Вода, в которой мы рыбы

«И мне посчастливилось быть товарищем этого изобретателя…» – думал он с некоторым недоумением, открывая дверь в подъезд и поднимаясь по лестнице на второй этаж.

1.9. Женя

На сей раз Мальцев сразу остановился на углу, откуда хорошо виделись окна второго этажа, и набрал номер телефона.

– Детский сад номер сорок два, – послышалось спустя полминуты в динамике.

Это был голос Жени. Условленная фраза, достаточно длинная, чтобы он успел узнать голос.

Сославшись на конспирацию, она вместо личного номера дала ему телефон с работы. Аппарат стоял на первом этаже с незапамятных времён и не снабжён был даже определителем номера, что вполне соответствовало целям созвона.

– Мне телефон муж подарил, – пояснила она свой отказ. – Вместе с симкой. Спецом, чтоб с крючка не соскочила. И даже чистить список бесполезно: они ж с Полковником кенты, и тот регулярно делает мужу распечатки. Так что я под колпаком, нос не высунуть. Правда, я давным-давно купила вторую симку, но приходится её вынимать, потому что муж может и в сам телефон залезть…

Мальцева это признание поразило. Он знал, что мужья часто бывают ревнивы, но чтобы вели слежку настолько продуманно, видел впервые.

– Ванечку Сидорова забрали уже? – произнёс он заготовленный пароль.

– Можешь идти. Путь свободен!

Если бы в садике, как в прошлый раз, притаилась какая-нибудь Ирина, Женя ответила бы, что Ванечку забрали, и положила трубку, не вызывая подозрений. А затем, когда все уйдут, набрала его номер сама. Положительный ответ в качестве запрета был выбран, чтобы случайные уши могли услышать только слова «да, забрали». Отрицательный предполагал объяснения и потому мог вызвать подозрения.

Обрадованный, он бодро двинулся к калитке и тут же увидел Надю. Бывшая жена шла под руку с каким-то пухлолицым дядькой ему навстречу.

– Добрый вечер! – сказал Мальцев, кивнув заодно и её попутчику, одновременно радуясь, что ещё не свернул во двор садика.

– Здравствуй, Володя! Теперь ты в моих краях, – улыбнулась Надя.

– Приятель у меня здесь, во-он в том доме! – соврал он не моргнув глазом и засеменил мимо нужного поворота.

Отойдя подальше, обернулся и подождал, пока парочка скроется за углом, после чего вернулся и шмыгнул в калитку.

– Привет! Чёй-то ты мимо пролетел? – взгляд Жени был удивлённым, но глаза улыбались.

– Жену бывшую встретил. Подумал: незачем ей знать, куда я иду.

– А я в окно увидела: идёт, идёт, да вдруг сайгаком как припустит! Подумала, сбежать решил! – рассмеялась Женя. – Так эта красная шапочка с толстым волчарой – твоя бывшая?

– Да. А что, знаешь её?

– Видела поблизости… Фарфоровая кошечка с кукольным личиком. Приметная!

– Да, запоминающаяся… – кивнул он, и зачем-то прибавил: – А вот кавалера её я не знаю…

– Что, приревновал слегонца?

– Чуть-чуть… Не могу избавиться почему-то, хотя уже больше двух лет прошло.

– Ревность – нормальное чувство. В отличие от ревнивости, – произнесла Женя.

– А ты ревнивая?

– Адекватная. Если я и приревную, зубовный скрежет никто не услышит. А мужика ентого, я, кажись, тоже встречала…

– Да ну? И кто он?

Мальцев спросил и рассмеялся над собственным любопытством.

– Спрашиваю просто так, на самом деле мне всё равно. Можешь не отвечать!

– Его Павел зовут. Мне одна наша его на улице показала, я и запомнила. Гадает на картах, с мёртвыми говорит, будущее предсказывает. Тошнотворное создание, словом… Но иных девиц к подобным типам как магнитом тянет!

