ССД: Юнион

Необъяснимый мандраж, охвативший ее, не исчез даже в тот момент, когда пойманный по дороге кэб остановился у входа в дворцово-парковый ансамбль. Увитая тонкой резьбой центральная арка Мраморного павильона, смех собирающихся гостей и звучащая из глубины сада музыка вселяла в нее какой-то первородный – захребетный – Ужас. – Дориана одернула юбку, которую до этого нервно терзала взмокшими пальцами.

Сады встретили их чудными звуками скрипичного квартета. Огромный, истинно королевских размеров шелковый шатер расположился вокруг мраморной колоннады павильона и поднимался от каждого легкого порыва ветра, точно заблудившаяся между деревьями пуховая туча. Полупрозрачные занавеси в ажурном переплетении цветочных арок скрывали накрытые столы и бродящих гостей в ореоле алебастрово-жемчужного великолепия. И чем ближе они подходили к сказочному шатру, тем сильнее Дориане хотелось развернуться и что есть мочи броситься бежать куда глаза глядят.

– Дори, – Джон провел перед ней рукой, привлекая внимание, – ты меня слушаешь?

Дориана вздрогнула. Оцепенение само собой рассыпалось на кусочки. Она виновато глянула на Джона.

– Прости. О чем ты говорил?

– Я спрашивал, не хочешь ли ты сделать фото или, может, холст, – повторил он.

– Плохая примета, – проворчала она, затормозив Джона. – И вообще это как-то жутко.

Он скептически оглядел почтенного старичка, который вытирал кисти о белую тряпочку, но ничего пугающего в его пенсне и красках на маленькой палитре Джон не заметил.

– И давно ты записалась в ряды суеверных?

– Нет, Джон, просто…

– Молодежь!

Они оглянулись. Эндли приветливо махал им рукой – в красном фраке, с позолоченной тростью, он выглядел изысканно, но вместе с тем несколько вычурно-нелепо на фоне всеобщего благородства. Он отсалютовал им пустым бокалом и, прихрамывая между гостями, за несколько быстрых пожеланий доброго дня добрался до прибывших Дорианы и Джона.

– Добрый вечер, Эндли.

– Добрый вечер, госпожа Хэльсеггер. – Эндли, почтительно склонившись, по-графски поцеловал ее протянутую для рукопожатия руку. – Сегодня я буду называть вас по фамилии, дабы все знали, кто эта обворожительная дама. И вам настоятельно советую того же.

Дориана позабавленно цокнула.

– Нахал, – беззлобно бросила она, стараясь не улыбаться.

– И в самом деле: ни стыда, ни совести, – подхватил Джон и пожал руку откровенно смеющемуся Эндли.

– Прошу меня простить: провел меньше суток, вертясь в высшем обществе, и нахватался от них всякой дряни.

– Оно и видно. Чего это ты так разоделся? Никогда тебя в таком не видел.

Эндли отвлеченно махнул рукой.

– Это все Элеонора. Сказала, что не потерпит «спецагентуры» в черном на своем празднике. Разнесла в пух и прах мои «вандельмские тряпки».

Дориана неверяще вскинула брови.

– Элеонора фон Бранч?

– Элеонора Линь. Я разве вам не говорил? – притворно удивился Эндли. – Меня пригласили в качестве гостя со стороны невесты.

Дориана впечатленно хмыкнула, а вот Джон, отчего-то не удивленный, только покачал головой:

– Ты не так много рассказываешь, как тебе кажется.

Бесстыдно улыбнувшись, Эндли пожал плечами.

– Виноват, – плутовато покаялся он. – Могу я как-то сгладить это досадное обстоятельство?

– Даже не знаю, – задумалась Дориана, переглянувшись с Джоном. – Я могла бы забыть об этом, если где-то здесь поблизости оказалось что-нибудь горячительное. Что скажешь, Джон?

Нахмурив брови, словно бы всерьез обдумывая вариант Дорианы, Джон удовлетворенно кивнул.

