Вспышки

– Ну, хорошо. Я рад, что у Вас все в порядке.

– Давай. Кстати… ты… это… раз уж ты перданул из норы… Внук отдал мне старый айфон. А этот айфон, пардон, как вражий гондон. Я его и так, и эдак, он все равно и барон, и франкмасон, не поддается в умелых руках. Все это буржуйские происки на мою голову, басурманская подстава извечная! А ты с буржуями, как известно, на короткой ноге. Вот зайди его подключи и настрой мне. Там какой-то Дункан Маклауд надо сделать, итить его в дышло.

– Не вопрос. На днях зайду, настроим без проблем.

– Договорились! Буду ждать!

Слушая раскатистую скороговорку деда, я глупо и радостно улыбался. На сердце потеплело, жизнь снова обрела выпуклый смысл и звучание. Я вдруг понял, как неистово, страстно и тайно скучал по старому мерзавцу. Хороший дед Иван Павлович. Дай Бог ему здоровья и долгих лет.

Бодрум

Стоял теплый октябрьский вечер. Влажная истома накрыла бухту Гюмбет. Ольга Бекасова сидела на террасе турецкого отеля и всматривалась в россыпи огней, опоясывающие прибрежную землю. Их сияние затмевало скромную улыбку звезд в ночном небе. Воздух турецкой Ривьеры словно дышал роскошью и негой, скользил по лицам отдыхающих и гладил щеки случайной лаской. Приближалась ночь, полная вздохов, признаний в любви, сплетений тел, разгульного безумства ночных клубов.

Ольга была одна. Ей недавно исполнилось сорок два года. Вспоминая этот назойливый, ставший неприятной обузой и скорбным напоминанием праздник, женщина поморщилась и нервно дернула рукой, словно отгоняя от своей памяти болезненное, жалящее в самое сердце воспоминание. Никто ее не поздравил. Точнее, поздравили коллеги в шумной сутолоке обыденной формальности. Поздравили давно забытые, словно потускневшие картинки в сети. Они уже давно не были друзьями в привычном понимании. Это были блуждающие тени в недрах прошлого, полузатертые, блеклые и бесконечно далекие. Позвонила подруга Светлана, энергичной тарабарщиной пожелала мужиков, укладывающихся штабелями, побольше бабла в дом и здоровья в преклонных летах. Едва ли кто-то искренне вспомнил именинницу в ее главный день. Все сухо и исправно выполняли свой долг, как будто зевая, поливали цветы или чистили унитаз в квартире. И делать бесконечно лень, и отмахнуться не получится. Родители именинницы уже давно ушли в мир иной, детей и мужа у нее не было. Ольга стойко выдержала свой праздник за просмотром сериалов и поеданием торта в одиночестве, а утром с облегчением выдохнула.

Чуда, по обыкновению, не случилось. Никто не прислал ей букет-сюрприз с анонимной открыткой, никто не позвал на мероприятие-экспромт, никто в целом не сказал ей именно тех слов, которых Оля ждала всю свою ушедшую молодую жизнь. Жертва ускользающей молодости решила чудить сама. Она приобрела путевку на дорогостоящий курорт, купившись на рекламные прелести буклетов и восторженные отзывы туроператоров. Бодрум не обманул ожиданий и даже превзошел их. Архитектурная аскетичность белоснежных домов и синих переплетов органически вплеталась в природный ландшафт. Эгейское море, с мудрой безмятежностью взирающее на жалкие потуги смертных, со вздохом вспоминало лучшие дни. Дни, когда на Земле рождались древнегреческие герои, поддерживаемые богами или силой собственного убеждения. Узкие накрахмаленные улицы, щедро цветущие кусты, продавцы, словно забывшие стереть в сонной одури многовековую пыль с залежавшихся товаров. Это не была типичная Турция. Это было царство древнего величия, накрывшееся тяжелым, спасительным сном.

Ольга давно не верила в любовь. Она уже лет пять не получала комплименты на улицах родного города. Налитая, яркая красота молодости уступила место погасшему взгляду, первым седым волосам, нервному тику, угасшим надеждам. Оля знала, что уже не так хороша, как прежде. Она смирилась с неизбежным и просто тихо сидела на террасе отеля, втягивая в себя чарующее, прощальное тепло Гюмбета. Даже турки не смотрели в ее сторону, как это обычно бывало на других курортах. Блеклая шатенка с грустными глазами, затянутыми сеткой первых мимических морщин, не привлекала их внимания. Бекасова не питала ложных убеждений о своей привлекательности и вышколенности персонала. Она знала, что уже не так интересна, как на заре лет. Никто уже не будет предлагать ей руку и сердце или биться за ее внимание, даже если вмешается администрация отеля. Век женского очарования короток, как морская волна, набегающая на прибрежный песок. Сквозь тусклый сумрак фонарей слышались шорохи затаившихся парочек, доносилась залихватская музыка, влекущая в сторону разгульной жизни, полной безумств и расточительства.

