Господство тьмы. Искупление. Книга третья

– Оставь меня, – прошептал Коул.

– Хорошо, я уйду. Только прошу… не вини себя.

Как только за Кэти тихонько закрылась дверь, Коул подскочил на кровати и осмотрелся по сторонам. Он помнил все помещения санчасти, так как убирался в них последние несколько недель, пока они втроем жили тут. Но сейчас парень нахмурился – обстановка была незнакомой. Здесь было намного чище: на окнах висели тонкие белые тюли, а по бокам – темно-зеленые шторы, закрывавшие окно почти наполовину. Его кровать стояла справа от двери, рядом – небольшая прикроватная тумба, на которой лежало несколько упаковок с лекарствами. Переведя взгляд, он заметил еще одну, пустующую, кровать, идентичную его. В углу у входа стоял небольшой столик, а на нем – ваза с цветами.

От увиденного Коул приподнялся еще сильнее, чтобы разглядеть… накрытый стол? Не веря своим глазам, он откинул одеяло и замер: на нем были чистые вещи – серые штаны, такая же футболка и черные носки.

Что происходило?

Даже ощущение чистоты на собственном теле врезалось в сознание, как удар под дых. Когда в последний раз ему и его друзьям давали помыться? Коул даже не мог вспомнить. Возможно, когда они жили со всем отрядом у Валена.

Оторвав взгляд от своих чистых рук, парень вскочил с кровати и медленно поспешил к столу, чувствуя, как желудок сжимается от запахов. Как он не заметил их раньше? Глаза разбегались от обилия яств, разложенных на деревянной поверхности: корзинка с белым воздушным хлебом, графин с чем-то оранжевым, рядом – тарелка с дымящимся горячим блюдом, от которого во рту мгновенно собралась слюна.

Коул затравленно посмотрел на дверь, будто ожидая, что, стоит ему сделать шаг и прикоснуться к еде, его тут же выпорют. Неосознанно он отступил назад, а ком в горле застрял, не давая вздохнуть. Глаза наполнились слезами, но он героически стер их обеими руками.

Не зная, что делать, он снова осмотрел комнату и перевел взгляд на стол. Голод подгонял его украсть и съесть хоть что-то, но страх быть пойманным отбивал любое желание снова оказаться на улице под струями ледяной воды. Поэтому Коул отошел как можно дальше, а потом и вовсе кинулся к кровати, накрывшись одеялом с головой. Желудок болезненно запротестовал – так громко, что, казалось, за дверью его точно услышали.

Неизвестно, сколько он так пролежал, но в какой-то момент его сморил сон. А когда в палату кто-то вошел, парень резко открыл глаза и замер. Незнакомец прикрыл дверь и застыл, не шевелясь, стоя прямо в пороге. Коулу стало любопытно – бессмысленно было прятаться под одеялом.

– Ты почему еще не поел? – недовольно спросила Миранда, оторвав взгляд от подноса с лекарствами. Судя по всему, все это время она тихонько раскладывала их, стоя у стола. – Кэти сказала, ты давно проснулся. Так почему стол еще полон еды? Совсем не считаешься с чужой щедростью, паршивец!

Коул огляделся, словно не понял, что Миранда обращается к нему. Но когда заметил ее карие глаза и нахмуренные брови, по привычке вскочил с кровати. Эта женщина всегда будила их с таким выражением лица, будто готова прибить всех детей на свете.

От резкого движения парня она нахмурилась еще сильнее, окинула его взглядом с ног до головы, отмечая напряженную позу – будто он вот-вот сорвется с места и куда-то побежит. Ее бровь поползла вверх, а затем вдруг… она рассмеялась. Смех вышел каркающим и непривычным даже для нее самой.

Коул покосился на нее, подозревая, что у женщины случился припадок, но, заметив смешинки в ее глазах и то, как она покачала головой, только сильнее растерялся.