– Пожалуй, я согласен.

– Тогда прошу следовать за мной, – торжественно ударил тростью Эндли и, предложив локоть Дориане, двинулся в сторону шатров. – Заодно познакомлю вас кое с кем.

Дориана заметно оживилась.

– Неужели мы наконец увидим легендарную Девис?

– Хотел бы я, чтобы это было так. Но, увы, – Эндли драматично вздохнул, – Заперлась в своем Университете и носа оттуда не кажет. О, а вот и кое-кто!

Он поспешил вперед, пройдя через взлетающие занавеси, и все трое оказались внутри шатра. Все пространство под потолком было заполнено цветущими розами. В самом высоком месте сверху свисала огромная гроздь нежно-розовых орхидей, до крайности похожая на хрустальную люстру – она слегка покачивалась от ходящего между тентами ветра и время от времени на пол с нее падали капли росы.

– Леди Инрис! Арадель, прошу прощения. – Слегка запыхавшись, Эндли оперся на трость.

Девушка, или все-таки больше женщина, стоявшая среди небольшой компании, обернулась на них. Ее словно выжженные светлые длинные волосы были небрежно собраны в высокий хвост, а бледно-голубые, почти серые глаза лишь незаинтересовано прошлись по лицам пришедших, словно они – бесполезная инструкция на обороте блистера, не стоящая ее внимания. Однако ни в одном ее жесте Дориана не заметила и намека на спесь.

– Мистер Грифо.

Голос у Арадель был тусклым. Дориана вновь почувствовала как будто бы отступивший озноб и против воли внутренне сжалась. Щупальцеобразный красный шрам на шее Арадель, выглядывающий из-под небрежно расстегнутого воротника словно проклятая метка, крепко отпечатался на задней стороне ее век.

– Превосходно выглядите, леди Инрис, – как можно ровнее произнесла Дориана, стараясь скрыть нарастающее в присутствии этой женщины волнение.

Арадель безучастно глянула на свой графитовый костюм-тройку.

– Спасибо? – вопросительная интонация неуловимо проскользнула в ее голосе. – Мистер Грифо говорил, что это производит впечатление.

Дориана слабо улыбнулась.

– Это действительно так.

Ничуть не тронутая комплиментом, она, словно бы превозмогая себя, сухо произнесла:

– Вы тоже хорошо выглядите, мисс…

Замешкавшись, она беспомощно глянула Эндли. Заметив возникшую неловкость, он спохватился.

– Ах, прошу простить мне бестактность, – засуетившись начал он, – Арадель, это мои друзья – Дориана и Джон. Я рассказывал вам о них.

– Мы много о вас слышали, леди Инрис, – с почтением сказал Джон, протянув руку для рукопожатия, но Арадель, странно посмотрев на ладонь Джона, ограничилась неровным кивком.

– И я, мистер Штейн, – с неясной заминкой ее голос упал на последнем слове. – Девис имеет привычку передавать слухи в обе стороны.

– Надо же, приятно знать, что обо мне говорят среди ученых, – усмехнулся Джон. – Эндли упоминал, что вы работаете над каким-то проектом?

– Я не должна об этом говорить, но так вышло, что знает уже вся страна, – Дориане показалось, или эта насмешка в голосе Арадель прозвучала почти очевидно? – Мы работаем над заказом для Драконьего отряда.

Если бы Джон был дома, а не в кругах светской элиты, он бы непременно присвистнул.

– Видимо, все-таки не вся, – сказал он.

Арадель безразлично кивнула. Она смотрела куда-то вверх, явно избегая взгляда глаза в глаза, и от этого Дориане с каждой секундой становилось только больше не по себе. Дориана зацепилась за стоящего рядом Эндли точно за спасательный круг и, кокетливо поправив прядь, стрельнула в него глазами.

– Эндли, кажется, вы обещали мне комплимент.

