ССД: Юнион

– Принято, док.

За окнами завыли сирены въезжающих машин. Топот ног окружил их со всех сторон, и когда в их залу, разбрасывая вокруг себя комья противопожарной пены, ворвались пожарные, все трое облегченно выдохнули. Группы людей, сияя готовыми сорваться манифестациями, точно муравьи заполонили павильон. Парамедики во главе с крупным мужчиной средних лет возникли в проеме, что-то крикнув бегущим, и те, быстро расступившись, пропустили людей с носилками к кисло улыбающимся им горе-спасателям. Бессознательную Мэйли подобрали первой – мужчины и женщины в голубой форме осторожно накрыли бедную девушку пледом, надев на нее маску с кислородным баллоном, и оперативно подняли на носилки. Бледная, но живая, она выглядела ужасно. Джон невольно проводил ее беспокойным взглядом.

Старший парамедик, отделившись от остальных, присел перед Джоном и Дорианой. На забрале у него были видны следы сажи, и в нескольких местах огнеупорный костюм выглядел потрепанным, но лицо его, несмотря на профессиональную серьезность, казалось доброжелательным.

– Как себя чувствуем? – обрабатывая разодранные колени Дорианы, скорее для протокола, чем из необходимости, спросил он.

– Как драконьи наездники, – хмыкнула Дорана и закусила губу, когда шипучий раствор впитался в ткань бинтов.

– Скорее, их жертвы, – отозвался Джон, и парамедик коротко усмехнулся.

– Понятно. – Быстро осмотрев шею Дорианы, он поднялся на ноги. – Эрих, забирай этих. Пусть девушку осмотрят спецы по устройствам.

Дальнейшее Джон помнил смутно. Как именно их вывели из павильона, он не знал. Сознание начало проясняться только когда парамедики, осмотрев его с ног до головы, пихнули в руки плед и отправили к остальным. В голове отложилась только спутанная фотопленка из кадров пепелища, оставшегося от шатров террасы, и непрекращающийся поток людей в одинаковой безликой униформе. На улице творился хаос. Мистер Линь, держащийся за сердце, тяжело раскачивался, пока медики что-то упорно пытались ему разъяснить, и Элеонора, стоявшая рядом с мужем, только время от времени скупо кивала на их слова: судя по всему, Мэйли уже увезли в госпиталь и продержат до тех пор, пока она не придет в себя. Арадель сидела на уступках кареты скорой помощи в окружении медиков в одних брюках и с перевязанным стерильными бинтами торсом. Здесь же была полиция. Люди в погонах допрашивали немногочисленных очевидцев, а всех остальных, не успевших пострадать в пожаре, охрана давно вывела за пределы парка.

Дориану Джон нашел сидящей рядом с Эндли. Приложив к шее холодный компресс, она вяло чертила что-то мыском туфли и время от времени чесала заклеенную пластырем кровоточащую ладонь. Заметив Джона, Дориана махнула ему рукой.

Джон сел между ними на бордюр. Вытянув ноги, он с упоением подставил лицо идущему с реки свежему воздуху, приятно сощурившись на солнце. Приоткрыв один глаз, он глянул на Эндли.

– Ты чего здесь делаешь?

– Упросил охрану разрешить мне остаться и присмотреть за госпожой Хэльсеггер, – без обиняков пояснил он. – Не мог же я вас тут оставить.

Джон хмыкнул.

– Как давно здесь полиция?

– От кого-то поступил звонок, что здесь повеселились люди со спичками. Не знаю, кто им сказал, но пока вас не было, полицейские оббегали тут каждый дюйм с собаками, – Эндли сгорбился, – Но, сам понимаешь, ничего не нашли. Улик по нулям.

Он пнул неудачно попавшийся под пяткой камень, и тот, описав дугу, с коротким всплеском исчез в реке. Дориана по-птичьи прибилась к боку Джона. От исходившего от нее приятного тепла, он странно чувствовал себя лучше. И если прикрыть глаза, то как будто снова сумерки грузно повисли над маленькими хортемскими домиками, и слышно, как покачивается рожь. И родители, хорошенько отругав беглецов, выдали в наказание им полную корзину яблок, оставили Дориану и Джона на крыльце выковыривать зернышки, пока не покажется дно корзины. И ничего в мире в тот момент не страшно.

Вот только ни яблок, ни запаха подходящей в печи сдобы из распахнутой двери, ни стрекота громкоголосых цикад в поле – ничего этого не было.