– Неужто я так вас выдрессировала, что при моем появлении ты вскакиваешь, готовый к работе? – Миранда продолжала улыбаться, придерживая поднос. – Садись есть, а то все остыло. Я зашла проверить тебя, а ты ни к чему не притронулся.

– Это… мое? – просипел он.

– Ну не мое же, – цокнула женщина. – Ешь давай. Тебя и твоего друга надо быстро поставить на ноги, так Рэй приказал. Паршивца Лиама еле откачала, совсем плох был… Спина вся изуродованная. А Ливию вашему хоть бы хны, крепкий пацан!

Она вздохнула и добавила:

– Ты давай ешь, мне еще к Бобби надо сходить, посмотреть, живой ли он. Вчера всю ночь спать не давал.

Женщина, причитая, поплелась к двери и вышла, тихонько захлопнув её.

Коул несколько секунд не двигался, а потом подбежал к столу и первым делом схватил мягкий, хрустящий хлеб. Он пах так, что слюна заполнила рот, а когда оказался во рту, парнишка застонал. Глаза упали на тарелку, из которой на него смотрела запечённая картошка. Правда, её было немного, а поверх был налит какой-то вкусно пахнущий подлив с кусочками… мяса?

Чтобы не разрыдаться, он прямо руками полез в тарелку, взял то, что было похоже на курицу, и отправил в рот. Прикрыл глаза от наслаждения, а потом не выдержал и расплакался. Ел и всхлипывал, потому что всё это напомнило о доме, отце и надоедливом младшем брате, и почему-то именно сейчас очень захотелось домой.

Жуя еду, Коул вспомнил, что он мужчина, и быстро вытер мокрые глаза, которые сами по себе слезились, стоило почувствовать, что он перестаёт испытывать голод. Даже забытый вкус апельсинового сока взорвался на языке, эмоции переходили в блаженство. От сытости и какой-то новой усталости Коул сполз со стула, не помня, как вообще сел на него, поплелся к кровати, а затем его сморил сон.

Разбудила Коула жажда. Он открыл глаза и сначала не понял, что на улице уже ночь. Около его кровати тускло, с мерцанием, горела прикроватная лампа. Её света не хватало, чтобы хорошо осветить комнату, но он смог рассмотреть графин с водой и рядом – стакан.

Поднявшись с постели, он поплёлся к столу, который был прибран, налил воды и осушил залпом, продолжая коситься на обстановку палаты.

За дверью послышались шаги и ворчание Миранды, которая, как всегда, была недовольна. Это подтолкнуло Коула подойти, толкнуть дверь на щёлку и выглянуть.

В этой части больницы он не был, поэтому взыграло любопытство, которое вытолкнуло парня из палаты в длинный коридор. Осмотревшись по сторонам, он заметил открытую настежь дверь, из которой доносились голоса. Не давая себе отчёта, Коул приблизился и заглянул внутрь.

Пространство было хорошо освещено. В комнате стояла одна кровать, такие же шторы, как у него, небольшой столик, и что самое удивительное – на полу лежали детские машинки.

Взгляд зацепился за мальчика лет семи и Миранду, что стояла с протянутым стаканом и блюдечком, на котором лежали таблетки. Мальчик, сложив руки на груди, отвернулся. Коулу показалось, что он не хотел принимать таблетки, а, возможно, даже плакал.

Кто он?

– Если не примешь это лекарство, я больше не стану тебя лечить. Отправлю сюда твоего братца – пусть сам нянчится с тобой! – проворчала Миранда, которая, если бы это было возможно, вообще бы не подходила к детям.

– Он обещал прийти! – возмутился мальчик.

– Если бы смог – пришёл бы! А ну давай, не морочь мне голову и пей. Хочешь новый приступ?

– Не хочу! Пусть брат придёт! – Он оттолкнул руку Миранды, и та, не удержавшись, поставила стакан и таблетки на стол.

Женщина присела на край кровати и вздохнула.