– Конечно, госпожа Хэльсеггер, как я мог забыть. Что вы предпочитаете?

– На ваш вкус. Но чтобы горело!

Дориана слегка улыбнулась. Необъяснимая потребность выпить что-то явно крепче вина казалась почти ненормальной. Горло было сухим как брошенная на солнце корабельная древесина – в присутствии этой женщины неуловимое нервное возбуждение расползалось по позвоночнику, заставляя мозг бить тревогу. Дорина в очередной раз незаметно вытерла взмокшие ладони о юбку. Попытавшись натянуть на лицо нормальное выражение, она вновь почтительно обратила все свое внимание на Арадель. Но, кажется, сама Арадель за эти мгновения неуловимо переменилась – кожа ее посерела на несколько оттенков, а взгляд сделался диким.

Она, отступив на шаг, поспешно спрятала руку за спину.

– Жарковато… – ее голос булькнул и потонул в странном грудном звуке.

– Мисс Инрис?

С осторожным волнением Джон аккуратно коснулся ее плеча, и та, точно потеряв рассудок, отшатнулась от него. Столик с десертами покачнулся, задетый. Метнувшись в сторону от падающих печений и кексов, Арадель метнула взгляд в пол.

– Я… мне нужно идти, – неразборчиво пробормотала она и, точно призрак, неуловимо исчезла между порхающим тюлем.

– Мисс Инрис! – Эндли, появившийся в тот момент с бокалами в руках, расстроенно окликнул , но ее силуэт исчез среди толпы. – Прошу меня простить, не знаю, что на нее нашло. Ученые, сами понимаете, такой народ…

Дориана и Джон переглянулись. В суженных зрачках Дорианы до сих пор плескалась паника и непонимание.

– Все в порядке, Эндли, – стараясь разрядить обстановку, сказал Джон.

Недовольно поджав губы, Эндли поставил бокалы на столик.

– Вы не подумайте ничего, она вообще славная женщина. Просто немного своеобразная.

– Да пустяки, – некрепко подтвердила Дориана, ощущая охающее в груди сердце.

Джон вынул из нагрудного кармана платок и протянул его Дориане. Быстро схватив его, она смахнула проступившую на лбу испарину.

– Дориана, вы в порядке? – поинтересовался Эндли, наблюдая, как схватив ледяной бокал, Дориана не глядя опрокинула в себя его содержимое, моментально скривившись.

Зажмурившись от разошедшегося по горлу спирта, Дориана помотала головой.

– Не берите в голову. Просто здесь и правда жарко. – Она со стуком опустила бокал на стол и вытерла губы тыльной стороной ладони, все еще морщась. – А что это было? На вкус отвратительно.

– Джин-тоник, – слабо произнес Эндли, обменявшись с Джоном говорящими взглядами.

Спрятав щедро подаренный платок в карман юбки, Дориана бодро улыбнулась. Алкоголь заплясал в крови, вытеснив паранойю, смешался с ней, подогревая какое-то нервное веселье. Дориана подмигнула Джону и ловко поправила ворот блузы, поймав свое отражение в поверхности кувшина.

– Кажется, нас уже заждались, вы так не думаете?

Она обернулась на наблюдающих за ней Эндли и Джона, до сих пор находящихся в замешательстве, и подхватила их обоих под руки. Вечер обещал быть веселым.

***

Элеонора прикрыла глаза. Веки подрагивали, стоило ноте зазвучать хоть немного бито вместо того, чтобы зефирным облаком распуститься в воздухе; она опускала смычок, словно сдерживая остервенелость, какую-то беспричинную ярость, а поднимала извинительно, немного неуверенно. Как если бы она резко полосовала себя смычком, а затем, не прочувствовав вовсю желаемой боли, медленно вела его обратно по кровоточащей ране. Марафина передернуло. [кусок с элли]

На подмостках, все в том же белом тюле, слоями натянутом по кромке, Элеонора гипнотизировала толпу своим талантом элегантно пытать музыкальные инструменты. Оркестр за ее спиной наблюдал за выходкой невесты, как за инициацией: с почтением и трепетом. Снова неидеальная нота – Элеонора выругалась одними губами и уверенно продолжила, как прокомментировал бы Марафин, «наяривать» унылую вальсовую композицию.

