ССД: Юнион

Эндли Грифо, владелец Ювелирного Дома «Грифо», стал по совместительству коллегой, старым приятелем и вынужденным соседом Джона, когда Часовая мастерская, принадлежавшая деду Джона – мистеру О. Штерну – перешла по наследству старшему внуку, и Джон взялся за ведение семейного дела. Эндли был первым, кто помог ему освоиться на новом месте, выкупив у него половину здания для своего ювелирного дома и тем самым погасив долги, оставленные предшественником юного Штейна почти на половину. Не сказать, что Эндли был самым приятным человеком на свете – порой его «творческая натура» казалась совершенно непереносима, но Джон сосуществовал с ним вполне комфортно.

С кухни показалась Дориана. Выглянув в коридор на звук голосов, она приветливо махнула заметившему ее Эндли.

– Госпожа Хэльссегер? – Эндли удивленно вскинул брови. – Какая приятная встреча.

– Сколько лет, сколько зим. – Приблизившись, она с энтузиазмом пожала узкую сухую ладонь. – Рада вас видеть.

– Как дела в Хортеме? – с искренним участием спросил он.

– О, все в полном порядке, – на честном глазу заверила Дориана, – пшеница колосится, честный люд трудится, словом, в утопии без изменений.

– Надо же, все как у нас, – с насмешкой прокомментировал он.

В силу привычки, выработанной годами соседской жизни, и чувствуя себя крайне неуютно, когда гости стоят в прихожей, Джон обратился к Эндли:

– Кофе?

– Да, пожалуй, – согласился тот с таким энтузиазмом, будто у него самого во рту с утра не было и маковой росинки.

– Так зачем ты зашел? – поинтересовался Джон, когда все трое чинно разместились на кухне.

Эндли, методично помешивающий кофе, остановился, точно что-то вспомнил.

– Да, – сказал он, – тебе пришло уведомление из Департамента?

– Ты о подтверждении лицензии? – уточнил Джон.

Эндли кивнул.

– О нем самом. Слышал, в этом году требования ужесточили.

Джон удивленно глянул на Эндли. Дориана, до этого стоявшая у столешницы, пытаясь намазать масло на кусочек сдобы, заинтересованно обернулась:

– О чем речь?

– Госпожа Вернер зверствует, – пояснил он, – общался недавно с одним из клиентов. Мэри Фримен! Джон знает, кто это, –  Эндли не удержался от драматической паузы, с видимым недовольством заметил равнодушие Джона и продолжил: –  По своему опыту сказала, что лицензию можно получить теперь только если есть постоянное «трио». Короче говоря, на право пользоваться Устройствами подается сразу комплект: Накопитель-Преобразователь-Контроллер. А всем остальным – хрен там. Она сама подала кого-то подставного. С нетерпением жду, когда это выйдет бедняжке боком.

Эндли отхлебнул кофе.

– Ну и само собой, многие недовольны. Вроде даже стали собираться стихийные протесты из-за этого. Ха! Только повод сильнее закрутить гайки.

– Погоди, это какая-то шутка? – удивился Джон. – Разве так не делают только для военных или, не знаю, пожарных? Из-за специфики инкантаций¹?

– Да я тоже так думал, пока документы собирать не начал, – Эндли отхлебнул кофе, – но это вроде как всех типов, использующих Энергию, коснулось.

Джон повернулся к Дориане.

–Тебе не приходило извещение из Департамента?

Она пожала плечами.

– Понятия не имею. Я последние несколько дней вообще дома не появлялась, а ты меня спрашиваешь, не проверяла ли я почту, – усмехнулась Дориана, прислонившись поясницей к краю кухонного гарнитура.

– И с чем связано это распоряжение? – на всякий случай уточнил Джон.

– Насколько я понял, это вроде как из-за недавних терактов, – неуверенно сказал Эндли, – помнишь, когда подорвали мост, а потом еще рынок-барахолку? По радио все трещали, что жертв нет, кроме владельца лавки с антиквариатом.

Джон кивнул.

– Ну так вот, – продолжил Эндли, – говорят, там повсюду потом были обнаружены следы Энергии, мол, работал кто-то с Устройствами. Госпожа Вернер все Департаменты на уши подняла, типа «как вы это допустили» – вот теперь всех и шерстят. Больше никаких произвольных «команд» – только лицензионные НПК-связи.

– И какой у тебя план? – осторожно спросил Джон.

