно и показывает крутой профиль, демонстрируя острые скулы. У меня всегда срабатывает ассоциация с Малефисентой8, которую исполнила Анджелина Джоли.

За копной крашенных белых волос едва ли что можно разглядеть, но я узнаю очертания маминого кабинета. Разгар дня. Все на работе.

– Еще бы Воше найти… – это она произносит с глубокой печалью, и я сразу чувствую себя виноватым. Даже не в том, что развел брата с невестой, а в том, что раньше него оправился. Как будто. Хотя нихуя это не так. Я не оправился. И обещание свое сдержу.

– Найдет, – говорю сломанным голосом, но я на самом деле убежден. – Уже начал искать.

– Это хорошо, – мама смотрит в камеру и улыбается мне. Встряхивает головой и снова становится кокетливой. – Как давно ты общаешься с дочерью ректора? Где вы встретились? Почему со мной не знакомил?

– Потому что мы не встречаемся.

И я трачу целых пятнадцать минут, то есть всю оставшуюся дорогу до академии, чтобы убедить маму в отсутствии отношений между мной и Воронцовой. Но полную правду я рассказать не могу. Приходится придерживаться той же версии, что и для ректора.

Во-первых, мама за меня уже обрадовалась. И расстраивать ее мне не хочется. Она и так сильно переживала за нас с братом, боялась, что мы теперь навеки останемся волками-одиночками и даже друг с другом уже не помиримся до конца. А значит, оба помрем от обезвоживания, потому что некому будет поднести стакан воды на предсмертном одре.

Во-вторых, мама всегда ненадежна и может легко проговориться ректору, раз у них, оказывается, такое тесное общение. И почему-то я убежден, что тогда меня ничто не спасет, ни звание мистера АСИ, ни авторитет матери, ни даже его дочь, на симпатию которой мне и надеяться теперь не стоит.

В-третьих, мне все равно придется за Воронцовой ухаживать. Ректор мне столько подсказок дал и наверняка огорчится, если завтра его дочь придет без цветов.

Бля. Я сам себя засадил в капкан.

– Ой, Диша, Афанасий Игнатьевич прав. Девушку надо добиваться, – вздыхает после всего мама. – Те, что сами на шею вешаются, как правило, ничего и не стоят.

Я не согласен. Вон Зефирка Барху тоже сама навесилась. И я до сих пор ему завидую, потому что она лучше многих. По крайней мере, из тех, кого я встречал. Мне бы тоже так хотелось. Не париться, жить себе, не тужить, а однажды просто быть пойманным в чьи-то уютные сети. Я бы, честное слово, не рыпался.

Хотя… в змеиную ловушку Инны я именно так и угодил. Дурак. Или ублюдок.

– Да, мам. Я буду ее добиваться.

Какого хрена я раздаю всем налево и направо это обещание? Что-то сомневаюсь, что Воронцовой понравится. Впрочем, она такой властью, как ее отец, не обладает. Потерпит.

– Обращайся за советом, если что, – мама расплывается в улыбке и бровями играет.

Сколько советников вокруг. Все норовят устроить чужую личную жизнь. В своей бы разобрались. Вряд ли разведенный человек может научить семейному счастью.

Сегодня они с отцом встретятся.

– А если папа на ужин явится? – говорю с осторожностью, глядя не в камеру, а на дорогу.

Там все спокойно, но я с утра еще не отошел. Собью опять чью-нибудь дочку. Мэра, например. Тогда даже папин авторитет меня не спасет.

– Пусть, – нарочито холодный тон всегда отличается от обычного равнодушного. Мама так и не научилась ничего к папе не чувствовать, кажется. Даже если твердит, что это давно не так. – Мы взрослые люди. У нас двое сыновей. Нам придется сталкиваться периодически. Потерплю пару часиков общество этого подонка.