– Бобби, ты понимаешь, что если бы он мог, то пришёл бы. Его послали на важное задание, и вернуться оттуда он по щелчку пальцев и твоему желанию не может! Поэтому прекрати ныть и выпей лекарства.

– Он ушёл за мамой? – с каким-то воодушевлением спросил Бобби.

Но Миранда просто сжала губы и не ответила.

Коул, засмотревшись на реакцию мальчика, не заметил, как сильно высунул голову. Это не укрылось от Миранды – она подскочила с кровати и уперла руки в бока.

– А ты чего не спишь? Мне что, всех спать надо укладывать?

– Э-э… да я просто… – промямлил Коул. Прятаться уже не имело смысла, он вышел полностью и встал на пороге.

– Кто ты? – спросил Бобби, немного нахмурившись.

– Иди спать! – сказала одновременно Миранда, направляясь к двери, чтобы закрыть её.

– Может, я попробую дать ему лекарства? – тихо спросил Коул, когда женщина-врач подошла ближе.

Она удивлённо застыла на пороге.

– У меня тоже был брат, – зачем-то добавил он.

– Не придумывай. К Бобби вообще заходить никому нельзя! Отправляйся в постель и не морочь мне голову.

Дверь закрылась прямо перед лицом Коула, и ему ничего не оставалось, как пойти в свою палату. Не успел он закрыть за собой дверь, как услышал, что Миранда вышла, оставив мальчика в слезах. Она пробурчала ругательства, промчалась мимо палаты Коула и исчезла в тёмном коридоре. Он выглянул, перебежками вернулся к палате Бобби, подкрался и тихонько заглянул внутрь.

– Можно? – спросил Коул шёпотом, глядя на мальчишку, который повернулся к нему и уставился, перестав плакать. – Меня Коул зовут.

– Я тебя не знаю. Я хочу к брату! – жалобно всхлипнул мальчик, прижимая к себе угловатые коленки.

– А как его зовут, брата твоего?

Мальчик мигом успокоился, шмыгнул носом и вытер сопли рукавом кофты, хлопая глазами. Он осмотрел Коула с ног до головы, заметил, что тот вошёл в палату, и, наклонившись, взял белую машинку, которую ему принёс Лиам несколько недель назад. Было странно осознавать, что в одной комнате с ним находился кто-то ещё, помимо брата и Миранды. Ему запрещали выходить, да и к нему никого не пускали.

– Меня зовут Бобби, а брата – Лиам. Ты знаешь его? Миранда говорит, что он всегда на заданиях и не может ко мне приходить.

Коул на несколько секунд замер и осмотрел мальчика, невольно сравнивая братьев. Если Лиам был темноволосым, то его брат оказался полной противоположностью – светлые глаза, блондинистые волосы.

– Да, я знаю твоего брата. Как-то встречались, – ответил Коул, удивлённо крутя в пальцах машинку. Её корпус был поцарапан, да и сама модель выглядела очень старой. Подняв взгляд, он заметил, что Бобби с каким-то блеском в глазах уставился на него, явно ожидая продолжения. – Как сказала Миранда, он работает и не всегда появляется в городе.

Зачем Коул это добавил, он и сам не понял, но не смог произнести вслух, что его брат лежит в одной из палат в тяжёлом состоянии после побоев. В памяти до сих пор звучал свист плети, ощущалось её прикосновение к телу и то, как она рассекала кожу.

– Знаешь, а у меня тоже есть брат твоего возраста. Он очень надоедливый и требует много внимания. Любит такие же машинки, – Коул поднял руку с моделькой.

– Ему тоже семь?

– Да.

– А где он?

– К сожалению, далеко, – Коул поджал губы, делая несколько шагов к кровати. – Можно?

– Садись, – Бобби подвинулся и прижался к изголовью.

– Я помню, когда он болел, меня просили давать ему лекарства, чтобы он выздоровел и мы смогли поиграть. Я слышал, что ты тоже сейчас болен.