– Надо же! Надя как раз такая… Мистику любит… Моя мать говорит, что я был для неё слишком рационален.

Он вынул из пакета две железных баночки, немного иные, чем в прошлый раз, и поставил их на столик, возле которого уже привычно сел на пол.

– Да! Уж коли мать упомянул! Спросил я её… Ты права: не был он моим отцом. Снимаю шляпу перед твоей проницательностью.

– Брось, какая проницательность?! Просто со стороны виднее… А я не знала, придёшь ты сегодня или нет.

– Я же обещал!

– Ну а вдруг передумал?

– Нет, не передумал…

Она улыбнулась как-то загадочно.

– Мне надо немного привыкнуть к тебе. Какой ты?

– Одинокий.

Вопрос оказался неожиданным и от этого ответ прозвучал вызывающе, хотя Мальцев этого не хотел.

– Это пугает! – качнула головой Женя. – Можно завести любовника, но так, чтобы мы ни в чём друг от друга не зависели.

– Ты и не будешь зависеть!

– Надеюсь… Иду на это не от любви к тебе, а от нелюбви к мужу.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Мальцев промолчал. Измена ради измены на короткое мгновение резанула некой пошлостью. Впрочем, он тут же вспомнил, что и сам в последнее время пытается встряхнуть загулами устоявшийся омут бытия. А вспомнив о мелочной ревнивости Юрки, подумал, что иначе, наверно, и быть не может, что жизнь с тираном ведёт к постоянному желанию удрать хоть на время. «Не стоит судить, – решил он. – Во всяком случае, Женя не пытается врать, и это уже хорошо!..»

– Чего замолчал?

– Думаю. Тоже хочу понять, какая ты?

– Тебе-то на кой? Ты как раз ничем не рискуешь. Если что, взбрыкнул копытцами да умчался как конь. Никто следом не рванёт.

– А вы давно вместе? Лет десять?

– Двенадцать. Нашим детям одиннадцать.

– И когда… Ну-у… романтика прошла, что ли?

– Хочешь спросить, долго ли я хранила мужу верность? Два года. Первый год была беременна, второй – кормила грудью.

– Ты так легко говоришь об этом…

– А что? Мы ведь с тобой уже встречаемся. Если муж узнает, то не будет уточнять подробности. В его понимании всё уже было! И я могла бы изменить ему прямо сейчас, но мне действительно нужно к тебе привыкнуть. Я такая.

– Вот. Об этом я и спросил. Но ты ведь любила его в самом начале?

– Нет. Я ж тебе рассказывала, откуда приехала. И куда мне было деваться после института? В заштат с населением пять тыщ?.. Я в большом городе остаться хотела.

Мальцев не сдержал улыбку.

– Первый раз слышу, чтобы Кудойск кто-то назвал большим городом.

– Всё ж статус! От вас ведь в Москву бегут да в Питер… А из деревни – к вам. Ну а Пирогов клещом цеплялся ещё до армии. Я смеха ради сказала, что дождусь, он и повёлся, хотя близости тогда ещё не было. Письмишко даже царапнула… А вот когда Юра ушёл, и впрямь появился парень. Всё так стремительно получилось: раз – и вляпалась! Как с тобой на балконе, только круче в сто раз… А потом он тоже в армию пошёл. Со спецнабором, летом. И через два месяца погиб. Потом рассказывали: товарищ задним ходом загонял грузовик, а этот ему сигналил. И как-то вышло, что друг его задним бортом в кирпичную стену и впечатал. Череп, сказали, как яйцо треснул. Ещё живой был, даже в сознании, успел сказать: Славка, мол, не виноват. Не знаю… Вот тогда что-то оборвалось во мне… Я взяла да с тоски Юрке и написала… Второй раз… Так оно и покатилось слово за слово… Но верность ему не хранила…

– Извини… И много у тебя мужчин было?

– Тьфу ты! – Женя даже сморщилась. – Прям как все сразу запел! Почему-то всех парней этот вопрос волнует!

– Извини ещё раз… Но ты так рассказываешь, что этот вопрос сам встаёт. Да и любопытно; мы-то, парни, своих женщин всегда считаем. Может, и не на публику, но для себя – каждый помнит. Так заложено: для самца количество самок – главный способ самореализации.

– Да ты философ! – подняла Женя брови. – Ну, так я тебе вот что скажу: нам, бабам, это намного проще. Как вам, мужикам, на забор отлить. Ты ж все помеченные заборы не считаешь?..

– Конечно не считаю! Но… Однако ж сравненьице у тебя!

– А чё? Зарделась во стеснении юна дева? – в глазах Жени проскользнуло высокомерие. – Ума-то в этом деле не надо. Это вам, парням, надо подкатить, познакомиться, интригой заманить да колёса смазать. Пока девку уломаешь – семьдесят семь потов сойдёт!.. А нам – только улыбнись, головой кивни! Особенно если молодая да мордашка на месте – и парниша не только сам куда надо побежит, но и тебя на руках понесёт!

– И что, у тебя всегда так просто?

– Нет, конечно. Хочется ведь не только траха, а ещё чего-то.

Женя вдруг как-то странно сморщилась, словно собиралась чихнуть, а потом раздумала, и утерла нос рукавом блузки.

– А вот с этим – проблемы.

– В смысле?

– Скучные вы, мужики! Поговорить-то с вами и не о чем. Одни шутки плоские да комплименты корявые…

Мальцев хотел ответить, но заметил, что Женя собирается сказать о чём-то важном, поэтому промолчал. А она действительно, некоторое время подумав, заговорила:

– Смолоду часто бывало: гормон припрёт – дурь взыграет. Это ведь как наркотик… А вот Юрке я призналась, что были до него двое… – Женя вздохнула: – И это было последний раз, когда я ему в чём-то признавалась! Думала – он меня убьёт! Такие глаза страшные были! Дверью хлопнул, аж потолок посыпался. Неделю не появлялся! Думала – в вине утопился насмерть с горя! Потом пришёл, цветы принёс. Хороший такой букет! Большой… Приятно было! А я уже на последнем курсе, надо что-то решать. Я и решилась! И он меня после этого с родителями повёл знакомить. Мама его, когда они с отцом курить пошли, сказала: «Наш Юра та́к тебя любит! На руках носить будет!..» Я, дура, и купилась. К тому же фамилию менять почти не пришлось.

– В смысле – почти? Это как?..

– Я по отцу – Рогова. Так что поменяла фамилию, а вроде и не поменяла, две буквы только впереди прибавила. Как будто спряталась…

– Надо же! – удивился Мальцев. И тут же спросил: – И как? Носит?

– Что?

– На руках – носит?

– Ещё как! В том-то и дело! Любит, как в первый день! Ничего страшнее нет, чем любовь собственника!

– Да?

– Да! Никому не пожелаю! Ты, часом, не собственник? – её глаза стрельнули молнией.

– Если только чуть-чуть. У меня это было, наверно, как твой гормон, когда дурь лезет, но тоже прошло быстро… Когда второй раз женился, уже не было.

– Стоп-стоп-стоп! С этого места поподробней можно? Кукольная Надя в красной шапочке – это вторая?

– Да. Она меня на десять лет моложе. Первая, Катя, была почти ровесница. Это через год после армии было. Два закомплексованных переростка, два девственника на квадратном метре; сошлись, потому что так принято… Расписались… Дружили… Но не любили, как я это теперь понимаю. Через два года расстались, будто и не было ничего. Хорошо, что детей не завели: училась она, закончить хотела. А как закончила – всё уже остыло. Даже не поссорились… Здороваемся, если видимся на улице, но отношений не поддерживаем. Она замуж вышла, всё хорошо у неё.

