ССД: Юнион

Тот коротко кивнул.

– Очень.

С хлопком двери она оказалась на водительском сидении и повернулась к неловко стоящей Дориане, топчущейся за спиной Джона.

– Ну, чего стоим? Садитесь уже.

Дориана с осторожностью опустилась на заднее сидение. Потесненная Джоном она вжалась в спинку кресла, обменявшись с ним недовольными взглядами. Девис поправила зеркало заднего вида, закинула в бардачок какие-то фантики из кармана (в этот момент Дориана успела заметить, что там уже валялась некоторая кучка разноцветной фольги) и перекинула руку через спинку сиденья, впишись в сидящих изучающим взглядом.

– А теперь я жду объяснений, как вы вляпались во все это.

Тон ее был далек от того воздушного веселья, которое она умело демонстрировала потеющему в ее присутствии полицейскому – даже в обилии цветных безделушек Девис выглядела непреклонно, и взгляд ее не сулил ничего хорошего. Джон, заметив смятение Дорианы, начал первым.

– Во время пожара мы и леди Инрис, – затараторил он, – создали небольшую манифестацию, чтобы.

– Это я знаю, – прервала его Девис, – меня больше интересует, как вы умудрились налететь на блокировку Устройства. Ничего не хочешь мне рассказать, милашка?

Девис пристально посмотрела на Дориану. Невольно съежившись, она уперлась в угол между дверью и краем сидушки, судорожно сжав в пальцах край оборванного подола.

– Это… долгая история, – уклончиво пробормотала Дориана, всячески избегая смотреть ей в глаза.

– Ну что же… тебе повезло, что до завтра я совершенно свободна, – звонко ответила Девис, изо всех сил изображая веселье. Но стоило ей опустить очки на нос и отвернуться к дороге, как весь блеск в мгновение ока слетел с нее. – Прости, душка, но тебе придется рассказать мне все, если ты хочешь выпутаться из этого без репутационных потерь.

Ключ повернулся в зажигании. Машина отозвалась довольным урчанием, и Дориана, закусив внутреннюю сторону щеки, отвернулась. Откровенно жалостливый взгляд Джона раздражал. Дориана знала, что она, мягко говоря, по уши в сложных жизненных обстоятельствах, но делиться этими обстоятельствами, пусть и с очень доброжелательными незнакомцами, она не собиралась.

Мимо с тревожным гудком промчался тонированный автомобиль с государственными номерами. Девис, выругавшись, вырулила на перекресток. Какое-то время они ехали молча.

– Перекантуетесь пару дней у меня, – неожиданно заговорила Девис, спустя несколько оставленных позади стеклянных высоток. – Эндли похлопочет за тебя перед Департаментами и, если получится, Устройство тебе не заблокируют. Арадель сказала, что у тебя с ним какие-то проблемы, так что я постараюсь найти специалистов по починке, когда уладим все разногласия с властями. Но до тех пор постараемся сделать все, чтобы ваша маленькая выходка не вышла вам боком.

В зеркале заднего вида блеснули черные линзы очков Девис, и Дориана коротко кивнула.

– Спасибо, мисс Уолт.

– Никаких проблем, милашка. Если завтра утром ваших протокольных мордашек не будет во всех газетах, считайте, что вы выиграли жизнь.

Джон невольно опустил взгляд на свои до сих пор перепачканные в саже руки. Они с Дорианой были похожи на извалявшихся в грязи поросят, которых мать вытащила из лужи, и теперь он испытывал легкое чувство вины перед спасшей их женщиной. Потому что, помогая им, Девис, как ни странно, рисковала подставиться сама. Он пересекся с ней взглядами в зеркале заднего вида и сухо поджал губы, не зная, как произнести слова благодарности. Но, кажется, Девис этого и не требовалось.

Но помимо всего прочего, Джон, очевидно, вместе с Дорианой, не мог отделаться от странного двойственного ощущения несовпадения вымысла с реальностью. Он никак не мог взять в толк, почему образ Девис из рассказов Эндли так не похож на то, что он видел сейчас. В этих крупных серьгах-кольцах, похожих на Юнионские золотые, в обилии разноцветного лака, надетых невпопад разномастных фенечек и блесток вдоль линии глаз он совершенно точно не мог разглядеть привычного ему образа ученой – Девис как будто упала в витрину конфетного магазина, ухватившись за все радужные карамельки, которые только могла достать, и теперь предпочитала делать вид, что все так и задумывалось. Со слов Эндли, Девис представлялась в его голове какой-то пугающей женщиной в сером ученом плаще, а не типажом «красотки с мозгами». Он подался вперед, взявшись за спинку ее кресла.