Прозрачное видение пришло и со звуком чьего-то голоса растворилось в вернувшейся реальности.

– Мистер Штейн. Мисс Хэльсеггер.

Все трое обернулись. Перед ними стояла женщина в фуражке – на поясе у нее висело табельное оружие, а на груди краснела эмблема Контроллеров. Понять, что перед ними кто-то из офицеров полиции, было не так уж и сложно. Они поднялись, стряхнув с себя пыль.

– Чем могу быть полезен, мэм? – как можно спокойнее спросил Джон, внутренне осознавая, что ничего хорошего от этой встречи ждать не стоит.

Женщина оглядела троицу с каким-то сочувствующим выражением лица. На серую от пережитого ужаса Дориану она посмотрела с особенным состраданием, но, не давая повода для лишних эмоций, вернула себе профессиональную безучастность.

– Мистер Штейн, мне жаль, но вам придется пройти со мной.

Сердце Джона ухнуло в пятки, а затем застучало где-то в горле. Он бросил беспомощный взгляд на опешевшую Дориану. Единственный не потерявший голос Эндли тут же выступил вперед.

– Мэм, здесь какая-то ошибка, они не…

Она холодно покачала головой.

– На месте происшествия зафиксированы следы Энергии. И, к тому же, ее нелицензированное использование, – она бросила выразительный взгляд на уязвленную Дориану, – в нынешней ситуации мы не можем просто оставить это без внимания. Таков протокол, мистер Грифо.

Дориана поджала губы, нервно закусив внутреннюю сторону щеки. Эндли, бессильный перед законом, отступил.

– Но я скажу вам откровенно, – неожиданно произнесла офицер, – если вам нечего скрывать, то и бояться тоже нечего.

Дориана и Джон переглянулись. В голове ни у кого из них все это не спешило укладываться. Все это напоминало абсурд. И потому, наскоро распрощавшись с Эндли, они медленно потянулись за уже ожидающей их у машины полицейской. Цепким, недоверчивым взглядом их провожал каждый, кто еще не успел покинуть место неудачной свадьбы.

Над пепелищем от порыва ветра поднялось облако сажи.

***

Единственное окно со светом в пятиэтажном доме старого образца, выходившим на центральную площадь, исправно было задернуто синими бархатными шторами. Владелица квартиры не хотела лишнего внимания. Всем, кто по ночам слонялся по центральной площади, не следовало знать, какая за шторами происходила бурная деятельность. Мэри, сидя на стремянке, пыталась красить лепнину на потолке квартиры валиком, пока Владимир следил за ней с банкетки. Он держал в руке телефон с перемотанной изолентой ручкой.

– Мэри, у тебя краска на ковре.

– Да ладно, – Мэри обернулась. – Я его выкинуть хотела. Главное, чтобы не на паркете.

– На паркете места чистого давно не осталось. Ты бы постелила газету.

– У меня из газет только свои.

Владимир задумался, помолчал, однако молчание для Владимира – несвойственное состояние, потому он продолжил:

– Оставь ковер, мы в него труп Марафина завернем.

– Он нам здорово помог, между прочим, – сказала Мэри.

– Да? А мне показалось, что Амалиэль должна была позвонить полчаса назад, – Владимир приподнял трубку на вытянутой руке. – Оу, а в чем дело? Почему телефон молчит? Я начинаю вспоминать все те истории про Марафина, которые ты рассказывала, Мэри, и что-то мне не по себе.

Владимир говорил, очевидно, в шутку, но Мэри машинально сжалась на стремянке, словно стараясь занять как можно меньше места.

– Да, оставлять его одного с девушкой – не лучшее решение, – Мэри осторожно вытянула руку с валиком, указывая на Владимира. Тот поморщился.

Стоило Владимиру опустить трубку обратно на телефон, как раздался звонок. Мэри устало, но резво, спустилась, присела на нижнюю ступень и вытянула руку, прикрыв глаза в раздражении. Владимир поднялся с банкетки и без лишних слов передал трубку Мэри.

– Алло… – протянула она. Трубка, приложенная к уху и поддерживаемая плечом, утонула в рыжих волосах.

– Свадьба горит.

– Что? – Мэри выпрямилась, и поманила Владимира к трубке. Оба, наклонившись, многозначительно переглянулись.

– Свадьба горит, буквально. Типа, огонь. Пламя. Дым. Блин, Мэри, ты знаешь, что значит «гореть»?

– Держишь нас за идиотов?

– Оу, тот смешной дед тоже с тобой? Привет, Владимир!

Владимир, окаменевший, выдавил улыбку. Будь он в иной ситуации, положил бы в театральном жесте руку на сердце, начал бы громко возмущаться, и эти тухнущие потуги вернуть прежнего себя Мэри заметила сразу. Владимир вмешался в разговор:

– Да, и тебе тоже. Не хочешь ли щедро одарить нас преамбулой, вероятно, отрапортовать о положении дел, потому как, видишь ли, ты не можешь просто заорать «волки» и после множить недомолвки. Если ты кричишь «волки», Амалиэль, люди попросят тебя объяснить причину «какого хрена они вылезли», но я этого не получаю от тебя прямо сейчас.

– Пф! Ну, я стою тут у телефонной будки. Какая-то центральная улица, названная в честь какого-то знаменитого мужика, да? Я ходила по свадьбе, записывала чужие разговоры, побеседовала с тем смазливым блондинчиком, потеряла его из виду. Ну не знаю. Он такой грубый. Короче, поджог в центральном шатре. Никто не пострадал, все живы. Я скоро буду.

– Скоро будешь где? – Мери который раз пустила Владимиру вопрошающий взгляд.

– В редакции.

– Она закрыта.

– Откроешь. У меня есть идея, и седлать эту идею нужно прямо “ща”. Завтра утром, кажется, мир изменится.

– Я буду через полчаса, – уверенно сказала Мэри, отодвинув трубку от лица, она смачно выругалась и снова приложила телефон к уху. – И Владимир тоже.

– Как думаешь… – протянул потрескивающий голос. – Нет, скажу так: сколько времени ты дашь этому городу прежде, чем все посыпется?

Мэри задумалась. Владимир бесшумно, но прытко, метался по комнате с дипломатом, скидывая в него ручки с бумагой, собирал вещи, которые висели на сгибе его локтя и ждали хозяев.

– А ты?

– Месяц.

– Ты мне показалась оптимисткой, когда мы встретились, – горько усмехнулась Мэри.

– А я ей и остаюсь.

Глава 3 – Благие дела

Ранним утром в доме Легкотов было светло. На первом этаже, где личный кабинет лечащего врача соединялся с большой просторной гостинной, находился приемный покой. Мадам Лукас, оставленная на время в одиночестве, с любопытством рассматривала лежащие в беспорядке медицинские книги – из интереса раскрыв испещренный цветными закладками том с замысловатым названием «О теле электрическом» на отмеченной красной бумажкой странице, она тут же скривилась. Детальное изображение разрезанного на идеальные половины мозга, похожего на сцепившихся между собой пауков и спрутов, выглядело не слишком привлекательно. Осторожно отодвинув от себя книгу, она откинулась на спинку кресла.

Дом Легкоготов она посещала не первый раз: уютное хортемское жилище, похожее по форме на сдобный черничный пирог, было наполнено душистым запахом дерева и специфическим флером стерильной медицинской палаты. Всюду на полках и тумбах стояли микстуры, яды и колбочки, шкатулки, доверху наполненные травами и мазями, и бесчисленное множество книг о растениях. Мадам Лукас могла сказать, что обитель Легкотов, в отличие от ее резиденции, в действительности напоминала дом.

Сверху послышались торопливые шаги – кто-то сбежал по лестнице, ведущей на второй этаж, и из проема, соединяющего приемный покой с гостинной, показался доктор Легкот.

– Мадам Лукас, прошу прощения, что заставил ждать.

В белом халате, безупречно отутюженном и сияющем чистотой, он быстро прошествовал к своему рабочему месту, на ходу застегивая запонки виднеющейся из-под халата зеленой рубашки. Его медные волосы, слегка вьющиеся от природы, на скорую руку были собраны в аккуратный пучок на затылке. Мадам Лукас поправила очки.

– Ничего, я не успела заскучать. А вот вам, Сигрис, кажется, стоит нормализовать график сна.

Доктор Легкот подтянул ближе небольшой пуф на колесиках и расположился на нем с пухлой папкой старых и не очень документов.

– Я работаю над этим, – уклончиво сказал он. – Итак. Есть изменения в самочувствии?