– Я болен давно. Лекарства приходится пить постоянно, а оно слишком горькое. Я привык, что Лиам даёт мне его, но его давно не было, поэтому хочу дождаться брата.

– А если он придёт, а тебе станет хуже? Лекарства должны постоянно быть в организме, чтобы он мог вылечиться, – произнёс Коул. Бобби посмотрел на таблетки у прикроватной тумбы и опустил голову. – Ты знаешь, чем болен?

– Да. У меня астма с рождения. Лиам говорит, мне нужны лекарства, но сейчас достать их стало проблематично. Их может принести только Рэй. И я не выпил их, потому что не хочу! Хочу, чтобы пришёл брат и сам дал мне их, как делал всегда!

Коул вскинул голову и нахмурился, удивляясь тому, что семилетний ребёнок вообще знает о Кристофере.

– Значит, тебе нужно принимать эти лекарства. Это не шутки, Бобби. Лиам обязательно придёт, когда у него появится возможность, просто сейчас нужно немного подождать, – Коул потянулся к блюдцу и поднёс его к мальчику. Тот неуверенно кивнул, взял стакан с водой. Коул улыбнулся и кивнул, подбадривая. Бобби всё же решился и проглотил таблетки.

– Вот и молодец!

– А ты почему в больнице?

Коул забрал у него стакан, поставил на тумбу и, отодвинув одеяло, кивнул мальчишке, приглашая нырнуть в тёплый кокон. Он пообещал, что расскажет историю своего появления здесь – естественно, в лёгкой версии, без лишних подробностей. А потом и вовсе забылся. А может, просто соскучился по своему брату и начал рассказывать выдуманные истории, отвлекая и себя, и мальчишку. Бобби слушал его так же внимательно, как Дейв, когда приходило время ложиться спать. Коул любил фантазировать, придумывать истории о волшебных мирах, где обитают сказочные животные, а всё вокруг полно красок, как было до катастрофы. Их знакомство продолжилось до самой поздней ночи, пока Бобби не сморил сон. Даже сам Коул, вернувшись в свою палату, мгновенно провалился в сновидения, коснувшись подушки.

На следующий день, а затем и всю неделю по ночам он приходил в палату мальчика и рассказывал ему множество историй. Они много смеялись, прятали улыбки в ладонях, чтобы не разбудить Миранду, которая не раз прибегала на их смех, но так и не находила виновников нарушения.

Коул всегда прятался под кровать, а Бобби мастерски притворялся, что крепко спит. При этом он выпивал все лекарства, как полагалось. Даже ворчания и причитания женщины-врача теперь звучали иначе – не возмущённо, а скорее удивлённо. Она не могла понять, как её пациент вдруг стал таким послушным, перестал устраивать истерики из-за брата и выполнял все предписания.

Так же и Коулу приходил Ливий и рассказал, что Ская похоронили на местном кладбище, предав огню его тело, а прах закопали в землю. На его похороны пришли только несколько человек. Поначалу Коул не мог смотреть другу в глаза, считая себя виноватым в смерти невинного парня, который не заслуживал такого отношения командиров. На это Ливий лишь пожал плечами и сказал, что если бы на месте Ская оказался он, то, возможно, смог бы наконец выдохнуть свободно.

Еще была Кэти, которая приходила каждый день, но почему-то всегда натыкалась на спящего Коула. На самом деле он просто-напросто притворялся. Ему было стыдно за то, что при ней он показал свою слабость, он просто не был готов к встрече, считая, что именно ей стоит держаться от него подальше, чтобы остаться в живых.

Коул не раз обдумывал некоторые назойливые мысли, которые сами собой рождались в голове. Желание сбежать иногда становилось невыносимым – ломало изнутри, хотелось дождаться ночи и оставить позади это место и этих людей. Но он понимал, что ему ни за что не пройти незамеченным через два поста и не выбраться наружу, поэтому это желание с каждым днем превращалось в нечто одержимое.

А еще через несколько дней, вечером, к Коулу пришла Миранда и сказала, что его выписывают. Что помимо него самого на выписку готовится Лиам, и что рано утром за ними придут, чтобы отвести к Кристоферу. Зачем – она не уточнила, и Коулу показалось, что и про лидера города она вообще не должна была говорить. Затем она ушла. Как всегда, проверила палату Бобби, отправилась отдыхать, погасив свет в коридоре. Коулу пришлось на ощупь брести к нужной двери и так же тихо пробраться внутрь, где его уже ждал Бобби с улыбкой на лице. И как этому малому сказать, что завтра вечером он уже не придет?

– Как дела? – спросил Коул шепотом и быстро запрыгнул на кровать, скрестив ноги.

– Сегодня очень хорошо! Целый день ждал, пока наступит вечер! Ты не рассказал продолжение той истории, где дракон напал на город, – восторженно произнес Бобби.

Коул усмехнулся.

– Ты вообще-то уснул.

– Неправда! – запротестовал мальчишка.

– Хорошо-хорошо, я расскажу. Ты ложись на подушку, – мягко сказал Коул, пытаясь поднять одеяло, но Бобби снова запротестовал.

– Я усну сразу! Я хочу дослушать!

– Так не пойдет, Боббс! Надо лежа слушать и с закрытыми глазами, чтобы дать волю фантазии! Так интереснее!

– Ладно, – согласился он, спускаясь вниз и укладываясь на подушку.

Коул накрыл его одеялом и велел закрыть глаза, а сам принялся рассказывать. Так заболтался, что забыл наблюдать за маленьким слушателем. Бобби к тому моменту ещё не спал – он, раскрыв рот, сидел и слушал, наблюдая за тем, как его новый друг тихонько бегает по палате, расправив руки, прямо как дракон, что летал в небе, спасал невинных и наказывал злодеев.

– Ты уже должен спать, – вздохнул Коул, когда его история подошла к концу. Он опустил руки, подошел к кровати и сел, наблюдая, как Бобби укладывается и улыбается.

– Я не смог заснуть, потому что хотел дослушать, – искренне сказал Бобби, чем вызвал улыбку на губах Коула.

Тот тихонько потрепал его по голове и снова укрыл одеялом.

– Нужно спать.

Когда открылась дверь, ни Коул, ни Бобби этого не услышали – только увидели вошедшего, который сразу же вцепился взглядом в сидевшего на кровати. Лиам влетел в палату и, не дав Шепарду даже вдохнуть, поднял его на ноги и силой прижал к стене.

– Ты какого хрена делаешь в палате моего брата?!

– Лиам! Лиам, не трогай его! Это мой друг! Лиам, отпусти! – Бобби вскочил на постели, в его глазах появился страх.

– Ты слышал, что сказал твой брат? – спокойно ответил Коул, схватив Лиама за запястье, пытаясь оторвать его руку, чем только разозлил того еще больше.

– У него нет друзей! Есть только я! Или тебе мало было в прошлый раз, раз решил, что можешь приближаться к моему брату?!

– Лиам, отпусти его! Лиам, пожалуйста!

– Послушай, я не знал, что Бобби – твой брат! И где вообще запрещено общаться с другими людьми?

– Я запрещаю тебе приближаться к нему! Ты меня слышал?!

– Лиам! – вскрикнул Бобби… и затих.

Парни сразу оторвались друг от друга и кинулись к кровати. Коул схватил ингалятор, который принесла вчера Миранда. Она еще долго удивлялась, что за неделю у мальчика не было ни одного приступа. И вот, пожалуйста – случился.

– Бобби… – Лиам схватил брата и аккуратно уложил его на постель.

Он занервничал – это было постоянно, словно мозг сам по себе отключался, когда брату становилось плохо. Ступор. Руки не слушались.