– Девис, – она чуть повернула голову на звук, показывая, что слушает его очень внимательно, – если не секрет, что вы такого показали полицейскому, что он так легко нас отпустил?

Девис, явно ожидавшая этого вопроса, коротко ухмыльнулась.

– Удостоверение Академии, – весело ответила она, – как оказалось, если ты ученая, то тебе полагается не только бесплатный кофе в парке перед Университетом.

Джон обменялся с Дорианой впечатленными взглядами. То, что ученые представляли из себя что-то вроде особой касты, находящейся вне иерархической системы Юниона, знали все, но то, насколько далеко распространяются их полномочия, всегда было секретом. Привилегий, которые давала работа в АГУ, явно было больше, чем могло показаться.

Небо над Афсъихтом наливалось розовым светом заходящего солнца. Между облаками пролегли косые золотые лучи. Джон, погрузившийся за эти несколько минут в неуверенную дрему, поднял глаза. Небо, пару минут назад бывшее нежнее самого спелого персика, принялось густо краснеть. Вытащенные из кармана часы на цепочке уверенно показывали двадцать минут второго. Джон постучал по стеклянному корпусу, но стрелки остались недвижимы.

– Что такое? – поинтересовалась Дориана, оторвавшись от созерцания урбанистического пейзажа.

– Часы встали, – кисло ответил Джон, поглядывая на замершие стрелки.

Он наклонился к сидящей впереди Девис.

– Девис, не подскажете, который сейчас час?

– Час? – Девис удивленно глянула на него через отражение в зеркале. – Где-то около двух. А что, куда-то опаздываешь, дорогуша?

Джон, собравшийся было ответить, заметил, как резко изменилось лицо Девис. Остановившись на загоревшемся светофоре в толпе гудящих машин, она медленно стянула с себя очки. Багровый закатный небосвод облил улицы в свой оранжево-коралловый цвет, и сумерки незаметно расползались между растущими тенями высотных зданий. Люди, стоявшие на тротуарах и высунушиеся из окон домов и автомобилей, – все как один смотрели в густеющее небо. Белоснежные дневные облака, налитые насыщенно-розовым цветов, выглядели до странного жутко.

– Девис? – позвала обомлевшую ученую Дориана, но ответа не последовало.

Девис хлопнула дверью. Выйдя на забитую испуганными людьми проезжую часть, она, приложив руку ко лбу, сощурилась на заходящее солнце. Всеобщее волнение подстегивало выпрыгнуть из машины вслед за безмолвной ученой, но Дориана вовремя схватила Джона за руку.

– Мисс Уолт?

Девис отмерла. Она быстрым движением вернулась на водительское сидение, не глядя на сбитых с толку Дориану и Джона. Она опустила голову, явно собираясь с мыслями в нарастающем гуле испуганных людей, когда кожа руля под ее сжатыми до белых костяшек пальцами жалобно скрипнула. Джон крепче сжал похолодевшую руку Дорианы.

– Девис, что происходит? – скрывая поднимающуюся панику, спросил Джон.

Но Девис не ответила. Провернув зажигание, она изменила передачу, и, ударив по газам, вырулила с забитого клокочущими машинами перекрестка. Она нервно закусила губу, слишком сосредоточенно глядя на дорогу, когда впереди мелькнул шпиль Университета.

– С твоими часами все в порядке.

Дориана с опаской оглянулась на краснеющее за ними солнечное небо. Даже без ответа мчащей по проспектам Девис все было очевидно. Она придвинулась ближе к Джону, стараясь не выдавать своего волнения.

Сегодня ночь наступала в полдень.

Глава 4 – Хлебные крошки

Воспоминания ощущались тяжелыми. Отражались в сознании только крупными кривыми мазками, среди которых нельзя было различить, где заканчивался Великий океан и начиналось его пробуждение здесь. И что это, собственно, за такое «здесь»: где белые стены, белый потолок, решетка на распахнутом настежь окне, единственный стул и дверь с тремя массивными замками? Тюремный лазарет – догадался, точнее вспомнил – Роузен, откинувшись на холодную стену и выглянув в зарешеченное окно. Знакомые огоньки светлячков вблизи бумажных фонариков освещали шуршащие каменные дорожки, и ночь, которая среди черных волн и тяжелых облаков ощущалась пугающей и вездесущей, здесь всегда принимала самые приятные очертания. Хортем, разнеженный мерцанием далеких звезд, влажный и легкий от ночной прохлады со стрекотом сверчков в высокой траве, все такой же родной, как и прежде.

Роузен свесился с кушетки – босые ноги коснулись приятно-деревянного пола, согретые тут же найденными больничными тапочками – и впервые за последние несколько часов беспрерывной горизонтальной комы потянулся, разминая затекшие мышцы. Тело, спрятанное, укутанное в безразмерный больничный балахон нещадно болело. Пульсирующая боль в руке – где игла, соединяющая его с булькающей смесью Эфира и физраствора капельницы, была спрятана под слоем бинта, – казалась незначительной в сравнении с неистовой тяжестью в легких, как будто бы полных какой-то бурлящей жидкости. Роузен закашлялся, тяжело опершись о край тумбы, едва попытался встать на ноги и тяжело осел на постель. Колени со скрипом согнулись, явно не готовые к нагрузке.

Вытащить иглу не сложно – она легко поддалась, выскользнула из вены, и летучая жидкость из нее с шипением разошлась в воздухе. Роузен поскреб по колючему от щетины подбородку, глядя на исчезающую в крошечной ране каплю крови. Сколько именно он проспал?

Под веками мелькнул и растворился в запахе медикаментов дом Легкотов. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, почему он оказался здесь, а не в сыром подвале где-нибудь близ границы на цепи и с разбитым от пристрастного допроса лицом. Сигрис явно приложил свою руку.

Замочная скважина отозвалась звуком повернутого ключа – дверь бесшумно отворилась, и в ее проеме показалась тюремная медсестра с изображением змеиного глаза на ободе медицинской шляпки. Роузен слабо улыбнулся безликой женщине в зеленом врачебном комбинезоне с рукавами-колоколами – в них обычно было не разглядеть, в каком из них спрятан шприц с ударной дозой морфия для особо буйных – и получил только короткий осуждающий взгляд на выдернутую иглу и спину у холодной стены. Медсестра опустила на привинченный железный столик поднос с пресной больничной стряпней.

– Вернитесь под одеяло, мистер Ирра, – строго произнесла она и, едва Роузен забрался с ногами в постель, подоткнула пуховое покрывало. – Куда вас понесло, больного? Лежите смирно.

Она быстро проверила капельницу и, зыркнув на скорчившего виноватое лицо Роузена, вернула иглу на место в руке. От разошедшегося по вене Эфира, Роузен невольно поморщился.

– А это обязательно?

– Обязательно, – хмуро осадила его медсестра. – Или вы хотите проваляться в лазарете до осени?

Роузен отрицательно покачал головой. Эфир, трансформирующийся и текучий – нечто среднее между водой и самым неуловимым летучим газом – укротимый только силой инденторов, был способен восстанавливать организм в кратчайшие сроки, но приносил с собой катастрофическое количество побочных жестоких эффектов, среди которых неконтролируемая безостановочная мигрень была истинным благословением.

– Вы закончили?

– Да, мистер Рокар, погодите минутку.

Роузен изумленно поднял голову. В дверном проеме появилась чужая, слабо знакомая фигура. В чёрных кожаных доспехах, облепляющих его с ног до головы, будто собранных из мелких обсидиановых чешуек, он встретил Роузена напряженным взглядом слегка раскосых серых глаз.

– Оставьте нас ненадолго.

Медсестра бросила короткий взгляд на вошедшего и неуловимо кивнула. В последний раз проверив катетер, она оставила, наконец, капельницу в покое, и бесшумно покинула палату, плотно притворив за собой дверь.

Из незастекленного окна повеяло прохладой.

– Ну привет, Роуз. Я присяду?

И, не дожидаясь приглашения, подтащил к себе одинокий стул, развернув его спинкой вперед. Роузен коротко и нервно улыбнулся уголком рта.

– Эо. Рад тебя видеть.

– Извини, не могу сказать того же, – без попытки подсластить пилюлю вежливостью огорошил его Эостра, по-хозяйски навалившись на спинку. – На драконьих землях жизнь не сладкая, надо думать. Мне так, из любопытства, как ты там без цивилизации все это время торчал? Ни зеркала, ни винила, ни вина.