– Да не знаю пока, – Эндли тяжело вздохнул, – у меня почти все знакомые – Преобразователи. Из Накопителей, вон, Дориана, да еще один знакомый, который переехал в Хортем. Про Контроллеров я вообще молчу. Лицензию-то можно в течение трех месяцев подтверждать, но где же раздобыть еще двоих, да чтоб чистеньких, без всяких пятен в личном деле. Не хочется как-то остаться без устройства – у меня тогда все производство встанет, а заказов сейчас по горло.

Эндли досадливо подпер щеку. Лицо его окончательно приняло безрадостное выражение. От гипотетической возможности потерять Устройство Джон поежился. Сама мысль о процедуре изъятия вынуждала холод пробегать вдоль хребта – он вновь непроизвольно потер шею, обменявшись с Дорианой тревожными взглядами.

– А те, кто не получит лицензию, что с ними будет? – вклинилась Дориана с ощутимым напряжением в голосе.

– Отключение в добровольно-принудительном порядке, разумеется, – безысходно сказал Эндли, и на кухне возникла тишина – каждый, омраченный новостями, думал о своем. За окном надрывно прогремел гром.

– А чем я могу тебе помочь? – спустя некоторое время спросил Джон.

– Да уже особенно ничем, – невесело усмехнулся Эндли. – Хотел посоветоваться, вдруг у тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет. Но раз ты сам не в курсе, то ловить у тебя мне нечего.

Джон, не в силах противопоставить что-то словам Эндли, неохотно согласился. У него не было абсолютно никакого плана. Бросив взгляд на отрешенную Дориану, он невольно ощутил укол сочувствия. Но в случае с Дорианой, ей куда больше грозило принудительное – и, надо сказать, весьма болезненное – изъятие, вместо временного отключения до восстановления лицензии.

Обстоятельства как будто бы нарочно складывались против них.

– Предлагаю не отчаиваться раньше времени, – уверенно произнес Джон, остро ощутив угнетающую атмосферу, – мы успеем что-нибудь придумать. В конце концов, у нас есть целых три месяца – уж сообразим как выкрутиться, верно?

Эндли снисходительно ухмыльнулся, не особенно впечатленный бравадой Джона.

– Мне нравится ваш оптимизм, молодежь.

– Не так уж вы и далеко от нас, Эндли, – Дориана изобразила сомнение на лице, – сколько вам? Тридцать шесть?

– Тридцать семь, – с толикой надменности поправил он, но затем быстро сник, – но Девис все равно говорит, что я старый.

Дориана скептически выгнула бровь.

– Но она же всего на год младше вас?

– Да, – печально согласился он, драматично всплеснув руками, – но она постоянно говорит, что скоро ей придется оформлять опеку над пожилым.

Джон, борясь с желанием засмеяться, переглянулся с Дорианой. Для Эндли, выросшего среди старой интеллигенции Вандельма, периодические посыпания головы пеплом были своего рода хобби. Да и характер Афсъихстких женщин часто был вовсе не сахар, так что поводов для страдания Эндли себе находил предостаточно.

***

Обувь Мэри была явно мала – стильные броги, шнурки на которых она сама продела в подобие Хортемской вязи, жали большие пальцы. Ударив носком по крупному булыжнику, то ли от боли, то ли от нетерпения, она замерла в ожидании, когда же грузный человек на подмостках заткнется. Замороженная толпа, окольцовывающая оратора – названия лучше не дать – постепенно оживала, и с однозначной периодичностью то тут, то там начинали витать сдавленные звуки, короткие броские реплики и возгласы. Наверное, так и зарождались бунты. Но Мэри считала, что бунт в тот момент был бы неуместен: слишком дорогое, пошитое на заказ белое пальто сильно выделяло ее в толпе любителей серого льна и недорогой шерсти.

Площадь Трех с раннего утра оказалась затоплена возникшими из ниоткуда зеваками: громогласные изречения оратора, швыряющего болезненно-острые, временами облаченные не в самую цензурную форму обвинения, оказались самой удачной приманкой для шатающихся без дела прохожих. Гул недовольных рос с каждой секундой. В пестрой толпе люди размахивали отклоненными прошениями о продлении Лицензий, заводясь все сильнее с каждой новой репликой.

Хотя, думала Мэри, кто из всех этих людей здесь был бы способен перевернуть автомобиль или, скажем, предать здание полиции огню? Морщинистый мужчина в пальто, доходящем ему до щиколоток, рассеянно переводивший взгляд то на говорящего, то на пустую пристань, или женщина, в каком-то ипохондрическом припадке теребившая носовой платок? Беспризорник, мнущийся по левую руку и поглядывавший на Мэри снизу? После недолгих раздумий она  протянула ему горсть монет. Не особо верилось, что здесь есть потенциал для кровавой резни, да и для агрессивных дебатов тоже. «Отстоять свой классовый интерес с блеском – вот искусство» – и эта фраза, пронесшаяся в голове,  она так хороша, что Мэри несколькими росчерками карандаша оставила ее на листе блокнота.

– Есть возражение! – Не выдержав, она подняла руку слишком резко, случайно задев плечо мальчишки рядом. Сотня голов синхронно обернулась, две сотни глаз оказались обращенными к ней. – Позвольте спросить, а в чьих корпоративных интересах Департаменты…

***

Утро Вандельма встретило Мэри поганой моросью, воздух перед ливнем как будто подобрался, успокоился, ожидая грозную завесу дождя, а теперь и дождевые тучи скучковались над шпилем музея исторической науки, похожие на сахарную вату цвета серого шифера. Весь ее путь до автомобиля он накрапывал жалко и неуверенно – Мэри провела пальцем по рукаву белого пальто, собрав скопившуюся влагу.

Мнущийся у автомобиля мужчина с заметной на лацкане нашивкой Преобразователя заметил Мэри, уверенно идущую ему навстречу, и ненавязчиво скрылся, всевозможными пожиманиями плеч и насвистываниями пытаясь убедить ее, что стоял он тут совершенно случайно. Отмахнувшись от него, Мэри открыла дверцу: ничего ценного она в машине не оставляла с недавних пор. Полиция в последнее время фамильярно чувствовала себя, обращаясь с ее частной собственностью, особенно если собственность эта была бумажная и исписанная чем-то изобличающим.

Грохнула дверь – автомобиль ощутимо тряхнуло – Мэри нервно сбросила с головы берет, оказавшись на водительском кресле. Хлопнула задняя дверца машины, что-то зашевелилось на заднем сидении. Мэри вскрикнула и рывком потянулась к ручке двери, но, услышав громкое «Стоять!», так и замерла с вытянутой рукой.

– Вот что такое конспирация! – Владимир сжал «плечи» водительского сидения, подавшись вперед. – Не стоять на улице и орать на весь Вандельм: «Я – Мэри Фримен, повяжите меня прямо здесь!»

Мэри дышала так тяжело и громко, что Владимир, смущенный, отодвинулся. Выдержав небольшую паузу, Мэри почувствовала, как все ее претензии к нему выползают на свет сознания, собираясь в кучу. Она секунду пыталась оформить их в обличающий и слегка агрессивный монолог, но ничего из этого не вышло – нитей слишком много, и потянуть за все сразу оказалось сложновато. Грамматика Юнионского всегда была безжалостна к рапсодам потока сознания.

– Секретная любовница Иллена, серьезно? – как можно ровнее спросила она

– Все куда прозаичнее. В книге немного другой контекст, а сказал я это только ради продвижения, и то в одном интервью, – ответил Владимир, на что Мэри говоряще фыркнула, отвернувшись.

Она вставила ключ в зажигание, поправила зеркало заднего вида – лицо Владимира, постепенно фрагментирующееся хмурыми морщинами, появилось в куске стекла. Владимир ждал острую реплику Мэри, которую та всегда выкидывала в подобных случаях, но ответом ему стал только рев греющегося мотора. Она зажала педаль газа, и Владимира рывком прижало к креслу – тот, сделав вид, как будто предшествующей беседы не было, расслабился, чинно развалившись.

– Ты соврал.

– Не совсем. Романтический интерес у «персонажа Иллена» и правда есть, – Владимир изобразил свои фирменные саркастичные-кавычки-в-воздухе. – И он не секретный.

– И кто же это?

Владимир наигранно нахмурился, как будто вспоминая свой же сюжет. Нет, он совершенно точно не читал свои тексты перед зеркалом в одиночестве, смакуя каждое предложение.

– Оргель.

Педаль тормоза на его словах врезалась в пол, и Владимир хрипло рассмеялся. Кто-то позади зло просигналил им. Мэри, ощущая, что ее глаз уже готов начать дергаться, едва не сорвалась на истеричный крик.

– Оргель?! Оргель?!

– Я правильно понял, или рукопись ты не читала? – глумливо поинтересовался он.

«Засранец, переводящий стрелки, чертов Преобразователь недоделанный».

Мэри безжалостно вдавила ботинок в педаль газа. Они пронеслись мимо общежития Художественной Академии: студенты, похожие на двухметровых школьников, суетились у входа с надписью «день открытых дверей» с одинаковыми деревянными планшетами. Один из них выронил свой планшет на мостовую, и тот, с ударом раскрывшись, явил миру пеструю кутерьму акварельных набросков.

– Да времени у меня, мать твою, не было на просмотр твоих творческих потуг, но, видимо, это уже не горит!

– Рыжая-бесстыжая матершинница, тебе стоит выбрать одну профессию. Ты либо редактор, либо корректор, либо журналист.

– Я это делаю ради денег. Если все мои писатели будут садиться в тюрьму, никакого навара с них я не получу.

«Особенно если я еще и залог за них вношу», – хотела добавить Мэри, но вовремя заметила «владимирское грустное лицо». С таким лицом Владимир ходил последние полгода, с лицом неизменным, как фотокарточка, и с ним же он появился в ее кабинете. Ему не нужно было умолять о работе: Мэри знала, кто стоял перед ней. Теперь же «владимирское грустное лицо» – это, вроде как, внутренняя шутка, маленький отголосок самого страшного падения в его жизни.

Владимир молчал. Его запал потух так же быстро, как и непоколебимая уверенность в себе, стоило лишь напомнить ему о такой мелочи, как тюрьма.

– Ты мне должен.

– Да, в курсе.

Миновав три квартала в гробовом молчании, Мэри, уставшая разглядывать расклеивающегося Владимира, и совсем немного пожираемая взыгравшей совестью, вытащила из кармана пальто блокнот, бросив его назад. Владимир ловко словил его в воздухе.

– Что это?

– Ну знаешь, я ведь обожаю просто стоять под дождем на улице во время стихийных протестов, – саркастично сказала она, вывернув руль на перекрестке. – Ведь весь материал для выпуска мы собрали, не так ли?

– У-ля-ля! Недурно, – Владимир хмыкнул, перелистнув несколько страниц, – «Департаменты – безжалостная машина государства», «Триумвират больше не сторонник народа», – он хохотнул. – Ну надо же! Сильнее “в лоб” и не написать. Получится неплохая статья.

– На первой линии, – довольно отозвалась Мэри, поймав глаза Владимира в отражении. – Если повезет, успеем в завтрашний номер. Причешешь все это до читабельного вида?

Наконец зажегшийся предвкушением взгляд Владимира азартно блеснул.

– С превеликим удовольствием.

Борясь с желанием победно ударить по рулю, Мэри улыбнулась. Завтрашний выпуск будет просто отличным.

– Осталось дополнить статью мнением государственного служащего.

Остановившись на соседней от издательства улице, Мэри опустила монетку в приемник – раздался знакомый щелчок коммутатора. Просьба соединить ее с Сигрисом прозвучала как-то слегка издевательски, когда она забыла упомянуть, что связь междугородная. Прошло несколько секунд, прежде чем ворчащей проводнице удалось их соединить.

Мэри обернулась, глядя на Владимира. Тот рассеянно курил и рассматривал носки туфель, опираясь на дверцу машины, а поймав ее взгляд, вяло махнул рукой. В трубке наконец послышалось хриплое ото сна протяжное «алло». Сигрис, только вступивший в пограничное состояние между преподавателем медицинского и бывшим хирургом в полную смену, открыл для себя концепцию «здорового сна» и теперь спал где и когда придется.

– Ответь на пару вопросов, – Мэри накрутила провод на палец.

– И никаких «привет, как твои дела». «Прости, что разбудила», – последнее он произнес с нажимом, явно пытаясь надавить на жалость. Мэри хмыкнула, не собираясь его обнадеживать.

– Когда отдашь мне долг за партию в вист, – не успела она развернуть предложение, как Сигрис издал вялое «ха!». Мэри закатила глаза.

– Дядя сказал, что это не считается. Что было на круизном лайнере, остается на круизном лайнере.

– Да? В таком случае, я звоню ему сразу после того, как поговорю с тобой. Если папа будет заступаться за тебя, как за голодного, но подающего надежды молодого врача, я напомню, что в списке твоих клиентов недавно появилась Пшеничная Баронесса.

– Так, – Сигрис шумно вдохнул, вторя помехам в трубке. – Не надо проводить мне журналистский допрос. Почему бы тебе не поговорить со мной, как со своим любимым дорогим кузеном, а не очередным коррумпированным засранцем? У вас в Вандельме не слышали про «честный свободный рынок»? Дядя явно не понимает цену деньгам, если моя зарплата для него – крохи с барского стола. Я даже обижен слегка, хотя его не виню. Мог бы я потратить три зарплаты врача на завтрак на круизном лайнере, я бы тоже…

Сигрис, догадалась Мэри, в своей излюбленной манере нарочно тянул время, чтобы она потратила лишние монеты на таксофон, а зная ее почти параноидальную бережливость, совершал он это без сожалений. Мэри расценила это как укол. Раздраженная, она легонько пнула корпус телефонной будки, отчего шелушащийся тошнотно-голубой лак посыпался на пол.

– Мне всего-то нужно узнать у вас с Улиссой мнение по одному небольшому политическому вопросу…

– Не втягивай Улиссу в эту свою оппозиционную чехарду. Нужен политолог – иди к политологу. А я иду спать.

Издевательски щелкнул коммутатор. По крыше будки что-то сначала простучало неуверенно, а потом со всем размахом. Мэри бросила трубку на таксофон – раздался жалостливый звон, и она обернулась. Владимир, прикрываясь полами пальто, втиснулся в телефонную будку.

– Ну что?

– «Нужен политолог – иди к политологу», – передразнила Мэри. Владимир усмехнулся – мокрые усы его смешно дернулись.

– Что и следовало ожидать.

Она отмахнулась.

– Плевать. Сами разберемся. – Мэри поправила пальто, пригладив распушившиеся от дождя волосы. – Пойдем, пока Лула не внесла последние правки.

Владимир бы назвал это умопомешательством на фоне мании преследования – бросать машину у небольшого переулка, куда обычно выходят на перекур работники издательства, чтобы не светить номерами перед дверями – но Мэри предпочитала называть это «предусмотрительностью». Одного печального опыта с представителями закона ей было достаточно, и повторять она явно не собиралась.

Перебежав улицу, скрываясь между козырьками кофеен, они вышли на широкую часть проспекта. Старое, слегка потрепанное временем здание редакции бледнело облупившейся штукатуркой, а широкие окна его, местами потемневшие от извести, блестели под каплями бьющегося в них дождя. Мэри столько раз подавала прошение о реставрации здания, что уже и не помнила, с каких пор ее начала пугать осыпающаяся над куполообразным входом лепнина. Впрочем, аварийное состояние внешнего вида издательства едва ли можно было назвать проблемой. Вывернув из-за угла, Мэри резко затормозила.

Перед зданием издательства выстроились подозрительной линейкой одинаковых марок пять черных автомобилей. Номера гармонировали друг с другом почти с нумерологической дотошностью.

Владимир остановился рядом.

– Что им здесь нужно? – севшим голосом спросил он.

– Я не думаю, что это за тобой, – поспешила успокоить его Мэри, хотя сама она была встревожена на меньше. – Но лучше скройся где-нибудь пока.

– Понял, – ответил Владимир, и следом его плащ затерялся где-то в равнодушно гудящей толпе.

Мэри распахнула тяжелую дверь, навалившись всем телом. Всякий раз она с неудовольствием замечала, с каким ворчащим скрипом эти двери приветствуют и ее, и коллег, и случайного проходимца, но сейчас ей показалось, что скрипят они как-то траурно и тише, чем обычно. Мэри заметила незнакомые фигуры – серые плащи, черные широкополые шляпы – мужчины попытались лениво преградить ей путь, но расступились, стоило ей представиться.

В издательстве царил хаос. Вывернутые архивные папки, брошенные куда придется, и несколько вскрытых сейфов были выволочены в холл; на полу из мозаичного камня, устланного бумагой, в нескольких местах кляксами темнели следы от сухих чернил. Коллеги Мэри сгрудились в замершие кучки в поисках защиты друг у друга, озирались, посматривали на тех несчастных, пытавшихся улизнуть на второй этаж товарищей, которых теперь въедливо и громко допрашивали на каменных ступенях, пока по залу в бурной деятельности сновали все те же люди в серых плащах и черных шляпах. Недаром, думала Мэри, в журналистском жаргоне появилось не столько остроумное, сколько ассоциативно четкое «подберезовики» – так их начали называть сравнительно недавно, но прозвище уже успело стать нарицательным.

Мэри, если бы в ужасе не замерла перед раскинувшейся на ее глазах картиной, конечно, посвятила бы себя рассуждениям об этической и профессиональной стороне использования таких вот микологических жаргонизмов.

– Мэри! – Кто-то вцепился в ее рукав. – Сразу скажу, не бесись, меня заставили вскрыть картотеку!

Лула, бледная, точно привидение, со сбившимся набок бантом на блузе, она выглядела, как человек, который только что вырвался из-под конвоя. Следом за ней из комнаты вышли несколько мужчин в форме, но по ним было очевидно, что несчастная едва ли представляла для них угрозу. Мэри наклонилась к девушке, крепко придержав ее за предплечье.

– Сколько здесь людей? И “козырьки” почему не приехали? – Мэри заозиралась, понизив голос. – Они в пути, или их вообще не вызывали?

– Нет, без задержаний. Пока. Лишнего шуму они не наводят, поэтому, как сказал капитан Рошар, они просто вынесут некоторые бумаги и все. Фу, меня как будто раздевают прилюдно…

– Эй, понизь-ка голос. Раз. – Лула с легким поворотом головы посмотрела в сторону, Мэри тут же пальцем повернула ее голову обратно. – И в глаза им не смотри. Два. Фамилия незнакомая. Кто он такой?

Лула молча приложила ладонь к правому глазу и нервно усмехнулась.

– Мы с таким не знаемся.

Хлопок двери. Мэри моментально развернулась. В проем одного из раскрытых настежь кабинетов навстречу ей вышел мужчина. «Подберезовик», разумеется, в настолько безупречно сидящей форме, что она, казалось, ставила под вопрос идею о недостижимости математического совершенства – ее хотелось помять или хотя бы сбить в сторону галстук. Волосы у него были почти белыми, как будто бедолагу макнули в перекись водорода и бросили так на солнце.

– Капитан Иона Рошар, глава особого отдела государственной безопасности  Вандельмского подразделения, – представился он.

Иона говорил с отчетливым грубоватым акцентом, возвышаясь над Мэри почти на голову. Ничем бы он не выделялся, если бы не повязка на правом глазу, из-под которой алыми когтями пытались выбраться шрамы. Жест Лулы с неуместным комизмом возник перед глазами.

– Ордер? – спросила Мэри с надеждой озадачить капитана и дать себе фору.

– Ордер? – вторил Иона, пока Мэри задумалась – а не просквозило ли в этом издевательство. – Давно не слышал этого слова. Особый отдел не использует ордеры. Если вам их показывали в прошлый раз, то это, скорее, из чувства такта. Или из жалости.

Мэри воинственно сложила руки на груди, стараясь свою ярость показывать не слишком явно, делая это, чтобы дать этой ярости возможность хоть куда-то выйти. Хоть в виде простой досады.

– Почему вы здесь? – спросила Мэри, тут же скривившись – до того жалко это прозвучало. «Раболепно, – сказал бы Владимир. – Ты бы еще шнурки ему завязала зубами».

– Я думаю, вы знаете, – ответил Иона. – В свете недавних событий… – он сделал многозначительную паузу. – Скажу проще, если вы думаете, что на вас некому донести, то вы заблуждаетесь.

Его напускное спокойствие, усталость и нерасторопные действия, как сепия на фото – с ней острые углы и резкие линии принимают дымчатые очертания. Мэри чувствовала, что Иона при всей кажущейся степенности здесь представляет наибольшую угрозу.

– Думаете, я покрываю террористов? – в лоб спросила Мэри.

– Не задавали бы вы такие вопросы. Мне кажется, встретимся мы еще не раз. И для нашей следующей встречи я дам совет, который обезопасит и вас, и ваших коллег. Не стоит препятствовать досмотру – эту ошибку совершают около семидесяти восьми процентов подозреваемых. Степень вашей «подозреваемости» от этого только растет.

– Поняла, – прошептала Мэри, поежившись. Эту фразу она лично одобрила для одного из недавних репортажей, в тираже, который в печать должен был поступить завтра.

– Существует определенный лимит доносов, после которых тюремное заключение перестает быть иллюзорной угрозой. А вы, Мэри Фримен, скажу прямо, – Иона сделал широкий жест руками, – по этой части здесь бьете все рекорды. Были бы мы на ставках, я бы на вас выиграл состояние. Мне бы в жизни не пришлось больше половицы шуруповертом откручивать.