– Фантомные боли почти не тревожат меня. – Мадам Лукас по инерции растерла бедро, и тут же себя одернула, расправив брючину. – Лишь изредка: не чаще двух раз в неделю. Должно быть, новый препарат, что вы мне прописали, действительно помогает.

– К счастью, он показал себя даже лучше, чем я ожидал, – доктор Легкот удовлетворенно кивнул, явно довольный полученным результатом. – Из хороших новостей: судя по результатам анализов, чувствительность нервов находится в очень хорошем состоянии. Изменение курса лечения благоприятно сказалось на улучшении моторики и подвижности суставов, так что на данный момент нам удалось добиться значительного регресса большей части симптомов, – он бросил взгляд на внимательно слушающую его мадам Лукас, – поэтому будем придерживаться выбранной стратегии.

Мадам Лукас сосредоточенно сложила руки в замок, ожидая продолжения.

– Но есть и плохие, верно?

Доктор Легкот, перелистнув несколько страниц, вынул из папки сложенный в несколько раз рисунок – странные голубоватые линии, проходящие через график с неизвестным переменными, отображали какой-то однозначно сложный медицинский процесс. Она скептически глянула на врученные ей результаты обследования.

– К сожалению, несмотря на восстановление общей чувствительности, никакой положительной динамики нет. Паралитический синдром мышц таза и нижних конечностей остался прежним, – доктор Легкот указал на ровный зубчатый график: – с прошлого эксперимента ничего не изменилось. И, я боюсь, не стоит ожидать каких-либо изменений в ближайшем времени.

– Вы хотели сказать: «До конца жизни», – спокойно поправила его мадам Лукас, с абсолютно равнодушным выражением лица глядя на ровные полосы ее нервной активности.

Она сложила лист и протянула его обратно доктору Легкоту. В ее глубоких карих глазах не было и намека на печаль. Казалось, что мадам Лукас уже давно и со всей твердостью духа приняла свое положение. Доктор Легкот незаметно спрятал неутешительный график обратно в папку.

– Мне жаль, мадам Лукас, – искренне произнес он.

– Было бы о чем жалеть, друг мой. – Она покачала головой. – Не далее как месяц назад я смогла ощутить колкость травы под ногами. И, поверьте, то, что я не могу по ней бегать – волнует меня меньше всего. Не терзайте себя.

Она провела рукой по ободу колеса своего кресла-коляски и растерла между пальцами невидимую пыль, как если бы могла стереть ее со своих сапог. Сквозь зеленое стекло ее очков не было заметно следов сожалений в глазах. Доктор Легкот поднялся, бросил папку в верхний ящик стола и, задумчиво посмотрев несколько мгновений на раскрытую страницу с анатомическим изображением мозга, учтиво предложил:

– Чай?

Мадам Лукас улыбнулась уголком губ.

– Рада, что не выгоняете. И миндальное молоко.

Доктор Легкот, коротко кивнув, исчез в направлении кухни. В их взаимоотношениях, которые часто очень отличались от обычных отношений врача и его подопечной, было много нюансов. Мадам Лукас знала, что теплая душевная привязанность, возникшая между ними, какая обычно случается разве что между дальними родственниками, часто мешала ему с должным хладнокровием принимать тяжелое положение своей пациентки. Впрочем, наверное, именно из-за этого она много лет назад отказалась от ведущих столичных специалистов и предпочла молодого хирурга-инденторолога, зашивавшего ее однажды на столе второго полевого госпиталя.

Мадам Лукас толкнула колеса кресла-коляски и выехала в распахнутые двери, ведущие в каменный сад. Перед домом Легкотов были разбиты, как окрестила их сама мадам Лукас, «сухие воды и горы» – под тенью широкой акации, между кругов прореженных граблями полей из гравия и коротколиственной травы располагалась маленькая деревянная беседка. Под сенью плюща ее дощатой крыши стоял низкий столик с расшитыми на витражный манер подушками и несколькими тонкими коврами из овечьей шерсти. Жестом подозвав к себе стоящего поодаль телохранителя, мадам Лукас с помощью чужих рук аккуратно переместилась на одну из подушек.

Доктор Легкот появился не далее, чем через несколько минут. Без халата, только в зеленой рубашке и брюках, он поставил на стол поднос с заварником.

– Судя по вашему кислому виду, вы продолжаете думать об этом глупом графике. – Мадам Лукас приняла любезно наполненную чашку.

– Как и любой хороший врач.

– “Отличный” врач. Полно. Не всем так везет, как мне. К сожалению, состояние некоторых из нас оставляет желать лучшего.

Доктор Легкот вернул только что поднятую чашку обратно на блюдце.

– Хотите сказать, назначенная терапия ему не помогает?

Чаинки опустились на дно чашки. Мадам Лукас покачала собравшуюся на дне гущу.

– Только ему удается сделать шаг вперед, как за этим тут же следуют два шага назад. Конечно, он бодрится: где это видано, чтобы политический лидер показывался на людях немощным стариком. Но если судить по последним письмам, то хороших дней не было уже очень давно. И при всем этом – вы только подумайте, Сигрис! – продолжает набивать трубку.

– Он продолжает курить?

– Дымит как металлургический комбинат, – поправила его мадам Лукас. – Попробуйте отобрать у больного единственную радость и вы увидите, что будет.

Мадам Лукас замолчала, и доктор Легкот не решился возобновить разговор. Для такого серьезного человека, как она, разговоры о чужой халатности были сродни пытке.

Тяжелый звук перекатывающихся камней возник откуда-то издалека. Нарастая с каждой секундой, звеня, словно тысячи мелких пластин, с необъяснимым хрустом стирающихся друг о друга, он чередовался с тихими хлопками лопающегося воздуха. Сидящие в тени беседки синхронно подняли головы. С неба в сверкающем великолепии преломляющихся в крыльях лучей на землю обрушились драконы. Три ящероподобных существа самых разных форм один за другим приземлились на луг перед беседкой. Каждый – небольшой, размером разве что с дом – абсолютно прозрачный, словно сделанный из тончайшего стекла, припал к земле, и с их горбатых спин на траву спешилось трое в черной кожаной униформе.

– Мадам Лукас, прошу меня простить.

Не успела мадам Лукас вставить, что она и не собирается уходить, как доктор Легкот пулей слетел по ступеням. Трое членов драконьего отряда встретили его напряженными выражениями лиц – самый старший из них, Ригель, держал на спине чье-то тело. Иссохшие руки неизвестного плетьми свисали с широких плеч наездника, а лицо несчастного скрывал изорванный некогда белый капюшон.

– Что произошло? – Доктор Легкот автоматически нащупал слабый пульс незнакомца – кровеносная артерия, казалось, из последних сил билась в подушечки пальцев.

– Не знаем, – Улисса, летевшая на желтом рогатом драконе, заговорила первой, – мы патрулировали границы, когда заметили неизвестный объект со стороны океана. Сначала мы решили, что это чей-то дирижабль, но потом Бригитта узнала Жадеита. Он принес нам его уже таким.

– Несите его в смотровую. Нужна капельница. – Доктор Легкот отступил на шаг. Ригель вместе со своей ношей двинулся в сторону дома, доктор Легкот последовал на за ним. – Как давно вы его нашли?

– Около часа назад, – ответила идущая с ним Хвила, сияя эмблемой Преобразователей на груди, – в себя не он не приходил.

– Что насчет Жадеита?

– В Обители. Бригитта и остальные на пути в Резиденцию.

Доктор Легкот сосредоточенно кивнул. Он бросил короткий нечитаемый взгляд на безмолвного Ригеля, несущего бессознательное тело. Из-под грязного капюшона человека проглядывались соломенно-желтые волосы. Сам доктор Легкот мог сколько угодно отказываться и делать вид, что он понятия не имеет, кому они принадлежат, но все это было бы ложью. Он замер у распахнутых садовых дверей, когда Хвила и Ригель исчезли внутри дома, встревоженно заламывая пальцы.

– Сигрис?

Улисса остановилась рядом. Ее присутствие все это время было каким-то незримым – доктор Легкот почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу, когда пальцы в коже перчаток крепко сжали его руку. Она смотрела на него с такой же осторожной тревогой, с какой до этого снимала бледное тело со спины своего дракона. Доктор Легкот против воли тряхнул головой.

– Я в порядке, – серьезно ответил он, – просто… не могу поверить, что это он.

Улисса поджала губы, глядя, как Ригель укладывает тело на кушетку, и Хвила разрезает рукава на одежде лежащего.

– Я тоже, милый. Я тоже.

***

Мадам Лукас пребывала в относительном одиночестве. Спустя по меньшей мере три чашки успевшего остыть чая с момента исчезновения небольшой делегации в стенах дома она не отрываясь наблюдала за свернувшимися на солнце драконами. Если вам когда-нибудь приходилось видеть, как три небольшие горы драгоценных камней, совершенно бесхозные, валяются, подставив прозрачные шипастые брюхи теплым летним лучам, то вас, скорее всего, не удивить уже ничем в этом мире.

С этой тройкой драконов мадам Лукас была хорошо знакома. Малахит, самый большой из них, благородного темно-зеленого цвета с испещренными круговыми прожилками крыльями, был спутником Ригеля – его покатая голова, мерцающая на солнце не хуже жемчужной пудры, покоилась на передних лапах, и сам он, казалось, дремал, не обращая внимания на своих товарищей. Рядом с ним, перевернувшись бугристым пузом кверху, пристроился Аметист – спутник Хвилы. Крайне похожий на свою спокойную наездницу, он одним приоткрытым стеклянным глазом наблюдал за Топазом, засунувшим морду в кусты каких-то красных ягод. Желтый прозрачный дракон с изогнутыми рогами на голове, который за последние несколько минут успел избродить все то маленькое пространство от дома до дороги, в которое он помещался, и несколько раз наступить на колючий хвост равнодушного Малахита, похоже, придерживался того же мнения относительно наблюдавшей за ним женщины. Все время поглядывая на сидящую в беседке мадам Лукас, он так и не решился к ней подойти.

Очарование, приходившее во время наблюдения за этими удивительными существами, часто разбивалось о мысли об их причудливом, несуразно-громадном строении – мадам Лукас давно отметила, что любоваться ими было куда приятнее издалека.

Спустя долгие полчаса из дома, наконец, показались люди. Первым вышел Ригель – плечистый русый парень со шрамом на лбу – грубой медвежьей походкой прошел через сад, лишь раз приветственно кивнув мадам Лукас, и громко свистнул. Малахит приоткрыл один глаз, услышав своего наездника, и грузно поднялся, гремя подвижными пластинками своей туши. Семенившая за Ригелем фарфоровая на его фоне Хвила, наездница с непропорционально большими глазами, о чем-то перебросилась с ним парой слов, а затем в несколько ловких движений взлетела на ожидающего ее Аметиста, и оба они, разойдясь на своих драконах на приличное друг от друга расстояние, все с тем же пугающим каменным грохотом поднялись в небо. Мадам Лукас вытащила застрявшие от поднявшегося ветра листья из волос. Догадаться, куда именно направлялись двое из трех членов драконьего отряда, не составляло труда. Единственной загадкой для нее оставалось тело появившегося незнакомца. Который, очевидно, не был незнакомцем для всех, кроме нее.

Послышался грохот. Мадам Лукас не заметила, как из распахнутых дверей к ней вышла Улисса, и Топаз, заметив свою наездницу, радостно затопал лапами и в один большой прыжок оказался рядом с ней, ткнув огромной мордой ей в живот. Улисса строго щелкнула его по носу. Топаз смиренно сел, поджав под себя лапы. Как и прочие драконы, он был похож на кусок скалы – до того его прозрачное, как будто слюдяное, тело было огромным. Мадам Лукас не раз ловила себя на мысли, что если бы ему взбрело в голову наступить на несчастную Улиссу, то он тотчас бы не оставил от нее и мокрого места. От этих мыслей ее невольно передернуло.

Улисса же, оставив дракона недовольно сидеть под солнцем, двинулась в сторону беседки.

– Доброе утро, мадам Лукас, – она почтительно склонила голову и, с ее позволения, опустилась на подушку. – Прошу прощения за этот инцидент. Сигрис говорил, что вам вредно волноваться.

– Ваш муж много что говорит, моя дорогая. Но если исключить из жизни все волнение, то она рискует потерять вкус, – она вежливо улыбнулась, – так что я жду, когда вы добавите в нее немного перца.

На мгновение серьезное лицо Улиссы подернулось тенью. Ее темные, будто непроницаемые глаза, источавшие мягкое, почти материнское тепло, сделались пугающими. Мадам Лукас знала, что Улисса так или иначе должна была ей разъяснить все, что только что произошло, но сделать она это, судя по всему, собиралась как можно туманнее. Посвящать посторонних в дела драконьего отряда явно не входило ни в чьи планы.

– Вы обязаны дать мне слово, что эта информация не покинет пределов этой беседки, – сурово произнесла Улисса после недолгого молчания. – В противном случае это может обернуться плохо для всех, кто об этом узнает.