Как под прицелом, целиком захваченный вниманием Эостры, Роузен судорожно вздохнул. Внешне спокойный, как будто ни капельки не постаревший за восемь с лишним лет, Эостра ясно давал понять – шаг вправо, шаг влево и в твой голове, Роузен, образуется красивая револьверная дырка.

– Жаловаться не приходилось.

– Рад, – равнодушно бросил Эостра.

Оглядев постылую комнату лазарета, он недовольно покачал головой.

– Ну рассказывай, как ты докатился до жизни такой. Мы все очень заинтригованы, знаешь ли.

– Ты пришел один, – недоверчиво парировал Роузен.

– Рассчитывал увидеть кого-то еще? – Эостра скептически вскинул брови.

Роузен неопределенно пожал плечами. За все время пути до Юниона он не раз и не два представлял встречу со старой землей, но едва ли хоть одна из этих фантазий могла бы быть правдой – слишком многое успело перемениться за годы вдали от дома, и Эостра, кажется, вполне верно считавший смятение, отразившееся на осунувшемся болезненном лице Роузена, устало потер переносицу.

– Без предисловий, Роузен. Командор в ярости. Если бы не доктор Легкот, то тебя, наверное, уже бы тащили на эшафот. Не буквально, разумеется, – добавил Эостра, – но рассчитывать на милость я бы не стал. И, уж поверь, от твоих слов сейчас зависит твоя судьба. Буквально. Так что, – он позволил себе глубокий вздох, – если ты не хочешь сгнить где-нибудь в темнице, рассказывай все как есть.

Эостра устало облокотился на спинку металлического стула и уперся в Роузена нечитаемым до банального «говори как на духу» взглядом.

– Слушай, прежде чем я начну, – после недолгой паузы заговорил Роузен, – скажи честно, какие у меня вообще шансы выйти отсюда?

– А что, это как-то повлияет на содержание нашего разговора? – насмешливо поинтересовался Эостра, кажется, весьма позабавленный вопросом – Роузен коротко покачал головой. – Тогда не думай об этом. То, что тебя не расстреляли на границе – уже большая удача, разве нет?

– Удача, – тихо согласился Роузен. Он весь как-то сократился – дюжий воин с косматой шевелюрой – уменьшился на больничной постели, поникший духом. Значит, шансов никаких и не было. Впрочем, на многое он и не рассчитывал.

Снаружи послышался топот – кто-то явно взбежал по лестнице, гремя тяжелыми сапогами – и незнакомые приглушенные голоса вынудили Роузена прикрыть рот. Эостра кинул на него странный – мол, это к тебе? – взгляд, и Роузен отрицательно покачал головой.

– В какой палате?

– Прекратили балаган! К нему нельзя! Я доложу командору.

– Сестрица, пусти, ну! – раздался басистый голос за дверью. – Дай хоть глазком глянуть.

– Но командор запретила!

– А вы не говорите ей, и никто не узнает.

Эостра настороженно обернулся на звук.

– Какого…

Массивная дверь отворилась, и в проеме, совсем не расталкивая друг друга, показались четыре знакомых силуэта. Роузен обеспокоенно подобрался на постели, не до конца уверенный, почему лицо Эостры приобрело нездорово-багровый вид, и, когда первой в палату вошла – почти упала, протиснувшись мимо медсестры – Хвила, лишь облегченно выдохнул. Немного встрепанная, сверкающая безразмерными глазами она подмигнула Роузену, и позади нее, с осторожностью всматриваясь в невзрачное помещение больничной палаты, показались Ригель и Бригитта.

– Здорово, старина.

– Ребята? – не успел удивиться Роузен.

– Что вы здесь делаете?! – зашипел Эостра, когда Хвила, не размениваясь по мелочам, деловито забралась с ногами на больничную постель и нагло стянула с подноса одинокое яблоко.

– Отвянь, Эо, – отмахнулась она, закинув свои блестящие черные сапоги поверх ног охнувшего Роузена. – Ты думал, мы будем просто ждать, когда твое высочество соблаговолит нас впустить? Много чести.

– Это нарушение приказа.

– Мы все понимаем. – Бригитта, вошедшая куда более степенно, с должной грацией опустилась на тумбу в изголовье кровати – ее черный доспех, такой же как у всех прочих находящихся в комнате, невольно вызвал у Роузена укол зависти. Когда он служил в отряде, у них такой шикарной формы не было. – И в случае чего понесем за это ответственность. Но если бы на месте Роузена был ты, мы бы сделали тоже самое.