А вот я после решил не жениться как можно дольше. И держался, пока Надя неожиданно меня не скрутила. Она ж прям будто для любви рождённая! Полная противоположность тому, к чему я привык… Мечта любого мужчины, на самом деле.

Женя смотрела на Мальцева с интересом. А он, разведя руками, продолжал:

– Только как с ней жить, я не знаю. И как ей самой с кем-то – тоже. Она же как кошка, которую нужно непрерывно гладить, ласкать и тискать, но которая не слышит ни одного слова, если сказанное выходит за рамки привычного ей мира. В школе ей сказали, что Земля круглая, но если некий умник обоснует, что квадратная – она тотчас ему поверит. Так что этот шарлатан рядом с ней – как раз то, чего требует её разум.

Мальцев замолчал.

– Ты сказал «как кошка», и я тоже кошку представила… – произнесла Женя, словно говорила сама с собой. Затем обратилась к Мальцеву: – А ты откровенен! Даже не знаю, хорошо ли это. Опасно с тобой!

– Почему?

– Откровенность притягивает.

– А это плохо?

– Я не сказала «плохо». Я сказала – опасно!

Они помолчали. Потом Мальцев осторожно спросил:

– Женя! А мы целоваться сегодня будем? Или опять – сначала оденемся?

– Да, через пять минут выходить уже… Так что давай уже немножко поцелуемся.

И, отставив, чтобы не уронить, недопитую чашку, придвинулась к Мальцеву поближе…

На улице сегодня подморозило. На чистом небе ярко сверкали звёзды, лунный серп висел над крышами пятиэтажек…

– О чём ты пишешь? – спросила Женя после того, как они оказались за оградой.

– В смысле «о чём»?

– Ну, нетленка твоя про что? Любовь там, убийства иль, мож, фантастика какая?

Мальцев рассмеялся:

– Именно про любовь и убийства! Так, чтоб одно с другим связано было.

– Я почему-то так и подумала!

Он сморщился.

– Хочешь, вкратце один рассказец перескажу? Буквально в пару слов. А то как-то не по себе от твоего «так и подумала».

– Да? Ну рискни! Разбавь нудную действительность полётом фантазии.

– Хорошо. Слушай!

И, набрав побольше воздуха, Мальцев заговорил.

– Начинается с того, что три старых товарища пришли на кладбище помянуть четвёртого, погибшего тридцать лет назад при пожаре. Весельчак был когда-то, душа компании, без него совсем не то теперь. Вот разговаривают, прошлое вспоминают. И выясняется, что сами же они этот пожар и подстроили! Потому что узнали, что душевный этот (по имени Толик) исправно пользует их жён. Причём всех трёх, по очереди. Вот как узнали, так и отомстили, устроили ему несчастный случай. О чём теперь очень сожалеют. Но не от угрызений совести, как можно подумать, а оттого, что жизнь семейная ни у одного из них так и не сложилась. Все трое теперь одиноки: как только дети выросли, жёны их побросали. Да и сами дети внимание оказывают всё реже… И вот теперь, пока болтают между собой, всё больше вырисовывается тезис, что «Толик-то был нужен! Без Толика ни одно колесо не крутится». Пока доставлял жёнам радость, те как-то мирились с корявостью брачных уз, а не стало его, постепенно всё и рассыпалось.

Мальцев развёл руками.

– Ну, это вкратце если…

– И чем кончается?

– Ничем… Посидели, помянули да и разошлись по домам, каждый к своему одиночеству.

– Нереально как-то… – фыркнула Женя.

– Ну так ты ж фантастику просила, – парировал он.

– И у тебя всё… Такое?

– Какое?

– Ну… Про любовь. Запретную…

– Любовь, по-моему, всегда запретная, – усмехнулся он, не желая развивать тему творчества.

Женя вдруг остановилась и пристально на него посмотрела.