Я усмехаюсь, хотя мне совсем не смешно. Наоборот, обидно. И за то, что папа – подонок, и за то, что мама его так называет. И за то, что мы с братом слышали это с детства и принимали за норму. И за то, что у нас семья не семья. Каждый сам по себе. И только на мой день рождения они кое-как собираются. Одолжение мне делают. За это обиднее всего.

Вздохнув, я чувствую, как тяжесть немного отпускает грудь, но совсем чуть-чуть. Основной массив остается там. Давно все перегнило и закаменело. Кажется, теперь всю эту залежалую муть оттуда не выскрести. Так и будет давить и отравлять меня, пока не сдохну.

– Ты не обязана, если что. Никто из вас не обязан, – говорю я смиренно. Без претензий и саможалости.

Я каждый год раньше надеялся, что вот-вот, ну в этот раз, все точно станет, как надо, а оно каждый раз выходило через жопу. Все хуже и хуже. И это первый раз, когда я ничего уже не желаю. Просто по старой привычке зачем-то всех созвал. И все по привычке согласились.

– Диша, я не могу пропустить твой день рождения. Даже если мы с твоим отцом в разводе, мы все равно остаемся твоими родителями, – мамин голос не то чтобы ломается, но в паре мест утончается.

– Ладно. Тогда до вечера, – продолжать эту тему мне больно.

Я отключаю звонок и только тогда понимаю, что чуть не проехал наш корпус. Торможу резко. Сзади что-то грохается. Я паркуюсь неподалеку от входа и заглядываю назад. На полу валяется шопер Воронцовой и все его содержимое вокруг. Глаз цепляется за фотографии в раскрытом альбоме. Я поднимаю его.

Это обычный блокнот на спиральке, но к страницам приклеены полароидные карточки. А на фотках веселые лица: какая-то девчонка, какой-то парень, хохочут с микрофонами в руках. Перелистываю, а там – ректор, тоже смеется, только без микрофона, зато с огроменной пивной кружкой. Она ему по пояс. И на морщинистом от смеха лице ректора сияет гордость, как будто это пиво – заслуженный в тяжелом бою трофей.

Хм. Прикол. Это Воронцова так дневник свой ведет? Поизучаем.

Глава 2

Приходится тащить Милку в свою комнату. Она закрывает дверь и тут же ко мне подпрыгивает, хватая за плечи. Браслеты звенят, как церковные купола. Несмотря на свою полноту, Милка очень подвижная. Усаживает меня на кровать и сверлит глазами.

– Колись. Кто он? Кавалер твой? – шепчет заговорщически, оглядываясь на дверь.

Она всегда строит из себя шпионку, когда дело касается моей личной жизни. Хотя нас, во-первых, никто не подслушивает, во-вторых, у меня и так нет секретов, потому что нет личной жизни.

– Да никакой он не кавалер. Это все папины фантазии.

Мотая головой, я высвобождаюсь из ее хватки и иду к шкафу за домашней одеждой. Хочется переодеться в удобное и помазать больное бедро мазью, которую врач прописал. А то эта ноющая боль много сил из меня высасывает.

Пока делаю свои дела, рассказываю Милке все, как было. Только об аварии умалчиваю, иначе до папы быстро дойдет. Опять вру из серии «поскользнулся – потерял сознание – очнулся – гипс». Жалуюсь на папу, который, как всегда, не так все понял и выставил меня посмешищем перед Кировым. Сразу отнекиваюсь от всех чувств, в которых Милка меня заподозрит. Развалившись на кровати боком, она внимательно слушает, активно кивает, охает и ахает, а где-то хихикает.

– Сам мистер АСИ, значит, – тянет и подсаживается ко мне за туалетный столик.

Надо будет убрать пуфик в другое место, а то Милка его полюбила. Она кладет локоть на стол, подпирая свекольную щеку рукой. Полустертый лак поблескивает на коротких ногтях. Из-за постоянной домашней работы маникюр стирается в первый же день, но Милка все равно его делает. Чтобы оставаться женщиной, говорит.