Лиам в такие моменты всегда возвращался в тот день, когда его семьи не стало: то, как ему пришлось заботиться о брате, как пришлось научиться давать ему лекарства, от которых зависело, будет ли он дышать или нет. В памяти гремели яркие картинки той ночи, когда их поймали: Бобби стало плохо, а лекарства не осталось; как он посинел от нехватки кислорода… и этот голос. Голос, что всегда приходил и всегда давил на мозг, не давая ему сопротивляться. Как от Лиама зависела жизнь маленького ребенка…

– Лиам, мать твою, приди в себя! – его по щеке ударил Коул, прокричав эти слова.

Лиам вернулся в реальность и уставился немигающим взглядом; на глазах застыли гневные слезы, они блестели в свете жёлтой лампы.

Коул стоял напротив Лиама, а между ними, на кровати, лежал Бобби, который потихоньку приходил в себя и пытался отдышаться. Его ладошка прикоснулась к ладони брата, и тот опустил голову.

– Уже всё хорошо, Лиам. Я в порядке, честно, – тихонько сказал Бобби и вздохнул, увидев лёгкую улыбку брата.

Коул удивился, что тот вообще мог улыбаться или как-то выражать свои эмоции.

– Ты напугал, – произнёс Коул.

Мальчишка тихонько хихикнул.

– Больше не делай так!

– Если Лиам пообещает, что не будет выгонять моего друга, то я болеть не буду! – заявил Бобби.

– Лиам пообещает, – сказал Коул, улыбаясь мальчику.

Но когда он посмотрел на Лиама, ему мигом захотелось скривиться – тот стоял и вовсе не улыбался. Он скалился… Коул даже не знал, как описать его состояние.

Бобби лучезарно улыбнулся и повернулся к брату, ожидая увидеть на его лице добрую братскую улыбку. Когда Лиам заметил, что Бобби смотрит, он широко улыбнулся.

– Я пойду к себе, – Коул обращается к Бобби и треплет его по волосам.

– Ты же завтра придёшь, чтобы рассказать ещё одну историю? – Бобби садится на постели и хлопает глазами.

Коул подбирает слова, но ему ничего не остаётся, кроме как пожать плечами, чувствуя, как на него испытующе смотрит Лиам.

– Не знаю, Боббс. Не буду обещать. Но надеюсь, что ты продолжишь пить свои лекарства каждый день.

– Хорошо, буду, – улыбается он. – Ты только приходи!

Коул отвечает ему улыбкой и идёт к двери. Ощущая, что за ним следует Лиам, он бросает брату какую-то фразу и выходит из палаты. Тёмное пространство коридора не даёт даже опомниться, когда Коула хватают за грудки и прижимают к стене, угрожающе шипя:

– Забудь о том, что ты видел в этой палате! Не смей приближаться к Бобби ни на шаг, либо я сломаю тебе ноги!

– Да иди в задницу! – разозлившись, говорит Коул и точно так же хватает ткань футболки, дёргая её на себя. – Отвали от меня! Сколько можно напрашиваться на драки? Хочешь, чтобы я тебе врезал? Так получай!

Он толкает парня и через секунду теряет его в темноте, начиная махать кулаками, пока не попадает по лицу.

Лиам шипит и, матерясь, бросается на него с ответным ударом.

– Урод! – Лиам бьёт в темноту, а затем попадает в челюсть, заставляя Коула отшатнуться и сползти на пол по стене, больно ударившись затылком.

Не успевая вскочить, он чувствует, как на него наваливается Лиам и без остановки бьёт по рёбрам.

– Какой же ты козёл! Твоему брату было одиноко, а я всего-то разговаривал с ним!

Перевернувшись, Коул забирается на Лиама и бьёт того в лицо, слыша, как тот стонет.

Мозг пронзает догадка – от боли в спине. Ведь ей всего неделя, и, возможно, там ещё не зажили раны.

Это отрезвляет, и Шепард вскакивает, тяжело дыша.

– Я не хочу с тобой драться, но если ещё раз тронешь меня или кого-то из моих друзей, я клянусь, сверну тебе шею, Лиам!

– Возомнил себя крутым? – со стоном, кашляя, спрашивает Лиам.