– А ничё, смешняво! И толково! Как будто и правда и неправда.

Она ещё немножко подумала, наморщив лоб.

– А ты, похож, эксперт в теме-то! Не в первый раз к столу присел!..

В улыбке её мелькнуло подозрение.

– Да ну, какой эксперт?.. Так – схемка, чтоб проблему обозначить.

Она покачала головой.

– В первый раз я тебя с волком сравнила, а сегодня сперва лисом показался, а сейчас вдруг козликом стал.

– Козликом? Это, типа, козлом, но так, чтоб не обидеть?

– Да нет! Козёл – это друг твой Зайкин. Матеус который. А ты – козлик. Дружелюбный такой, ласковый даже. Только хитро уже в огород поглядывает, шажок за шажочком к капусте подбирается.

– Так я и подбираюсь! – честно признался Мальцев, широко ухмыльнувшись.

– Вижу! – сказала Женя и внезапно прижалась к спутнику. – Холодно, блин! Замёрзла как псина! А ты искусатель! Но при этом, кажись-таки, очень романтичный козлик. Не козёл!

– Не козёл! – великодушно согласился Мальцев. И тут же прибавил: – Однако словечки у тебя мудрёные: искусатель, прижмакаться…

– А что? Не нравятся?

– Наоборот. Хоть в блокнот записывай да используй где-нибудь.

– А это у меня играшки такие. Чтоб весельче жить было.

Несколько шагов они прошли, обнявшись, молча. Затем она отстранилась:

– Ты романтичный. А я вот не знаю, есть ли во мне романтика. Способна ли я любить?.. Я ведь даже детей своих не люблю.

– В смысле – не любишь? – удивился он.

– Ну, то есть люблю, конечно! Даже сильно… Но я ведь на работе вижу, как родители чад своих любят. Тискают, ласкают, чуть не в попку на́ людях целуют, не стесняются. Разум теряют от чувств… А я как-то холодно, головой к своим отношусь, а не сердцем.

– Надо же! – Мальцева удивил поворот темы. – Необычно… Хотя я не знаю, как должно быть. Я вот свою дочку люблю, но в попку целовать не пробовал… Сейчас ты сказала, представил… Но она большая уже, я как-то и постеснялся бы… Наверно, все люди разные просто… Но мне странно, что ты вдруг решила об этом сказать.

Она пожала плечами.

– Я ж говорю: откровенность притягивает. Доверять начинаю. Да и привыкаю, наверно… Мне нравится, что с тобой говорить можно. В этом что-то новое для меня… Я привыкла всё смешками да прибаутками… С тобой по-другому…

– Я рад, что с тобой познакомился.

– Я тоже…

Они дошли до того же поворота, что и в прошлый раз, и, вскользь поцеловав друг друга в щёчку, расстались.

1.10. Сказка

Пока Мальцев ехал в троллейбусе и затем шёл от остановки к дому, голова его работала в двух независимых друг от друга направлениях сразу. Во-первых, он думал о Жене. Мысленно продолжал с ней диалог, задавал какие-то вопросы, давал ответы на те, что задавала она, и боялся, что подобная игра воображения может увести его в сторону от реальности.

Второе направление касалось творчества. Ещё вчера вечером он задумал рассказ. И теперь горел желанием как можно скорее добраться до компьютера.

Пока компьютер грузился, поставил греть чайник. Дождался, когда закипит, заварил и углубился в набор.

Быстро набросал полторы странички… Остановился. Вышел на кухню. Чай остыл, так что пришлось разбавить его кипятком. Сделав пару бутербродов, он быстро перекусил, после чего вернулся в комнату и перечитал только что написанное.

Оно показалось невообразимой чушью. Набором плохо составленных словосочетаний. Удалять не стал, но закрыл файл, сохранив его под названием «Набросок…» с указанием сегодняшней даты.