Я молча наношу лосьон на ватный диск и протираю им лицо.

– Подфартило тебе. Фотку покажь, – она заглядывает в смартфон, который лежит рядом с косметичкой.

Приходится зайти в облачное хранилище академии, куда Римма Семеновна просила загружать фотографии со всех мероприятий, и искать там среди кучи папок нужную. Я листаю участников конкурса в поисках Кирова. Милка на каждого пускает слюнки.

– Какие у вас там парни, все как на подбор, – цокает она довольно, а в глазах искрится торжество. Даже не понимаю, чем она так гордится. Как будто сама этих молодцев на свет произвела.

– Так и есть. Это же участники конкурса «мистер АСИ». Самые сливки академии, – я закатываю глаза, параллельно кручу пучок на макушке, который тут же разваливается.

– А ты в Матвея этого, тюфяка, вкрашилась9.

– Да не вкрашилась я в него, – выцеживаю слова с обидой. Сколько ни пытаюсь ей доказать обратное, не доходит. Наверное, потому что у Милки чуйка на ложь.

– Ага, ревела тут все каникулы. Столько слез у Стены Плача за всю историю не наплакали!

– Не ревела! Просто… немного расстроилась, – скрещиваю руки, наверное, подсознательно защищаю и без того ранимое сердце. – Но это нормально, когда тебя предают.

– Ой, было бы из-за чего расстраиваться. Судьбу благодари, что она сбагрила его подруге. Пусть та дурында с ним и мучается, – Милка накрывает рот ладошкой.

Вот ей лишь бы похихикать, а я действительно разочаровалась в человеке. Впервые ведь в кого-то влюбилась. Между прочим, под ее напором. Она вечно всех мне в женихи записывает. И Матвея в начале тоже. Точно так же хихикала тут, в комнате, говорила, какой он симпотный, надо к нему приглядеться. И я пригляделась. Дура.

У Милки вообще, что ни особь мужского пола, то судьба. А сама-то – в тридцать и не замужем.

– Угу-угу, – Милка накрывает ладонью рот. Щеки уплотняются на скулах и розовеют. – Ну сравни этих и Матвея своего. Даже по фоткам видно, что грош ему цена.

– Да он и гроша не стоит. Я уже поняла, – прижимаю подбородок к груди и утыкаюсь в экран. Фотки свайпаю уже просто так, не разбирая, что на них. Лишь пролистав штук десять, понимаю, что как раз до Кирова дошла. – Вот он. Мистер АСИ.

И вручаю Милке смартфон грубо, будто она у меня его вымогала.

– Ауу! – на ее лице искренний восторг.

Еще бы. Киров и сам красавчик неписаный, и сфотографировала я его весьма удачно. Зря он жаловался. Редко такие кадры получаются. И встречаются тоже редко. Киров, правда, очень фотогеничен. Странно, что не модель и что ему это раньше в голову даже не приходило.

– Ох, Янчик, у тебя губа не дура, – обычно у Милки высокий голос, но сейчас она его искусственно занижает до томного. Звучит примерно как гадалка из «Бременских музыкантов». Всегда так говорит, когда кокетничает, и меня это раздражает.

– При чем здесь моя губа? – кошусь на нее с претензией.

– При том. Удачно ты поскользнулась, – Милка подмигивает.

– Да он такой же, как все. Папы испугался, только и всего, – я говорю об этом удрученно, самой странно, как звучу. Но обиду не скрыть. – После Матвея все меня из-за него боятся.

Милка вздыхает и хватает из косметички пилочку. Вечно берет мои вещи и не возвращает на место. Ответить ей нечего. Внушать, что все остальные дураки, не стоящие внимания, она, судя по всему, уже устала. А больше ей утешить меня нечем.

– Ну этот не побоялся. Женихом заделался, – Милка выдавливает смешок через паузу, пытаясь пилить четыре ногтя сразу.