– Крутым считаешь себя ты! Я обычный человек и не пытаюсь сделать ничего плохого, а ты вечно ищешь во мне какой-то подвох. Что с тобой не так?

– Пошёл ты! Нашёлся мне тут праведник!

– Не беспокойся, уйду.

Коул развернулся и наощупь открыл какую-то дверь, попадая не в ту палату. Прикрыв её, он поплёлся дальше, руками ощупывая стену, пока не нашёл нужную.

Вошёл, упёрся спиной в дверь и сполз по ней на пол.

Обняв себя за колени, он тяжело вздохнул.

Что-то подсказывало ему, что стычки с Лиамом – это только начало.

***

Просторное помещение кабинета Кристофера Рэя было его гордостью, местом, где никто и никогда не задерживался дольше двух минут. Это была неписаная традиция: оставаться дольше означало нарушить его хрупкое, болезненно оберегаемое чувство контроля. Кристофер любил бывать здесь один, наслаждаться звенящей тишиной и подолгу разглядывать свои сокровища. Каждая вещь в этом кабинете имела свою историю, которую он знал до мельчайших подробностей.

Высокие стеллажи с книгами эпохи «до» вытянулись вдоль одной стены, занимая её полностью. Книги стояли ровно, словно он лично выравнивал каждую – корешок к корешку, создавая впечатление абсолютного порядка. Здесь были редкие экземпляры, найденные им в заброшенных библиотеках: Библия, Шекспир, научные трактаты, забытые романы. Он собирал всё, что могло хоть как-то напоминать об ушедшей эпохе. Однако никто из посетителей никогда не видел, чтобы Кристофер читал.

Противоположную стену украшал внушительных размеров бар с тщательно расставленными бутылками. В их разноцветных жидкостях играли редкие лучи света, пробивавшиеся сквозь плотные занавеси на окнах. Каждая бутылка была безупречно чистой – ни пылинки, ни отпечатков пальцев. Некоторые из напитков были настолько старыми, что их этикетки уже стерлись, но Кристофер знал их названия наизусть.

Позади массивного письменного стола раскинулось большое панорамное окно, выходившее на его город. Он любил его не только за вид, но и за отражающую поверхность: в стекле он видел не только себя, но и кабинет, который воспринимал как продолжение своей личности.

Центральное место в помещении занимал стол из чёрного дерева, идеально отполированный, с массивными металлическими ножками. На его поверхности – строгий минимализм: пресс для бумаг в форме черепа, стопка чистой бумаги и старая чернильница. В ящиках хранились документы, которые он даже не скрывал – их никто бы не рискнул тронуть.

Стены кабинета, на первый взгляд, были украшены со вкусом. Картины в тяжёлых рамах изображали классические сюжеты: пасторальные пейзажи, натюрморты, портреты. Но при ближайшем рассмотрении в этих работах проступали странные, мрачные детали. Улыбка на портрете, которая при детальном осмотре превращалась в оскал, цветы на натюрморте источали тёмные пятна, будто следы крови. Эта атмосфера не бросалась в глаза сразу, но начинала душить тех, кто задерживался в кабинете дольше положенного.

Слева от двери находился встроенный сейф. Монолитный объект визуально сливался со стеной, но сам факт его наличия вызывал вопросы. Кристофер держал его закрытым всегда, и никто не знал, что именно он скрывал. Некоторые говорили о драгоценностях и деньгах, но те, кто хорошо его знал, уверяли: там хранилось нечто гораздо более жуткое.

Сам Кристофер, находясь в этом помещении, напоминал статую, ожившую в момент триумфа. Высокий, широкий в плечах, с острыми чертами лица, он был похож на хищника, изучающего свою добычу. Его волосы всегда аккуратно собраны в тугой узел на затылке, а серые глаза, казалось, пробивали насквозь, не оставляя места для лжи или слабости. Даже когда он просто поднимал бокал с напитком, в этом жесте сквозила скрытая угроза.