Вместо него открыл свою старую сказку. Ту, что когда-то принесла успех. Подумал, что не перечитывал текст уже года два. Вначале, после шумного успеха, как и многие на его месте, он попытался скорее выбросить её из головы. Переключиться, чтобы тень старой работы не нависала над новой. Потом один раз как-то перечитал – и снова отложил.

И вот теперь вновь решил глянуть. Начал и, пробегая абзац за абзацем, прочёл без остановки до конца.

СКАЗКА О ПАМЯТИ И ЗАБВЕНИИ

Далеко на востоке и немного к северу от наших мест, в стороне от большой дороги, на многие километры простираются леса, непроходимые настолько, что кажется, будто никогда вовеки не ступала здесь нога человека. Так думал и я, пока не наткнулся среди деревьев на древние развалины. Заворожённый, шёл, продираясь через подлесок, находя тут и там следы старинных строений, одиночные камни, а кое-где даже поваленные временем куски стен, давно поросшие травой и обжитые муравьями…

Но больше всего удивила меня встреча со старухой, столь древней на вид, что, казалось, одно дуновение ветра способно разметать её в пыль.

Старуха как будто возникла из-под земли и уставилась на меня неподвижными глазами. Я вздрогнул: угольки зрачков застыли в прозрачных озёрах белков. Несмотря на ветхий вид старухи, взгляд этот был чрезвычайно осмысленным и целеустремлённым, словно взор хищной птицы, выглядывающей из-под облаков добычу. Через секунду я понял, что добычей был я…

– Здравствуйте, бабушка! – произнёс я, вежливо поклонившись, словно подчиняясь чужой воле и сам себе удивляясь.

– Какая я тебе бабушка? – проскрипела в ответ старуха, словно услышав оскорбление, но тут же сменила тон на более ласковый – А впрочем, наверно, бабушка и есть… Зачем пожаловал, путник, во владения мои?

– Брожу просторами земными, ищу правду и неправду, быль и небыль, – ответил я так, чтоб ненароком не обидеть её.

– Быль и небыль, говоришь?.. – взгляд стал ещё пристальней, и паутина глубоких морщин подёрнулась в усмешке. – Что ж… Коль не врёшь, пойдём, покажу тебе такую быль, что давно уже небыль.

Она повернулась, стукнула своей палкой-посохом о землю и пошла, шаркая, по траве, не оборачиваясь, словно зная, что я безропотно иду за ней. Несмотря на ветхость, передвигалась она быстро, даже, я бы сказал, по-юному легко, продолжая постукивать палкой оземь, и после каждого постукивания, как казалось мне, густой лес расступался, раскрывая впереди ровную тропинку, которая смыкалась сразу за моей спиной.

Шагали долго, но вышли наконец на поляну, на которой там и здесь торчали из земли бугры, бывшие, видимо, когда-то камнями, но давно покрытые перегноем и заросшие травой.

– Нечасто встречаются люди в этих краях, – промолвила старуха, не по годам ловко присаживаясь на одну из кочек, видимо, хорошо ей знакомую.

– А сама-то ты, бабушка, откуда будешь? – спросил я, садясь на соседнюю.

Старуха не ответила, лишь пристально посмотрела на меня. Затем закрыла глаза и заговорила. Говорила она так, словно в сотый раз пересказывала эту историю и знала каждый поворот мысли; и от плавности слов дребезжавший поначалу голос её стал вскоре казаться мне отчётливым и ясным.

* * *

– Видишь все вот эти камни? – начала она рассказ и, не дожидаясь очевидного ответа, продолжила…

– Когда-то на этом месте располагалась столица древнего царства. Название её тебе ничего не скажет, но был это красивый светлый город, жили в нём многочисленные ремесленники и мастера, а также художники и артисты. Весело и без бед жили горожане, а с ними и жители окрестных сёл, и ни на миг не смолкало веселье в древнем царстве… Возможно, из-за того, что трудолюбивы и жизнерадостны были здесь люди, а возможно, оттого, что правили ими мудрый царь Додон и прекрасная жена его царица Елена. Крепко любили царь с царицей свой народ, заботились трудом и чаяниями его, и народ за это платил им тем же.

И не кончался в городе праздник ни летом, ни зимой, и весёлые песни лились по улицам до глубокой ночи, когда ничего уже не видно, и лишь Млечный Путь освещает небо. Двадцать лет без малого правили в городе и царстве Додон с Еленой, и казалось, что на веки вечные пришло к людям счастье, потому что на смену им подрастали наследники – благородный и добрый царевич Елисей, юноша шестнадцати лет, и сестра его младшая Лариса, обещавшая стать со временем краше и мудрее собственной матери.

Но однажды откуда ни возьмись появился в местных краях враг коварный да жестокий: злобный Хан с ордой своей бесчисленной. И пришёл с войной на царство Додоново, и вмиг покорил земли, стольный город окружающие, а саму столицу в осаду взял.

Вышел тогда царь к народу и призвал всех, кто в седле сидеть может и меч держать в силах, собраться дружиною и дать отпор Хану злобному. Весь как один поднялся народ, и первым вызвался сын его – царевич Елисей. Но удержала его мать словами мудрыми:

«Никто не знает, чем битва закончится, ибо многочисленно воинство ханское. Должен остаться ты в городе и друзей своих, юношей, оставить с собой. Пусть отцы и братья ваши старшие нынче в бой идут. И коль вернутся с победою, будет кому встретить и сменить их в труде ремесленном. Ежели же биты будут отцы и братья, то пусть затаят в душе ненависть, чтоб затем отомстить захватчикам».

Возроптать хотел царевич, но сказал ему отец: «Не прекословь матери, ибо мудра она. Вижу: силы нашей на борьбу с Ханом злобным недостаточно может статься. И понадобишься ты и друзья твои ради подвига. А сегодня мал ты ещё, чтобы кровь понапрасну проливать свою!»

С теми словами скорбными простился Додон с сыном, поцеловал на прощанье дочь, крепко обнял жену и наутро отправился с дружиною биться с войском вражеским не на жизнь, а на смерть…

Три дня и три ночи продолжалась битва лютая. Ни на миг не смолкал звон мечей, и кровь рекой залила степь широкую… Но становился тот звон всё слабее и на утро четвёртого дня стих совсем. Потому что не осталось никого от храброй дружины Додоновой, и сам царь погиб, на куски порубленный…

И потребовал Хан ворота ему открыть, пообещав сжечь дотла стольный город, а оставшихся в нём жителей казнить и в рабство отдать… Тогда повелела царица подать себе наряды лучшие и открыть ворота победителю. Сама же вышла к нему с поклоном и улыбкою, словно много лет ждала освобождения. Сыну же, Елисею, сказала так: «Не гневайся на меня, сын единственный. Каждому своя судьба и подвиг свой. Должна я сделать так, как сделаю. Когда же придёт твой черёд – поквитаешься сполна за отца с матерью».

При виде красоты Елениной возликовал злобный Хан, и даже свирепый взор его на время смягчился, помутившись зовом похоти. И приказал он ей стол накрыть для себя и своих военачальников. И три дня пировали захватчики, ласкаемые царицей и её слугами. Когда же закончился пир, повелел Хан не сжигать гостеприимный город, а лишь городские стены порушить. Жителей же обязал присягнуть на верность себе и дань исправную платить. После чего отправился с войском в новый поход…

Присягнула первой Елена, присягнул за ней и весь народ. Лишь детей своих она обманом укрыла, чтоб избавить их от присяги мерзкой.

«Помните, дети, – сказала им, – какой ценой жизнь ваша куплена. Придёт срок, и должны вы будете освободить город, чтобы снова сделать его людей счастливыми. Меня же не осуждайте, а помните слова мои».