Оля вздохнула и отправилась в номер спать. Душный полумрак комнаты и гул незнакомого места больно били по нервам. Бекасова металась по кровати всю ночь, так и не сомкнув глаз. Наступил ранний рассвет, разлившийся по небу жидким серебром. Одинокая пленница отпуска бродила по пустынному берегу, превратившемуся в утрамбованный бетон вместо обещанной покорности песка. Все пространство пляжа было усеяно пустыми бутылками, бесчисленными окурками, презервативами, обертками от чипсов и шоколада. Все то чистое, светлое, о чем мечталось в далекие дни, было поругано человеческой жизнедеятельностью, гнусной и бездумной в момент спонтанного счастья. Никто не жил будущим, не писал сценария, не строил воздушных грез. Стихия настоящего момента втопталась в древнегреческий пляж и превратила его в унылую пустыню растоптанных иллюзий. Ольга, единственная обитательница пляжа на рассвете, сидела на грязном и липком лежаке и старалась не опускать глаза под ноги. Женщина всматривалась в горизонт с белыми пятнами кораблей, следила за небом, расцарапанным безжалостными самолетами. Даже птицы забыли о курорте. Туристка долго и внимательно слушала тихий плеск волн. Тот, кто живет вдали от моря, обречен на извечную тоску и томление по неизвестным берегам. Оля не была исключением.

После завтрака Бекасова отправилась к бассейну, возле которого планировалась развлекательная программа, скудная и незамысловатая в конце сезона. Крики аниматоров рвали нежное сияние утра, приглашая принять участие в метании дротиков, аквааэробике, бесплатной лотерее. Оля, вздрогнув от внутреннего отторжения, покинула эпицентр веселья, разместилась на верхнем ярусе лежаков, заняла неприметное место в тени зонтика и принялась читать. Она искренне надеялась, что агрессивное скудоумие работников сферы развлечений обойдет ее стороной. На время она забылась в спасительной атмосфере книжного шелеста.

– А кто это у нас такой новенький? Красавица! Пошли в бассейн спортом заниматься! Надо веселиться, надо отдыхать! Смотри, какая у тебя красивая прическа!

На край лежака лихо завалился накаченный, полный жизни молодой турок с яркими глазами и белоснежным оскалом. Был он загорел, плечист и источал аромат неизрасходованной жизни, полной желаний и устремлений. Было парню около тридцати лет. Ольга иронично взглянула на громкого субъекта и, осознав, что так просто она от него не отделается, ответила в фамильярной тональности одноразового знакомства:

– Благодарю! Да и ты далеко не ушел, волосы у тебя – высший класс.

– Врешшшь!

– Это еще почему? Смысл мне заливать?

Дерзкий турок резко рванул с головы затертую кепку, повернутую козырьком назад, и суетно пригладил на голове редеющие вихры.

– Видишь, плешь у меня уже. Какая прическа? Врешь, говорю!

Оля опешила, растерялась и не знала, что ответить. Обычно персонал отеля никогда не позволял себе подобной бесцеремонности. Незадачливая туристка чувствовала себя неловко из-за того, что невольно покривила душой, отмахнувшись от искреннего комплимента в свой адрес. Наглый субъект у ее ног вдруг резко подхватил сумку Оли, скользнув хватким взглядом по ее поверхности, и воскликнул:

– И сумка у тебя красивая. Хотя и дермантин.

Затем он осклабился, скривился и с хищной улыбкой собственника уставился на собеседницу, словно выжидая благоприятный момент для прыжка. Парень немного напоминал дикое животное. Напряженное, гордое, смелое, в глубине души ненавидящее свою дичь. Оля пришла в себя от вопиющей наглости.

– Да, дермантин, я и не скрываю. Не вижу смысла кожу на пляж таскать. К тому же ни одна тварь живая не пострадала. А ты что же, аниматором здесь работаешь?

Судорога прошла по телу незнакомца как электрический разряд. Он полоснул черными лезвиями глаз по любопытной туристке и взревел в показном исступлении:

– Откуда знаешь?