Марафин неуверенно лавировал между людьми, недавно униженный, а потому чувствующий себя жалко, и игнорировал протянутые руки или возгласы узнавания. Элеонора вернула скрипку хозяину, который все ее выступление неловко мялся в стороне, спустилась с подмосток, окинула обстановку взглядом поверх голов и проплыла к колонне, пришвартовавшись к ней, как к безопасному месту.

– Элеонора! – Марафин приветственно раскинул руки, бодро шагая в ее сторону. Элеонора заметила его, и тот не без удовольствия заметил, как побледнело ее лицо. – Я донимал вашего мужа добрые полчаса, и вы думали, что вас минует чаша сия?

Элеонора пару раз открыла рот, как рыбка, а потом степенно кивнула. Марафин расценил этот жест как свидетельство своей победы еще на старте. Она уставилась в свой бокал.

– Если кто и составлял список гостей, то не вы. Меня бы тут не было. Где здесь вино? – Марафин беспечно заозирался. – Я помню, как ровно три года назад объявлял по радио: «Сухой закон был пересмотрен! Аболиция!» – и с тех славных циррозных пор, кажется, ничего не изменилось.

– Ага.

– Не изменилось ведь? – Марафин приподнял брови. – Вы зря так некрепко держите бокал, я начинаю звереть.

– Боишься, что я его вылью, верно? – сказала Элеонора. Кажется, в ее голосе смешались и смущение, и злость, в целом она как будто боролась со своим же бессилием.

– Если ты его прольешь, я сожру землю. Буду с дождевыми червями драться за свои заслуженные промилле.

Марафин заметил официанта с неестественно зеленоватой кожей. Покривившись своей же мысли о том, что этот нездорового вида засранец может быть переносчиком заболеваний, он все же уверенно поманил его.

– Да-да, иди еще медленнее, я же не умираю тут от жажды, – сказал Марафин пространству перед собой. Он с гаденькой улыбкой смотрел на приближающегося официанта. – Запомни его лицо, Элли, он вообще тут работает? На него можно подать в суд? Кто его нанял, как думаешь?

– Мистер Линь, – осторожно ответила Элеонора. Понять ее эмоции было тяжело, то ли в силу ее нервозной сосредоточенности, то ли из-за тугой прически, которая натянула кожу ее лица.

– Благодарю! – Марафин подхватил бокал с шампанским, подождал, когда официант отойдет на приличное расстояние и продолжил: – Запомни моего убийцу. У меня, может, что-то в горле застряло? И вот мне нужно выпить, да, а официант – инвалид хренов – плетется так, словно ему ноги по щиколотки обрубили.

– Безжалостный убийца пропагандиста.

– Гласа народа. А-а! – Марафин помотал пальцем перед лицом раздраженной Элеоноры.

– В реальной жизни тебя, к сожалению, не подкрутить до приемлемой громкости и не выключить.

За мужчиной, которого Марафин узнал сразу же и которого намеревался поприветствовать, мелькнула та девушка, которую Марафин сопровождал на входе. Как же ее звали… Амелия? «Амелия» ухмыльнулась в ответ, махнув рукой, нырнула в поток людей и скрылась из виду.

– Вон там стоит господин Вуд, владелец Королевской Оперы. Через него проходят все музыкальные дарования, через эти липкие потные ручки… и он наверняка знает тебя, не так ли? – Марафин – обворожительная улыбка до ушей – беззастенчиво тыкал в сторону мужчины. – Я имею в виду, что если я прямо сейчас позову его: “Мистер Вуд!” – то он с радушным выражением лица подойдет и пожмет тебе руку?

– Тихо! – прошипела Элеонора. Давить из нее эмоции, как из тюбика, было весьма занимательно, но все же не злость, эту унылую первобытную эмоцию, Марафин надеялся в итоге выдавить.

– Открою тайну. Когда работники доков говорили тебе, что они не женаты, они врали, чтобы тебя совесть не мучила.

Элеонора перегоняла пузырьки игристого в бокале от стенки к стенке с медитативной сосредоточенностью. Марафин подумал, не пропустила ли она мимо ушей его удачную шутку. Стоит ли повторить ее, отмахиваясь от чувства неловкости, которое неизбежно появляется при необходимости заново сказать фразу? Элеонора уже смотрела перед собой, как будто искала в пространстве точку, находящуюся ровно в центре помещения. Она, наконец, заговорила:

– Мистер Линь может обложить меня юристами, а тебя перспектива всю жизнь бегать по судам и доказывать, что это не ты сам себе разбил лицо, а тебя вряд ли порадует. Хоть научишься тратить деньги на действительно нужные вещи.

Марафин долго молчал, пока улыбка стекала с его лица.

– В чем дело? – Элеонора медленно повернулась к Марафину. – Хозяйка для такого случая тебе речь не написала?

Слухами о «хозяйке» в семье Линь перебрасывались, как теннисным мячиком; Марафину сделалось тошно от самой мысли о распасовках слухами о нем же среди вышестоящих и от того, как его репутация на деле оказалась чем-то склизким и текучим, несущественным, а не цельным и крепким, как он надеялся. Может, это слово “хозяйка” родилось в одной из многочисленных недвижимостей Линя и так и закрепилось. Может, стоило подать на Линей в суд за порочащие его, Марафина, честь и достоинство сведения? А может, подумал Марафин, ему самому давно стоило бы замешать в смузи все блистеры аспирина из аптечки со средством для очистки стекол и выпить залпом?

– Мейли-и-и! – крикнул Марафин, с удовольствием заметив краем глаза, как Элеонора дернулась.

Девушка низкого роста у колонны напротив, приподняв руки с бокалами, закручивалась в тюль, как в кокон, пока верхнее крепление ткани опасливо качалось, осыпались лепестки роз, а стоящие вокруг девушки хихикали. Услышав свое имя, она неуклюже выпуталась. Марафин помахал ей. Она посмотрела с недоверием сначала на него, потом на Элеонору, и, еле заметно шатаясь (для острого глаза Марафина – совершенно не «еле»), подошла к ним.

Элеонора с плохо скрываемым осуждением разглядывала бокалы у Мейли в руках.

– Мы с твоей мачехой как раз обсуждали, что это учудил мистер Линь?

– Да ну? – вскинулась Мейли. Кончики волос ее боб-каре смотрели в сторону шеи, и только одна прядь, прямо напротив яремной вены, почему-то наперекор идее парикмахера ушла вбок.

– Ну да.

– И что? – Мейли совершила почти невозможный акробатический трюк, скрестив руки, каждая из которых удерживала бокал разной степени опустошенности.

– Конструктивный диалог, – Марафин саркастично вскинул брови. – Он нанял кого-то из АГУ, чтобы вживить себе устройство.

– Что?

«Мейли, вероятно, тяжело переживает период ассимиляции к чужой культуре и до сих пор не выучила из юнионского ни слова, кроме междометий. Бедняжка», – подумал Марафин.

– Статистически говоря, идея не лишена недостатков. – Марафин потер подбородок, выискивая на широкой ткани шатра числа воображаемой статистики. – Когда идея вживлять устройства была на общенациональном уровне введена в оборот, выяснилось, что около тридцати процентов людей в возрасте от сорока не переживают операцию без серьезного вреда для здоровья. А ведь ты не слышала про протокол двенадцать-четыре?

– Вы ведь придумали эту статистику. Вы ее взяли с потолка, – встряла Элеонора.