Собравшийся было взорваться очередным всплеском возмущения Эостра неохотно замолчал. Самым последним появился Ригель. Узкие проемы лазарета явно не предназначались для кого-то такого большого, поэтому он – с почти очевидным скрипом – втиснулся в проем, измазав форму белой штукатуркой, и печально оглядел испачканные плечи. За ним мелькнула недовольная медсестра и быстро прикрыла дверь.

Бригитта мягко положила ладонь Роузену на плечо, с досадой глядя на местами перебинтованные предплечье и часть запястья.

– Мы беспокоились о тебе. Как себя чувствуешь? – Около ее глаз проявились усталые добрые морщинки.

– Все в порядке, – сипло отозвался Роузен, – спасибо.

– Ага, рассказывай, – вклинилась Хвила. – Не слушай его, Бридж, это он перед тобой хорохорится. Он был в отключке двое суток, когда мы его притащили.

– И все-то тебе нужно было рассказать. – Ригель отобрал яблоко у не успевшей его укусить Хвилы и вынул из скрытого кармана доспеха нож, прислонившись к столу, принялся чистить кожуру. – Хоть раз бы прикусила свой длинный язык.

Хвила пожала плечами, мол, а как иначе.

– А как… остальные? Они знают? – осторожно поинтересовался Роузен.

– О, Гемма с Умидой рвут и мечут, – довольно протянула Хвила. – И, скорее всего, порвут тебя на лоскутки, если Алиф не поймает их за шкирку раньше. Твоя удача, что командор подрядила их сопровождать ее и госпожу Вернер на Совете.

– А Улисса?

– С Жадеитом в Обители, – ответила Бригитта. – Он сильно ослаб после вашего транзита Северный материк-Юнион, так что она занимается его адаптацией.

Роузен нахмурился. Последнее, что он помнил – это явно подправленные лихорадкой воспоминания о неудачном приземлении Жадеита на скалы близ Хортемских верфей, звук бьющегося стекла и грохот разрываемых о берег волн. Роузен непроизвольно сжал левую руку в кулак – крепко обвитая слоем марли, она явно носила следы недавних увечий.

– Насколько все плохо?

– Треснуто левое крыло и сбит один из когтевых шипов, – ответила Бригитта, – но в остальном все в порядке. Через пару недель будет как новенький.

Помрачнев, Роузен согласно кивнул.

– Это все, конечно, мило. Но все это мы можем обсудить позже, – Эостра, все это время уверенно терпевший разросшуюся беседу, наконец подал голос, – или вы забыли, зачем мы здесь?

Все трое согласно замолчали, мгновенно посерьезнев, и Роузен, подтянувшись на постели, подтащил к себе оставленные кем-то бумагу и самописное перо и озадаченно почесал подбородок.

– Чего сидишь? Протоколируй, умник. – Хвила задела Эостру мыском сапога.

– Ты сейчас договоришься, – предупреждающе ощерился Эостра, когда Бригитта подняла на них тяжелый взгляд.

Роузен же, после недолгих раздумий, быстро начеркал на листе очень абстрактную, кривоватую карту. На половине, подписанной Северным материком, были отчетливо видны крайне условные горы.

– Не далее как несколько дней назад что-то упало в Ветровую расселину, – начал он, изобразив на бумаге раскол в земле, – какой-то огромный объект сложной формы рухнул с неба прямиком в самую большую трещину на границе с неизведанными землями. Сначала я было подумал, что это кто-то из драконов, но после того, как мы добрались до места падения, я понял, что эта штука вообще не похожа ни на что из того, что я видел раньше. Она явно деформировалась во время падения, местами как будто бы даже обуглилась и оплавилась, но самое удивительное, что в месте ее приземления не было заметно никаких разрушений. Вообще. Она просто застряла в расселине, как будто была там всегда, и ничего вокруг не пострадало, слышен только звук удара, но в остальном… – Роузен покачал головой. – Вытащить у нас ее не получилось. Она засела слишком глубоко, и как бы мы не бились – все бесполезно. Поэтому я здесь.

– «Мы»? – изумилась Бригитта. – На драконьих землях есть еще люди?

– Что? Нет, конечно, – Роузен помотал головой, – на драконьих землях людей не жалуют. Я о Висмуте и Сапфире.

– Ты сказал, что она огромна. Насколько?

– Сложно сказать. – Роузен задумался, почесав колючий подбородок. – Огромна она скорее по человеческим меркам. Около трех ярдов в ширину или около того.

– И ради этого ты вернулся? – Хвила скептически хмыкнула. – Многовато риска для куска камня.

– Суть в том, что практически сразу после этого падения начались разные… мало объяснимые вещи. Нарушился сезонный цикл приливов и отливов, Бирюза трижды поднималась на поверхность, чтобы вытащить попавших под цунами, а все прочие драконы как один говорили о каких-то аномальных всплесках Энергии со стороны Океана. Я бы и не вернулся, если бы все было действительно так, но Алмаз сказал, что эта штуковина, как бы выразиться, – Роузен на мгновение замялся, неуверенный в собственных словах, – она вполне может быть элементом Механизма.

В палате поселилась незнакомая давящая тишина. Все четверо с крайне озадаченными выражениями лиц в упор смотрели на закончившего рассказ Роузена, как будто намертво приросли к своим местам.

– Не смешная шутка, Роуз. Механизма не существует, – первой нервно произнесла Хвила, – еще скажи, что Энтерро плоская. И лежит на драконьей спине.

– Знаю, звучит абсурдно. Я тоже так думал. Но если это действительно так…

– То это объясняет ночь, – закончила за него Бригитта, обменявшись с Эострой сложным взглядом.

– Полный бред. – Хвила с чувством заломила руки. – Это же просто выдумки старого маразматика, о чем вы вообще?

– Если эта штука является элементом Механизма, то это значит, что этот спонтанный всплеск Эфира в Ядре и ночь – части целого. И значит, что «старый маразматик» был прав, – сказал Эостра, и Хвила недовольно вздернула подбородок.

– Но мы не можем быть уверены, пока она находится в земле, – слабо подтвердил Роузен, – пока нет доказательств, от чего эта деталь, нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить эту теорию.

– А нет версии, что это просто, ну… Метеор? – попыталась было продавить свою линию Хвила. – Или как там называются эти космические камни.

Роузен заметно сник, кажется, вполне убежденный логикой в словах Хвилы. Бригитта нахмурилась:

– Кометы. Ложь – не очень-то драконья черта. Зачем им выдвигать столь опасное предположение и посылать кого-то на земли людей, если упавший объект – просто комета. К тому же, будь это действительно так, разве ее не зафиксировали бы в АГУ?

– Тогда о ней бы уже знал весь Юнион, – согласился Эостра.

– Хорошо! Ладно, пусть эта штука – действительно деталь Механизма, – снова заговорила Хвила, – и как мы об этом скажем? Хэй, Триумвират, у нас для вас потрясающие новости – помните того безумного деда, который говорил, что Солнце вращается вокруг Энтерро и небо на самом деле твердое, за что Академия лишила Хэльсеггера научных наград сразу после его смерти? Так вот, он был прав! Мы живем в гребанной музыкальной шкатулке, которая, судя по всему, вот-вот развалится! Да нас всех тогда на вилы подымут, а не только Роузена.

Она обернулась на Роузена

– Без обид, дружище.

Роузен согласно поднял ладони, мол, все так.

– И по какой это причине они сами не прибыли на земли людей? – продолжила Хвила. – Если бы я была на их месте – первым же делом направила бы кого-то из драконов. Для убедительности.

– С драконами у нас политика невмешательства, – ответила Бригитта, – мы не суемся на их территории, они – на наши. Все строго в рамка закона.

– В такой-то ситуации? – со скепсисом произнес Эостра. – Не хочется этого признавать, но я согласен с Хвилой. Какая-то мутная история получается.

– То-то же, – довольно кивнула Хвила.

– Но тогда откуда все эти аномалии? – Бригитта покачала головой. – Сначала комета, после всплеск Энергии, цунами, остановка часов, ночь. Много странностей для последних нескольких дней.

– Ночь? О какой ночи вы говорите? – Роузен приподнялся на подушках, с сомнением глядя на неожиданно помрачневшие лица отряда.

Поднявшись с тумбы, Бригитта подошла к зарешеченному окну. Сквозь прорезь в тюремной стене был виден мерцающий вдалеке город, над которым ночь возвышалась подобно куполу пагоды – она сложила руки на груди, явно истязаемая сомнениями.