ССД: Юнион

Мадам Лукас незаметно усмехнулась уголком губ.

– Я знаю, что такое трибунал, моя дорогая. Не стоит беспокоиться об этом.

– Тогда вам стоит знать, что человека, которого вы только что видели, зовут Роузен Ирра, и уже долгое время он считается пропавшим без вести государственным преступником.

Мадам Лукас ощутила, как ее глаза округлились под стеклами очков. На секунду потеряв самообладание, она невольно подалась вперед.

– Вы шутите.

– Вовсе нет, – Улисса качнула головой, – долгое время мы не получали от него никаких вестей, с тех пор как он скрылся на драконьих землях. Но сейчас…

Она невольно бросила потерянный взгляд на дом. Прямая спина этой женщины лишь на мгновение ссутулилась, и острые эполеты на плечах печально поникли – всегда собранная, излучающая уверенную энергию Улисса Легкот выглядела беспомощно. Мадам Лукас вежливо отвела взгляд, сосредоточившись на развалившемся в петуниях Топазе.

– Вы не можете представить, что заставило его вернуться, – понимающе произнесла она, – и если причина его появления покажется военному суду недостаточно веской…

Улисса, не поднимая головы, коротко кивнула. Ее руки в кожаных перчатках сжались в крепкий замок.

– Для отряда потерять Роузена второй раз будет не так страшно. Однажды это уже произошло, и мы пережили это. Но Сигрис – не один из нас.

Улисса мрачно замолчала, и мадам Лукас не осмелилась прервать череду проносящихся в ее голове мыслей. Над перилами показался прозрачный драконий нос. Топаз, словно почувствовав сгустившиеся над своей наездницей тучи, щелкнул зубами, недовольно затоптался на месте и боднул Улиссу в плечо.

– Я, кажется, велела тебе сидеть на месте, – строго сказала она, поймав его за рог.

Топаз издал странный звенящий звук и с грохотом бухнулся на крестец – на столе вздрогнули чашки, и мадам Лукас поспешила придержать покачнувшийся чайник. Топаз положил свою огромную стеклянную голову на жалобно скрипнувшие перила.

– Бесстыдник. – Улисса похлопала его по носу, кажется, придя в себя, на что Топаз вновь клацнул кристаллами зубов.

– Вы так… непринужденно с ним обращаетесь, – поправив очки, подметила мадам Лукас.

– Иногда я думаю, что в прошлой жизни он был собакой. – Улисса коротко улыбнулась, почесав выемку под шипом, явно имитирующем ухо. – Хотите погладить?

– О нет, благодарю, – с опаской ответила мадам Лукас, с недоверием глядя на длинные, задевающие крышу беседки острые рога.

Отчего-то даже прикасаться к этому стеклянному созданию у нее не было никакого желания.

– Простите мое любопытство, но почему вы не доставили его сразу властям? – осторожно поинтересовалась мадам Лукас, возвращаясь к разговору о Роузене.

– Он был истощен и находился в отключке, – пояснила Улисса, перестав чесать драконье ухо. – Какой толк от допрашиваемого, если он упал в обморок раньше начала допроса?

– И то верно.

Она невольно вообразила стоящего над подключенным к капельнице Роузеном хмурого Сигриса. Будь она на его месте, то едва ли смогла бы отдать только очнувшегося друга под стражу в кандалы, зная, что его ожидает. Пугающе-мрачный вид Улиссы, вновь переставшей обращать внимание на недовольно ворчащего Топаза, говорил сам за себя. Прилетевшего Роузена не ждет ничего хорошего. Мадам Лукас опустила взгляд на осевшие на дно чаинки.

Чай остыл окончательно.

***

Марафин увидел две фигуры, немного размытые и обрамленные рассеянным светом хрустальной люстры. Он уснул на подлокотнике дивана, потерянный в своем ожидании неминуемой встречи с ними и немного взвинченный до того, как двое пришли, а когда дверь открылась, проснулся и понял, что потерял и запал, и интерес. Сейчас начнется стандартная процедура.

– Приветствую, – уверенно начала девушка. – Вы можете называть меня Эдди. Я – представитель госпожи Вернер, и сейчас мы проведем беседу. Госпожа присоединится к нам по междугородней связи.

«Междугородней? – подумал Марафин, резко выпрямившись. – А это значит, что она направилась в Вандельм. Центральный штаб Триумвирата».