– Много ума не надо. Ты единственный, кто с задором бегает среди лежаков и выслеживает зазевавшихся. Надоели тебе, поди, туристы, хуже горькой редьки?

– Не понял, повтори.

– Все ты понял. Устал ты, говорю. Конец сезона, а вынужден среди сгоревших тел скакать бодрым козликом. Верно? По семье, наверное, скучаешь? Ты хоть посиди просто, отдохни, не гни из себя натужный задор. Как зовут тебя?

– Виктором зовут.

– Какой ты Виктор? Ты такой же Виктор, как корова – балерина. Скажи настоящее имя, не кривляйся.

Парень вдруг весь как-то странно сжался, заерзал глазами. По толстой шкуре проходимца на миг пошла рябь сомнительного доверия. Он взял Ольгу за руку и, глядя прямо в глаза, тихо, вкрадчиво произнес:

– На самом деле я – Хуссейн. Но это только для тебя, никому ни слова. Договорились?

– Договорились. Ступай кушать – время обеда. Туристы-туристами, но и себя не забывай.

– Позже, пока работа.

После он пропал среди туристов, расплескивая показную щедрость призыва. Это была лицемерная буря эмоций, рассчитанная на невнимательных зрителей, находящихся подшофе. Ольга внимательно и долго наблюдала за аниматором. Как только лицо ее нового знакомого отворачивалось от очередного постояльца отеля, улыбка тут же стиралась, словно завеса уныния падала на лицо шута. Это было настолько гнетущее, вымученное страдание, что Оля почувствовала некую жалость к колоритному персонажу. И это вызвало ее интерес. А интерес, как известно, является первым проявлением любви.

С тех пор Хуссейн стал преследовать Олю на территории отеля. Он возникал спонтанно, как нечистая сила. Выглядывал из тьмы, подкрадывался бесшумно и таинственно. Он менял настроения, расцветки, тембр голоса. Один день он скорбно изливался о проблемах в семье и был взъерошенным и острым, как остро отточенный топор. На другой Хуссейн вдруг становился мягким облачком, нежно льющим свет комплиментов. Он всегда был спонтанным и разным. Оля никогда не знала, что ожидает ее в последующую минуту. Это был мистический дух, мятежный и непокорный, который планомерно подчинял себе волю Бекасовой. Сердце туристки согрелось и ожило. Женщина не заметила, как отдала сердцееду огромные деньги на туристические экскурсии. Такие же туры стоили за углом отеля в разы меньше. Но Оля обращала на это никакого внимания. Она бродила по развалинам Эфеса, обгорала в изнеможении в белоснежных травертинах Памуккале, кормила черепах в Дальяне. И все это время лицо ее не покидала едва уловимая улыбка. Влюбленная женщина смотрела на мировые сокровища сквозь рассеянную дымку грез и ждала очередного вечера, блаженной минуты, когда она снова встретит Хуссейна. Ловкий похититель сердец никогда и ничего не обещал прямо. Он шептал ей в ухо фразы «Моя любовь», «Королева, пошли танцевать», «Моя принцесса», и эти незначительные брызги слов распускались внутри души райскими цветами. Ольга сомневалась и пока не решалась верить своему счастью. Она ловила тайные взгляды, жадно перехватывала их на лету и придавала улыбке иноземца гораздо больше смысла, чем требовали здравые размышления. В душе затеплилась надежда, стена между ними таяла. Стена внешних приличий, возрастных ограничений, национальных расхождений. Бекасова страдала сладкой бессонницей, до утра скользя по склону вкрадчивых желаний. Она вновь стала жить, дышать и верить в чудо.