– Тут нет потолка, откуда бы ее взять?

– Тут натяжной потолок, – сказала Мейли.

– Это тент, а не натяжной потолок!

– А какая нафиг разница? – продолжила наседать Мейли.

– Мейли! – воскликнула Элеонора.

– Элеоно-о-о-ора, – Мейли смешно выпучила глаза, дразняще покачав головой.

– Натяжные потолки имеют большое горизонтальное натяжение. Потому они и натяжные – их натягивают. А этот тент висит, как портки на бельевой веревке. Не то чтобы я пользовался бельевой веревкой, конечно, – поспешно добавил Марафин. – Так вот! Протокол двенадцать-четыре, в ответ на прецедент семьдесят семь дробь два. Многочисленные смерти младенцев, которым пытались вживлять устройство.

Мейли побледнела почти в тон мачехе.

– Элеонора же считает, что я склонен к драматизму. Она, как заботливая и преданная жена, поддерживает своего мужа. Они и ученую позвали. Сюда. Она прямо тут.

Мейли огляделась, как будто безошибочно способная найти эту самую ученую прямо сейчас.

– А почему папа не сказал мне?

– Не хотел тебя беспокоить, – вмешалась Элеонора. Марафин тут же понял: она совершила ошибку.

– А? Извини? – Игристое в бокалах Мейли чуть не расплескалось, когда она раскинула руки. – Меня он не хотел беспокоить, но зато побеспокоил тебя! Прекрасно!

– Элеонора любит, когда ее беспокоят.

– Мейли… – Веки Элеоноры задрожали, снова от бессильной злости – так для себя эту эмоцию определил Марафин.

Мейли подавилась какой-то согласной, пытаясь что-то добавить.

– Твой папа спрятался от папарацци в главном здании. Можешь спросить у него, – сказал Марафин.

– Я спрошу прямо сейчас, – зло сказала Мейли вполоборота, Марафин не успел даже договорить, а она уже направилась в сторону главного здания.

Мейли безжалостно расталкивала людей, большая часть из которых были старше её раза в два. Они возмущались с разным уровнем громкости, но каждый, заметив, кто именно только что локтем пихнул его или ее в спину, обрывал претензию на середине и злобно смотрел девочке вслед.

***

Веселая трель скрипичного квартета завершилась громкими аплодисментами. Люди в центре, рассыпаясь в смехе, почтительно обменялись реверансами. Неожиданная кадриль вытрясла из собравшихся сливок общества всю заносчивость, и теперь Дориана, прыгая на одной ноге, опиралась на смеющегося Джона, вытряхивая из туфель застрявшие камешки.

– Нет, ну ты видела? А мистер Линь, оказывается, очень даже ничего!

Расправившись с обувью, она откинула со лба налипшие пряди, лучась весельем.

– И танцевал лучше нас с тобой!

– Это уж точно, – отозвался Джон и с блаженным вздохом опустился на стул, – все, больше никаких танцев на сегодня.

Дориана, не очень-то изящно перегнувшись через блюдо с фруктами, подтащила к себе графин с водой.

– Все? Кончился запал? – ехидно спросила она и наполнила их бокалы.

– Кто бы говорил, – отмахнулся Джон, зная, что Дорана выглядит прямо сейчас ничуть не лучше него самого, и с благодарностью припал к воде.

Дориана облокотилась бедром о край стола, обмахиваясь брошюрой. На лице ее проступил здоровый румянец, а глаза, поблескивая точно осколки зеркала, отражали всеобщее приподнятое настроение – кажется, даже ее утренний мандраж отступил в сторону под натиском музыки и пузырящегося алкоголя.

Оглядев зал, она заметила о чем-то оживленно беседующих у сцены мистера Линя и Эндли.

– Не общался еще с ним? – поинтересовалась Дориана, указав головой на них.

– Как-то не пришлось, – честно ответил Джон. – А что?

– Хочу познакомиться, – пожала плечами Дориана, не собираясь лукавить.