Это в свою очередь, как понял для себя Марафин, значило одно из двух: либо пожар имеет явный политический окрас, либо же политический окрас пожару фиктивно добавляют сплетни. Во втором случае ситуация хуже – придется разубеждать граждан, цепляющихся за придуманные ими же выводы, которые к реальности не имеют отношения. Паршивый исход событий обеспечен и так, и так. Оргель Вернер редко оставляет подобные дела без должного внимания. И под «редко» Марафин имел в виду «никогда».

Марафин посмотрел на второго человека в комнате, мужчину, от которого Эдди неумышленно отодвигалась в сторону: правая ее рука, сопровождая поток речи, металась в воздухе, как будто Эдди пыталась сбить пламя с рукава блузки, а вот левая, на стороне мужчины, лишь дополняла ее жесты жалкой полумерой.

Молескиновое пальто стального цвета лежало на плечах мужчины, как пара панцирных крыльев. Он откровенно скучал, или искусно не выдавал возбуждения от предстоящего разговора с госпожой Вернер. Серый и плоский во всех смыслах, как небрежно проявленная фотопленка.

– При допросе будет присутствовать капитан Особого Отдела Вандельмского подразделения.

– Иона, – представился тот. – Надеюсь на плодотворное сотрудничество.

«Скучный».

Марафин отвернулся к окну и прикрыл глаза. Он пытался представить голос Ионы в радиоэфире, как он вьется ниточкой без единого узелка, как нанизанные бусины скользят по ней вниз и бьются о кафель, подпрыгивая, и звук их охотнее слушать, ведь так он переливается на контрасте; как этот голос, голос капитана, голос сотни таких «капитанов» белым шумом пролетает мимо, когда идешь по людному проспекту. Ничего властного и «капитанского», ничего цепляющего. Лишь скука.

– Погодите, при допросе? – Марафин вскинул брови. – Нет, это не допрос, Эдди, иначе со мной был бы мой адвокат. Меня допрашивать не стоит – это абсолютно бесплодная попытка выудить информацию из того, кто ей не то чтобы владеет.

– Беседе, – сказал капитан. – Если вам угодно, «при беседе».

– Характер нашего диалога определит госпожа Вернер, – отрезала Эдди, хозяйски присаживаясь на кресло с протертой спинкой – любимом кресле Марафина. Телефон на столе молчал. Марафин театрально-показательно посмотрел на запястье. Часов там не оказалось, и разыгранная Марафином сценка выставила его идиотом перед двумя незнакомцами.

Кресло, на котором восседала эта костлявая девица Эдди, имело биографию едва ли не более занимательную, чем у Марафина. Находясь на третьем этаже студии-отеля, оно умудрилось преодолеть все три этажа в свободном падении, приземлившись аккурат в метре от гидранта, потеряв всего лишь одну ножку, а после было реанимировано и доставлено Марафину домой им же.

Марафин от скуки проигрывал эту историю в голове, пока не зазвонил, наконец, телефон. Эдди выпрямилась, как будто заслышала аварийную тревогу.

– Так! – она с задором хлопнула в ладошки. – Еще раз! Господин Берг, вы будете говорить от и до, а капита-ан, – наманикюренный палец невпопад указал куда-то в сторону Ионы, второй рукой Эдди взяла со стола блокнот и помахала перед мужчинами, – запоминайте то, что вам нужно. Если что-то пойдет не так, я вам напишу на блокноте.

Марафин взял трубку. Телефон был оснащен устройством усиления звука – новое изобретение, еще не повсеместно используемое – и энкодер этого устройства можно было вращать и настраивать тем самым громкость.

– Госпожа Вернер? – наигранно-бодро протянул он, коснувшись почти невесомого колесика энкодера.

– Эдди? – все, что он услышал на той стороне провода, громкость показалась Марафину слишком сильной, однако подкручивать ее, ориентируясь на молчание, не имело смысла.

– Я здесь, госпожа Вернер. Мы готовы к беседе.

Наждачный вздох, смешанный с помехами.

– Приветствую. Меня более всего беспокоят листовки. Однако, не обладая способом разгадать напечатанный на них шифр, я смею предположить, что его не разгадали и вы.

– А значит, не разгадал никто, – сказал Марафин с надеждой: не с надеждой получить отрицательный ответ, но стать полезным в разговоре.

– Следите за ходом беседы внимательнее, Марафин, коллективный разум способен на большее, чем мы. Мои ресурсы сейчас ограничены. Вы ведь работаете на меня так давно, пора бы запомнить. Честное слово.