Закончилось все внезапно. Злополучный аниматор очередной раз выманил у наивной поклонницы деньги на вход в ночной клуб, конечно, не предупреждая о том, что женщины вправе воспользоваться правом бесплатного посещения. Оле была безразлична подобная хитрость. Она понимала, что ее бессовестно надувают, осознавала, что Хуссейн провожает ее в заведение отнюдь не за красивые глаза. Но в глубине души зрела надежда, что отношения между ними выйдут на более высокий уровень взаимного притяжения. Пронырливый аниматор завел остриженное стадо постояльцев отеля в клуб, раздал всем по разведенному коктейлю и вдруг неожиданно устремился к молодой девушке, сидящей за соседним столиком. Это была молодая красавица двадцати лет, с пленительным цветом лица и роскошными волосами. Продувная турецкая бестия, поигрывая буграми мускулов, внезапно обняла юную фею за талию и протянула ей алую розу. Затем она ловко оплела девушку сетью привычных чар, и уже спустя минут десять кокетка сидела у аниматора на коленях. Оля стояла с разбитым сердцем и наблюдала, как искра между двумя людьми превращается в страстный поцелуй, в горячие объятия. О нерадивой отшельнице попросту забыли. Спустя пять минут Хуссейн предупредил туристов, что он уходит, а они могут продолжать веселиться хоть всю ночь. Исчез он не один. Позже Бекасова в неистовом танце пыталась выплеснуть свою боль, зализать свежие раны оглушительного разочарования. Ноющая сирена мелодии тупым рефреном билась о ее виски, глушила с яростным надрывом. Оля почти ничего не чувствовала, забывшись в пустоте потного, пьяного, распутного месива. Она не осознавала пошлых, грубых кавалеров, пытавшихся примостить свое спонтанное вожделение к ее хорошо сохранившемуся телу. Она лишь помнила, как словно подстреленная птица, плелась к отелю, увязая в притязаниях настырных зазывал и мечтая оказаться в одиночестве. Приблизившись к непропорциональному козырьку отеля, выполненному в вульгарных потугах на античную классику, Оля опустилась на скамейку, не в силах пересечь пространство холла. Женщина решила отдышаться и прийти в себя. Бекасова открыла телефон и набрала в социальной сети фамилию и имя развязного аниматора. Он оказался женат, имел детей, жил в глухой деревне. Оля прозрела в один момент, и что-то липкое, гнетущее, похожее на стойкое отвращение, коснулось ее души. Так незаметно прошло полчаса. Звезды на небе презрительно корчились в приступах смеха, потешаясь над проблемами смертных. Мотоциклы с ревом проносились по оголенным нервам, взвизгивая проклятиями и упреками. Где-то неподалеку выла собака. Выла не потому, что было нечего есть, а от затхлого однообразия жизни. Этот вой, монотонный и жалобный, внезапно смягчил умелый свист. Из автоматически открывающихся дверей отеля выскользнул Хуссейн с довольной улыбкой и, заметив одинокую Ольгу, примостился рядом. Он признался, что перебрал, выпив семь алкогольных коктейлей, что, к сожалению, отдалился от основ ислама. Грешник жаловался на то, что Турция увязла в светском разложении нравов, жаловался на собственное бессилие, невозможность сопротивляться новому времени, постоянное желание снять напряжение. Удовлетворив первичную похоть, парень рассыпался мягким ворохом слов, предлагал новые туристические маршруты за минимальные деньги, мягко скользил огненными глазами по обнаженным ногам спутницы. Трель ночного соловья оборвалась на предложении продолжить волшебный вечер в номерах. Оля словно застыла, с глухим изумлением глядя на подобный разгул равнодушия и бесчеловечности. Она резко встала, развернулась спиной к незадачливому соблазнителю и ушла без слов и прощаний. Больше они не общались. Хуссейн словно не замечал ее присутствия, обтекая столики и лежаки ловкой, крадущейся ртутью тела.

Тем временем отпуск подходил к концу. Словно почувствовав скорое приближение зимы, ветер безжалостно срывал малиновые лепестки увядших соцветий, и они, одинокие, съеденные палящим солнцем, умирали на дороге. Лишь однажды, на миг забывшись, выкатывая с треском чемодан из отеля в конце заезда, Ольга с печалью оглянулась на холл и кинула прощальный взгляд на аниматора. Он стоял возле группы только что приехавших туристов и извивался ужом перед рыжеволосой, видной дамой в возрасте:

– Ах, какая конфетка! Полежишь на солнце здесь – превратишься в котлетку. Тут я тебя и скушаю!

Преображение

Ваня Коровец – мой лучший друг со времен детского сада. Сразу оговорюсь, что, да, мы с ним искренне верим в дружбу между мужчиной и женщиной. Ему тридцать лет, а мне уже тридцать пять. И да, попрошу не ухмыляться и не закатывать глаза. Нет, мы никогда не спали. И нет, не собирались. Как я могу воспринимать человека, с которым кидала яйца с балкона на головы прохожих или разрезала мамину штору в детстве, как смутный объект желания? Я ведь до сих пор помню, как прирожденный хулиган в пятилетнем возрасте упал на колени перед моей тетей, которую видел первый раз в жизни, и надрывно пропел: «Примадонна нежная, примадонна страстная, вся слегка небрежная, для мужчин опасная!». Зрелую родственницу он в те дни предельно шокировал жарким пылом знакомства. Так и вы шокируете меня своими необоснованными подозрениями. Побойтесь гнева небесного!