– Это смешно, – я встаю и потягиваюсь. – Он с мисс АСИ уже встречается. Еще с какой-то тайно шуры-муры крутит. А влюблен, вообще, в мою однокурсницу.

– Да? – у Милки забавное лицо, когда она так удивляется без удивления, только уголки губ разочарованно опускает и глаза распахивает, но они широко не раскрываются. – А покажь?

– Кого?

– Однокурсницу. В кого он там влюблен, – она сама лезет в мой телефон, который я оставила на туалетном столике. – И как ты узнала? Он сам признался?

– Разумеется, никто мне не признавался. Но это видно, – я скорее подбегаю и беру телефон. Не хочу, чтобы Милка там копалась. – Здесь ее фотки нет.

Вообще-то, я ей уже показывала и Палкину, и Кирова, когда он еще не был мистером АСИ, но она, разумеется, не помнит.

– А где есть?

Я оглядываю комнату в поисках шопера, в котором должен лежать альбом. Рюкзак на месте, в углу, рядом со столом, а шопера нет. Я проверяю прихожую, ванную, кухню, Милкину комнату и даже подъезд. Шопера нет. Неужели у Кирова остался? Черт! Точно. Он же его на заднее сиденье бросил. А я и забыла… Вот же!

Ладно. Надеюсь, он его не обнаружит. А если обнаружит, то вспомнит о том, что джентльмен и не станет туда заглядывать. Черт! Там же фотки Матвея… И вообще, все мои личные фотки. Аргкх!

Вернувшись в комнату, я падаю на кровать лицом вниз. Но Милка все еще здесь.

– Что с тобой?

Прорычав в подушку, я возвращаю себе былое хладнокровие и поднимаюсь с пустыми глазами.

– Ничего. Я забыла свои вещи у этого Кирова.

Милка улыбается и переносит пилку на другую руку.

– Не пропадет же. Завтра вернет наверняка.

Угу. Вернет. Все внимательно исследовав и узнав все мои тайны. Ну ладно не все. Но о моих чувствах к Матвею из альбома легко можно догадаться. Зачем я только этот альбом на учебу поперла…

– Мисс АСИ хотя бы покажь, – не отстает Милка.

Я снова беру телефон. Мисс АСИ тоже сложно найти среди кучи претенденток. Девушек в конкурсе участвовало раза в два больше. Элина Гурская, как назло, попадается в самом конце.

– Вах, какая женщина, – Милка пародирует кавказский акцент и целует сложенные кончики пальцев, как итальянцы. Она долго вглядывается в экран, головой вертит и смартфон вертит, а потом выдает убежденно. – Гм, уродина. Непропорциональная вся. Грудь слишком большая для такой щепки. А щеки, наоборот, пухлые. И волосы жиденькие. Ее только макияж спасает. С таким любая красоткой станет. Ты гораздо пропорциональнее. И красота у тебя естественная.

Я улыбаюсь. Милка неисправима. Кажется, только на ее безапелляционно экспертном мнении моя самооценка и держится.

– Если ты не будешь выкабениваться и строить из себя гордую недотрогу, мистер АСИ будет твой!

– Не надо мне этого.

– Надо, Янчик, надо. Сколько можно в девках бегать, – ее убежденный черный взгляд заставляет меня пятиться к стене.

– Что? Да мне всего восемнадцать!

– Вот именно. Уже можно, – Милка расплывается в лукавой улыбке, тыкая в меня пилочкой.

Часть 6

Глава 1

В блокноте много фоток с рукописными датами, когда они сделаны. Иногда имеются надписи, наподобие «День, который надо повторить» к фотке, где девчонка с парнем катятся на велосипедах по какому-то парку. Они здесь часто встречаются. Видимо, друзья. Смеются, дурачатся, позируют. А сама Воронцова почти не фотографируется. Я перелистываю много страниц подряд.

Блокнот заполнен не до конца. Еще треть свободна. Последней приклеена фотография, где парень один, смеется в лучах закатного солнца, только искорежен. Глаза выколоты, часть груди выцарапана, в районе солнечного сплетения чернильная спираль, словно кто-то в приступе сумасшествия рисовал. Или бешенства.

О-го. Надо с Зефиркой обсудить.

Я беру свой рюкзак, шопер Воронцовой вешаю на левое плечо, блокирую тачку и иду в здание. Охранник на входе на меня косится. Чую, хочет заглянуть в мой шопер, но я игнорирую его всем видом и тупо прохожу мимо. Он не решает меня окликнуть. Мой красивый покерфейс в таких ситуациях всегда работает.

Довольный собой, я заворачиваю в коридор и иду в библиотеку. По пути меня то и дело останавливают знакомые и не очень. Все поздравляют с днем рождения, спрашивают, как дела. Какие-то девчонки, симпатичные причем, улыбаются и машут. Не помню, где и при каких обстоятельствах с ними знакомился, но приятно.

Пока дохожу до библиотеки, облучаюсь смертельной дозой всеобщего внимания. Я мистер АСИ всего неделю, но уже хлебнул дегтя, который портит мед моей славы. В принципе, мне нравится, но всем подряд улыбаться и подмигивать, оказывается, устаешь. Мышцы сводит.

Регина Антоновна встречает меня вежливой улыбкой и колким прищуром. Всегда в чем-то подозревает. Ей бы в ФСБ работать. Я демонстративно при ней допиваю кофе и бросаю пустой стаканчик в мусорку под ногами.

– Здравствуйте, – специально громко произношу и прохожу в зал.

– Здравствуй, Киров, – она провожает меня взглядом.

Студентов, как обычно, немного. Все тихо шуршат книжками. В тишине даже слышно тиканье часов, что висят над входом. Потому мне библиотека и нравится.

Я сразу иду на наше любимое место за стеллажами вокруг журнального столика. Кресел здесь именно три, ровно для нашей компашки. Зефирка с Бархом уже там. Она махает мне рукой, потому что сидит лицом к входу. Он оборачивается.

Вау, сегодня Зефирка красивее обычного. Хм, для меня постаралась? Платье новое – розовое, как клубничное мороженое, приталенное, с вышивкой в форме сплетенных сердечек. Милота. А на голове, как всегда, бандура из начеса с дурацкими заколками.

Мне до сих пор приятно на нее смотреть, в любом из состояний. И завидно, когда она смотрит на Барха, потому что мне этот взгляд уже никогда не поймать.

Полтора года прошло, а я все еще немного болею. Вроде привык, но иногда, бывает, внезапно сердце что-то прокалывает. Досада, наверное.

– С днем рождения, Димуля! – шипит Зефирка и поднимается с кресла, простирая объятия.

Я с удовольствием принимаю ее в себя. Она такая маленькая, проваливается в моих руках. Боюсь ее сломать ненароком – очень крепко к себе прижимаю, и целую белую макушку.

– Спасибо.

– А с носом че? – спрашивает Барх, наклоняя голову то на одну сторону, то на другую, с разных ракурсов рассматривает мой агрегат.

– Светик разукрасила.

Он хохочет, а Зефирка давит на мою грудь, пытаясь выбраться из хищной хватки. Я не поддаюсь.Мне мало. И прижимаю ее сильнее. Наслаждаюсь теплом.Только укоряющий взгляд Барха заставляет меня ее отпустить. Зефирка вываливается, поправляя на лету прическу, и падает обратно в кресло.

– Это ты в честь моего ДР такая красивая? – скольжу взглядом по ее платью, пересчитывая сердца.

– Мы со Славой сегодня идем в театр. Там его сестра играет в спектакле, – Зефирка очерчивает руками свою талию, как бы благодарит платье за комплимент.

А я-то думал… Барх кивает и тянется ко мне с раскрытой ладонью.

– С днюхой, бро, – он тоже меня обнимает. И его я крепко обхватываю, чтобы утешиться. Прикола ради даже кладу голову ему на плечо, как девица, и закрываю глаза.

Зефирка хихикает, стараясь сильно не расходиться, а то Регина Антоновна нас всегда палит.

– Отлипни, теленок, – смеется Барх и отпихивает меня.

Грубо, вообще-то.

– Мне не хватает любви, – совершенно искренне это говорю, опускаясь в кресло. – Могли бы и поделиться.

У них-то ее хоть отбавляй. А я завидую.

Барх поднимает бейсболку и заправляет отросшие волосы назад. Рожа довольная до безобразия. В зеленых глазах даже светятся золотые кольца, которые обрамляют его зрачки. Необычная особенность. Зефирка, наверное, только в это и влюбилась. А так он ничем не лучше меня. Ну да, диджеит еще круто и музыку создает классную. Но как человек-то… тоже ниче. Ладно, я смирился.

– И у тебя любовь наклевывается, – Зефирка играет бровями, давя широченную лыбу. – Ты, конечно, на мелочи не распыляешься. Тебе сразу ректорскую дочку подавай!

Они переглядываются, смеясь. Я кошусь на Зефирку с унылым видом. Как Сквидвард из «Губки Боба Квадратные штаны». Мне вот не смешно.

– Вы угораете, а я на грани отчисления, – достаю шопер и выкладываю из него все вещи на стол. – Воронцова, кажись, того. Смотрите, что она держит в своем альбоме.

Я высовываю блокнот, раскрытый на странице с фоткой парня, у которого проколоты глаза. Барх его тут же подхватывает и вытягивается в лице.

– Хе-хе, Кирыч, походу, следующим будешь ты.

Барх сначала внимательно разглядывает фото с изуродованным пацаном, а потом оттягивает от себя, как что-то радиоактивное.

– Сбегай, покрестись, пока тебя не прокляли, – Зефирка кивает на окно.

Раздается звон колоколов неподалеку. Я укоряю ее глазами. Все стебется надо мной.

Она отбирает блокнот у Барха и вглядывается, приближая фото к лицу максимально.

Да, неудобно, когда нельзя позумить10.

– О, это же Брусевич, – Зефирка округляет глаза и ахает. – Блин. Крипово немного.

Меня это совсем не обнадеживает. Я беру фотографию и еще раз ее рассматриваю. Что пытаюсь понять? По глубине прокола, насколько Воронцова ненавидит человека на фото?

– А кто он?

– Тот самый, – Зефирка понижает голос до заговорщического и оглядывает нас с Бархом попеременно, – которого якобы ректор отчислил по жалобе дочери.

Так и знал.

– А за что? – я хмурюсь, уводя взгляд. Страшно смотреть на чувака с выколотыми глазами.

– Ну, как обычно, дела амурные, – Зефирка разводит руками и поджимает губы. – Бабы мужика не поделили. Кажется, обе, Яна и Уля запали на Матвея, а он, тоже мутный тип, то с одной, то с другой. Непонятно, короче, они же втроем дружили.

Моя ситуация ухудшается. Элина медленно уплывает за горизонт. Мне теперь ни с кем нельзя будет мутить до выпускного, даже если я Вована в хорошие руки отдам.

– А подругу эту не отчислили? – Барх опережает меня с вопросом.

– Ее нет, – Зефирка смотрит не на меня, а сквозь. Думает. – Странно, конечно. Я бы на месте Воронцовой лучше от соперницы избавилась, а не от парня.

Мы с Бархом усмехаемся. Она не способна на такое зло, даже если захочет кому-то причинить вред, оплошает по несчастливости своей.

– Бля, – это короткое слово лучше всего передает всю тупиковость моего положения.

Я сокрушительно опускаю голову и протираю лицо ладонями.