– Я разгадал, – отчетливо и громко сказал Иона. – Позволите объяснить?

Иона достал из кармана три сложенных в идеально ровные прямоугольники листа бумаги.

– Я предположил, что текст на листовках, которые раскидали сегодня ночью, написан отрывками специально, чтобы разжечь интерес людей. Вынудить искать остатки информации. Я был прав.

Иона развернул на стеклянном столике все три листка.

– Госпожа Вернер, простите, вы этого не видите, конечно… но сейчас мы зачитаем вам содержание послания.

– Вы уничтожили остальные листовки?

– Да. Не беспокойтесь. Я приложил к этому все усилия. Мы не использовали ресурсы особого отдела, чтобы не навлечь подозрений, потом…

– В вас не приходится сомневаться.

Иона, прерванный, почтительно промолчал. Марафин показательно зевнул.

– После я заметил, что каждая листовка содержит число в левом нижнем углу. Один, два или три. Перед нами сейчас три листа с разной нумерацией. Каждая листовка имеет невнятный набор слов. Отрывки, огрызки. Бумага тоньше, чем газетная. Недорогая. Такую выпускают на целлюлозном заводе на окраине Вандельма.

Марафин сполз по спинке и со свистом выпустил воздух. Иона посмотрел на него и с щелчком пальцев указал в его сторону.

– Замрите в этой позе. Точнее, залезьте под стол.

– Извините? – вскинулся Марафин, покривившись сквозящей в его голосе истеричной нотке. Он обратился к Эдди с немым вопросом, но та что-то сосредоточенно писала карандашом в блокноте. – Вы бы хоть коктейль мне сначала купили.

Иона проигнорировал Марафина с его посредственными бульварными подколами («Непростительно», – подумал тот), постучал гранями стопки по столу, выравнивая, и перевернул листовки текстом вниз. Он достал из кармана ручной фонарь, включил и поставил башней прямо на листы, линзой вниз.

– Смотрите.

Марафин нехотя сполз под стол, удобно устроившись на ворсистом ковре, и с нехарактерным для себя восторгом вздохнул, увидев, что Иона имеет в виду.

– Просвет? Нужно сложить три листа бумаги и просветить, и тогда весь текст цельной мозаикой появится перед глазами.

– Оригинально. Чтобы получить послание, владельцам листовок необходимо объединиться и читать вместе. Сфабрикованное единение. Что написано?

Марафин громко, нараспев, читал вслух содержание листовок. Конечно, политически окрашенные, броские и кричащие читателю в лицо лозунгами, никакой тонкой изобретательности – старая школа пропаганды со всей свойственной ей прямолинейностью и кипящей яростью. «Пожар – лишь начало, бла-бла-бла, посредственная метафора, связанная с огнем, бла-бла, Триумвират оказался неправ (Марафин чуть смягчил нападки, но Госпожа Вернер оставила пассажи о своей несостоятельности без комментариев), упоминание Линя, ни слова про Элеонору».

Рядом с листовками сквозь стекло столешницы Марафин увидел придавленный текстом вниз аккуратный блокнотик Эдди: «Упомянуть, что истинная причина пожара не ясна совершенно» и восемь кривых восклицательных знаков.

Марафин закончил говорить и под пристальными выжидающими взглядами Эдди и Ионы остался лежать на полу.

– Истинная причина пожара нам не ясна, конечно. Подтекст не кажется поли… – Эдди провела рукой по горлу и помотала головой в довесок, и Марафин продолжил куда увереннее:

– «Полимизированным», если такое слово существует, конечно, по мне так все однозначно. Пожар случился, людишки поистерили, потом кто-то покопошился и напечатал уродливые и косноязычные листовки, еще и придумал шифр, и этот человек, или группа людей, наказаны сейчас отсутствием сна. Одно официальное заявление, и все потухнет.

Эдди поджала губы, поджимание заняло у нее около трех секунд, так выразительно она это сделала, и потерла переносицу, спрятав лицо за рукой с нервно движущимися венами. Даже Иона напрягся, хотя куда уже – как будто перед лицом Марафина кусок стали стал еще «стальнее».