Прямо в настоящий момент я состою в серьезных отношениях, и мой молодой человек никогда не был против такой дружбы. Отношения мои длительные, стабильные, прямой дорогой ведущие в законный брак. Подобная ответственность отнюдь не присуща моему другу. Только за последние пять лет он сменил уже несколько десятков барышень. Надо отметить, друг мой весьма неразборчив в вопросах любви. Были у Вани и блондинки, и шатенки, и брюнетки, и рыжие. Были миниатюрные Дюймовочки и модельные каланчи. Но ни с одной пока не срослось. Однако у многочисленных пассий Ивана была одна общая, всеобъемлющая страсть – они все меня люто ненавидели. От первой он тупо меня скрывал (мог гулять со мной или просто общаться, а ей врал, что пьет пиво с мужиками). Когда он стал встречаться с новой, я, предельно устав от такого лицемерного отношения, прямо заявила, что я знаю его дольше, чем его новые пассии, я существую, и пусть они об этом знают, если он хочет продолжать со мной дружить, если ему это действительно важно. Он сказал, что важно до глубины души, и внезапно перестал врать. Очередной новой девушке Иван всегда говорил, если собирался со мной встретиться, не прятал мои сообщения, они находились в широком доступе.

Все изменилось в один миг. Однажды Ваня исчез из моей жизни на длительное время. Он не звонил, не строчил сообщения, попросту испарился. Естественно, я стала подозревать что-то неладное, подлое, грозящее расстроить нашу устоявшуюся гармонию взаимной симпатии. И в тот момент, когда я сама решила набрать исчезнувшего проходимца, он мне вдруг позвонил и пригласил на День рождения. Вкрадчивым, непривычно серьезным голосом нашкодившего первоклассника, Ваня пропел в трубку:

– Галька, тут такое дело. Я позвал на свою днюху девушку, которая мне предельно нравится.

– На сколько дней нравится? Позволь осведомиться заранее. На пару недель, или, как обычно, до первого похмелья?

– Нет, Галя. Попрошу не шутить, это меня больно ранит. На этот раз все изменилось, и намерения мои самые что ни на есть серьезные. Да, я был беспутным козлом, бездумно щиплющим лютики и ромашки в чужих огородах, но сейчас все изменилось. Изабелла – моя страсть и любовь до гроба. Видела бы ты ее! А, впрочем, скоро увидишь и сама все поймешь. Она – ангел, чистая красота и небесное совершенство. Ни одного грязного слова, пошлого намека. Волнующая, глубинная чистота. Благодаря ей я как будто стал смотреть дальше, выходить за пределы собственного душевного разлада. Она собрала меня воедино из невнятных фрагментов и облагородила святым светом истины. Когда вижу мою любовь, то от счастья, невероятного, высшего счастья утрачиваю слова, немею, жаром охватывает тело. Если она не станет моей женой, то я зря живу на этой планете, напрасно разрушаю озоновый слой своим ущербным газоиспусканием.

– Звучит вполне убедительно. Не волнуйся, постараюсь вести себя прилично по мере сил.

– Спасибо за понимание. Глубоко благодарен. Это для меня на самом деле очень важно – произвести хорошее впечатление на будущую невесту.

Скоро я действительно убедилась в том, что Ваня не врал относительно того, что теряет словарный запас в присутствии дамы сердца. Он превратился в круглого идиота, с пламенеющими щеками и бессвязной речью примата. Изабелла Пупкова была очень хороша собой. Платиновая блондинка с бесконечными ногами и хорошеньким личиком голливудской звезды манерно сидела в обшарпанном кресле съемной квартиры и являла собой императрицу в пятом поколении. Перед тем, как эта победоносная богиня опустилась на место, предназначенное для именинника во главе стола, Ваня суетливо смахнул крошки под тылами возлюбленной. Изабелла томно обхватила бокал, отпила маленький глоточек, оттопырила мизинчик и брезгливо произнесла, охватывая высокомерным взглядом собравшуюся честную компанию:

– Шампанское у тебя, Иван, оставляет желать лучшего. Явно фальсификат. Качественное игристое вино должно обладать тонким ароматом и полным, гармоничным вкусом без тонов окисленности.