– Линь не верит в предсказания, это так, на всякий, – сказал Джон, то ли с ноткой ехидства, то ли осуждения, ясно давая понять, что принимать участия в очередном позоре он не собирается.

Дориана резко вдохнула, подавившись словами.

– Какой же ты… – она показательно скривила пальцы, нацелившись на откровенно потешающегося Джона, словно собираясь выцарапать из него всю дурь. – Кайфолом.

– Извини, – посмеиваясь, повинился он.

Дориана сверкнула глазами. Так уж вышло, что долго злиться на этого человека у нее никогда не выходило, и она, сдержав какой-то детский порыв показать ему язык, только гордо тряхнула волосами.

– Ладно тебе. Пойдем, – Джон поднялся со стула, поправляя съехавший пиджак, – познакомлю тебя.

Еще несколько секунд постояв для проформы с недовольным видом, Дориана все же оттаяла и, приняв предложенный локоть, прошествовала за Джоном.

Эндли и мистер Линь, что не удивительно, заметили их приближение почти сразу: Эндли, до этого тяжело опиравшийся на трость, приосанился и что-то сказал мистеру Линю, указав на приближающихся навершием трости.

– Мистер Линь, – Джон первым протянул руку, кажется, весьма обрадованному их приходом Линю, обменявшись с Эндли короткими кивками.

Мистер Линь, весь немного взмокший после «забега» под кадриль, приветливо раскинул руки.

– Мистер Штейн! Очень и очень рад, – он встряхнул руку Джона в крепком рукопожатии, – благодарю, что приняли наше скромное приглашение!

– Разве можно отказать такому человеку, как вы? – сдержанно улыбаясь, ответил Джон, и иистер, хохотнул, вздрогнув всем телом. – Позвольте представить: моя спутница, Дориана Хэльссегер.

– Мистер Линь, – она с непроницаемым лицо почтительно наклонила голову, – рада наконец с вами познакомиться.

– Стало быть, это вы – мисс Хэльссегер, – он мягко пожал ее ладонь сразу двумя руками, круглолице улыбаясь, – знакомая фамилия. Вы случайно не из АГУ?

– Нет-нет, что вы, – она качнула головой. – Но мой дедушка там работал.

– Ах, точно-точно, доктор Хэльссегер. Припоминаю такого. Вы, к слову, поразительно похожи, – задумавшись, оценивающе произнес мистер Линь.

– Правда? – удивилась Дориана, неожиданно смутившись. – Вы, наверное, хорошо его знали.

Линь по-доброму усмехнулся.

– Едва ли. Насколько я помню, доктор Хэльссегер возглавлял кафедру Энергетики, а я в тот момент только поступил на экономический. У нас было не так часто появлялись возможности пересечься. Но человек он крайне занятный.

– Да, действительно, – как будто поникнув, Дориана отвела взгляд в сторону. – В любом случае, приятно знать, что мир теснее, чем кажется.

– Ужасно мал, моя дорогая! – согласился он.

– Мистер Линь, по поводу часов… – начал Джон. – Дело в том, что…

Дориана поняла, что голос брата словно растворяется в воздухе. Страх. Иррациональный, неправильный, выбивающий почву из-под ног – он прошелся от груди до самых пят и наэлектризовался в кончиках пальцев странной судорогой. Дориана вскинула глаза на Линя.

– Дори? – Джон уставился на нее круглыми глазами.

– Всем покинуть помещение! Сохранять спокойствие!

Дориана в ужасе обернулась. Пламя, взвившееся под куполом, безжалостно пожирало разметавшийся шелк – шатер, опасно накренившись, пошатнулся под натиском огня, а следом с оглушительным треском обрушились балки, державшие увитые цветами арочные своды. Все, кто не успели выскочить на улицу, синхронно отшатнулись назад. Сверху посыпались горящие цветы, и в лицо ударил паленый запах жженого керосина.