– Я хочу знать, что движет вами, когда вы даете мне непрошенные советы. Хочу, но воздержусь спрашивать, ведь за вопросом последует ваше неуверенное оправдание. Избавьте меня от этого, – сказала женщина на том конце провода. Она говорила даже мягко, спокойно, но с каждым ее словом кончики пальцев Марафина холодели все сильнее. – У вас появляется задание, в детали которого вас посвятит капитан Рошар. Эдди, вы знаете, что делать дальше, завтра жду в кабинете. На этом беседу предлагаю закончить.

Беседа оборвалась с той стороны. Марафин неуклюже вылез из-под стола и теперь все трое неуверенно мялись, как будто ожидая перестрелки.

– Хорошо, – Эдди изобразила жалкую пародию на тот задорный хлопок, с которым она начинала свою речь, когда пришла. – Все все поняли. Потому, надеюсь, увидимся мы в ближайшее время с хорошими новостями.

– Даже самая хорошая новость для одной из сторон окажется плохой, – бросил Марафин вслед уходящей девушке. – Ну и? – он посмотрел на Иону.

Иона помялся некоторое время. Видимо, думал, какую же позу и в каком месте занять для разговора, и тут неожиданно сел на ковер, скрестив ноги.

– Вы тоже были там. Ушли немного раньше. Либо были участником событий и умалчиваете.

– Ага, я убежал первый. Эвакуировался. Мэри Фримен попросила меня сопроводить свою подчиненную на свадебный прием, и я, купаясь в великодушии и нежась в своей мечте бескорыстно помогать людям, конечно, согласился. Зовут ее…

Марафин без усилий изобразил интригу, скрывая тот факт, что вообще-то имени ее он так и не переспросил. Мысленно он пнул себя за такое упущение. Мысленно он даже представил казнь себя, как самого бездарного шпиона и ненадежного информатора.

– Амелия Иннер!

– Как она выглядит?

– Как жертва биологического эксперимента.

– Исчерпывающе. Есть нюанс. Я проводил допросы в редакции не так давно, и нюанс заключается в том, что даже если некая «Амелия Иннер» существует, то точно не как официально трудоустроенная. Такого имени в картотеке я не заметил.

– Как вы можете быть уверены?

– «Иннер» похоже на «Иллен». Я бы наверняка удивился и посчитал бы это забавным. К тому же это напомнило мне одну занятную историю о семье фармацевтов с идентичной фамилией. Лет двадцать назад незаконно пробрались через границу на Драконьи Земли. Громкое было дело. Они провернули такую преступную схему, что ее до сих пор используют в методичках особого отдела. А в довесок… – Иона с самым незаинтересованным видом постучал по виску, – у меня эйдетическая память.

«Скучный, еще и стремный».

– На Дне Триединства мы будем нужны оба, раз в Хортеме не нашлось таких же доверенных людей. Для меня такой опыт в новинку…

Марафин покривился настолько заметно, что Иона притормозил и вопросительно посмотрел на него.

– А что, собственно, не так?

– Что не так? Хортем – это отсталый бесполезный младший брат нормальных городов. Он похож на пригороды больше, чем сами пригороды. Вы там вообще были хоть раз, капитан?

– Не имел радости.

– Однажды в детстве я там заблудился, упал в яму и переместился в опиумный притон. Почти что местная знаменитость. Единственная радость – если притворимся работягами, можно столько сведений откопать.

Иона схватил Марафина за руку, и даже резкий жест, с которым последний попытался ее выдернуть, не помог: «ловушка» сжалась только сильнее.

– Что это?

Марафин озадаченно смотрел в глаз напротив. Большой палец в кожаной перчатке давил на фаланги, и пальцы Марафина, прямые и аккуратные, были выставлены перед его носом.

– Что «это» что? Капитан, это мои пальцы.

– Да, кто-то мог заподозрить в вас представителя рабочего класса, кто-то не внимательный к деталям. Но я, например, не из таких. Настолько ухоженные ногти даже ни у каждой женщины встретишь, знаете ли, – что-то блеснуло в глазу Ионы, где-то на между словами «но» и «таких».

– Я имею право заботиться о своих ногтях. – Марафин выдернул руку, дерзко и в то же время неуверенно. – Это – мое второе лицо. Мои… вторые десять лиц, если быть точнее.

Иона смотрел на него с интересом. Как будто он получал удовольствие от самих оправданий, или искренне любил раздавать страх всем, кому не посчастливится.

– Я жму руки многим людям изо дня в день, и все они должны получать от контакта со мной удовольствие, – продолжил Марафин.

Из горла Ионы вырвалась очередь гортанных хрипов, неожиданным следствием чего стал его смех:

– Никогда не формулируйте предложения таким образом. Совет. На будущее. И, пожалуйста, тоже на будущее, вам я не капитан.

– Хорошо, Иона.

***

– Я смотрю и ищу что-то… синее.

– Ты смотришь и ищешь… фуражку. Которую я уже загадывала.

Дориана флегматично потянулась и прислонилась спиной к металлическим прутьям камеры. Ее ободранные коленки выглянули из-под испорченного подола. Бинты, наложенные со вчерашнего вечера, порядком растрепались и теперь нелепо топорщились в разные стороны – компульсивное желание содрать запекшиеся под ними корочки крови ощущалось под кожей рук нестерпимым зудом, который приходилось контролировать бессмысленным отколупыванием засохшей пузырями краски на бетонной стене.

Джон выглядел, откровенно, не лучше. Помятый, хуже неприбранной постели, с залегшими под глазами глубокими тенями, точно кто-то поделился с ним не слишком стойкой черной подводкой, он пребывал в хрупкой полудреме. Джон лишь время от времени прикрывал глаза, погружаясь в череду поверхностных сновидений, и через время резко просыпался, встревоженно оглядываясь по сторонам. Но находил только пристально разглядывающую потолок Дориану.

Отряхнув с пальцев скорлупки строительного лака, она глянула на взъерошенного Джона. Воображение того было порядком отравлено отсутствием сна и остатками свадебного стресса, поэтому, оглядев помещение еще раз, он только устало подобрался на скамье.

– Тогда загадывай ты.

Дориана оглянулась. За решеткой – Дориана тонко усмехнулась обнаруженному каламбуру – сидел важного вида полицейский. Не та приятная дама, которая забрала их с места происшествия и после вела «допрос с пристрастием». У этого физиономия была отталкивающее, слегка одутловатая, и сам он более походил на залежавшуюся тыкву. Он сидел, пожевывая кончик карандаша, склонившись над сканвордом с абсолютно глупым выражением лица.

Дориана вытянула голову, сощурившись на пустую строку, в маленьком окошечке над которой значилось: «прибор для измерения времени. 9 букв».

– Хм. Я смотрю и ищу что-то… оранжевое…

Из очевидных плюсов их пребывания в отделении полиции было только то, что ее, выражаясь мудреным научным языком, истерическая обсессия, наконец, исчезла. Джон был первым, кто заметил прекратившийся тремор, когда они очнулись под утро, прижавшись друг к другу как щенки в корзинке, но ничего, кроме ощущения личного внутреннего облегчения, им это не принесло. Жуткая гематома на шее Дорианы приобрела тухло-желтый цвет и лишь немного саднила, когда им принесли скромный «тюремный» завтрак.

Едва попав в комнату дознания, где их долго и основательно мариновали господа полицейские, Дориана и Джон сразу не рассчитывали покинуть это место быстро: пока шел допрос и составление ордера на блокировку Накопителя Дорианы, Джон кисло рассматривал их протокольные черно-белые лица с длинной выдержкой. Если для Дорианы стоять на краю закона было привычно, то Джон предпочитал не марать свое белое пальто пятнами на репутации.

– Он не считается.

– Ну и ладно, – Дориана пожала плечами, и полицейский с подозрением покосился на них, оторвавшись от сканворда.

– Снова твоя очередь.

Та приятная женщина, забравшая их из парка, появилась через некоторые время. Дориана и Джон уже успели грустно примоститься на лавочке напротив друг друга, когда она, наконец, сообщила, что им придется ждать своего освобождения до утра, так как их поручитель не сможет явиться прямо сейчас. Их друг – надо полагать, Эндли – позвонил на городской телефон и оставил залог за мисс Хэльсеггер. Джон на это только хмыкнул, прекрасно понимая, почему Эндли не пожелал явиться сам.

Джон сонно сощурился, всматриваясь в окружение.

– Я ищу и смотрю на что-то… серое.

Звякнул дверной колокольчик. В не очень просторное помещение участка влетел надрывный скрип колес мчащегося куда-то автомобиля, а следом раздались явно нецензурные гудки клаксонов. Послышался стук каблуков, и полицейский, до этого тупо пялившийся в сканворд, неожиданно поднялся, важно надувшись, точно воздушный шар, и быстро запихнув журнал под стопку документов.

– Мэм, чем могу быть полезен?

Дориана и Джон синхронно прильнули к решетке. На ногах незнакомки красовались черные лакированные туфли с алым подбоем каблуков, а под распахнутым бежевым плащом проглядывала ткань серой униформы. Ее завитые каштановые кудри подпрыгивали с каждым шагом, точно намагниченные, поблескивая убранными наверх солнцезащитными очками. Она перехватила вращающиеся на пальце ключи с пестрым брелком.

– Можете. Я пришла забрать своих друзей.

Ее голос звучал весело, но Дориана могла поклясться, что в глазах этой женщины не было и намека на смех. Она окинула помещением скучающим взглядом и подмигнула глазеющим на нее Дориане и Джону. Полицейский слегка нахмурился, пытаясь придать себе серьезный вид.

– Мэм, не могли бы вы предъявить документы.

– Ах, конечно-конечно. Сейчас.

Ее рука с разноцветными маникюром нырнула за пазуху, а следом она раскрыла перед мужчиной маленькое удостоверение.

– Этого достаточно? – Она любезно улыбнулась, наблюдая, как стремительно меняется выражение лица полицейского, и убрала «корочки» обратно во внутренний карман плаща.

– Д-да, конечно, мэм. Распишитесь здесь.

Вручив ей папку каких-то документов, он наскоро вытащил ключи и, выкатившись из-за стола, судорожным движением раскрыл дверь камеры. Дориана с Джоном опасливо вышли наружу, не зная, кого им опасаться больше.

– Ну привет, молодежь. – Отложив в сторону ручку, женщина лучезарно улыбнулась им. – Не думала познакомиться с вами при таких обстоятельствах, но все же рада встрече.

Молодежь. Слишком характерное, уверенно-знакомое – почти родное, такое, что мог бы подхватить (или чем бы мог поделиться) Эндли с кем-то давно известным, моментально сложилось в голове Дорианы.

– Мисс Уолт? – Дориана с некоторым недоверием пожала ее руку с дюжиной звенящих витражными стеклышками браслетов. – Мы не ожидали встретить вас.

– Можно просто Девис, – беззаботно отмахнулась она, – Эндли явно не предупредил вас, что я буду здесь.

– Эндли вообще не любит предупреждать, – с налетом раздражения ответил Джон. – И все же спасибо, что вытащили нас.

Она товарищески похлопала измученного Джона по плечу, выражая поддержку, и окинула их, откровенно потрепанных жизнью, оценивающим взглядом.

– Паршиво выглядите, друзья, – без обиняков вынесла вердикт Девис, и обратилась к полицейскому: – Нужно еще что-то заполнить?

– Никак нет, мэм, – подтянувшись, отрапортовал он, – только ордер мисс Хэльсеггер…

– О, не беспокойтесь об этом, – Девис легкомысленно отмахнулась. – Я обо всем позабочусь. Департаменты, кажется, уже уведомлены?

Полицейский, несколько растерявшись, коротко кивнул.

– Да, мэм. В хортемский отдел уже направлено извещение, и…

– Чудно. – Девис еще раз обезоруживающе улыбнулась, и полицейский едва не подавился собственной речью. – Приятно знать, что закон работает неукоснительно для всех. На этом все?

– Да, мэм. Хорошего дня, мэм.

– Надеюсь больше не увидеться. Всего хорошего.

Она в шутку отсалютовала полицейскому двумя пальцами от виска, на что тот едва всерьез не отдал честь, и направилась к выходу. Дориана и Джон удивленно переглянулись, но, без лишних вопросов распрощавшись с мужчиной, последовали за ней. Забирать им все равно было нечего – кроме часов и потрепанного клатча, личных вещей у них не наблюдалось.

Дэвис легко толкнула дверь. Дориана и Джон синхронно поморщились, когда шум и ослепляющий свет широкого проспекта набросился на них после тусклого полумрака камеры. Широкая проезжая часть Афсъихта, сияющего обилием витрин бутиков и высоток, сильно резко отличалась от привычной пестрой суеты Вандельма. Девис же, не обращая внимания на отставших спутников, вынула из пальто ключи и из всех возможных припаркованных невзрачных серых авто направилась к ярко красной, блестящей огромными глазницами фар машине без верха. Среди прочих она была похожа на леденец в ярмарочной упаковке. Нагнав Девис, Джон, определенно впечатленный, пригляделся к глянцевому капоту.

– Нравится? – с ноткой довольства поинтересовалась Девис, заметив восторженного Джона.