Сидящий рядом Сережка, работавший с Ваней в одном отделе, благодарно закивал вихрастой головой, одобряя слова тонкого эксперта:

– Абсолютно согласен с Вами, милая леди. Бывало, в юные годы выжрешь бокальчик-другой, так сразу душа раскисает в блаженном полуобмороке, тянет на разбойный свист и дикие танцы. А нынче выкушаешь – просыпаешься в своей постели, в затертой до дыр пижаме, и отрыжка одна холостая, и в голове туманный сумбур. Эта ослиная моча хороша лишь, чтобы воздух портить да тараканам усы полоскать.

– Фи, какие неприличные слова Вы изволите употреблять. Мы же с Вами не в притоне и не в тюремном заключении. К тому же в Вашем обществе присутствуют благородные дамы. Извольте выражаться галантно.

Сергей резко подсобрался, вобрал в себя живот, приосанился. Воздух в комнате с тех пор стал как будто разреженный. Гости сникли, с опаской ожидая реакцию судебного исполнителя, сидящего в кресле, на каждое произнесенное слово. Как-то странно скребло под ложечкой, хотелось выскочить вон из класса, сделать ноги. Самопровозглашенная аристократка отравила все: дружеское участие, чувство юмора, тепло, неизменно связывающее наши привычные посиделки. Такое она не ест, такое не пьет, музыку такую не слушает, книги такие не читает, слова бранные не употребляет. Во все разговоры она бесцеремонно встревала лишь с одной фразой «А вот я…». Сам именинник как-то незаметно оказался на заднем плане, стерся в блеске имперского величия спутницы. Про него напрочь забыли. Покорный раб лишь сидел и восторженно внимал ораторскому искусству королевы Изабеллы. Она же четко и лаконично чеканила тост во имя своего безропотного слуги:

– Я довольна нашими отношениями, Иван меня вполне устраивает. Он получил достойное образование, обладает положительными качествами работника и гражданина. Финансово грамотен, материально стабилен, психически устойчив и не скуп. Однако есть кое-что, что ужасно меня раздражает: он на постоянной основе культивирует нездоровое питание. Иван ест одни бутерброды с майонезом, колбасой и сыром. Я же, в свою очередь, искренне опасаюсь за его желудок и пищевые привычки. Проблемы этой вопиющей он не замечает, на мои обоснованные претензии никак не реагирует. Я же в этой области истинный специалист. Любая еда в моих глазах превращается в белки, жиры и углеводы. Если я ем что-то сладкое, то не могу не думать о том, что кальций усваивается хуже; если съела морковку, не заев чем-то жиросодержащим, то расстраиваюсь, что не усвоился витамин В. Переживаю о ферментах, о времени пищеварения, о несовместимости продуктов. Я не могу наслаждаться едой и не волноваться о моем здоровье. Даже на праздники! Только посмотри, что передала тебе на стол твоя нерадивая, легкомысленная мать! Все эти сложносочиненные салаты, щедро сдобренные химическим майонезом, запеченные гуси, копченые колбасы. Иван, прошу заметить, ты уже не мальчик, возраст твой стал стремительно приближаться к зрелому. Предлагаю выпить за твою сознательность в вопросах питания!

Иван краснел, смущался, мычал, покорно кивал, исправно наполнял бокал избранницы новой дозой алкоголя. Капля за каплей богатство языка Изабеллы стало стремительно смещаться в сторону забористых выражений. Она буквально преображалась на глазах. Постепенно стало заметно, что королева явно тяпнула лишка. Хваленый здоровый образ жизни, отсутствие вредных привычек, медитацию и ежедневную йогу как ветром сдуло. Рефлексии и прокрастинации были отброшены в сторону. Мадам стреляла у всех сигареты, задирала ноги в неистовом канкане, визжала в манере развязного поросенка, первый раз вырвавшегося весной на лужок. Абсолютно забыв про Ивана, обнимая Сергея за плечи и присасываясь к его устам влажным поцелуем, царица стучала ложкой по столу и требовала немедленно включить «Владимирский централ», иначе клык выбьет с ноги. Трудно было представить более пленительное преображение. Из поборницы морали и этикета девушка стремительно превратилась в источник протечки канализации. Сквернословие исторгалось щедрыми потоками из пленительного рта. Движения были развязны и полны сексуального призыва. Иван, пытаясь унять возлюбленную, впервые за вечер вдруг превратился в самого себя. Он вновь обрел дар речи. Что послужило тому причиной: фантастическое превращение из арабского скакуна в тяжеловоза или же полная утрата любви – рассудят мудрые потомки. Именинник же просто схватил пьяное новообразовавшееся быдло за ручку и тихо, испуганно прошептал, пытаясь загладить неприятную ситуацию: